Что думают чекисты?

Что думают чекисты?

Глава аппарата госбезопасности имел ключевое значение для удержания власти. Поэтому хозяина Лубянки руководитель страны выбирал сам.

Вопрос о назначении председателем Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР генерал-полковника Ивана Александровича Серова решался на заседании президиума ЦК 8 февраля 1954 года. Кандидатуру Серова отстаивал Хрущев. Другие члены президиума серьезно критиковали Серова. Каганович выразился образно:

— Серов жидковат, но может уплотниться.

Микоян добавил:

— Способный, но легковат.

Министр внутренних дел Сергей Никифорович Круглов, у которого Иван Александрович некоторое время был первым замом, отметил:

— Серов не всегда доводит дело до конца, должен быть более вдумчивым.

Заместитель главы правительства Первухин высказался в том смысле, что Серов груб, любит изображать большого начальника и при этом немножко подхалим. Но развел руками:

— Лучше Серова сейчас не найти.

Секретарь ЦК Суслов напомнил, что Серов ретиво выполнял указания Берии и вызывал к себе секретарей обкомов, то есть свысока относился к партийным органам, ставил органы над партией. Резко против кандидатуры Серова возражал секретарь ЦК Николай Николаевич Шаталин, отвечавший за кадры, человек Маленкова:

— Я не голосовал бы за Серова. В аппарате отзыв плохой. Малопартийный, карьерист, держит нос по ветру. И натаскал трофейного имущества из Германии.

Шаталину недолго оставалось работать в ЦК, на следующий год Хрущев отправит его подальше от Москвы — первым секретарем Приморского крайкома, а в шестидесятом году спровадит на пенсию.

Выступление Шаталина не изменило настроений членов президиума ЦК. Хрущев убедил председательствовавшего на президиуме Маленкова поддержать кандидатуру Серова. Георгий Максимилианович внушительно заметил:

— Серову можно доверять.

Вопрос был решен.

Почему Хрущев настоял на кандидатуре Серова?

Никита Сергеевич имел все основания считать Ивана Александровича своим человеком. 2 сентября 1939 года, на следующий день после начала Второй мировой войны, Серова назначили наркомом внутренних дел Украинской ССР. В Киеве жизнь связала Серова с первым секретарем ЦК компартии Украины, первым секретарем Киевского обкома и горкома партии Никитой Сергеевичем Хрущевым.

После ареста Берии и его подручных Хрущеву нужно было на кого-то опереться в госбезопасности. Он выбрал Серова, которого хорошо знал. Через год после назначения председателем КГБ Хрущев присвоил Серову звание генерала армии, в честь пятидесятилетия наградил еще одним орденом Ленина.

Анастас Иванович Микоян вспоминает, что, когда речь заходила об участии Серова в репрессиях, Хрущев защищал его, говоря, что тот «не усердствовал, действовал умеренно». Председатель Комитета партийного контроля Николай Михайлович Шверник представил Хрущеву документы о том, что Серов после войны вывез из оккупированной Германии огромное количество имущества. Но до поры до времени Хрущев склонен был ему все прощать:

— Нельзя устраивать шум. Ведь многие генералы были в этом грешны во время войны.

Однако же наступил момент, когда Хрущев переменился к Серову.

Первого председателя КГБ невзлюбил его бывший подчиненный Николай Романович Миронов, заведовавший теперь отделом административных органов ЦК. Миронов предлагал упростить структуру и серьезно сократить штаты центрального аппарата и периферийных органов КГБ. Миронов не раз жаловался Хрущеву на руководителя госбезопасности.

Но были и другие причины, предопределившие падение Серова. Должность он занял такую, что не предполагала друзей. Напротив, товарищи по партийному руководству его недолюбливали. Побаивались, потому что он знал все и обо всех. Председатель КГБ пренебрежительно относился к некоторым секретарям ЦК. Они обижались. Судя по всему, Иван Александрович стал жертвой ловкой аппаратной интриги.

События развивались так.

20 ноября 1958 года на заседании президиума ЦК постановили лишить Булганина звания маршала. Вальяжный, с манерами барина, Николай Александрович раздражал Хрущева и мешал ему. Булганина перевели в председатели правления Государственного банка СССР. На этом посту Николай Александрович не задержался. Уже в августе его отправили подальше от Москвы — в Ставрополь председателем совнархоза. Это были трудные для Булганина годы. В сентябре на пленуме ЦК его вывели из состава президиума ЦК. Еще через два месяца Хрущев распорядился лишить его маршальских звезд — нечего «участнику антипартийной группы» красоваться в золоте погон. Булганина демонстративно понизили в звании до генерал-полковника и отправили в запас.

Разобравшись с Булганиным, Хрущев неожиданно внес предложение перевести председателя КГБ Серова в военную разведку, заметив осторожно:

— Отношение к этому у членов президиума разное. Я бы пошел на то, чтобы передвинуть. Но без надрыва и с сохранением содержания.

И сразу задался вопросом: кто сменит Серова?

— Может быть, Лунев? Или Ивашутин? Наверное, Ивашутин был бы лучше.

Константина Федоровича Лунева, профессионального партийного работника, перевели в органы госбезопасности на следующий день после ареста Берии. Лунев работал у Хрущева в Московском обкоме партии, вот Никита Сергеевич и отправил его на Лубянку комиссаром. У Серова Лунев служил первым заместителем. Генерал-полковник Петр Иванович Ивашутин, в отличие от Лунева, был профессиональным особистом, начинал в Смерше, руководил военной контрразведкой.

Приглашенный на заседание президиума заведующий отделом административных органов ЦК Миронов высказался в пользу Ивашутина. Но Хрущев заметил, что сам Серов рекомендовал выдвинуть партийного работника. И неожиданно для всех присутствующих назвал фамилию Шелепина, который восемнадцать лет проработал в комсомоле. Незадолго до этого, в апреле 1958 года, Никита Сергеевич перевел его в аппарат ЦК партии, поставил заведовать отделом партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам.

На посту первого секретаря ЦК ВЛКСМ Шелепина сменил Семичастный. Владимир Ефимович Семичастный рассказывал, как перед заключительным заседанием съезда он зашел в комнату президиума, где собралось все партийное руководство, и обратился к Хрущеву:

— Никита Сергеевич, я сейчас буду о Шелепине объявлять. Мне не нравится формулировка «в связи с переходом на большую партийную работу». Почему не сказать, что мы нашего первого секретаря провожаем на работу заведующего отделом парторганов ЦК партии?

— Нельзя, — ответил Хрущев, — нет еще решения президиума ЦК.

— Так тут президиум в полном составе…

— Это надо организованно решать! — возмутился Хрущев. — Ну и нахальный ты парень.

Но видимо, Никита Сергеевич почувствовал, что предложение правильное, и согласно кивнул. Впрочем, в стенограмме XIII съезда комсомола слова Семичастного изложены так:

— Мы хотели бы особенно сердечно и тепло напутствовать нашего друга и товарища Александра Николаевича Шелепина, который уходит на большую партийную работу.

При упоминании его имени зал встал и бурно зааплодировал.

Он попросил слова:

— Дорогие товарищи! Трудно выступать в такую минуту… Я на всю жизнь сохраню в памяти те годы, которые провел в комсомоле. Все, что было сказано хорошего в мой адрес, все это я отношу в адрес коммунистической партии Советского Союза… Разрешите мне на этом съезде заверить вас, товарищи, заверить Центральный комитет КПСС, что я и впредь не пожалею своих сил, а если придется, я готов отдать жизнь за дело нашей партии, за генеральную линию нашей партии, за дело коммунизма!

После пленума ЦК ВЛКСМ Хрущев пригласил руководство комсомола поужинать. Участникам пленума запомнился спор между Климентом Ефремовичем Ворошиловым и Анастасом Ивановичем Микояном о том, что полезнее для молодежи: водка с перцем или армянский коньяк. Пришлось секретарям ЦК комсомола пить и то и другое, чтобы не обижать уважаемых спорщиков…

Предложение Хрущева перевести Шелепина в КГБ вызвало недоумение. Он воспринимался как вчерашний комсомолец. Тогда вопрос остался нерешенным.

Через несколько дней вновь зашла речь о Серове. Но на сей раз Ивана Александровича больше хвалили, подчеркивали его преданность делу, стойкость. Секретарь ЦК по идеологии Петр Поспелов многозначительно напомнил:

— Серова враги ругают.

Решили Серова оставить пока на месте. Но удержаться на этом посту ему не удалось.

Председатель КГБ совершил непростительную ошибку. Он сблизился с секретарем ЦК Николаем Григорьевичем Игнатовым. Ныне совершенно забытая фигура, он в свое время играл очень заметную роль, а претендовал на большее.

Игнатов с двадцать первого года служил в ВЧК, с двадцать третьего был особистом в 11-й кавалерийской дивизии, которая сражалась с басмачами в Средней Азии. В тридцатом его сделали секретарем партийной организации полномочного представительства ОГПУ в Средней Азии. Потом отозвали на двухгодичные курсы марксизма-ленинизма при ЦК. Больше он ничему и никогда не учился. В анкетах писал: образование среднее.

После курсов его командировали на партийную работу в Ленинград. Там после убийства Кирова и массовых арестов открылось множество вакансий. Игнатова сделали секретарем райкома. С тех пор он упрямо карабкался по карьерной лестнице. В начале тридцать восьмого года, будучи секретарем Куйбышевского обкома, он отличился, обличая своего руководителя — первого секретаря. Им был недавний хозяин Украины Павел Петрович Постышев, переведенный в Куйбышев.

Игнатов помог добить Постышева, которого вскоре арестовали, и занял его кресло. Он побывал первым секретарем еще в Орле и Краснодаре. Сталин его приметил и на последнем при своей жизни съезде, в октябре пятьдесят второго, сделал секретарем ЦК КПСС и одновременно министром заготовок СССР.

В марте пятьдесят третьего для Николая Игнатова в новом руководстве места не оказалось. Пришлось все начинать заново. Когда Хрущева в 1957 году попытались свергнуть, Игнатов бросился на его защиту. В благодарность за это Хрущев вновь сделал его секретарем ЦК. Однако Никита Сергеевич довольно быстро в нем разочаровался: амбиции не по амуниции. Груб и резок, берет горлом, интриган и демагог, но мало что умеет.

Особые отношения Игнатова и Серова оказались неприятным сюрпризом для первого секретаря ЦК.

Игнатов жаждал дружбы с председателем КГБ, потому что рассчитывал на большую карьеру и обзаводился сторонниками. Но тем самым он настроил против себя другого секретаря ЦК Алексея Илларионовича Кириченко.

Кириченко и обратил внимание на то, что Серов постоянно приезжает к Игнатову на Старую площадь, хотя по работе ему это не нужно. Председатель КГБ докладывает непосредственно главе партии, то есть заходить к кому бы то ни было, кроме Хрущева, ему просто было незачем.

— Конечно, это не криминал, — иезуитски заметил Кириченко. — Просто как-то непонятно. Несколько раз искал Серова и находил его у Игнатова.

Игнатов стал оправдываться, утверждал, что ничего подобного не было, он с Серовым не общается. В другой раз опытный Кириченко завел разговор об этом в присутствии Хрущева. Это был безошибочный ход.

— Как же ты говоришь, что не общаешься с Серовым? — спросил Кириченко Игнатова. — Я его сегодня искал, ответили, что он в ЦК. Искали в отделе административных органов — не нашли. В конечном итоге оказалось, что он опять сидит у тебя в кабинете.

Игнатов стал возражать:

— Нет, он у меня не был!

Короткое расследование показало, что Николай Григорьевич лукавит.

— Игнатов, когда ему позвонил Кириченко, ответил, что Серова у него нет, а он был! — возмущался Хрущев. — Это интриганский шаг, заслуживает осуждения.

После этого члены президиума обрушились и на Серова, и на Игнатова.

— Серов мало считался с партийными органами, — заметил Суслов. — Он вообще малопартийный человек.

— Удивляет товарищ Игнатов, — сказал новый любимец Хрущева Фрол Романович Козлов. — Если ошибся — скажи. А он ведет себя нечестно. Меня это взволновало. Нам всем надо сделать вывод. А что касается Серова — его надо заменить.

Игнатов каялся:

— Я все понял. Считаю, что вопрос исчерпан.

Хрущев думал иначе.

Никите Сергеевичу не понравилось, что председатель КГБ за его спиной ищет поддержки у кого-то из секретарей ЦК. Расплата не заставила себя ждать.

24 марта 1959 года Хрущев поставил вопрос о том, что надо «поднять престиж Российской Федерации», и предложил назначить на пост председателя президиума Верховного Совета РСФСР Игнатова, добавив:

— Ум есть, характер есть, возраст подходящий, член президиума ЦК.

Все понимали, что Николая Григорьевича убирают из большой политики. Новый пост был безвластный, декоративный. Игнатов не простил Никите Сергеевичу опалы и стал его непримиримым врагом. В шестьдесят четвертом принял активное участие в заговоре против Хрущева.

А Серову пришлось покинуть Лубянку.

8 декабря 1958 года появился указ президиума Верховного Совета об освобождении Серова. Через день, 10 декабря, его назначили начальником Главного разведывательного управления — заместителем начальника Генерального штаба Вооруженных сил СССР по разведке.

Пилюлю подсластили. В решении президиума ЦК говорилось о необходимости «укрепить руководство ГРУ». Генералу армии Серову сохранили «материальное содержание, получаемое по прежней работе». Это касалось не столько зарплаты, сколько номенклатурных благ: снабжение продуктами, медицинское обслуживание…

В военной разведке Иван Александрович Серов прослужил четыре с небольшим года. 22 октября 1962 года карьеру Серова сломал арест одного из его подчиненных — полковника военной разведки Олега Владимировича Пеньковского, оказавшегося одновременно американским и английским агентом.

Для генерала Серова арест был ударом. Он имел несчастье однажды помочь полковнику — по настоятельной просьбе командующего ракетными войсками и артиллерией главного маршала артиллерии Героя Советского Союза Сергея Сергеевича Варенцова, опекавшего Пеньковского, своего бывшего адъютанта.

2 февраля 1963 года Иван Серов был освобожден от своих должностей, на его место в военную разведку перевели Петра Ивановича Ивашутина, первого заместителя председателя КГБ. Увольнением Серов не отделался.

«За потерю политической бдительности и недостойные поступки» генерала армии Серова разжаловали в генерал-майоры. Лишили звания Героя Советского Союза. Хрущев невероятно разозлился на Серова из-за Пеньковского. Никогда еще начальника разведки не наказывали так сурово за предательство одного из его подчиненных. Серова в двадцать четыре часа отправили из Москвы в Ташкент помощником командующего Туркестанским военным округом по учебным заведениям, через полгода на ту же роль перевели в Приволжский военный округ. Как только ему исполнилось шестьдесят лет, уволили по болезни на пенсию.

На этом его неприятности не закончились.

За «утрату политической бдительности и ошибки при подборе кадров ГРУ, а также за грубые нарушения законности во время работы в органах НКВД — КГБ и злоупотребления, допущенные во время службы в Германии» Ивана Александровича исключили из КПСС. Отобрали ордена, полученные во время службы в госбезопасности при Сталине. Это не помешало Серову после отставки прожить четверть века, наслаждаясь жизнью военного пенсионера, счастливого обладателя дачи в Архангельском и квартиры в Доме на набережной…

25 декабря 1958 года новым председателем КГБ был назначен Александр Николаевич Шелепин. Он искренне отказывался от назначения. Хрущев наставительно пояснил, что работа в КГБ — это такая же партийно-политическая работа, но со спецификой. В Комитете госбезопасности нужен свежий человек, который был бы нетерпим к любым злоупотреблениям со стороны чекистов. И в заключение, вспоминал Шелепин, Никита Сергеевич вдруг сказал:

— У меня к вам еще просьба — сделайте все, чтобы меня не подслушивали.

Когда Александр Николаевич перебрался со Старой площади на площадь Дзержинского, чтобы возглавить Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР, его место в аппарате ЦК занял Владимир Семичастный. Он шел буквально по стопам Шелепина. Семичастного Хрущев считал своим воспитанником и в его верности не сомневался.

Молодой украинский комсомольский работник Владимир Ефимович Семичастный появился в столице вслед за Хрущевым. О его переводе в Москву Хрущев и позаботился. В штатном расписании ЦК ВЛКСМ ввели еще одну должность секретаря ЦК, ее занял Семичастный. Ему было всего двадцать шесть лет. На ближайшем столичном активе Семичастного посадили в президиум. Искушенные москвичи с интересом разглядывали молодого новичка. Никита Сергеевич, выступая, прямо с трибуны обратился к Семичастному, попросил напомнить что-то, связанное с Украиной. Это подняло авторитет Владимира Ефимовича. Стало ясно, что у него особые отношения с Никитой Сергеевичем.

Новичок быстро освоился в столице.

Напористый и экспансивный Семичастный и вдумчивый, но волевой Шелепин сблизились и подружились, образовался мощный политический тандем. Владимир Ефимович признавал ведущую роль старшего товарища, Александр Николаевич ценил энергию и политический темперамент Владимира Ефимовича.

«Шелепин немного косолапил, — вспоминал Николай Месяцев, который работал с ними в ЦК комсомола, — шел выдвинув чуть-чуть левое плечо вперед, словно раздвигая что-то стоящее на пути; Семичастный своей стремительной, пружинистой походкой как бы хотел не упустить отпущенное ему время».

И в комсомоле, и позже они с Шелепиным действовали сообща. Эта дружба определила их политическую судьбу. Семичастный сыграл свою роль в том, что Хрущеву понравился Шелепин.

Позволю себе личное отступление.

Я познакомился с Семичастным через много лет после описываемых событий, осенью девяносто седьмого года, когда снимал телепередачу о Карибском кризисе. Со съемочной группой приехали к Владимиру Ефимовичу, уже пенсионеру, в его квартиру на Патриарших прудах. Он сначала держался несколько настороженно, потом стал рассказывать живо и интересно. У него была яркая и образная речь. Он не боялся никаких вопросов и никогда не затруднялся с ответом.

Пока он был жив, мы беседовали довольно часто. На последнюю встречу, к нам в Останкино, он приехал с трудом. Видно было, что он плохо себя чувствует. Но я спросил о чем-то, что было для него важно, и он разговорился, забыв о своих недугах. Он был мужественным человеком.

Владимир Ефимович Семичастный родился 1 января 1924 года в селе Григорьевка Межевского района Днепропетровской области. Но к брежневской группе не принадлежал.

Школу закончил накануне войны. От службы в армии его освободили по причине порока сердца. В июле сорок первого взяли председателем Красноармейского райсовета добровольного спортивного общества «Локомотив» Донецкой области. Через месяц, в августе, сделали секретарем узлового комитета комсомола в Красноармейске.

Когда пришли немецкие войска, Семичастный эвакуировался в Кемерово, где жила сестра с мужем. В декабре поступил в Кемеровский химико-технологический институт, но проучился недолго. На следующий год Семичастного послали в военно-интендантское училище в Омске, но начальник училища от белобилетника отказался:

— Таких, как вы, у меня достаточно.

Семичастный вернулся в Кемерово, где его сделали секретарем комитета комсомола Кемеровского коксохимического завода. А через два месяца избрали секретарем Центрального райкома вместо девушки, добровольно ушедшей на фронт.

Осенью сорок третьего Семичастный вернулся на освобожденную Украину. Началась его стремительная комсомольская карьера. В двадцать один год он уже был первым секретарем Донецкого обкома комсомола, и почти сразу его забрали в Киев — секретарем ЦК комсомола по кадрам. Хрущев потребовал назначить на этот пост молодого человека. Моложе Семичастного никого не было.

Весной сорок седьмого Сталин прислал на Украину первым секретарем Лазаря Кагановича. Первого секретаря республиканского ЦК комсомола Василия Костенко и второго секретаря Петра Тронько обвинили в притуплении политической бдительности и отправили в Москву учиться. Каганович ценил моторных и энергичных людей, поставил Семичастного во главе республиканского комсомола. На эту должность предлагали более опытного работника и с высшим образованием. Каганович воспротивился:

— Во главе комсомола Украины должен быть украинец.

Лазарь Моисеевич в том же году вернулся в Москву, и хозяином республики опять стал Хрущев. Никита Сергеевич хорошо относился к Семичастному, воспитывал его и продвигал. Сам Семичастный говорил, что «наши отношения можно было сравнить с отношениями отца и сына».

Хрущев спас Семичастного, когда выяснилось, что брат первого секретаря ЦК комсомола Украины осужден на двадцать пять лет. Борис Семичастный попал в немецкий плен, а после войны отправился в Сибирь, поскольку чекистам доложили о его «сотрудничестве с немцами». Владимира Ефимовича вызвали в Москву. Второй секретарь ЦК ВЛКСМ Всеволод Николаевич Иванов объяснил Семичастному, что таким, как он, нечего делать в комсомоле. Но в Киеве Хрущев его успокоил:

— Не тревожься и продолжай работать.

Когда Семичастный заведовал отделом ЦК КПСС, попросил принести его собственное дело. И обнаружил адресованное Сталину письмо, в котором Никита Сергеевич ручался за своего комсомольского секретаря.

Семичастный рассказывал, как еще на Украине однажды позвонил Хрущеву, попросился на прием, а тот ответил:

— Приходи. Я буду министров принимать, а ты посиди.

Никита Сергеевич вызывал одного, другого, третьего. Между делом спрашивал Семичастного:

— А ты что думаешь по этому поводу? Твое какое мнение?

Изучал комсомольского секретаря, хотел понять, на что молодой человек способен. Распорядился, чтобы в аппарате ЦК Украины ни одного вопроса, который касается комсомола, без Семичастного не решали. Но работать с Никитой Сергеевичем было не просто. Однажды Семичастный пришел к Хрущеву. А у того настроение отвратительное. Что бы комсомольский лидер ни предложил, все отвергал. Как же быть? Наконец Хрущев смилостивился и объяснил:

— Меня разозлили, я на тебе срываюсь. А ты все равно старайся меня убедить. Учись это делать.

Семичастный научился.

В день, когда Шелепин обосновался на Лубянке, Верховный Совет СССР принял Основы уголовного законодательства, в которых впервые отсутствовало понятие «враг народа». Уголовная ответственность наступала не с четырнадцати, а с шестнадцати лет. Судебные заседания стали открытыми. Совпадение символическое. Шелепин, «железный Шурик», оказался самым либеральным руководителем органов госбезопасности за всю советскую эпоху.

Для Хрущева он стал партийным оком, присматривающим за органами госбезопасности. Никита Сергеевич требовал не только от центрального аппарата, но и от местных органов КГБ докладывать о своей работе партийным комитетам. Обкомы и крайкомы получили право заслушивать своих чекистов, они могли попросить ЦК убрать не понравившегося им руководителя управления КГБ.

Хрущев запретил проводить оперативные мероприятия в отношении партийных работников, то есть вести за ними наружное наблюдение, прослушивать их телефонные разговоры. Членов партии к негласному сотрудничеству можно было привлекать только в особых случаях.

В отличие от своих предшественников и наследников Хрущев спецслужбы не любил и чекистов не обхаживал. Никиту Сергеевича раздражало обилие генералов в КГБ, он требовал «распогонить» и «разлампасить» госбезопасность, поэтому Шелепин отказался от воинского звания, о чем на склоне лет пожалеет.

Еще в пятьдесят третьем году на июльском пленуме ЦК, посвященном делу Берии, Хрущев откровенно выразил свое отношение к органам госбезопасности:

— Товарищи, я в первый раз увидел жандарма, когда мне было уже, наверное, двадцать четыре года. У нас не было жандарма, был один казак-полицейский, который ходил и пьянствовал. В волости никого, кроме одного урядника, не было. Теперь у нас в каждом районе начальник МВД, у него большой аппарат, оперуполномоченные. Начальник МВД получает самую высокую ставку, больше, чем секретарь райкома партии.

Кто-то из зала подтвердил:

— В два раза больше, чем секретарь райкома!

— Но если у него такая сеть, — продолжал Хрущев, — то нужно же показывать, что он что-то делает. Некоторые работники начинают фабриковать дела, идут на подлость…

Не только Хрущев, партийные секретари в целом не хотели, чтобы чекисты за ними присматривали. Поэтому положение госбезопасности в хрущевские годы изменилось, полномочия их и влияние сократились.

Через месяц после назначения Шелепина собрался XXI внеочередной съезд партии, чтобы утвердить программу построения в СССР коммунизма, а заодно и производственные задания на семилетку.

Слово было предоставлено и новому председателю КГБ.

Шелепин начал с ритуальных восхвалений Хрущева, начертавшего «обоснованную и реально осуществимую программу строительства коммунизма». Рассказал о подрывной, шпионской работе империалистических кругов, но успокоил делегатов съезда:

— Можно, товарищи, не сомневаться в том, что работники органов государственной безопасности под руководством коммунистической партии, ее ленинского ЦК обеспечат все от них зависящее, чтобы никто не смог помешать мирной и великой работе трудящихся нашей страны по осуществлению гигантских задач, намечаемых семилетним планом!

Зал зааплодировал.

Напомнив о ликвидации Берии и его подручных, Шелепин говорил о том, что больше не надо бояться сотрудников государственной безопасности:

— Под непосредственным руководством Центрального комитета КПСС, его президиума и лично товарища Хрущева за последние годы в стране полностью восстановлена революционная законность, а виновники нарушения ее наказаны. И каждый советский человек может быть уверен, что больше это позорное дело — нарушение революционной законности — у нас не повторится.

Зал вновь зааплодировал. На сей раз с большим удовольствием. Шелепин говорил об «основательном сокращении органов Комитета государственной безопасности» и обещал продолжить уменьшение аппарата КГБ. Меняется жизнь, и сужается сфера действия чекистов.

— Карательные функции внутри страны, — продолжал Шелепин, — резко сократились, они будут сокращаться и впредь. Но, товарищи, сужение сферы, сокращение карательных функций, а также сокращение штатов службы государственной безопасности нельзя понимать так, что у нас стало меньше дел, что ослабли действия врага. Нет, это было бы ошибкой. Мы и впредь должны проявлять политическую бдительность, бережно охранять исторические завоевания советских людей. Мы и впредь будем беспощадно карать всех врагов советского народа.

Недавний руководитель комсомола в духе времени призвал быть более снисходительными к правонарушениям молодежи:

— Мы часто встречаемся с такими людьми, которые за любой проступок, а порой даже за незначительное нарушение добиваются привлечения подростков и молодежи к уголовной ответственности. По моему мнению, следует продумать вопрос о предоставлении права общественным организациям — комсомолу, профсоюзам, а также коллективам фабрик, заводов и колхозов — брать на поруки свихнувшихся людей, совершивших незначительные преступления, с тем чтобы дать им возможность исправиться в коллективе, вместо того чтобы они отбывали наказание по суду.

И эта идея тоже встретила полную поддержку дисциплинированных делегатов, которые точно знали, где аплодировать.

Вскоре после партийного съезда Хрущев вновь высказался в пользу «разумного сокращения» КГБ. 24 февраля, выступая накануне выборов в Верховный Совет СССР перед избирателями Калининского избирательного округа Москвы, Хрущев заявил:

— Мы и внутренние силы — наши органы государственной безопасности — значительно сократили, да и еще нацеливаемся их сократить…

Первый секретарь ЦК КПСС объяснил это намерение уверенностью советского руководства в своем народе. 7 апреля Шелепин откликнулся на пожелание первого секретаря служебной запиской в ЦК: «Вы, Никита Сергеевич, совершенно правильно говорили в своем выступлении перед избирателями Калининского избирательного округа о необходимости дальнейшего сокращения органов госбезопасности».

Шелепин предложил сократить аппарат и объединить некоторые структуры внутри Комитета госбезопасности. Предложение было принято президиумом ЦК 17 июня 1959 года. Став при Брежневе председателем КГБ, Юрий Владимирович Андропов жаловался Леониду Ильичу: «После создания КГБ в марте 1954 года в контрразведке работало 25 375 сотрудников, а стало всего 14 253. На 3300 имеющихся в стране районов отделы КГБ остались в 737».

При Шелепине аппарат сильно обновился. Он привел с собой более образованную публику, получившую университетские дипломы, — особенно в контрразведку, где был невысокий образовательный уровень.

Но даже после шелепинских сокращений штаты госбезопасности оставались втрое большими, чем до войны (см.: Отечественная история. 1999. № 4). Заняться оперативным работникам было нечем. Дела выдумывались. Летом 1957 года в Барнауле посадили по 58-й статье Уголовного кодекса человека, который бросил пустую бутылку в бюст Ленина. Алтайский краевой суд приговорил его к пяти годам заключения.

5 февраля 1960 года вышло совместное постановление ЦК и Совета министров о совершенствовании структуры КГБ. Реорганизация привела к значительному сокращению штатов. Это не прибавило Шелепину симпатий внутри аппарата. Рядовые сотрудники КГБ обижались на председателя-чужака. Он лишил аппарат ведомственных санаториев и домов отдыха, которые передал профсоюзам. Упразднил несколько учебных заведений, сократил хозяйственные структуры, ликвидировал самостоятельное медицинское управление.

В подписанном им приказе говорилось: «Не изжито стремление обеспечить чекистским наблюдением многие объекты, где, по существу, нет серьезных интересов с точки зрения обеспечения государственной безопасности». Иначе говоря, чекистам просто не хватало работы. Они ее придумывали. Шпионов мало, чекистов много.

15 июля 1959 года Шелепин подписал приказ, в котором говорилось: «Учитывая политическую обстановку в стране, великое единение народа вокруг Коммунистической партии и Советского правительства, органы госбезопасности, наряду с карательными мероприятиями, должны применять больше профилактических, предупредительных мер. Не только наказание и принуждение, но и убеждение должно стать в нынешних условиях одним из главных методов работы органов госбезопасности, и особенно по отношению к молодежи».

Для того времени шелепинский подход был большим прогрессом. Выяснилось, что за «сомнительные» разговоры можно и не сажать. Или как минимум сажать не сразу…

Шелепин предложил ликвидировать в КГБ тюремный отдел и сократить число тюрем, которые принадлежали госбезопасности.

Владимир Семичастный:

— Как раз в бытность Шелепина и мою было самое низкое количество заключенных по политическим мотивам. Внутренняя тюрьма на Лубянке пустовала.

Хрущев заявил тогда, что «в Советском Союзе нет сейчас заключенных в тюрьмах по политическим мотивам». Никита Сергеевич, мягко говоря, лукавил. Когда Шелепин был председателем, в тюрьмах КГБ сидело тысяча триста восемьдесят восемь арестованных. В 1961 году за антисоветскую агитацию осудили двести семь человек, в шестьдесят втором — триста двадцать три человека. Профессиональные чекисты считали, что Шелепин мало сажал.

Разумное желание Никиты Сергеевича освободить людей от давящего контроля со стороны госбезопасности было компрометировано наивной верой в то, что общественность со временем заменит органы госбезопасности и правопорядка. На совещании работников промышленности и строительства Российской Федерации Хрущев призвал всех трудящихся сражаться с антиобщественными элементами, а не ждать, пока до них доберется милиция:

— Долг каждого гражданина, образно говоря, чувствовать себя милиционером, то есть человеком, который стоит на страже обеспечения общественного порядка. Все должны помогать органам партийного и государственного контроля и охранам общественного порядка, быть их агентами, так сказать.

В правдинском отчете о выступлении Никиты Сергеевича помечено: «Оживление в зале. Аплодисменты».

Председатель КГБ Шелепин, учтя пожелание первого секретаря, докладывал в ЦК:

«С разрешения ЦК КПСС органами госбезопасности в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Тбилиси, Сталинграде и Туле летом 1960 года были скомплектованы группы внештатных сотрудников, которые на общественных началах участвуют в наблюдении за иностранцами.

За истекшее время внештатные сотрудники, подобранные с помощью партийных организаций из числа коммунистов и комсомольцев — рабочих, служащих, студентов, а также неработающих пенсионеров органов госбезопасности и внутренних дел, во многих случаях положительно себя зарекомендовали в наблюдении за иностранцами.

Особенно полезным было использование внештатных сотрудников в наблюдении за иностранцами в часто посещаемых ими местах, где они имеют условия для проведения встреч с интересующими их лицами. Например, в Москве во время функционирования японской промышленной выставки внештатными сотрудниками выявлено более тридцати человек, имевших подозрительные контакты с японцами.

Успешно проводилось наблюдение за иностранцами в музеях, читальных залах библиотек, плавательных бассейнах и других местах.

Опыт первых месяцев работы внештатных сотрудников подтвердил целесообразность этой активной формы привлечения общественности к работе органов госбезопасности. Учитывая это, полагаем целесообразным, чтобы внештатные сотрудники привлекались к работе не только в летнее время, но также и в другие периоды года».

Это была доведенная до абсурда хрущевская идея. Наружное наблюдение — сложнейшее дело, которое под силу только профессионалам. Дилетант не способен ни выявить разведчика, ни засечь его контакты. Привлечение общественности лишь разжигало шпиономанию и подкрепляло уверенность иностранцев в том, что в Советском Союзе следят за каждым, кто приехал из-за границы. Это в общем было недалеко от истины…

Никита Сергеевич не страдал шпиономанией, но иногда ему казалось, что где-то в аппарате засели иностранные разведчики. Читая сводки зарубежной прессы, Хрущев с удивлением видел, что американцам точно известен и состав нашей армии, и ее вооружение. Он возмущенно спросил министра обороны маршала Малиновского:

— Что же это такое? Может, их агенты имеются в нашем Генеральном штабе? Как противник столь быстро узнает все наши новости?

Флегматичный Родион Яковлевич пожал плечами:

— Видимо, тут заслуга американской воздушной разведки и других технических средств.

Такая же подозрительность охватила Хрущева, когда выяснилось, что американское посольство в Москве узнало имя нового советского посла в Вашингтоне раньше, чем оно было официально названо. 8 января 1962 года, рассуждая на президиуме ЦК о внешней политике и отношениях с американцами, Хрущев вдруг озабоченно заметил, обращаясь к министру иностранных дел:

— Вообще в МИДе, товарищ Громыко, надо посмотреть. Сейчас страх сталинский снят, и поослабло. Например, через кого узнал Томпсон, что мы выдвигаем послом Добрынина?

Ллуэллин Томпсон, карьерный дипломат, в первый раз приехал в Москву еще в тридцать девятом году. Даже в самые опасные дни осени сорок первого, когда всех дипломатов эвакуировали в Куйбышев, Томпсон оставался в Москве. Потом он работал в Государственном департаменте. В 1957 году президент Дуайт Эйзенхауэр назначил его послом в Москве. Томпсон был, возможно, самым успешным американским послом в Советском Союзе. Хрущев его ценил, приглашал с семьей к себе на дачу. А советским послом в Вашингтон отправил Добрынина.

Анатолий Федорович Добрынин заведовал американским отделом и был членом коллегии Министерства иностранных дел. Начинавший трудовую деятельность инженером-конструктором на авиационном заводе, Добрынин оказался прирожденным дипломатом. Хрущев безошибочно угадал в нем способность понимать американцев и ладить с ними в самой сложной ситуации. Добрынин проработал в Вашингтоне почти четверть века.

Злые языки утверждали, что министр Громыко видел в нем соперника, и Добрынин именно по этой причине так долго пробыл послом в Вашингтоне. Если бы он вовремя вернулся в Москву, то имел шанс сменить Андрея Андреевича в главном кабинете на седьмом этаже высотного здания на Смоленской площади.

— Томпсон, — продолжал Хрущев, — получил эту информацию доверительно в то время, когда это никому не было объявлено. А это такое дело, что должны единицы знать. Я и вы. Кто же еще знал кроме вас? Малин? Он выпускал решение. Через кого это произошло? И мы не можем узнать. Разболтали. Томпсон говорит, что это доверительно было сказано, поэтому, мол, не могу назвать имя, чтобы русские не узнали источник, откуда я узнал. Это уже говорит о том, что есть человек, который ему доверительно говорит. Это уже измена, это уже предательство. Кроме того, я считаю, что американцы имеют кого-то в нашей разведке, потому что просачиваются некоторые материалы, довольно близкие к истине. А почему мы можем исключить, что нет таких людей в МИДе?

— Если нужно, я могу сообщить, что мне известно, — доложил Громыко. — Насчет Добрынина. Кроме меня, когда я уходил в отпуск, знал Кузнецов и сам Добрынин, потому что с ним должны были говорить. Я удивился, потому что оба люди надежные. Было поручение выяснить Семичастному. Я спрашивал Семичастного. Он говорит, что, видимо, кто-то из журналистов на приеме сказал. Добрынин говорит так: на другой день после заседания секретариата ЦК мне звонят из Комитета по культурным связям — товарищ Жуков — и поздравляют. Романовский узнал. Видимо, он был на заседании секретариата.

Сергей Каллистратович Романовский, еще один недавний секретарь ЦК ВЛКСМ, стал заместителем председателя Государственного комитета по культурным связям с зарубежными странами. Впоследствии Романовского, как и других соратников Шелепина, отправили на дипломатическую работу.

— Сведения просочились до заседания секретариата, — уточнил секретарь ЦК КПСС Леонид Федорович Ильичев.

— Томпсон сказал, что его информирует надежный источник, — уточнил Козлов, — и просил не разглашать. Если положим, что кто-то из секретариата ЦК? Но здесь не может быть такой человек, который постоянно связан с Томпсоном и его информировал. Это исключается, значит, это предположение неправильно.

— Сведения просочились до заседания секретариата, а не после, — стоял на своем Ильичев.

— Томпсон своим сказал — вы заранее не объявляйте, так как источник разоблачите. Значит, источник, скорее, в МИДе, — продолжал собственное расследование Козлов.

— Мне Добрынин назвал Романовского, — упрямо отстаивал непричастность своего ведомства министр иностранных дел Громыко, — мне, говорит, из комитета позвонили.

— Это очень показательно, — раздраженно заметил Хрущев. — Это надо Жукова спросить, откуда он знает. Информация может быть и от Жукова.

Известный журналист Георгий Александрович Жуков, работавший в «Правде», при Хрущеве возглавил Государственный комитет по культурным связям с зарубежными странами.

— Там есть американские агенты, — мрачно заметил Ильичев, — которые в Америке работали.

— Там есть представители всех стран, — резонно ответил Хрущев. — Поэтому не надо отгораживаться, что это в МИДе, там и смотрите. Я бы считал, что надо сейчас придумать какую-то провокацию, разработать и испытать ряд людей на этой провокации. Взять и подбросить какую-то мысль тому агенту, на которого мы думаем, а он проинформирует американцев. Одним словом, надо поработать. Это уже вопрос разведки, контрразведки.

Но, к чести Хрущева, такие вспышки шпиономании были у него редкими.

Впрочем, иногда Никита Сергеевич забывал собственные идеи о том, что осужденных надо брать на поруки, а сажать меньше, и становился неоправданно жесток. В шестьдесят первом году на заседании президиума ЦК возник вопрос об уголовной преступности. Поводом стало знаменитое в те годы дело Рокотова, которое возмутило Хрущева.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.