XVIII

XVIII

В конце сентября из Копенгагена приехал царский гонец и вручил Алексею Петровичу третье письмо с требованием либо постричься в монахи, либо ехать к отцу, на войну.

«Неужели Петр хотел, чтобы царевич приехал и вдруг принялся за войну? Какую важность, какое значение имело б это насильственное занятие? Ясно, что Петр не имел в виду такого неблагонадежного исправления, а говорил, чтобы сказать что-нибудь, и вызвать какие-нибудь новые обстоятельства поудобнее, — пишет историк, — это новый ход в шахматной игре, а может быть, и обстоятельства были уже подготовлены, и ход вел к мату».

Так и хочется высказать свою догадку: а не умышленно ли было предоставлено время для обдумывания своих действий и принятия решения Алексею? И не рассчитан ли за полгода разлуки его ответ и вероятные действия?

Царевич явно опасался за свою жизнь.

В Вене он скажет Шенборну:

— За год пред сим отец принуждал меня отказаться от престола и жить частным человеком или постричься в монахи; а в последнее время курьер привез повеление — либо ехать к отцу, либо заключиться в монастырь: исполнить первое значило погубить себя озлоблением и пьянством; исполнить второе — потерять тело и душу.

Вероятно, Кикиным было найдено убежище для Алексея, и потому он принимает решение: бежать. Отцу он напишет, что едет к нему, но после Данцига исчезнет.

В новой столице узнают о скором отъезде Алексея Петровича за границу, к отцу.

— Где ты оставишь Евфросинью? — поинтересовался Меншиков.

— Я возьму ее до Риги, а потом отпущу, — ответил царевич.

— Возьми ее лучше с собою, — заметил князь.

Что за странность: давать совет, который заведомо вызовет гнев у государя? Кто-кто, а Меншиков знал, что с царем шутки плохи. На что же он рассчитывал и мог ли без ведома Петра советовать Алексею брать с собой чухонку? И не прав ли М. П. Погодин, писавший, что князь советовал, надеясь на Петра, будучи уверен, что не подвергнется его гневу за свой предательский совет?

Евфросинья Федорова сыграла роковую роль в деле царевича. Косвенные данные говорят о том, что она была человеком, доверенным Меншикову. Иначе чем объяснить тот факт, что из главных лиц, привлеченных по делу Алексея Петровича, она, одна из немногих, избежала застенка и не была предана суду? Забежим немного вперед и сообщим, что через некоторое время после кончины царевича, именно 5 июля 1718 года, на докладной выписке о колодниках появится царская резолюция: «Девку Евфросинью отдать коменданту в дом и отпускать со двора со своими людьми».

Перед отъездом из Петербурга царевич посетит сенат, простится с сенаторами. Они выразили ему свое сочувствие. Покидая залу, наклонившись к Долгорукову, Алексей Петрович шепнул на ухо:

— Пожалуй, меня не оставь.

— Всегда рад, — отвечал Яков Долгоруков, — только больше не говори: другие смотрят на нас.

Александр Данилович напишет в тот же день письмо государю о скором отъезде царевича из России.

В хмурый сентябрьский день карета царевича тронулась в путь. Алексей покидал Петербург в сопровождении Евфросиньи, ее брата и служителей: Носова, Судакова, денщика Петра Мейера (умрет в крепости 5 сентября 1718 года).

Миновали Ригу. Не доезжая Митавы, в дороге встретились с теткой царевича, Марьей Алексеевной. Она ездила лечиться в Карлсбад и теперь возвращалась домой. Царевна любила племянника. Разговор между ними шел сердечный. Говорили о матери, отце. Не любила Марья Алексеевна, как и сестры ее София, Марфа и Екатерина, Петра. Не по душе ей были его нововведения, немцы близ престола. При Марье Алексеевне теперь служил, кажется, Кикин. Держала она связь с Суздалем. Натура деятельная, волевая, царевна, как и многие другие из русской знати, желала видеть на престоле Алексея, потому говорила с ним откровенно. Давала советы. Сказала при прощании:

— Я тебя люблю и всегда рада всякого добра, не много вас у нас; только б ты ласков был.

(Царевна Марья Алексеевна подвергнется допросам и заключена будет, в Шлиссельбургскую крепость 2 июля 1718 года.)

Больно было за мать, тетку, за новые многочисленные мытарства. Не потому ли в письме к Афанасьеву царевич напишет, что возвращаться не хочет «для немилости вышних наших». (Афанасьев 8 декабря 1718 года будет казнен близ гостиного двора у Троицы. Ему отсекут голову.)

В Митаве Алексей Петрович встретился с Кикиным.

— Поезжай в Вену, к цесарю, — говорил тот, — там не выдадут. Сказывал мне Веселовский, что его спрашивают при дворе: за что тебя лишают наследства? Я ему отвечал: знаешь сам, что его не любят; я чаю, для того больше, а не для чего инаго. Веселовский говорил о тебе с вице-канцлером Шенборном, и по докладу его цесарь сказал, что примет тебя, как сына: вероятно, даст денег тысячи по три гульденгов в месяц.

Миновав Данциг, царевич исчез.

Вместе с почтенным историком остановимся на этом решительном действии Алексея Петровича. Может быть, оно было подготовлено государем? — вопрошает М. П. Погодин, и мы прислушаемся к этому голосу, ибо мысли такие рождались (и неоднократно) у нас.

Приглядимся, какие именно сомнения породили этот вопрос у историка.

«Царевич решился бежать, удостоверенный Кикиным, что у цесаря готово ему верное убежище. А кто уверил Кикина в таком покровительстве, которое решило его ступить этот важный и опасный шаг, грозивший смертью? Кто же убедил Кикина? Веселовский, первый, деятельный и ревностный агент Петров во всем этом деле (резидент в Вене). Он сказал Кикину, что не воротится в Россию, и тем снискал его доверенность».

Бывший до этого секретарем князя А. Д. Меншикова, А. Веселовский, как мы помним, в 1715 году направлен в Вену.

«Веселовского Петр вызвал в Амстердам, при известии о совершившемся бегстве; Веселовскому дал инструкцию и грамоту к цесарю, как будто знал наперед, что царевич у цесаря. Веселовский разведал о путешествии и пребывании царевича, подкупал имперских чиновников, руководствовал Толстым и Румянцевым, был, одним словом, правою рукою Петра.

Из описаний Шенборном первой встречи его с царевичем следует заключить, что она была неожиданна. Не обманывал ли Веселовский Кикина и не известил ли тотчас Петра, который тогда и вызвал сына, чтобы дать ему повод выехать из России? У цесаря из-под покровительства я всегда-де могу его вытребовать, по народному праву, а если и не вытребую, то беглец и передатчик, он лишается права и надежды вступить когда-нибудь на престол, даже не будет иметь средств поспеть вовремя из такой дали. Так были, может быть, разложены сети, и несчастный попался в них в ослеплении».

Меньше чем через год после казни царевича Авраам Веселовский исчезнет. События будут проистекать следующим образом. Получив приказание ехать из Вены, он направится в Регенсбург, откуда (резидентом) к ландграфу Гессен-Кессельскому. Вскоре он будет отозван в Россию. Веселовский находился в Берлине, когда Толстой объявил ему приказание государя и потребовал, чтобы он собирался к отъезду вместе с ним. Недавний резидент принялся отказываться, ссылаясь на болезнь, и вскоре исчез. Тщетно, для разведания о нем, писано было ко всем российским министрам при иностранных дворах. Поручено было и генерал-адъютанту Ягужинскому найти его. К нему писал государь: «Старайся, не можно ль его достать, за что можешь до 15 тыс., или более, обещать и до 12 тыс. ефимков; такоже проведай, что за причины, для чего он не поехал; и ежели важная, не пиши; но привези с собою».

В другом письме царь приказывал Ягужинскому не жалеть денег «на оный предмет». «…Не он нам надобен, но дело его».

Любопытно, что ландграф Гессен-Кессельский, Карл-Леопольд, отец шведского короля Фридриха I, принял Веселовского под свое тайное покровительство и не выдал его русскому государю.

Почему Петр Алексеевич так настоятельно требовал разыскать Авраама Веселовского? Уличить его в пособничестве царевичу Петр I не мог. Ведь именно Веселовский, как говорят документы, открыл местонахождение Алексея и много сделал для его поимки и возвращения в Россию. И почему, когда Кикин сказал на следствии о том, что Веселовский уверил его в готовности цесаря покровительствовать Алексею, не вызван был срочно в Москву Веселовский? А ведь людей привлекали к следствию по малейшему подозрению! Не обладал ли Веселовский такими тайнами, замечает М. П. Погодин, которые счел, рано или поздно, опасными для себя, и потому он рассудил спастись заблаговременно в Англию. (Ах, если б он, умерший ста лет в Женеве, оставил какие-нибудь записки. Они разъяснили бы процесс царевича окончательно! — восклицает Погодин. Вздохнем и мы следом за уважаемым нами человеком.)

Довольно подробные сведения о братьях Веселовских находим в одной из энциклопедий, вышедшей в свет в начале нынешнего века.

«Веселовский — фамилия русской семьи, многие члены которой известны как видные деятели.

Родоначальником был еврейский выходец из Польши (местечко Веселово) Веселовский, со своей семьей принявший православие после того, как оказал крупные услуги московскому правительству при осаде Смоленска (в 1654 году). Он был женат на тетке барона Петра Павловича Шафирова, предположительно, также еврейского происхождения. У сына Веселовского Павла, в свою очередь, было четверо сыновей».

Таким образом, мы узнаем, что Веселовские находились в родстве с вице-канцлером П. П. Шафировым. Но читаем дальше:

«Абрам Павлович Веселовский… воспитывался у двоюродного дяди своего, вице-канцлера барона Шафирова, у которого он впервые увидел Петра Великого, обещавшего обезпечить его будущность. Веселовский, знавший иностранные языки, начал свою карьеру в качестве частного секретаря при Петре I. Во время Полтавского боя Веселовский состоял адъютантом при Петре, а по одержании победы был послан в Копенгаген для извещения об этом датского короля. В 1715 г. он был назначен на пост русского резидента в Вену (при Карле VI). Веселовский не упускал случая быть полезным своим прежним единоверцам. Евреи-врачи были предметом его особых забот… Замешанный в деле о побеге царевича Алексея Петровича и вызванный царем в Петербург, Веселовский скрылся в Берлине… оттуда отправился в Лондон, где его укрывал брат его Федор Павлович. Затем он переселился в Женеву, принял протестантство и стал заниматься торговлей».

Итак, двое братьев Веселовских находились за границей, а двое оставались в России.

Исаак Павлович, подобно старшему брату своему Абраму, начал свою службу в Посольском приказе. Он неоднократно, как сообщает энциклопедия, отправлялся с разными поручениями за границу. В связи с опалой брата своего Абрама Павловича Веселовский был удален от государственных дел. От себя заметим, что покровителем этого любителя каламбуров был князь А. Д. Меншиков.

О третьем брате — Федоре Павловиче известно следующее: оказавшись в Лондоне в 1716 году, когда последовало удаление тогдашнего русского посланника при английском дворе барона Шака, Веселовский получил приказ остаться в Англии и заведовать посольскими делами. Через год ему дано было звание резидента. Читаем в энциклопедии: «В 1722 г. Веселовский был уволен от занимаемого им поста и получил повеление приехать в Россию. Когда Веселовский, подобно брату своему, отказался вернуться в Россию, Петр I приказал арестовать его, но британское правительство воспротивилось его выдаче». По другим известиям, Веселовскому, в связи с делом его брата и неудачами в дипломатической деятельности, велено было отправиться в Копенгаген на место секретаря посольства. На это повеление, как пишут, Веселовский ответил отказом. «Поелику, — писал он, — его отзывают не для того, чтобы отправить в Данию, а для того, чтобы лишить его свободы за брата Авраама, то, чувствуя себя невинным, он никогда не выедет из Англии».

Был у них и еще один брат — Яков. О нем известно, что он в 1719 году состоял при князе А. Д. Меншикове и был его любимцем.

Припомним также маленькую деталь: Екатерина Алексеевна, жена Петра Первого, в детстве жила у тетки Веселовской — сестры матери. Эта тетка приняла Екатерину ребенком после смерти ее родителей…

Случайное совпадение фамилий или родственная связь?

…Миновав Франкфурт-на-Одере, Бреславль, Прагу, царевич прибыл в Вену. Первая встреча — с вице-канцлером Шенборном.

Сохранилась записка последнего об этом свидании.

— Я приехал сюда просить императора, моего шурина, о покровительстве, о спасении самой жизни моей, — говорил Алексей. Он озирался и быстро пересекал комнату. — Меня хотят погубить, меня и бедных детей моих хотят лишить престола.

— Чего же вы желаете? — спросил Шенборн.

— Император должен спасти мою жизнь, обеспечить мои и детей моих права на престол. Отец хочет лишить меня и жизни, и короны. Я ни в чем не виноват, я ничего не сделал моему отцу. Отец мой окружен злыми людьми, до крайности жестокосерд и кровожаден, думает, что он, как Бог, имеет право на жизнь человека, много пролил невинной крови, даже часто сам налагал руку на несчастных стрельцов; к тому же неимоверно гневен и мстителен, не щадит человека, и если император выдаст меня отцу, то все равно что лишит меня жизни. Если бы отец и пощадил, то мачеха и Меншиков до тех пор не успокоятся, пока не запоят или не отравят меня.

— Может быть, найдется средство помирить вас с отцом? — спросил граф.

— На то нет надежды, — сказал Алексей и заплакал.

Напряжение, в котором он находился, начинало спадать.

— Прошу императора принять меня при дворе открыто и оказать покровительство. Император великий государь, — сказал он более спокойно и добавил: — И мой шурин.

На другой день в правительстве приступили к обсуждению вопроса. Ситуация не из простых. Многое надо взвесить.

К вечеру решение было принято. Цесарь брал беглеца под тайное покровительство, обещал — против воли царевича не выдавать отцу и намеревался искать возможности примирить с государем.

Царевич, услышав о решении цесаря, надолго задумался и произнес с мольбой:

— Я согласен исполнить волю императора, но отцу не выдавать; с отцом я готов помириться, но идти к нему ни за что на свете не согласен; в таком случае я погибну телом и душой.

Принялись хлопотать за царевича теща и свояченица его, императрица. Хлопотали, возможно, более за детей.

В руки императору, с бегством Алексея, попадал крупный козырь, который можно было использовать при удобном случае. На ход событий цесарь смотрел, исходя из своих интересов.

Замок Эренберг, в Тироле, на четыре с лишним месяца стал тайным убежищем царевича Алексея Петровича.

Петр, встревоженный исчезновением сына, 9 декабря приказал генералу Вейде разведать о нем, отыскать его. Тотчас же были приняты меры генералом, и его люди отправились на розыски. Срочно был вызван в Амстердам Веселовский.

Через короткое время местонахождение царевича Алексея Петровича было обнаружено.

Прервем здесь увлекательное чтение исследования М. П. Погодина, опубликованного сто с лишним лет назад, не переиздававшегося с тех пор и потому приведенного нами почти дословно.

Сделаем паузу. Бывает же так, читаешь, и хочется сделать заметки на полях. Мысли порой возникают даже и не в контексте с читаемым. Видимо, исподволь думаешь о прочитанном ранее. И захотелось на полях записать вот что: царские особы, находившиеся у власти после Петра, — Екатерина I, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна, Петр III, — они ли равны по значимости Алексею — эти продолжатели дела Петрова? Со смертью царевича и кончиной самого Петра на престоле оказались сторонники немецкой партии. Вот в чем беда и трагедия, на наш взгляд, и самого Петра, и сына его, вот та беда, о которой говорил В. В. Стасов, называя не только царевича Алексея, но и самого Петра «глубоко трагическими личностями». И недаром вырвалось у П. Я. Данилевского: «Государственная реформа, которую претерпела Россия, и которая, с государственной точки зрения и в границах государственности, была совершенно необходима, перешла однако же должную меру, вышибла и сбила Россию с народного, национального пути. Пока жив был великий реформатор — господствовал еще над всем русский интерес, по крайней мере в политической сфере. Но, со смертью Петра, немецкое влияние, которому был дан такой огромный перевес, не переставало возрастать, так что во времена Анны можно было сомневаться: не исчезнет ли, не сотрется ли совершенно русский национальный характер с русского (только по имени) государства; не обратится ли русский народ в орудие, в материальное средство для немецких целей».

Не вдаваясь в глубину сложных, запутанных событий, развернувшихся в связи с делом Алексея Петровича, к которому были причастны наверное же и Рим, и Вена, и другие государства, не упустим из виду нескольких деталей:

— лучшим средством склонения России к Риму католики находили брак царевича Алексея на одной из эрцгерцогинь австрийских и были очень раздосадованы, что этого не случилось;

— укрывательство царевича в Австрии, затруднения, связанные с выдачей царевича, осложнили и в конце концов прервали отношения России с цесарем. Австрийский посол Плейер, обвиняемый, а точнее сказать, подозреваемый в интригах в пользу Алексея и против царя, вынужден был покинуть Петербург. Цесарь, не проявив учтивости, предложил, в свою очередь, Веселовскому покинуть Вену, не дав ему времени известить о сем свое правительство.

Царь был задет (он ведь не сам выдворял Плейера, а просил венский двор отозвать своего посла), и чтобы ответить должным образом, 17 апреля 1719 года повелел декларацией выслать из России иезуитов. (Мы несколько опередили события, так как царевич еще находится в Вене и не возвращен хитростью Толстого и Румянцева и подкупленными ими лицами в Россию.)

Женитьба царевича Алексея, спросим мы себя, не была ли уступкой Петра Риму? Пусть косвенной (все-таки женат не на русской).

Петр вел тонкую игру с Римом. Еще в июле 1698 года Петр, прибыв в Вену, чтобы убедить цесаря в совместных действиях и необходимости сообща продолжать войну с турками, собирался оттуда выехать в Венецию. В Риме, следившем за каждым его шагом с момента выезда из Голландии, втайне надеялись, что русский царь инкогнито приедет в Ватикан и присоединится к римской церкви..

Ультрамонтаны преследовали его на пути в Россию. Проведав, что он остановился в Замостье, папский нунций в Варшаве добился приглашения на царский обед. За обедом он завел было с Лефортом разговор о римско-католической церкви, но Франц Яковлевич быстро смекнул, что к чему, и пресек разговор, заявив без обиняков, что иезуитам не дозволят прибыть в Россию. (Напомним, там жили в это время Патрик Гордон и Павел Менезий и покровительствуемые ими люди.)

Карл XII, удачно начав войну с русскими, сумел вторгнуться в Польшу и сместить короля Августа, сторонника Петра. При содействии шведов на престоле оказался Станислав Лещинский. Польша разделилась на два лагеря. Русское правительство поддерживало противников Лещинского, и Петр I, выискивая в Европе себе союзников против Карла XII, остановил взгляд свой на Риме. Папским нунциям шведский король (лютеранин) не мог нравиться, как и ставленник его Лещинский. Рассчитав все наперед, Петр Алексеевич направил в Рим своего камергера Б. В. Куракина. Направил инкогнито, с полуофициальным поручением. Секретарем при Куракине был Веселовский. Важно было настроить римский двор против Лещинского. С тем и ехали русские посланники.

Искусный по части переговоров, Борис Иванович Куракин принялся тонко склонять папу и кардинала Паулучи к мысли, что, действуя против Карла XII, русский царь защищает-де не одни свои интересы, но и Рима. Ясно, что рьяный лютеранин есть злейший противник римско-католической церкви. О том русский царь всегда помнит.

Папа и кардинал слушали внимательно.

Куракин, дабы еще более склонить и расположить римский двор к русскому правительству, сказал папе при первой торжественной встрече, что царь имеет особое расположение к папе. Сообщено было, что государь вследствие этого позволил свободное отправление римско-католической веры и в Москве дозволено строительство костелов. (Правда, как о том сообщает Д. А. Толстой, Куракин не дал расписки, что государь позволяет открывать в России свободно римско-католическую веру. Кончилось тем, что папа удовольствовался заявлениями этих удостоверений и обещаний князя Куракина в ответной грамоте своей к царю.)

Политические цели всегда брали верх у Петра. Может быть, именно поэтому иезуиты, находившиеся в Москве, были введены в заблуждение и их сведения о решительном желании Петра сблизиться с Римом были в последнем чуть было не приняты за чистую монету.

Рим догадывался об истинных убеждениях Петра, весьма склонного к протестантизму. Да и как было не догадываться, когда печатавшиеся в Голландии брошюры против папы находили радушный прием при дворе Петра, расходились по рукам царедворцев и даже переводились на русский язык; во дворце представлялись в шуточном виде конклавы и кардиналы.

Было о чем подумать Риму!

Не забудем и следующей детали: странно начавшийся Прутский поход и его бесславный конец возвеличили Екатерину I и резко изменили отношение Петра к его сыну Алексею.

Почему же Екатерина так возвысилась в глазах Петра после этого самого неудачного и, на взгляд многих, самого непонятного похода Петра? Какое действие она совершила в тот период, остается загадкой.

Приведем слова Н. Костомарова: «Впоследствии царь заявил во всеобщее сведение своему народу о каких-то важных заслугах, оказанных Екатериною во время Прутского дела, когда государь со своими военными силами очутился в критическом положении, но в чем именно состояли эти заслуги Екатерины, не объявлял об этом ея царственный супруг, и из всех сохранившихся современных описаний Прутского дела нельзя вывести ничего, что бы могло указывать на важное участие Екатерины».

Совсем недавно в руки мне попал дневник Юста Юля, датского посланника, бывшего свидетелем Прутского похода. Вот какие строки мы находим в дневнике:

«Во время сражения царица раздарила все свои драгоценные камни и украшения [первым] попавшимся слугам и офицерам, по заключении же мира отобрала у них эти вещи назад, объявив, что оне были отданы им лишь на сбереженье. Короче, смятение среди русских было всеобщим, и от страха большинство не знало, что делает.

Относительно царицы надлежит отметить [следующее]. Еще в Москве я слышал, что вечером, в день своего отъезда из [этой столицы], царь объявил Екатерину Алексеевну своею [будущею] супругой…»

Петр Павлович Шафиров вел переговоры с визирем и выторговал удачный для Петра мир, по которому туркам отдавался Азов и др. Но вот что удивительно: почему турки пошли на этот крайне невыгодный для них самих мир? Ведь они могли заполучить гораздо больше. Они могли, наконец, уничтожить, разбить русскую армию. Этот вопрос вызывал удивление и у современников. Интересно было бы узнать о мыслях самого визиря, людей, стоявших за ним.

Как же удалось удачливому Шафирову заключить этот мир? И почему так радовалась Екатерина Алексеевна после Прутского похода, прибыв на свадьбу к царевичу Алексею? Почему? Откуда эта веселость после бесславного для России заключенного с турками мира? Как будто во время переговоров с турецким визирем П. П. Шафиров выторговал ей право наследования русского престола, ни больше ни меньше. Именно в это время София-Шарлотта отмечает то, что пугает ее больше всего: она видит открытую неприязнь отца к сыну. И почему затем Петр так надолго разлучил молодых? А также спросим себя: какие бумаги увез Авраам Веселовский из Вены? Об этих бумагах больше всего беспокоился Петр Алексеевич.

Заглянем в замок Эренберг. Именно там мы оставили царевича.

Алексей Петрович несколько успокоился оказанным ему приемом.

Граф Шенборн передал ему сообщение Плейера из Петербурга. Там были встревожены исчезновением царевича. Тетка, Марья Алексеевна, приехав к детям его, расплакалась и сказала: «Бедные сироты! Нет у вас ни отца, ни матери! жаль мне вас!» Многие из русских кинулись к иностранцам, не получали ли те каких известий о царевиче.

В новой столице заговорили разное: будто царевич схвачен подле Данцига царевыми людьми и отправлен в дальний монастырь, другие шептали, что он у цесаря и намерен вернуться летом к матери. Неожиданно стало распространяться известие, будто восстали русские полки в Мекленбурге. Готовятся убить царя, а царицу с ее детьми заключить в тот самый монастырь, где находилась теперь Евдокия. А на престоле заговорщики хотят видеть Алексея.

«Здесь все склонны к возмущению, — доносил Плейер, — и знатные, и незнатные только и говорят о презрении, с каким царь обходится с ними… что их имения разорены вконец податями, поставкою рекрут и работников в гавани, крепости и на корабельное строение».

Донесение Плейера, верно, обрадовало и ободрило немного беглеца. Но ненадолго.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.