5. Отложенные решения

5. Отложенные решения

Весной – в начале лета политическое положение на всём гигантском пространстве бывшей Российской Империи по-прежнему было далеко от стабильности. Продолжало меняться, как в калейдоскопе, а территория, подконтрольная Совнаркому неуклонно сокращалась, как шагреневая кожа.

Британские войска, поначалу занимавшие только Мурманск, стали расширять зону оккупации. Продвигаться вдоль железной дороги на Петроград. Заняли 3 июля Кемь, 10 – станцию Сорока, 20 – Соловецкие острова, 31 – Онегу, а 2 августа – Архангельск. Для управления практически двумя губерниями позволили старому народовольцу, создателю и лидеру крайне малочисленной Партии народных социалистов Н.В. Чайковскому образовать явно марионеточное Верховное управление Северной области.

Наступали и японские войска, активно используя (как живую силу) казаков Семёнова и Калмыкова. К сентябрю они уже занимали огромную зону от Владивостока до Байкала, включая Камчатку. И исключительно в собственных целях манипулировали послушными администрациями. Сначала – Временным правительством автономной Сибири, затем – сменившим его Деловым кабинетом.

Военное отторжение Дальнего Востока и Сибири завершилось с мятежом Чехословацкого корпуса. Образованием 19 июня Восточного фронта – после того, как советская власть была свергнута в Самаре и Симбирске, Казане и Уфе, Сызрани и Екатеринбурге. Там, в Поволжье, на Урале и в Западной Сибири воцарилось правительство – Комитет членов Учредительного собрания, вскоре преобразованный во Временное Всероссийское правительство (Уфимская Директория).

Не бездействовало и германское командование. Воспользовалось ликвидацией Восточного фронта и провело две наступательных операции на Западном. В конце марта – во Фландрии, в районе Шато-Терри, на Марне, между Аррасом и ЛаФером. В мае – южнее, заняв Реймс и не дойдя всего 70 километров до Парижа. Одновременно немецкие войска, нагло пренебрегая условиями Брестского договора, начали продвигаться к северу и юго-востоку от Украины. Вошли в северную часть Черниговской губернии, южную – Курской и Воронежской, западную – области Войска донского. 18 апреля через Перекоп вторглись в Крым. И во что бы то ни стало намеревались дойти до Новороссийска, куда военные моряки – большевики увели большую часть кораблей Черноморского флота.

Напрасно ЦИКи Донецко-Криворожской, Таврической и Донской советских республик посылали протесты в Берлин. Германское Верховное командование демонстративно не отреагировало на них. Также не повлияли на дальнейшее развитие событий и ноты: НКВД от 21 апреля и полпреда РСФСР в Берлине А.А. Иоффе от 29 апреля в связи с вопиющим нарушением условий Брестского договора – захватом Крыма, неотъемлемой части Российской Республики.⁷³

Германия позволила себе столь вызывающую позицию не только потому, что опиралась на силу оружия. Ещё и потому что могла опереться в регионе на послушные режимы. Помимо Рады, прежде всего – генерала-от-кавалерии П.Н. Краснова, совершившего 8 мая в Новочеркасске переворот. Свергнувшего Советскую власть и «избранного» атаманом Всевеликого Войска Донского. Сделавшего ставку не столько на казачество, сколько на формировавшуюся вторично, после «Ледяного» похода, Добровольческую армию генерал-адьютанта М.В. Алексеева. На тех, кто не перестал клеймить большевиков позором за подписанный ими Брестский мир, но безучастно взиравших на продолжавшееся наступление немецких войск вглубь страны. Поставивших, судя по всему, новую для себя цель. Захват Кавказа. Иначе зачем было послу Германии в Москве, графу Мирбаху, извещать НКИД о получении из Дагестана послания от правительства, в очередной раз возникшего там (Республики горцев Северного Кавказа). Извещавшего о том, что та полностью независима от России.⁷⁴

И всё же, наибольшей угрозой СНК полагал наступление немцев, при поддержке украинских войск, на Курском, Брянском и Воронежском направлениях. Создававших прямую угрозу уже не Петрограду, а Москве. Наступление, которое велось под надуманным предлогом якобы нежелания большевиков вступить в официальный контакт с Радой и признать, как то предусматривал Брестский договор, независимость Украины. При этом германские генералы не желали и слышать, что именно Киев, хотя и принял предложение СНК РСФСР от 21 апреля начать переговоры, местом которых был избран Курск, так и не прислал туда своих представителей.

Между тем, в прифронтовой город, избранный для встречи. 29 апреля прибыл Сталин, назначенный руководителем советской делегации. Прибыл, чтобы неделю провести в бесплодных ожиданиях. Формально отсрочку можно было объяснить государственным переворотом, произведённым командующим германскими и австро-венгерскими вооружёнными силами на Украине генерал-фельдмаршалом Г. Эйхгорном. Заменившим именно 29 апреля «демократический» режим на полумонархический. Распустившим в тот день Раду, собравшуюся для утверждения Конституции ТНР, и объявившим гетманом, главой Украинского государства (державы), генерал-лейтенанта царской службы П.П. Скоропадского. Того самого, который летом 1917 года был командующим 34 армейским корпусом, ставшим 1-м Украинским.

В действительности же, не столько Рада, сколько германское командование сознательно саботировало открытие переговоров только ради того, чтобы продвинуться максимально дальше на севере и востоке. И только тогда, когда Гинденбургу и Людендорфу потребовались все силы для очередного наступления на Западном фронте, затяжка переговоров прекратилась.

5 мая на небольшой железнодорожной станции Коренево, находящейся в 25 километрах от уездного города Рыльска, майор фон Розенберг-Липинский – от германских и украинских сил, и начальник штаба Курского укреплённого района Зальберман– от Красной Армии, заключили перемирие. Все боевые действия на Курском, Брянском и Воронежском фронтах прекращались, а между противостоящими друг другу войсками создавалась десятикилометровая нейтральная зона, прошедшая всего в 80 километрах от Курска. Именно это событие и послужило для Антонова-Овсеенко основанием сложить с себя должность Главкома армий Южных республик.

Исполнив поручение, 8 мая Сталин передал свои полномочия руководителю делегации Раковскому и возвратился в Москву. В тот же день, комментируя для прессы достигнутое соглашение, оптимистически заметил: «Можно думать, что переворот на Украине не исключает возможности заключения мира Советской властью и украинским правительством. Следует отметить, что после переворота прекратились и со стороны украинцев колебания, и оттяжки в деле предварительной работы по ведению мирных переговоров».⁷⁵

Позиция Сталина объяснялась предельно просто. Мир (мир на юге Российской Республики) был летом 1918 года необходим. И на любых условиях. Нужен для того, чтобы направить ещё крайне слабые советские вооружённые силы туда, где они были нужнее всего. На север, против англичан и сформированных ими «Славяно-Британского легиона», «Мурманской добровольческой армии». На восток, против взбунтовавшихся чехословаков и созданной при их прямой поддержке, идущей в бой под красными революционными знамёнами, «Народной армии» Комитета членов Учредительного собрания. А ещё и против присоединившейся к нему Сибирской Областной Думы с собственной «Сибирской армией».

Но ещё более была заинтересована в мире Германия, ведшая последние, решающие сражения на Западном фронте. Потому-то фельдмаршал Эйхгорн и оказал весьма сильное давление на гетманские власти, заставив их уклоняться от встречи с представителями Москвы. 23 мая российско-украинские переговоры, наконец, начались. Но не в Курске, как планировалось, а в Киеве. Под неусыпным контролем немцев.

Делегация РСФСР включала малозначимых тогда политических лиц. Х.Г. Раковского как председателя (примечательно, что всего четырьмя месяцами ранее он приветствовал Третий съезд Советов как представитель социал-демократии Румынии!). Его заместителя, Д.З. Мануильского – замнаркома продовольствия, а также многочисленную группу экспертов. Среди них были профессор А.А. Немировский и А.Н. Ждан-Пушкин от НКИД, генералы П.П. Сытин и С.Н. Одинцов, полковник К.Я. Пушкарёв, капитан 2 ранга С.М. Холодовский – от военного ведомства.

Украинская делегация выглядела куда как представительнее. Глава – О.П. Шелухин, бывший министр юстиции в правительстве Рады, ставший Генеральным судьёй. Не менее импозантно выглядели должности и его коллег: И.А. Кистяковский – государственный секретарь, полковник Х.А. Барановский – начальник Генерального штаба, П.Я. Дорошенко – управляющий делами министерства иностранных дел.⁷⁶

Представители гетмана стремились во что бы то ни стало добиться того, что считали наиважнейшим. Во-первых, вынудить советскую делегацию признать независимость Украины. Во-вторых, добиться согласия Москвы на ту территорию для своей державы, которую определяли как этнографическую. Описанную еще в 1892 году молодым марксистом, подданным императора Франца Иосифа, украинцем по национальности Юлианом Бачинским в книге «Украина ирредента» – от западной границы Российской Империи по Северный Кавказ, включая Кубанскую область и Черноморскую губернию.

Но именно такие, явно чрезмерные цели и привели к неудаче на переговорах.

Шелухин сразу попытался добиться в протоколах наименования Украины как независимого государства. Однако Раковский, выполняя указание СНК, даже на пятом по счёту заседании, 31 мая, категорически отказывался от использования такой формулировки.

«Ввиду того, – заявил он, – что ваши и наши отношения до сих пор ещё юридически не определились, я имею полное право, основываясь на выводах юридической науки, сказать: для нас Украинская держава начнёт существовать с того момента, когда мы здесь, с вами, подпишем договор… С точки зрения международного права преемником бывшей Российской Империи является Российская Советская Федеративная Республика. И лишь в том случае могли бы выступать части бывшей Российской Империи как субъекты международного права, если на то было бы дано согласие Российской Федеративной Республики».⁷⁷

Позиция Раковского являлась безупречной, ясной, понятной любому дипломату. Отсюда и те бесплодные предварительные дискуссии, тянувшиейся две недели. Безрезультатные только из-за того, что для советской делегации главным являлся не сам договор, к которому она никак не стремилась, которого заведомо не желала, а лишь формальное выполнение того, к чему её вынудили в Бресте. О том весьма откровенно заявил Мануильский. «Полагаю, – честно признался он, беседуя с корреспондентом газеты «Известия», – что результатом наших переговоров явится не подлинно мирный договор, а временный (провизорий), приблизительно месяцев на шесть».⁷⁸

Почему «временный», да ещё на столь непродолжительный срок? Да потому, что в Москве были твёрдо уверены: за ближайшие полгода политическая ситуация в Европе коренным образом изменится. Непременно. Либо победит германский пролетариат, либо милитаристская Германия проиграет войну. И в том, и в другом случае Украинской державы не станет. Того же мнения придерживались и украинские большевики, не скрывавшие своих надежд. Выраженных «Декларацией» ВуЦИК, оглашённой в Москве при ратификации Брестского договора:

«Протестуя перед лицом Всероссийского съезда (Советов) и перед рабочим классом всего мира против насильственного – при помощи немецких штыков – отторжения Украины от Общероссийской Федерации, мы не осуждаем наших российских товарищей, вынужденных под давлением печальной необходимости – надеемся, на время – разорвать федеративную связь с вами…

Условия мирного договора насильственно отрывают нас от Общесоветской Федерации. Мы вынуждены проститься с вами, но не навсегда, надеемся – ненадолго. Наступит час, когда в результате упорной борьбы и неизбежной, конечно, победы украинского, российского и мирового пролетариата мы снова будем членами Социалистической Федерации».⁷⁹

В ожидании того и Раковский, и Мануильский всячески тормозили переговоры. Лишь под жёстким давлением Берлина им всё же пришлось пойти на самую минимальную уступку. Подписать 12 июня соглашение о перемирии. Только о нём:

«1. По соглашению обеих сторон, боевые действия на всём фронте на время ведения мирных переговоров между Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой и Украинской державой прекратить. Там, где боевые действия не прекращены, немедленное прекращение их устанавливается местным командованием путём соответствующего соглашения…

6. Оба государства немедленно приступают к переговорам о заключении мирного договора».

Казалось, это был обычный документ о перемирии воюющих сторон. Однако Раковскому и Мануильскому пришлось согласиться с крайне неприятной, даже неприемлемой для них формулировкой, введённой в преамбулу но настоянию Шелухина. Она выглядела следующим образом: «собравшиеся в Киеве для заключения между названными двумя независимыми /выделено мной – Ю.Ж./ государствами договора о мире».⁸⁰

Всего лишь одно слово, использованное в документе – «независимыми» было расценено гетманскими властями как неоспоримая их победа. Как якобы официальное признание Москвой их независимости. Доморощенные дипломаты Шелухин и Дорошенко понятия не имели, что для настоящего международно-правового признания требуется совершенно иное. Непременно – постановление ВЦИК или СНК, в крайнем случае, официальное заявление (нота) НКИД об установлении дипломатических отношений, а также обычно сопровождающий его обмен полномочными миссиями. Но ни того, ни иного не было. Использование же единственного слова «независимые», как всего лишь констатации враждебных сторон, да ещё в преамбуле соглашения о перемирии, есть нечто иное. Продиктованное чрезвычайными условиями, сложившимися на тот момент, а потому позволяющее прекратить военные действия. Не более того.

Но при обсуждении в ходе переговоров второго, более значимого вопроса – о границах – советская делегация, явно отстаивая не классовые, а чисто национальные интересы страны, не пошла даже на ничтожную уступку. В течение трёх месяцев отклоняла, как совершенно необоснованные, притязания Киева, прикрывавшего аннексионистские устремления Берлина. Притязания, сформулированные 1 апреля в телеграмме заместителем министра иностранных дел Германии Бушем. Указавшим в категорической форме, что для его страны территорией УНР, на которой пребывают по соглашению с Радой немецкие войска, являются Подольская, Волынская, Киевская, Черниговская. Полтавская, Харьковская, Екатеринославская, Таврическая (без Крыма), Херсонская губернии, а также значительная часть Холмской.⁸¹

Однако в Киеве не собирались довольствоваться только тем пространством, которое было определено и Радой, весной 1917 года, и Третьим Универсалом. Попытались, обосновывая тем расширение зоны немецкой оккупации, претендовать на ряд уездов Курской, Орловской, Воронежской губерний, на 14 округов, то есть на треть области Войска Донского (включая Таганрог и Ростов), на всю Кубанскую область, Полесье (вплоть до Минска), да ещё и на Крым.

Шелухин мотивировал права Киева на всю эту территорию, опираясь на «этнографический», по его словам, принцип. Трактуемый, почему-то, как диалектологический, да ещё и в представлении дилетанта. Генеральный судья полагал себя судьёй даже в вопросах филологии. Так, настаивал, что в Полесье язык населения, мол, ближе к украинскому, нежели к белорусскому, а жители Кубани поголовно изъясняются на классической «мове».⁸²

В ответ Раковский предложил использовать этнографический принцип, но за основу его взять последнюю, 1897 года, перепись населения. Разумеется, такой подход не устроил Шелухина.⁸³

Псевдонаучные препирательства по поводу говоров неожиданно осложнились возражениями соседних краёв. Раковского посетили представители только что признанной немцами Белорусской Народной Республики А. Цвиневич и профессор Довнар-Запольский. Они попросили главу советской делегации сделать то, что не удалось им – заявить протест гетманскому правительству в связи со стремлением последнего аннексировать Гомельскую губернию, являвшуюся южной частью Полесья.⁸⁴

Тогда же представитель Дона вручил МИДу Украины весьма интересную по содержанию ноту. В ней предлагал иметь в виду что Юго-Восточный союз, частью которого являлась Донская область, «представляет собой не часть Российской Советской Республики, но отдельное суверенное государство», находящееся «в состоянии войны с не признанным им правительством Российской Советской Республики». При этом Киеву напомнили: «в состав федеративного государства Юго-Восточный союз входят территории казачьих войск – Донского, Кубанского и Астраханского, горцев Северного Кавказа и Черноморского побережья».⁸⁵

Заявления Шелухина скрывали под собой весьма прозаическое желание Киева захватить Донбасс и Криворожье. Такая цель была настолько прозрачна, что позволила Мануильскому прямо заявить: тем самым «придётся весь металл и уголь отдать в распоряжение Украины. А это значило бы подписать в Киеве смертный приговор России».⁸⁶

…Заключением перемирия переговоры в Киеве, собственно, и ограничились. Хотя продолжались ещё два с половиной месяца, ни к чему значимому не привели, да и не могли привести. Ведь советская делегация обязана была учитывать, что с каждой неделей гетманщина всё более и более утрачивала контроль над Украиной. Были охвачены крестьянскими восстаниями губернии: Киевская (знаменитое Звенигородско-Таращанское), Полтавская, Черниговская, возглавлять которые пытался созданный в подполье Национальный союз, возглавляемый Винниченко. В степях Екатеринославщины и в Северной Таврии хозяйничали анархисты Махно. Да и прекративший существование Народный Секретариат исчезнувшей было УССР не остался в стороне от таких событий. Правда, в несколько иной форме.

5 июля в Москве открылся съезд партийных организаций коммунистов Украины. При закрытии (неделю спустя) он провозгласил создание Компартии Украины и принял резолюцию, в принципе исключающую дальнейшую деятельность Раковского в Киеве.

«Исходя из того, – фиксировал документ, – что Украина экономически неразрывно связана с Россией, экономическое единство Украины и России в последнее десятилетие создало прочный базис борьбы пролетариата Украины и России. Отделение Украины от России, как в силу этого, так и в силу международной обстановки носило характер временной оккупации, идея «самостийности» Украины, под ширмой которой германские империалисты захватывали и порабощали Украину под иго капиталистов и помещиков, окончательно дискредитирована в самых широких трудовых массах Украины, восстание на Украине развивается под лозунгом восстановления революционного воссоединения Украины с Россией.

Первый съезд Компартии Украины полагает, что задачей нашей партии на Украине является: порвав решительно с ошибками прошлого /имелось в виду отстаивание полной независимости от Москвы УССР в конце 1917 – начале 1918 годов – Ю.Ж./, бороться за революционное воссоединение Украины с Россией на началах пролетарского централизма в пределах Российской Советской Социалистической Республики».⁸⁷

Съезд не ограничился декларацией. Образовал Всеукраинский ревком, который сразу же приступил к формированию в нейтральной зоне (Брянск – Льгов – Курск) регулярных воинских частей. Ими стали 1-й Украинский советский полк имени Богуна и 2-й Таращанский – со ставшими впоследствии легендарными командирами Н.А. Щорсом и В.Н. Боженко.

В те же самые дни, с 18 июля по 4 августа, на Западном фронте завершалась битва на Марне. Контрнаступление французской армии оказалось не просто успешным, а поворотным во всей кампании. И означало теперь неминуемый, очень скорый разгром Германии. Потому Берлину пришлось добиваться гарантий полной безопасности на Востоке. Воспользоваться для того крайним ослаблением России, вызванным многочисленными неудачами Красной Армии в сражениях с чехословаками на Волге, с англичанами – на Северной Двине и в Карелии.

Способ был избран самый простой. Полпреда А.А. Иоффе принудили подписать 27 августа, от имени правительства РСФСР, так называемый Добавочный договор, призванный окончательно урегулировать все, оставшиеся нерешёнными, территориальные вопросы.

Согласно статье 2-й предусматривался вывод немецких войск из Эстляндии и Лифляндии (германская сторона упорно не желала использовать слова «Латвия», «Эстония»), но статья 7-я вынуждала Россию отказаться от своих суверенных прав на эти губернии. 12-я статья определяла границы Украины в полном соответствии с Третьим Универсалом – те же восемь губерний и северная Таврия, а Германия, в свою очередь, соглашалась очистить Курскую, Орловскую, Воронежскую губернии, Донскую область (точнее, Донбасс) и Черноморское побережье «вне Кавказа». Наконец, 13-я статья обязывала РСФСР признать независимость Грузии, за что обещала не поддерживать «третью сторону», то есть Турцию, при её попытке захватить Бакинскую губернию.⁸⁸

В Москве, сначала в НКИДе, а затем и в ЦК, получив загодя проект договора, всё же дали Иоффе разрешение подписать документ. Очередной «грабительский и аннексионистский». Поступили так по одной-единственной причине. Они, как и вся Европа, уже поняли: дни Германии сочтены, вот-вот её постигнет страшный разгром и поражение. Следовательно, тогда же договор окажется ничего не значащей бумажкой, и выполнять его не придётся.

Но в Киеве, узнав о содержании соглашения, сочли себя обиженными, обделёнными. Не учитывая положения на Западном фронте, продолжали надеяться на силу своих берлинских покровителей. Попытались самостоятельно добиться расширения своих границ. В сентябре начали переговоры с прогерманским марионеточным режимом Крыма – об объединении полуострова с Украиной. Мол, из чисто гуманных соображений, дабы спасти голодающее население. А заодно признали независимость Всевеликого Войска Донского.⁸⁹ Подобные решения (видимо, полагал Шелухин) позволят ему не обсуждать границы державы с Россией в Таврии и Донбассе.

Но именно такие, слишком уж самостоятельные действия гетманских властей заставили Германию настоять на переносе российско-украинских переговоров из Киева в Берлин. И хотя так и произошло, но заставить тем Раковского и Мануильского безоговорочно принимать все условия, диктуемые Шелухиным, не удалось. Не удалось, тем самым, добиться от советской делегации признания независимости Украины.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.