Глава 5

Глава 5

После первых же встреч с представителями «Треста» Сидней сказал мне, что он совершенно убежден в искренности и широких возможностях этой антибольшевистской организации. Было решено, что он встретится с руководителями организации на русской границе в Финляндии и те перевезут его в Россию. Генерал К. предупреждал Сиднея об опасности перехода. На Сиднея и на меня генерал произвел превосходное впечатление. Мы вместе обедали накануне отъезда из Парижа и генерал продолжал отговаривать мужа от перехода границы.

– Пусть они приедут к вам, – говорил он. – С московским Центром можно договориться, чтобы они приехали в Гельсингфорс на свидание с вами.

Было запланировано, что я провожу мужа до Кельна, а в Гамбурге буду ждать его возвращения. За исключением всего нескольких дней мы ни разу не расставались с Сиднеем после свадьбы. Но тут я должна была примириться. Если Сидней решил наконец не ехать в Россию, то больше причин для тревоги у меня не было.

Уезжали мы берлинским экспрессом. Мы не успели заказать места в спальном вагоне, и Сиднею пришлось дать на чай проводнику, чтобы тот посадил нас в свободном купе. Едва мы устроились, как в купе вошел молодой человек. Он был отменно учтив, но странно было, что он заговорил с мужем по-русски. Откуда он знал, что мой муж знает этот язык?

Снова мной овладело знакомое чувство, будто за нами следят сотни глаз, и это чувство не оставляло меня на протяжении всего путешествия. В Кельне я рассталась с мужем. Я ехала в Гамбург, а он продолжал путь в Берлин. С тяжелым сердцем я прощалась с ним. Грудь давили страшные предчувствия. Перед самым отходом поезда, когда Сидней был уже в вагоне, а я стояла на перроне, я не выдержала и попросила:

– Дай мне адрес Е.

Сидней написал его на газете и протянул мне через окно. Раздался свисток. Поезд тронулся. Горло сжалось, по щекам невольно потекли слезы. Сидней махал рукой из быстро удалявшегося поезда.

Через минуту состав скрылся вдали, увозя Сиднея навсегда из моей жизни.

В Гамбурге я чувствовала себя несчастной и одинокой. Все люди были чужие. Мне хотелось говорить с кем-нибудь о Сиднее, но я не могла. Мне велено было хранить тайну. Я никому не могла сказать, куда уехал мой муж и зачем.

Первое письмо от Сиднея пришло из Берлина, второе из Гельсингфорса:

«Приехал поздно. Хорошо, что заказал комнату из Парижа по телеграфу. Все отели переполнены. Виделся с помощником Е. (очень дельным юношей, чрезвычайно услужливым). Ничего нового он мне не сообщил, но он глубоко верит в наш план и всей душой радуется моему участию. Затем я видел Ю. (с которым состоял раньше в переписке). Хотя роль его сводилась к выполнению функций почтового ящика, он рассказал мне много интересного и полезного. Б. очень милый человек, и я уверен, он произвел бы на тебя отличное впечатление с первой же встречи. Он пригласил меня к себе и угостил великолепным русским обедом. Пирожки были так восхитительны, что я взял парочку в карман.

Потом пришли Шульцы, и разговор наш превратился в настоящее совещание. Шульцы (они поддерживают связь между К. и внутрироссийским миром) удивительная пара. Он совсем почти мальчик, очень славный и, видно, очень храбрый. Она же настоящий командир. Это тип американской школьной наставницы, довольно распространенный в России. Серая и невзрачная, но волевая и упорная женщина. Говорить с ней было очень интересно (вернее, слушать, потому что она сама все время говорит). Сведений у нее масса. Понятно, повторять в письме то, что я узнал, не могу, но если четверть того, что она говорит, основано на фактах, а не на воображении, то действительно Россия находится накануне важных и решительных событий. Во всяком случае, я не уеду отсюда, пока всего не выясню.

Тем временем обнаружилась задержка. От людей, которых мы ждем, нет пока вестей. Но каждую минуту может прийти телеграмма, вызывающая меня в Выборг на встречу с ними. Переговоры с ними продлятся не меньше двух дней, так что, конечно, сесть на пароход, уходящий в среду, я не успеваю. Следующий пароход уходит в субботу и приходит в Штецин в понедельник. Но боюсь, мне придется остаться здесь (или в Выборге) до следующей среды. Пока нет телеграммы, ничего предпринять не могу. Во всяком случае, две вещи ясны: необходимо увидеться с гостями и выбраться затем отсюда как можно скорее».

Одновременно с этим пришло другое письмо, написанное час или два спустя после первого:

«Телеграмма получена. Завтра утром еду в Выборг и пробуду там четверг и пятницу. Вернусь сюда в субботу утром и в субботу же сяду на пароход. Из Штецина телеграфирую: поеду ли прямо в Гамбург или сначала заеду в Берлин. Во всяком случае, в понедельник 28-го я обниму тебя, родная…»

Не успела я прочесть письма, как пришла телеграмма из Выборга: «Должен провести здесь конец недели. Выеду пароходом в среду. Буду в Гамбурге в пятницу. Телеграфируй мне в Выборг, отель «Андреа».

Это было последней вестью, полученной мной от мужа.

Я немедленно телеграфировала в отель «Андреа». Но ответа не было. Я телеграфировала вторично. Опять нет ответа. 28 сентября я телеграфировала дирекции отеля «Андреа»: «Приезжал ли Рейли и когда уехал?»

На следующее утро пришла ответная телеграмма: «Сидней Рейли приезжает сегодня вечером».

30 сентября я опять телеграфировала. К вечеру пришел ответ: «Рейли вчера не приехал. «Андреа».

К счастью, у меня сохранился клочок газеты, на котором Сидней написал в Кельне адрес Е. Я немедленно телеграфировала: «От Сиднея нет вестей с двадцать пятого числа. Должен был вернуться сегодня. В отеле «Андреа» в Выборге его ждали вчера, но получила телеграмму, что его там нет. Что делать? Телеграфируйте, если что-нибудь узнаете. Очень тревожусь».

От Е. пришел ответ: «Никаких известий не имею».

Забуду ли я когда-нибудь тревогу, которую я испытывала в те дни. В чужом незнакомом городе я была совершенно одна. Что случилось с Сиднеем? Неужели он позволил завлечь себя на русскую территорию?

Я все помнила его слова: «Что бы со мной ни случилось, не езди в Россию». Я помнила, что об этом говорил и генерал К., как призывал он Сиднея к осторожности. Что же могло случиться? Что с ним? Как его найти?

Прошло несколько дней и я получила письмо от Е.:

«После того, как я отправил Вам первое письмо, я получил открытку, датированную 27 сентября и сообщавшую, что все обстоит благополучно. Конечно, за два дня до 29-го он оправиться от операции не мог и, стало быть, причин для беспокойства пока нет».

На следующий день опять письмо от Е. с сообщением, что по последним сведениям действительно было решено провести операцию, другими словами, Сидней действительно поехал в Россию.

Я сейчас же вернулась в Париж. В отеле «Терминус» у вокзала Сен-Лазар я получила те же комнаты, в которых мы прежде жили с Сиднеем, но теперь я была одна. Явился генерал К. Но новостей у него не было.

Из Гельсингфорса пришло письмо от Е.:

«…Так как толком от друзей не мог ничего узнать, то сам приехал сюда, чтобы выяснить все на месте».

18 октября Е. писал мне из Стокгольма:

«Возвращаюсь в Париж через Лондон и буду у Вас в четверг, самое позднее – в пятницу».

Но с Е. мне не удалось увидеться в Париже. 23 октября я получила от него письмо из Лондона, в котором он сообщал:

«Сведений мне не удалось получить. Единственный человек, который меня осведомлял, покинул Гельсингфорс и едет в Париж, где увидится с Вами. Боюсь, до меня эти сведения вообще не дойдут, так как дела удерживают меня за границей и не позволяют приехать в Париж…»

Наконец этот человек (Бунаков) приехал в Париж. Говорил он только по-русски, и я его не понимала, но он привез мне датированное 25 сентября письмо Сиднея:

«Моя любимая, родная. Мне совершенно необходимо съездить на три дня в Петроград и Москву. Уезжаю сегодня и вернусь обратно во вторник утром. Ты понимаешь, конечно, что я не решился бы на такое путешествие, если бы не считал его абсолютно необходимым и если бы не был уверен, что не подвергаюсь почти никакому риску. Если же, паче чаяния, меня арестуют в России по какому-нибудь пустяковому обвинению, то мои новые друзья достаточно могущественны, чтобы быстро вызволить меня из тюрьмы. Опознать меня в моей новой личине большевики не смогут. Одним словом, если во время путешествия произойдут какие-нибудь неприятности, то возвращение мое в Европу задержится на очень короткий срок. Недели две, не больше.

Родная моя, я поступаю так, как велит мне долг, и не сомневаюсь, что ты вполне одобрила бы мое решение, если бы была со мной. В мыслях ты вечно со мной, и твоя любовь охранит меня. Храни тебя Господь…»

Это все. Последние строчки, написанные его рукой. Все, что осталось у меня вместо мужа. Я читала, и слезы падали на бумагу. Осеннее солнце, спускаясь к горизонту, красными лучами освещало комнату. А где-то далеко мой муж боролся с неизвестной судьбой в руках неумолимых врагов. ЧК удалось в конце концов завлечь Сиднея в Россию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.