Часть третья КАРДИНАЛ

Часть третья

КАРДИНАЛ

1

12 ноября 1621 года герцог де Люинь осадил маленькую гугенотскую крепость Монёр на реке Гаронне, а через месяц он заболел "пурпурной лихорадкой" (вероятнее всего, скарлатиной или чумой, бродившей по армии) и умер буквально через несколько часов.

Считается, что Шарль д’Альбер герцог де Люинь "сошёл со сцены" удивительно вовремя, ибо король уже устал от него и больше не скрывал этого от своих приближённых.

Современники рассказывали, что никто даже не наведался к умиравшему, а после похорон Людовик XIII признался одному из своих приближённых, что смерть де Люиня сделала его свободным. В результате о бывшем фаворите все очень скоро забыли.

В том же 1621 году, после смерти де Люиня, Мария Медичи вновь заняла своё место в Королевском совете.

Смерть герцога открыла путь наверх и Арману-Жану дю Плесси-Ришелье, имевшему все причины недолюбливать герцога и принижать его роль перед потомками. Поначалу он стал простым членом Королевского совета, но потом очень быстро выдвинулся на пост министра. Кроме того, Мария Медичи добилась для него кардинальской сутаны.

Произошло это следующим образом. Весной 1622 года Арман-Жан дю Плесси-Ришелье заступился за королеву-мать на заседании Королевского совета. Влиятельнейшие люди Франции всегда относились к нему более чем с опаской, явственно видя его достоинства и потенциальные возможности, амбиции и непреклонность на пути к поставленной цели. Выступая в Совете, наш герой ещё больше укрепил министров в их беспокойствах. И тогда государственный секретарь маркиз Пьер де Пюизье стал убеждать Марию Медичи отправить своего "протеже" в Рим. План де Пюизье был прост: отдалить дю Плссси-Ришслье от Марии Медичи, лишить её опытного советника, без которого она стала бы не так опасна, и одновременно удалить из Франции самого очевидного кандидата на высшее место рядом с троном. Но наш герой решил переиграть де Пюизье и заявил о своём согласии отправиться в Рим.

А тут очень кстати (13 августа 1622 года) в Париже умер Анри де Гонди, кардинал де Рец. Мария Медичи усилила давление на государственного секретаря де Пюизье. Наконец, в дело вмешался сам Людовик XIII. И в результате этих совместных усилий, 5 сентября 1622 года епископ Люсонский был всё же возведён в кардинальский сан.

В это время ему было тридцать семь лет. В поздравительном письме папа Григорий XV (в миру Алессандро Людовизи) написал ему:

"Твои блестящие успехи настолько известны, что вся Франция должна отметить твои добродетели <…>. Продолжай возвышать престиж церкви в этом королевстве, искореняй ересь".

Как видим, Арман-Жан дю Плесси-Ришелье (а теперь уже кардинал де Ришелье) в блестящем стиле выиграл эту партию.

Историк Ги Шоссинан-Ногаре пишет о Марии Медичи:

"Она добилась введения в Совет Ришелье, то есть, как она очень наивно полагала, себя самой. Когда Ришелье сделался главой Совета, она расценила это как собственный триумф. Но Ришелье, возвыситься которому помогла королева-мать, ради удовлетворения своих амбиций сделался слугой короля душой и телом".

С известным историком можно согласиться лишь частично. В самом деле, вознесясь на такую высоту, кардинал де Ришелье перестал нуждаться во флорентийке. Однако при этом он не "сделался слугой короля душой и телом". Скорее, напротив, он обратил свой проницательный взгляд на королеву Анну Австрийскую, супругу Людовика.

Другое дело, что двадцатилетний король в силу данных ему от природы качеств просто не мог долгое время обходиться без поводыря, а это значило, что в его окружении тут же началась борьба за место ушедшего в мир иной герцога де Люиня.

Очевидным претендентом считался принц де Конде. Но ведь был ещё и Арман-Жан дю Плесси-Ришелье — отныне и навсегда великий и ужасный кардинал де Ришелье…

Теперь положение кардинала коренным образом изменилось. Он уже не выглядел тем полуссыльным изгоем, каким был ещё совсем недавно. Теперь с ним вынуждены были считаться все, причём не только члены Королевского совета.

Что касается парижского общества, то в нём возвышение епископа Люсонского было встречено вполне благосклонно. В частности, известный придворный поэт Франсуа де Малерб писал одному из своих друзей:

"Вы знаете, что я не льстец и не лжец, но клянусь вам, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль всё же справится с бурей, то это произойдёт лишь тогда, когда эта доблестная рука будет держать бразды правления".

Ришелье и Людовик XIII. Художник М. Лелуар

Однако "эта доблестная рука" всё ещё не пользовалась полным расположением короля. Тогдашний венецианский посол, например, докладывал своему правительству следующее:

"Господин кардинал де Ришелье здесь единственный, кто противодействует министрам. Он прилагает все усилия для того, чтобы возвысить себя в глазах короля, внушая ему идею величия и славы короны".

Судя по всему, новоиспечённый кардинал хорошо изучил характер Людовика XIII, сделав упор на его славолюбие и желание во всём походить на своего знаменитого отца. Он упорно внедрял в сознание молодого короля такие понятия, как величие, признание, бессмертие…

Когда же он в кардинальской мантии вошёл в зал Королевского совета, всем сразу стало понятно, кто отныне здесь хозяин. И точно — вскоре ему удалось убедить короля в полной беспомощности и несостоятельности его министров Николя Брюлара де Сийери, Пьера де Пюизье, Шарля де Лавьевилля и других.

Действительно, внутренняя обстановка во Франции тогда была крайне неблагополучной. Повсеместно тлели, готовые в любой момент разгореться, очаги недовольства. Серьёзно был расшатан и международный престиж Франции, отказавшейся от союза с германскими протестантскими княжествами из религиозно-идеологической солидарности с Габсбургами. И всё потому, что на протяжении последних лет как внутренней, так и внешней политикой Франции занимался кто угодно, только не тот, кто был на это способен.

И вот тут-то Людовик XIII увидел в кардинале де Ришелье человека, который должен был, а главное, мог спасти Францию. Он всё чаще стал советоваться с ним, всё чаще начал прислушиваться к его советам и вскоре уже вообще не мог без них обходиться. Более того, однажды после очередной беседы Людовик XIII неожиданно предложил кардиналу де Ришелье возглавить его Совет и самому определить его состав.

После этого, 13 августа 1624 года, суперинтендант финансов маркиз де Лавьевилль был арестован, а Ришелье превратился чуть ли не в самого влиятельного человека в государстве. В самом деле, до этого ареста в Королевский совет, тогдашнее французское правительство, входили Мария Медичи, кардинал Франсуа де Ларошфуко, перешедший в католичество гугенот герцог де Ледигьер, канцлер Этьен д’Алигр и ещё несколько государственных секретарей, которые открывали заседания докладами о текущем состоянии дел в королевстве. В принципе ни одни приказ не вступал в силу, пока его не завизирует король, чью подпись удостоверял соответствующий секретарь. Когда король отсутствовал, его место занимал канцлер.

Короче говоря, кроме королевы-матери и канцлера, никто из членов Совета не имел преимуществ над остальными. Теперь же кардинал де Ришелье благодаря Марии Медичи получил такие полномочия, что стал выше не только старика де Ларошфуко, но и канцлера, который до того считался высшим должностным лицом, возглавлявшим королевскую канцелярию и архив, а также хранившим государственную печать. При этом официальная должность кардинала звучала всего лишь так: государственный секретарь по торговле и морским делам.

Отметим, что во Франции всегда было так: если кого-то назначили кардиналом, то и в Королевский совет его непременно надо было включить. Включили. В ответ на это кардинал тут же изложил королю свою программу, определив наиважнейшие направления внутренней и внешней политики. Он заявил:

— Поскольку Ваше Величество решило открыть мне доступ в Королевский совет, гем самым оказывая мне огромное доверие, я обещаю приложить всю свою ловкость и умение вкупе с полномочиями, которые Ваше Величество соблаговолит мне предоставить, для уничтожения гугенотов, усмирения гордыни аристократов и возвеличивания имени короля Франции до тех высот, на которых ему положено находиться.

Отметим также, что на заседаниях нового Совета кардинал де Ришелье не выставлял свою новую роль. Напротив, он постарался создать впечатление, что отныне и навсегда всеми делами в королевстве будет управлять только король. Он умолял его "не слушать никаких жалоб на того или иного министра в частном порядке, но самому встать во главе Совета". Замысел кардинала был прост: отныне все решения Совета должны быть одобрены лично королём, а раз так, то обвинить министров и прежде всего самого кардинала за допущенные ошибки будет просто невозможно.

Кардинал прекрасно понимал, что Людовик XIII, будучи человеком болезненным и слабым, неспособен к самостоятельным поступкам и тем более к изнурительному каждодневному труду, а это значило, что истинным творцом и проводником политической линии будет он — кардинал де Ришелье. Таким образом, он умело взял бразды правления в свои руки, оставив для короля лишь прекрасную иллюзию, что всё теперь зависит исключительно от его монаршей воли.

Как видим, в течение 1624 года кардинал де Ришелье практически прибрал к рукам власть в государстве. А его первым важным дипломатическим успехом стал брак сестры Людовика XIII Генриетты и принца Уэльского, будущего короля Англии и Шотландии, известного в истории как Карл I Стюарт. Этим он ознаменовал возрождение серьёзной и продуманной внешней политики Франции, практически сошедшей на нет после смерти Генриха IV, которому в своё время первому пришла в голову мысль о необходимости этого брачного союза.

Люксембургский дворец. Современный вид

Брачный контракт был подписан 17 ноября 1624 года. По этому поводу Мария Медичи устроила грандиозный приём в своём любимом Люксембургском дворце.

После приёма Мария Медичи и Анна Австрийская сопровождали Генриетту и приехавшего за ней герцога Бекингэма до Амьена, где красавец англичанин и Анна умудрились остаться наедине и дать повод заговорить об их "романе".

Последствия этой истории, хорошо известной по произведениям Александра Дюма, оказались не самыми благоприятными для французской королевы. Бекингэму же запретили появляться во Франции, и это зародило в душе у Анны глубокую антипатию к кардиналу де Ришелье, который был, как она считала, главным виновником всей этой хорошо продуманной провокации.

Об этом мы ещё подробно поговорим ниже, а пока отметим, что отношения с Англией были установлены, но это явно не предполагало улучшения отношений с Испанией.

В результате кардиналу пришлось тонко лавировать между необходимостью уважать происпанские чувства в окружении Марии Медичи и растущей заинтересованностью в союзе с англичанами. При этом Англия и Испания в то время просто ненавидели друг друга, и, несмотря на всю свою изворотливость, кардиналу так и не удалось примирить две эти противоречащие одна другой цели. В результате отношения Франции с Англией в 1625 году стали ухудшаться (тем более что стало ясно, что брак Генриетты и Карла, что называется, не сложился).

Положение стало совсем неприятным, когда ухудшились отношения и с Испанией, не скрывавшей своего недовольства франко-английским браком.

Обстановка во Франции также начала обостряться. Количество несогласных с правлением кардинала де Ришелье росло, капризная и непредсказуемая Мария Медичи, по обыкновению, поддержала оппозицию, и это вновь стало угрожать единству королевства.

Кардинал де Ришелье чувствовал, что наступил решающий момент его политической карьеры: на него одновременно навалились и груз королевского доверия, и ощущение всё увеличивающегося разрыва между его собственными взглядами и позицией Марии Медичи, уходящей корнями в необузданный католицизм.

Раньше он озвучивал свои идеи голосом Марии Медичи. Теперь он аналогичным образом строил свои взаимоотношения и с королём. А увязать всё это воедино было крайне трудно, тем более что Людовик стремился всегда и во всём отстаивать свою независимость от матери.

Пока суд да дело, кардинал де Ришелье стал ближайшим сподвижником Людовика XIII. Несмотря на хрупкое здоровье (нашему герою было тридцать семь лет, и он переживал в те дни невыносимые физические страдания — его мучали сильнейшие приступы мигрени, ставшие последствиями нервного перенапряжения), он достиг столь высокого положения благодаря сочетанию таких качеств, как терпение, хитрость и бескомпромиссная воля. И эти качества кардинал никогда не перестанет использовать для собственного продвижения. В 1631 году, например, он получит титул герцога, продолжая увеличивать и своё личное состояние. Но ото не было для него самоцелью. В своей политике кардинал де Ришелье, независимо от руководящих им личных мотивов, всегда преследовал следующие главные цели: укрепление государства, его централизацию, обеспечение главенства светской власти над церковью и центра над провинциями, ликвидация могущества и сепаратизма высшей знати и противодействие испано-австрийской гегемонии в Европе. А ещё он очень хотел покончить наконец с беспокойными гугенотами.

Пока же, оказавшись на новом посту, он мог видеть безрадостную картину: внутреннюю разобщённость страны, слабость королевской власти при наличии мощной оппозиции, истощённую казну, непоследовательную и пагубную для интересов Франции внешнюю политику. Как было исправить столь малозавидное положение? На этот счёт у него имелись совершенно определённые мысли…

Итак, кардинал де Ришелье "подмял" под себя короля и постепенно, но очень методично начал расправляться со всеми своими противниками. При этом королевское семейство оставалось к нему враждебным.

Гастон, единственный брат короля, плёл бесчисленные заговоры с целью усиления своего влияния. 25 апреля 1626 года он достиг восемнадцатилетнего возраста. Это был весьма приятный внешне юноша, улыбчивый и элегантный, любимец Марии Медичи, но при этом несдержанный, безалаберный и распущенный, причём с такими же непомерными амбициями, как и у его матери.

Гастон Орлеанский. Гравюра XVII в.

Он также был предполагаемым наследником престола и достаточно взрослым для того, чтобы жениться. Многим уже казалось вполне вероятным, что он сам скоро станет королём Франции. К тому же Анна Австрийская, которой исполнилось двадцать пять, практически не имела супружеских отношений с Людовиком XIII, и к 1626 году надежды на наследника мужского пола по прямой линии уже выглядели несбыточными.

Естественно, в таких условиях вопрос вступлении в брак Гастона приобретал особое политическое значение, ведь, если бы он остался неженатым, трои мог перейти к принцу де Конде из королевского рода Бурбонов или к его наследникам.

Чтобы легче было разобраться во всей сложности ситуации, напомним, что Бурбоны — это младшая ветвь Капетингов, династии французских королей, названной по имени её основателя Гуго Капета. Капотиш правили во Франции с 987 по 1328 год. После смерти короля Карла IV эта линия пресеклась, и корона перешла к Филиппу VI из рода Валуа, которого сам Карл IV, умирая, назначил регентом королевства. После этого представители семейства Валуа правили во Франции вплоть до 1589 года.

Последним Валуа на французском троне был Генрих III, убитый монахом Жаком Клеманом 2 августа 1589 года. Сменивший его Генрих IV, муж Марии Медичи, уже был из семейства Бурбонов (его отец Антуан де Бурбон был королём Наварры).

А вот титул принца де Конде впервые был дан Луи де Бурбону, дяде короля Генриха IV. Нынешний же принц де Конде был потомком Луи де Бурбона, и он вполне мог претендовать на трон.

Да, такая вероятность реально существовала, и она была чревата политической нестабильностью и рядом непродуманных решений, которые легко могли разрушить всё то, к чему кардинал де Ришелье так усиленно стремился.

С одной стороны, младший брат короля Гастон был достаточно честолюбив для того, чтобы захватить власть, но при этом абсолютно лишён каких-либо дарований. Это вполне устраивало кардинала де Ришелье. Он вообще не считал Гастона каким-то уж особенно опасным, так как знал, что этот избалованный и уверенный в своей безнаказанности мальчишка не обладает энергией, необходимой для серьёзной борьбы. Но, с другой стороны, если бы Гастон женился и имел потомство мужского пола, смог бы тогда наш герой сохранить своё положение? Конечно же нет. А раз так, кардинал долго не решался высказаться в пользу брака Гастона.

Но этого очень хотела Мария Медичи. За два года до смерти Генрих IV выбрал в невесты Гастону Марию де Бурбон, герцогиню де Монпансье, одну из богатейших наследниц Франции. Гастон находил Марию де Бурбон малопривлекательной, но вот Мария Медичи была горячей сторонницей именно этого брачного союза. Соответственно, кардиналу де Ришелье ничего не оставалось, как начать действия в этом направлении, но тут же вокруг принца де Конде возникла "партия" противников этого брака, а всеобщее неприязненное отношение к кардиналу ещё более возросло.

В итоге маменькин сынок Гастон всё же женился на герцогине де Монпансье[9], но она вскоре, 29 мая 1627 года, умерла при родах дочери Анны-Марии-Луизы, носившей впоследствии титул мадемуазель де Монпансье и имевшей известный литературный салон, привлекавший многих интеллектуалов того времени.

Итак, в 1626 году до правительства дошли сведения, что зреет большой заговор, в состав которого входили многие видные аристократы, а также незаконные сыновья Генриха IV, всегда испытывавшие неприязнь по отношению к Людовику XIII. Дальше — больше, оппозиционеры наладили контакт с англичанами, в чьих отношениях с кардиналом де Ришелье именно в этот момент наступило резкое охлаждение.

Медаль с изображением Генриха IV и Марии Медичи

Кардинал, естественно, проинформировал обо всём и короля, и его мать. Для большей надёжности он усилил личную охрану.

В конечном итоге заговор был сокрушён. Подробнее об этом заговоре, более известном по имени казнённого графа де Шале, будет рассказано ниже, а пока же нас интересует следующее: всё вроде бы завершилось благополучно, но имевшие место события настолько измучили кардинала де Ришелье, что он предпринял попытку уйти в отставку. Или сделал вид, что предпринял…

Как бы то ни было, его прошение, переданное через Марию Медичи, было отклонено, и он получил от Людовика XIII следующее письмо, датированное 9 июня 1626 года:

"Я питаю к вам полное доверие, и у меня никогда не было никого, кто служил бы мне на благо так, как это делаете вы <…>. Я никогда не откажусь от вас <…>. Будьте уверены, что я не изменю своего мнения, и, кто бы ни выступал против вас, вы можете рассчитывать на меня".

А через несколько дней после этого стало известно, что герцог Бекингэм отдал приказ об отправке в Ла-Рошель флота в составе почти сотни кораблей с примерно десятью тысячами солдат на борту. При этом он заявил, что его главная цель состоит в том, чтобы заставить французского короля уважать права гугенотов — граждан Ла-Рошели. Естественно, французские гугеноты воспряли духом и активизировались.

2

На самом деле цель столь внушительной экспедиции заключалась в другом: Ла-Рошель осталась последним портом, открывавшим англичанам вход во французское королевство. К тому же Англия хотела пресечь намерения французского короля распространить своё господство на Атлантику, владычицей которой британская корона считала себя с незапамятных времён.

Что же касается герцога Бекингэма, то он хоть и ставил превыше всего честь Англии, но стремился к удовлетворению личной мести и хотел вернуться во Францию как завоеватель.

Со своей стороны, кардинал де Ришелье приказал сосредоточить небольшую, но сильную армию в провинции Пуату, нацелив её на Ла-Рошель.

25 июля 1627 года британские корабли появились у берегов Ре, и трёхтысячный гарнизон отого острова оказался осаждён в форте Сен-Мартен.

В это время Людовик XIII также отбыл из Парижа в Пуату, чтобы лично возглавить войска, но в дороге он неожиданно заболел. В такой ситуации кардинал до Ришелье показал себя следующим образом: он выделил из собственных средств полтора миллиона ливров на нужды армии и получил от кредиторов ещё четыре миллиона ливров. Более того, он приказал конфисковать все торговые корабли, оказавшиеся на Атлантическом побережье Франции, вооружить их и отправить в район боевых действий. А ещё он пообещал премию в 30 000 ливров тому отважному капитану, который сумеет доставить осаждённому гарнизону Сен-Мартена необходимое продовольствие. И конечно же он занялся спешным сбором войск для переброски под Ла-Рошель.

Всем этим он в очередной раз доказал, что интересы государства не были для него пустым звуком. Он прекрасно понимал, что в создавшемся критическом положении самое главное — не допустить установления английского контроля над островом Ре.

А тем временем муниципалитет Ла-Рошели, воспользовавшись трудным положением правительства, выдвинул целый ряд невообразимых требований, больше похожих на ультиматум. Однако кардинал де Ришелье отверг все эти претензии, пригрозив решить все проблемы силой. В результате 10 сентября 1627 года гугеноты Ла-Рошели начали боевые действия против королевской армии.

11 сентября в армию прибыл Людовик XIII, оправившийся от болезни. Он тут же приступил к осаде Ла-Рошели, и это затянулось на два с лишним года.

Важнейшим условием успеха операции было изгнание англичан с острова Ре.

К октябрю месяцу численность королевской армии, собранной вокруг Ла-Рошели, возросла до 20 000 человек. На самом деле кардинал де Ришелье планировал сосредоточить здесь ещё более мощные силы, но в это время герцог Анри де Роган организовал мятеж на юге Франции, в Лангедоке. Поэтому пришлось сформировать ещё одну армию, и командовать ею был назначен принц де Конде, непримиримый враг гугенотов.

Осада Ла-Рошели осложнялась ещё и распрями между герцогом Ангулемским, Франсуа де Бассомпьером и братом короля Гастоном, что затрудняло осуществление единого стратегического плана, выработанного Людовиком XIII и его советником, украсившим своё кардинальское облачение военными доспехами. Тем не менее форт Сен-Мартен продолжал сопротивляться, а в армии герцога Бекингэма моральный дух падал буквально с каждым днём. Это и понятно — не хватало продовольствия, росло число заболевших, да и попытки штурма, предпринятые 20 октября и 5 ноября, не удались, принеся лишь серьёзные потери.

В конечном итоге герцог приказал снять осаду форта и эвакуировать потрёпанные войска с острова на корабли. Это стоило англичанам ещё до двух тысяч человек, и это уже была не просто неудача, но крупное поражение с потерей пушек, лошадей и знамён. Герцог Бекингэм бежал, заверив ларошельцев в том, что очень скоро он вернётся с ещё более сильной армией.

С этого момента все силы кардинал де Ришелье нацелил на Ла-Рошель, и положение защитников города стало угрожающим. Стоит отметить, что укрепления города включали двенадцать больших бастионов, на которых были расположены полторы сотни крепостных орудий, а перед мощными крепостными стенами были вырыты двойные рвы. Население города к началу осады составляло примерно 28 000 человек, из которых в активной обороне могло участвовать до 10 000 человек. За всю историю Ла-Рошели не в первый раз приходилось выдерживать осаду, и попытки взять город прямым штурмом всегда терпели неудачу.

Учитывая это, кардинал де Ришелье пришёл к выводу, что осада может принести результат только при условии полной блокады Ла-Рошели как со стороны суши, так и с моря. А ещё он приказал начать строить плотину, которая должна была полностью перекрыть водный путь, ведущий в порт.

Строительство плотины началось 30 ноября 1627 года. Оно осуществлялось силами солдат, каждому из которых за это ежедневно выплачивали дополнительно по двадцать су. Внешняя сторона плотины состояла из затопленных кораблей, торчащие из воды мачты которых походили на частокол, а внутренняя сторона представляла собой груду наваленных камней и мешков с песком. При этом в плотине были предусмотрительно оставлены проёмы для свободной циркуляции воды во время приливов и отливов.

Работы, за которыми наблюдали лично Людовик XIII и кардинал де Ришелье, шли медленно. Но в конечном итоге они были завершены в марте 1628 года: плотина высотой до двадцати метров протянулась примерно на полтора километра, наглухо перекрыв вражеским кораблям доступ в ла-рошельский порт. Таким образом, к началу апреля 1628 года строптивый город оказался в плотном кольце блокады, и всем стало ясно: оплот гугенотов обречён, и его падение — лишь дело времени.

Понятно, что подробное промедление с осадой влекло за собой огромные расходы. Размышляя о дополнительных источниках финансирования, наш герой решил прибегнуть к помощи духовенства. В конце концов, речь шла о войне с еретиками, а посему церковь была просто обязана внести свою лепту. Людовик XIII поддержал эту мысль и созвал 6 февраля 1628 года в Пуатье специальную ассамблею духовенства. Выступая 10 февраля на этой ассамблее, кардинал де Ришелье сказал:

Герцог Бекингэм. Неизвестный художник

— От взятия Ла-Рошели зависят спасение государства, спокойствие Франции, а также благополучие и авторитет короля на будущие времена.

Все принялись аплодировать, но при этом никто не проявил должного энтузиазма при обсуждении вопроса о материальной помощи правительству. В результате работа ассамблеи продлилась до 24 июня 1628 года, что ещё больше затянуло осаду Ла-Рошели. И всё же под сильнейшим давлением кардинала было принято решение о выделении государству чрезвычайной субсидии в размере трёх миллионов ливров. Казалось бы, много, но это была весьма скромная сумма, если учитывать, что церкви в то время принадлежало более четверти всего недвижимого имущества в королевство. Но большего не смог добиться даже всесильный кардинал де Ришелье.

А тем временем болезненный Людовик XIII вернулся в Париж, и командование армией кардинал вынужден был взять на себя — к нескрываемому раздражению молодого Гастона и других принцев крови, чьё чувство собственного достоинства было уязвлено подобной "несправедливостью".

Сам кардинал воспринял отъезд короля с двойственным чувством: с одной стороны, он обрёл под Ла-Рошелью полную свободу действий, с другой — его беспокоила возможность постороннего влияния на короля в Париже. Он ведь хорошо знал, какие умонастроения господствуют при дворе, где многие желали прекращения затянувшейся войны. К тому же лондонская агентура уже успела донести ему о подготовке новой экспедиции герцога Бекингэма.

Обеспокоенный приготовлениями англичан, кардинал де Ришелье решил поторопиться со штурмом Ла-Рошели.

И наступление началось в ночь с 12-го на 13 марта 1628 года. Однако плохая координация действий штурмовых отрядов не позволила развить наметившийся в какое-то время успех, и операция закончилась неудачей.

И теперь кардинал каждый день с тревогой ожидал появления у берегов Франции британского флота.

И вот 8 мая 1628 года из бухты Портсмута вышел английский флот в составе полусотни кораблей. На этот раз флот шёл под вымпелом Вильяма Филдинга, первого графа Денбига. Адмиралу была поставлена задача — прорваться к Ла-Рошели и доставить осаждённым боеприпасы и продовольствие. Другая цель экспедиции графа Денбига заключалась в том, чтобы вынудить Людовика XIII вообще снять осаду Ла-Рошели и заключить мир с гугенотами.

Погода благоприятствовала англичанам, и уже через неделю флот графа Денбига показался вблизи берегов Ла-Рошели. Но тут адмирала ждал пренеприятный сюрприз. Конечно же в Лондоне он слышал о какой-то плотине, которую строили по приказу кардинала де Ришелье, но он и предположить не мог, что всё окажется так серьёзно. Как выяснилось, бессмысленно было даже пытаться пройти сквозь неё, и граф Денбиг принял решение разрушить плотину огнём корабельной артиллерии. Было произведено несколько залпов… Никакого результата… Зато французские батареи, открывшие ответный огонь, серьёзно потревожили непрошеных гостей.

16 мая граф Денбиг попытался взорвать плотину, направив к ней корабль, нагруженный легкогорючими веществами, однако и эта попытка была сорвана метким огнём французской артиллерии. А через два дня английский флот, к изумлению французов и к полному отчаянию защитников Ла-Рошели, вышел в открытое море и взял курс к берегам Англии.

Что там произошло, никто так и не понял. Поговаривали даже, что это был приказ самого герцога Бекингэма, сделанный по просьбе Анны Австрийской. А может быть, граф Денбиг и его офицеры были банально подкуплены агентами кардинала де Ришелье. Так или иначе, но до сих пор мотивы действий британского командующего так и остаются загадкой для историков.

В любом случае в конце июля 1628 года герцог Бекингэм прибыл в Портсмут…

А дальнейшие события хорошо известны, в том числе и по произведениям Александра Дюма: герцог был убит в Портсмуте неким лейтенантом Джоном Фелтоном, нанёсшим ему два удара кинжалом. 30 октября 1628 года войска кардинала де Ришелье вошли в Ла-Рошель, и 20 мая 1629 года был подписан мир с Англией.

В своих "Мемуарах" потом кардинал де Ришелье написал об этом так:

"Этот достойный слёз инцидент со всей очевидностью показывает всю суетность величия".

Из 28-тысячного населения до капитуляции Ла-Рошели дожило немногим более пяти тысяч человек. Город был буквально завален трупами: они лежали повсюду — на площадях, улицах, в домах. Оставшиеся же в живых были до такой степени ослаблены, что не могли даже нормально похоронить умерших…

Удивительно, но взятие Ла-Рошели не сопровождалось, как это бывало во многих других местах, ни грабежами, ни насилием, и это в значительной степени стало результатом усилий кардинала де Ришелье. Более того, никто из защитников города не был предан суду или наказан, а ещё объявили, что протестанты поверженной Ла-Рошели могут свободно исповедовать свою религию. Кроме того, по совету кардинала Людовик XIII приказал доставить хлеб для населения города. Что же случилось? Просто кардинал был убеждён, что в определённых обстоятельствах милосердие — это не менее действенный инструмент власти, чем устрашение.

Впрочем, прежние органы городского самоуправления всё же были уничтожены, а все городские укрепления со стороны суши — разрушены.

Итак, в октябре 1628 года Ла-Рошель капитулировала. Другими словами, эта мощная крепость была отнята у гугенотов, много десятилетий считавших её оплотом своего могущества. Таким образом, был навсегда положен конец сепаратистским устремлениям протестантского меньшинства и его мечтам о создании собственной республики, независимой от французской короны.

Свидетель этих событий Франсуа де Ларошфуко так пишет о кардинале де Ришелье:

"Все, кто не покорялся его желаниям, навлекали на себя его ненависть, а чтобы возвысить своих ставленников и сгубить врагов, любые средства были для него хороши".

И действительно, в борьбе со своими противниками кардинал не брезговал ничем. Прежде всего он прибегал к доносам и шпионству. Но по тем временам это было "нормально", и этим пользовались все. Но кардинал пошёл значительно дальше: грубые подлоги и подкупы — в ход у него пошло всё.

А что оставалось делать? Ведь происходившее на юго-западе Франции — это фактически была гражданская война, которая потребовала отъезда Людовика XIII и кардинала де Ришелье из Парижа. Король, как мы уже говорили, сильно болел. Кардинала и самого мучили бесконечные мигрени, но он день и ночь проводил у постели Людовика, лично ухаживая за ним. Это и понятно, ведь он ни на минуту не забывал о том, что смерть Людовика повлекла бы за собой восшествие на престол его брата Гастона.

Правление в Париже во время отсутствия короля было передано его матери, а посему ситуация для кардинала явно перестала быть предсказуемой и управляемой. Да что там — ситуация стала просто опасной, таившей в себе всё новые и новые проблемы. И точно, пока кардинал находился под Ла-Рошелью, в Париже сформировался "женский заговор" против него.

3

Произошло это следующим образом. Анна Австрийская, видевшая в кардинале злейшего врага своих венских и мадридских родственников, как-то раз пришла на приём к Марии Медичи, и флорентийка сказала ей:

— Мой сын запуган и слаб, и мне очень жаль, что он не уделяет вам должного внимания. Сколько раз я говорила ему об этом. Но, вы же понимаете, он теперь меня совершенно не слушает. Совсем другой голос нашёптывает ему на ухо и днём, и ночью.

Как видим, королева-мать лишь "закинула удочку", и её сноха моментально "клюнула".

— Я в курсе, — с тоской в голосе сказала Анна. — Мы обе понимаем, о ком идёт речь. Этот человек всё шепчет и шепчет, отравляя мозг короля и настраивая его против меня. Он будит в короле всё новые и новые подозрения, придумывает всё новые и новые запреты… И всё для того, чтобы сломить мой дух. Но его не сломить, мадам! Во всяком случае, до тех пор, пока меня поддерживает ваша дружба и привязанность ко мне!

Мария Медичи заботливо погладила её по голове.

— Дорогая моя дочь, поверьте, я ваш друг. Мы оба, я и мой сын Гастон, очень сочувствуем вам. С вами обращаются постыдно, и я разделяю ваше мнение о том, кто является главным виновником всего этого.

— Не могли бы вы заступиться за меня? — прошептала Анна. — Ведь король вам всем обязан. Он просто обязан прислушаться к вам.

Мария Медичи нахмурилась:

— Да, Людовик обязан мне всем, но теперь он забыл об этом. Он даже позволил злодеям убить моего бедного Кончино Кончини. О, тогда он был ещё совсем мальчишкой, но тем не менее он осмелился пойти на это. Впрочем, он никогда не испытывал чувства благодарности ко мне. Поверьте мне, Анна, он очень завидует мне, потому что я знаю, как надо управлять государством, а он — нет. Теперь он меня вообще не слушает, и знаете почему? Во всём виноват Ришелье! Эта змея запустила свой яд в нас обеих!

Мария Медичи решительно встала:

— Клянусь Богом, я уже устала от этого человека! Вы просите меня заступиться за вас перед Людовиком? Но из-за этого дьявола в человеческом обличье он не станет меня и слушать!

— Я ненавижу и презираю это ничтожество! — воскликнула Анна Австрийская. — Этот выскочка должен быть уничтожен!

— Какие громкие слова, — усмехнулась королева-мать, — смотрите, как бы ему их не передали.

— Я уже ничего и никого не боюсь! — продолжала Анна. — Вы, мадам, создали этого человека! Вы возвысили его! А теперь он перешёл на другую сторону и отбросил вас как переставшую быть нужной вещь. Мадам, вы не должны мириться с этим. Мы обе — королевы Франции, и мы должны объединить наши усилия, чтобы свергнуть этого человека. Одна я беспомощна, но вместе мы можем стать непреодолимым препятствием на пути кардинала…

— О да, — сказала Мария Медичи. — Мать и жена — союз достаточно мощный, чтобы при благоприятных обстоятельствах устранить кардинала. Клянусь Богом, дочь моя, мы должны объединиться! У меня есть права настаивать на том, чтобы Людовик примирился с вами.

— Да и я могу быть полезна, — горячо подхватила Анна Австрийская. — Я встречусь с испанским послом и заручусь поддержкой Испании, буду помогать вам всеми доступными мне способами, и мы скинем виновника всех наших несчастий в пропасть.

В ответ Мария Медичи потрепала Анну по щеке и кивнула.

— С этого момента, мадам, — торжественно заявила Анна, — мы с вами — одно целое. И пусть кардинал де Ришелье нас боится…

Казалось бы, гугенотская Ла-Рошель пала, и теперь нашему герою можно было и облегчённо вздохнуть. Но не тут-то было. В Париже партия так называемых политических католиков, пользовавшаяся поддержкой Марии Медичи, вдруг резко выразила своё недовольство по поводу того, что ла-рошельские гугеноты не были строжайшим образом наказаны. Но ещё более Мария Медичи оказалась возмущена тем, что на заседании Совета, состоявшемся 26 декабря 1628 года, кардинал де Ришелье высказал мнение о том, что политические интересы Франции требуют немедленной посылки войск в Италию.

В Италию! На её родину! Да как этот неблагодарный посмел даже подумать об этом!

4

Собственно, тогда Италии в нынешнем понимании этого слова не существовало. На её месте располагалось множество разных королевств, герцогств и графств, в том числе Великое герцогство Тосканское и герцогство Мантуанское. Конечно же кардинал де Ришелье предлагал послать войска не во Флоренцию, а в Мантую, но и там правили представители рода Гонзага, породнившиеся в 1584 году с родом Медичи.

В 1627 году последний из этого славного рода умер бездетным, и эта смерть поставила кардинала де Ришелье, всегда заботившегося о росте влияния Франции в Европе, перед необходимостью принимать быстрые и весьма жёсткие решения.

Дело в том, что на трон в Мантуе теперь претендовали герцог Неверский (ставленник Франции), князь Гуасталлы (ставленник Габсбургов), а также герцог Савойский (с ним Испания имела договор о разделе герцогства Монферрат в Пьемонте). Естественно, Испания хотела, воспользовавшись междоусобицей во Франции, вытеснить её из Северной Италии. Подобные претензии во все времена неизбежно заканчивались одним и тем же — войной.

Посланники из Франции убедили находившегося при смерти герцога Мантуанского подписать завещание, согласно которому подвластные ему территории переходили герцогу Неверскому, то есть к человеку, близкому к французской королевской семье[10].

А тем временем после капитуляции Ла-Рошели руки у кардинала де Ришелье, казалось бы, оказались развязаны. Но он опасался открытой войны с Испанией, которую его страна, не оправившаяся ещё от последних военных проблем, явно была вести не в состоянии. Тем не менее, взвесив все "за" и "против", он всё же посоветовал королю поддержать герцога Неверского.

10 декабря 1628 года он передал Людовику XIII записку следующего содержания:

"Я не пророк, но считаю, что Ваше Величество должны осуществить это намерение [то есть оказать помощь герцогу Неверскому. — Авт.], чтобы принести мир Италии".

А в начале января 1629 года кардинал смог окончательно убедить Людовика XIII в необходимости военной акции против герцога Савойского.

В результате в марте 1629 года французские войска, успешно преодолев горные перевалы, вторглись во владения герцога. При этом Людовик XIII лично возглавлял армию. По совету кардинала де Ришелье он на время своего отсутствия поручил регентство королеве-матери.

6 марта французы захватили город Сузу Удар был настолько неожиданным, что Карл-Эммануил Савойский поспешил запросить перемирия.

Находясь в Сузе почти до конца апреля 1629 года, Людовик XIII и кардинал де Ришелье принимали постов из Рима, Венеции и других итальянских государств.

А 19 апреля в Сузе был подписан договор между Францией, Савойей и Венецией, закрепивший права герцога Неверского на Мантую. Одновременно три договаривающиеся стороны сформировали оборонительный союз, направленный против Испании.

Таким образом, цели, поставленные кардиналом в Северной Италии, казалось бы, были достигнуты.

Пять дней спустя, 24 апреля, в Париже был подписан договор с Англией о возобновлении союза, который опять-таки был направлен против Испании. Согласно этому договору, Карл I Стюарт обязался не вмешиваться больше во внутренние дела Франции. И это стало ещё одним бесспорным успехом дипломатии кардинала де Ришелье.

Но тем временем император Священной Римской империи Фердинанд II Габсбург решил вмешаться в этот конфликт. В результате к началу июня создалась реальная угроза утраты всех преимуществ, которые были получены Францией в Северной Италии.

Чтобы противодействовать этому, осенью 1629 года была сформирована новая мощная армия, командовать которой назначили герцога де Ла Форса. А общее руководство взял на себя кардинал де Ришелье, получив при этом чин королевского генерал-лейтенанта.

29 декабря 1629 года он покинул Париж — верхом, в боевых доспехах и со шпагой на боку, а 18 января следующего года он уже находился в Лионе и там, заручившись согласием короля, отдал приказ о вторжении в Савойю. Заодно он рекомендовал Людовику XIII присоединиться к армии. Вряд ли это ему было нужно по соображениям военного характера, просто кардинал чувствовал себя спокойнее, находясь рядом с непредсказуемым королём и имея возможность контролировать его действия.

Тем временем армия де Ла Форса перешла через Альпы и вторглась на территорию Пьемонта. Официально войну не объявляли, но войска были двинуты на Турин, у стен которого были сосредоточены главные силы герцога Савойского. Очень быстро де Ла Форс захватил Риволи, а потом, 29 марта 1630 года, и крепость Пиньероль, имевшую важное стратегическое значение, ибо через неё шли дороги на Милан, Геную и в Швейцарию.

Потеря Пиньероля вызвала серьёзную озабоченность в Милане, Мадриде и Вене, и вслед за этим начались переговоры между воюющими сторонами. В них, кстати, посредниками выступали папский легат Антонио Барберини (племянник папы), а также молодой аббат Джулио Мазарини (будущий знаменитый первый министр Франции) [11].

Кардинал де Ришелье отдавал себе отчёт в том, что Франция не сможет долго поддерживать своё военное "присутствие" в Северной Италии, ведь финансовая ситуация в стране в тот момент была близка к критической.

10 мая 1630 года в Гренобле состоялось совещание с участием Людовика XIII и кардинала де Ришелье, на котором решалось, что делать дальше. Туда же приехали посол герцога Савойского и Джулио Мазарини, ставший к тому времени официальным папским легатом, то есть личным представителем. Их предложения заключались в следующем: Франция должна была отказаться от поддержки прав герцога Неверского на Мантую и вывести войска из Сузы и Пиньероля, а в обмен на это Испания и Священная Римская империя также брали на себя обязательство отвести свои войска с театра военных действий. Данное предложение никак не могло устроить французскую сторону, и Мазарини пришлось мчаться в Вену, увозя с собой не допускающий возражений отказ. Более того, 12 мая на военном совете в Гренобле было принято решение начать наступление на Савойю с юга. В результате уже на второй день капитулировал город Шамбери, а к концу месяца французы очистили от савойцев альпийские предгорья. Им не удалось захватить лишь Монмельян. А в начале июня лагерь Людовика XIII и кардинала де Ришелье переместился из Гренобля в самое сердце Савойи — в Сен-Жан-де-Морьен.

Столь тяжёлое поражение стало суровым ударом для старого Карла-Эммануила Савойского, и 26 июля 1630 года он скончался, и вслед за этим престол занял его старший сын Виктор-Амадей.

А тем временем резко изменилась ситуация в Пьемонте и Мантуе. 30 мая испанский генерал Дон Амброзио Спинола-Дория замкнул там кольцо окружения вокруг Казале, где стоял французский гарнизон. Город, по существу, был захвачен испанцами, а горстка французов продолжала удерживать лишь мощную городскую цитадель. В довершение ко всему в середине лета генерал Ромбальдо Коллальто захватил Мантую, изгнав оттуда герцога Неверского.

Положение усугублялось ещё и тем, что во французской армии одновременно вспыхнули эпидемии чумы и дизентерии. Люди заболевали и умирали так быстро, что у окружающих не было времени хоть как-то обезопасить себя. Началось массовое дезертирство, и к июлю 1630 года от пятнадцатитысячной армии осталось в строю менее девяти тысяч человек.

Всё это, а также накалившиеся противоречия при дворе, где вновь подняли головы противники кардинала де Ришелье, выступавшие против продолжения губительной войны, побудило Людовика XIII и его фаворита вернуться к идее мирного урегулирования разгоревшегося конфликта. В лагерь короля был вновь приглашён Джулио Мазарини, которому было сказано, что у Франции нет в Северной Италии иных целей кроме обеспечения прав герцога Мантуанского. Соответственно, было заявлено, что если Мадрид и Вена признают эти права, то Людовик XIII выведет свои войска из этого района.

"Если Мазарини вернётся с приемлемыми условиями, — писал кардинал де Ришелье в конце июля 1630 года, — то будет нетрудно заключить хороший мирный договор".

Кардинал Мазарини. Неизвестный художник

Пока же надо было как-то спасать гарнизон, окружённый в цитадели Казале. На помощь ему двинулся сильный отряд во главе с герцогом де Монморанси и маркизом д’Эффиа. В результате военные действия затянулись до осени.

А дальше, к счастью для французов, 25 сентября 1630 года неожиданно умер генерал Спинола-Дория, а его преемник Дон Гонсалво де Кордова оказался человеком, сильно уступавшим Спиноле по части военных талантов. К тому же боеспособность французской армии удалось постепенно восстановить, и это позволило кардиналу де Ришелье начать наступление из Савойи на Пьемонт.

В это время в германском городе Регенсбурге шли очень трудные переговоры о мире. С французской стороны их вели отец Жозеф, о котором будет рассказано чуть ниже, и профессиональный дипломат Шарль Брюлар де Леон. Посредничал на переговорах всё тот же Джулио Мазарини, курсировавший в своём экипаже между Регенсбургом, Веной и Лионом, где находился Людовик XIII. Туда же, в Лион, часто приезжал из действующей армии и кардинал де Ришелье.

В результате 8 сентября удалось достигнуть перемирия сроком на пять недель, что позволило доведённому до крайности осаждённому гарнизону Казале немного передохнуть от едва ли не каждодневных атак испанцев. А потом, за два дня до истечения срока перемирия, французские уполномоченные в Регенсбурге подписали текст предварительного мирного договора, улаживавшего спорные вопросы в Северной Италии.

По условиям этого предварительного договора Франция должна вывести свои войска со всех захваченных ею территорий, исключая Сузу и Пиньероль. Герцога Виктора-Амадея Савойского восстанавливали в правах, а кандидатура герцога Мантуанского должна была в короткий срок получить одобрение императора Фердинанда II Габсбурга.