Верста шестнадцатая Березовское чудище

Верста шестнадцатая

Березовское чудище

Там лес и дол видений полны…

А. С. Пушкин. У Лукоморья

Катерину Васильевну Ежевскую удалось уговорить сделать сообщение о загадочном существе на очередном заседании клуба «Тюменская старина». Надо ли говорить, что оно вызвало интерес чрезвычайный. После заседания заведующая отделом редкой книги Елена Никифоровна Коновалова поинтересовалась у меня: «Аркадий Петрович, а вы не пробовали обратиться к трудам тобольского губернского музея? У нас в отделе есть все выпуски его научного вестника…»

Я не преминул воспользоваться хорошим советом и вот сижу в отделе краеведения и листаю труды тобольского музея. Удивительные люди жили в заштатном сибирском городе! Вопреки сложившимся представлениям о рутинном и ограниченном чиновничьем аппарате, тоболяки прямо-таки горели энтузиазмом научного познания: то и дело снаряжали экспедиции в глухие уголки губернии, рылись в пыльных архивах, пополняли коллекции, писали отчеты и ежегодно выпускали свой собственный вестник губернского музея. И все это на частные пожертвования. Не случайно в каждом ежегоднике первостепенное место отводилось смете расходов и доходов музея и приводился подробный отчет о его деятельности за истекший период. Каждая копейка благотворительских средств была на строгом учете. Теперь бы так!

Предсказание Елены Никифоровны сбылось: в семнадцатом выпуске ежегодника за 1908 год обнаружились материалы расследования березовского земского суда по факту необычному, пожалуй, самому удивительному в богатой истории сибирского судопроизводства.

«Осенью 1845 года зверопромышленники остяк Фалалей Лыкосов и самоед Обыль в урмане убили необыкновенное чудовище: постав человеческий, росту аршин трех, глаза один на лбу, а другой на щеке, шкура недовольно толстой шерсти, потонее собольной, скулы голыя, у рук вместо пальцев кокти, у ног пальцев не имел, мужеска пола». Такое известие привез в село Полноват священник Михей Попов, которому нар. Мазыме, куда он ездил для исполнения треб, рассказывал об этом старшина Талик. Отставной урядник Андрей Шахов 16 декабря 1845 года послал о происшествии срочное «доношение» в березовский земский суд. Там того же числа «приказали» копию донесения урядника препроводить к кондинскому отдельному заседателю Кожевникову, с нарочным казаком, «велев ему, Кожевникову, тотчас по получении указа отправиться на место происшествия и противу означенного доношения сделать личное удостоверение, и если по таковому окажется оное справедливым, как изъясняет урядник Шахов, то велеть ему, Кожевникову, застреленного из ружья промышленниками инородцами необыкновенного возраста человека с глазами на лбу и щеке доставить со всею сохранностью в Земский суд в натуральном онаго виде и сколь можно поспешнее, и о происшествии, каким образом оное сопровождалось, произвесть подробное удостоверение и также представить в суд». Донесено было также тобольскому губернатору и губернскому правлению.

Заседатель Кожевников немедленно отправился на реку Мазым, но на пути встретились разного рода препятствия, в виде бездорожья, отсутствия оленей, невозможности ранее 5–6 дней отыскать самоеда и остяка, застреливших какое-то чудовище. Указав на то, что чудовище будто бы добыто в октябре, а следовательно, могло быть расхищено зверями и занесено снегом, что скоро отыскать едва ли возможно, ввиду своего нездоровья и приближения сбора ясака, заседатель донес, что он возвратился обратно, а на розыски командировал урядника Никифора Ямзина. Последний явился с розысков 27 декабря и доложил, что он «отыскал зверопромышленников, застреливших будто какого-то чудовища». Это были Казымской волости некрещеный самоедин Подарутинской ватаги Обыль, 45 лет, и остяк Фалалей Анисимов Лыкосов, 32 лет. Обыль объяснил, что вместе с Фалалеем нашли в лесу «какого-то чудовища, облаянного собаками, от коих он оборонялся своими руками, по приближении 15 сажень к боку, из заряженного ружья Фалалей срелил в оного чудовища, которое и пало на землю. Осмотрели его со всех сторон, орудия при нем никакого не было, ростом 3 аршина, мохнатый, не имелось шерсти только на носу и на щеках, шерсть густая длиной в пол вершка, цвету черноватого, у ног перстов нет, пяты востроватые, у рук персты с когтями, для испытания разрезывали тело, которое имеет вид черноватой, и кровь черная, чудовища сего оставили без предохранения на том месте».

Показания остяка Фалалея Лыкосова пошли в разрез с показаниями Обыля. Не отвергая, что с Обылем ходил на промысел, он «никакого чудовища не находил и не видал, кроме как во сне. По пробуждении рассказал Обылю, который, вероятно, с сего нанес слух, или, может, сам он убил такого чудовища».

Не поверив Фалалею, Ямзин старался разыскать, по указанию Обыля, место, где убито чудовище, но разыскать не мог. Обыль даже примет никаких не нашел и высказал предположение, что то чудовище кем-либо взято.

Между тем интерес к чудовищу все возрастал. Земский суд настойчиво требовал от заседателя представить его. А земский исправник, успевший заинтересовать событием тобольского губернатора, дает кондинскому заседателю следующее предложение: «О самом наинужнейшем».

«Через посланного мною в Тобольск с казенными бумагами нарочным казака я получил от его превосходительства господина, состоящего в должности гражданского губернатора, сверх сделанного им мне письменного предписания еще словесное приказание, чтобы непременно найти застреленное на промыслах инородцами необыкновенное чудовище. А как открытие оного возложено мною на Вас, и об этом имеете Вы предписание как от земского суда, так и от меня собственно от 8 и 29 числа истекшего Генваря за № 10 и 33, но до сих пор не получено от Вас никакого донесения о последствиях ваших розысков, то поэтому объявляю Вам о вышеозначенном приказании его превосходительства, я наистрожайше предписываю Вам употребить всевозможное старание к непременнейшему отысканию означенного застреленного чудовища, невзирая ни на какие невозможности, ибо в противном случае оправдания в резон приняты не будут, а напротив послужат доказательством нерасторопности, бездействия и нерадения. Причем обязываю Вас, когда найдете это чудовище, то старайтесь как можно со всею сохранностью доставить оное в Кондинск и тотчас же прислать ко мне нарочного с донесением, ибо сам прибуду в Кондинск для с делания по этому предмету дальнейшего распоряжения; в случае же неотыскания этого чудовища, то вы бы о последствиях ваших розысков, так и о причинах молвы об этом чудовище, от чего такая произошла, должны со всею подробностью и непременно донести мне и Земскому суду. Впрочем, я остаюсь в надежде, что Ваше благородие, употребив деятельность свою и старание к розыску, не заставите себя описывать означенной подробности, но найдете и доставите в натуре означенное чудовище».

Предписание написано березовским земским исправником Кучеровским собственноручно, четким красивым почерком. А стиль? Тут и деловое вступление, приказание, инструкция, указание на последствия неисполнения и, наконец, тонкая просьба. Естественно, что, получив такое предписание, заседатель покинул теплые покои и немедленно отправился через Малоатлымское село и юрты Сартынь-Горт в реку Мазым, в Вершинские Мазымские юрты — место жительства Фалалея Лыкосова. Туда же был доставлен и самоед Обыль, по прозванию Подарутин. На последнего заседатель возлагал большие надежды и разговаривал с ним особо осторожно.

Через переводчика Кокоулина заседатель предупредил Обыля, чтобы он не имел ни малейшего подобострастия как к бывшему своему хозяину Фалалею, так по нехристианству своему (от ожидаемого Обылем мщения от убитого дьявола) и суеверию перед чудовищем, которого застрелил его хозяин Лыкосов.

Обласканный Обыль в присутствии многих свидетелей «обнадежил, что он отыщет и укажет, где убито чудовище, лишь бы хозяин его Фалалей Лыкосов довел до ночлежного шалаша, от коего происшествие было не в дальним расстоянии». Оставалось получить подтверждение от Фалалея, которого заседатель «испытывал розыскным разговором о происшествии». К удивлению, Лыкосов заявил, что Обыль «ложно разгласил». В одну бурную ночь на промысле приснилось ему, что будто облаяли его собаки дьявола ростом более 5 аршин, востроголового, в шерсти, отчего и лица, как помнит, не заметил, но наружный вид как у человека; испугавшись чудовища, как будто наяву, из чувства самосохранения, выстрелил из ружья и чудовище упало. При последнем видении Обыль начал рубить дрова, и от сего он, Фалалей, пробудился и рассказал свой сон. По возвращении он рассказал свой сон домашним, наяву же такого происшествия не было. На последнем Фалалей решительно настаивал.

Обыль же утверждал, что может отыскать место, где убито чудовище. Ввиду такой категоричности самоеда заседатель снарядил целую экспедицию: взял урядника, Обыля, Фал алея, одиннадцать остяков и двух самоедов. Шли на лыжах сутки. Дорогой Обыль все обнадеживал. В логовине при речке, впадающей в реку Вохлым (Охлым), нашли шалаш из еловых лап. Интерес членов экспедиции достиг апогея. Но тут случилось неожиданное: Обыль, когда потребовалось указать место, где убито чудовище, заявил, что ничего нет, и подтвердил все сказанное Фал алеем. Всеми средствами Обыля стали убеждать указать отыскиваемое, но тот твердо утверждал, что никакого чудовища не знает, а сон, рассказанный хозяином, он передал своим родовичам из хвастовства, что убили Куля или Менква.

Вот так ничем закончилось это дело. Но в нем есть над чем поразмыслить. Из материалов дела следует, что информация, посланная отставным урядником Шаховым со слов священника Попова, искажена: ни Обыль, ни Лыкосов не утверждали, что у убитого один глаз на лбу, другой на щеке. Вероятно, информаторы сами приврали для пущей убедительности.

Второе, на что стоит обратить внимание, — событие произошло в октябре, а имено на осень, по многочисленным сведениям, приходится большинство встреч с «земляным». В-третьих, просматривается явное нежелание заседателя Кожевникова проводить поиски, из-за чего благоприятное время было упущено и труп мог бесследно исчезнуть, как это случается в тайге. Тому же медведю ничего не стоит перенести его за километр-другой.

Разногласия в показаниях Обыля и Лыкосова с точки зрения языческой и гражданской морали вполне объяснимы: Обыль не несет никакой ответственности ни перед властями, ни перед злыми духами за убийство Куля (черта), ведь стрелял не он, а Фалалей, значит, и весь грех на нем. Крещеный остяк Лыкосов еще не отбросил всех языческих суеверий и боится мести Куля. По поверьям хантов, душа непогребенного скитается возле жилища и вредит людям. Не меньше Фалалей опасается и судебного разбирательства, которое неминуемо отвлечет его от промысла и неизвестно еще как для него обернется. Розыски Кожевникова наверняка стали известны Лыкосову раньше, чем его нашел урядник, — таковы особенности таежной связи. Из-за медлительности заседателя Лыкосов получил время для того, чтобы спрятать труп и придумать легенду для своего оправдания. И проделал Фалалей это настолько блестяще, что по прибытии на место обескураженный Обыль вынужден был поддержать игру своего бывшего хозяина: на нет и суда нет.

И последнее, что мы можем извлечь из этой истории: на протяжении многих столетий молва настойчиво отводит для обитания гоминоида Урало-Сибирский регион, а еще конкретнее — Югру. Описания неизвестного существа, оставленные самыми разными свидетелями, удивительно схожи, и нет никаких оснований подозревать во лжи и сговоре совершенно незнакомых между собой и разных по уровню образования и развития людей.