III

III

Арест Альфреда Дрейфуса произвел во Франции, как принято говорить, «впечатление разорвавшейся бомбы». Газеты, — не только правые, но и левые, — ничего не зная ни о деле, ни об уликах, печатали неистовые статьи. Клемансо требовал для изменника смертной казни. Не очень отставали и социалисты от будущего вождя дрейфусаров. В «Petit journal» кто-то предлагал посадить Дрейфуса в клетку, провезти его по улицам Парижа и затем расстрелять. Эмиль Бержера с некоторым основанием писал, что над страной носится вихрь умопомешательства. Достаточно сказать, что несчастной жене Дрейфуса было нелегко найти адвоката для защиты мужа. Вальдек-Руссо отказался. Она обратилась к Деманжу. Этот знаменитый адвокат-бессребреник, выступавший в самых громких процессах истории и не так давно умерший бедняком, считался совестью адвокатского сословия. Он сказал г-же Дрейфус, что не может ей ответить, пока не ознакомится с обвинительным актом и не поговорит в тюрьме с обвиняемым.

Через несколько дней Деманж дал ответ: он убежден в невиновности капитана и берет на себя его защиту: обвинительный акт — пустое место.

Обвинительный акт и в самом деле был пустым местом. Мотивов преступления он не объяснял. Дрейфус был богат, перед ним открывалась большая военная карьера. Женщины? Полицейское дознание ничего не установило: «несколько обыкновенных связей перед женитьбой, одна связь после женитьбы». Игра? Один раз проиграл 50 франков. Преступление оставалось непонятным. Что до улик против Дрейфуса, то они целиком сводились к почерку, который старательно изучали эксперты.

Здесь в этой трагедии единственная комическая страница: «научная экспертиза»! Цену ей мы знаем, она с той поры изменилась мало. Не очень подвинули господа эксперты дело правосудия в мире. В гремевшем недавно загадочном деле одни врачи признали, что советник Пренс, без всякого сомнения, отравлен; другие не нашли решительно никаких следов отравления. Но это все-таки химия. То была графология. На процессе 1894 года выступали пять ученых-графологов. Из них двое признали в бордеро руку Дрейфуса, другие двое это отрицали, а пятый — известнейший из всех — доказывал, что бордеро написал Дрейфус, но не своим естественным почерком, а подделываясь под почерк брата и жены!

Этот последний эксперт был великий Бертильон. У него была собственная строго научная, математическая система, основанная на теории вероятности и на точнейшем миллиметровом расчете каких-то эквидистанций, пульсаций, цепей, букв-крепостей и букв-цитаделей. Бертильон был величайший авторитет. Однако весьма правый публицист — и умный человек — Поль де Кассаньяк писал в 1894 году, что «не расстрелял бы французского офицера на основании экспертизы этих шутников» («farceurs»). Другой умный человек, президент республики Казимир-Перье в душевной тревоге пригласил Бертильона заехать к нему в Елисейский дворец и объяснить свою систему. После беседы с ученым экспертом Казимир-Перье высказал робкое предположение: что, если вся система плод творчества психопата? Двенадцатью годами позднее, при пересмотре дела Дрейфуса, назначенная судом комиссия из трех знаменитейших математиков Франции (Анри Пуанкаре, Дарбу и Аппель) признала математическую систему Бертильона безграмотной ерундой.

Процесс был назначен на 19 декабря. Разумеется, он шел при закрытых дверях, в величайшей тайне. Кроме подсудимого, судей, защитника и свидетелей, в зале военной тюрьмы Шерш-Миди было только два человека: префект полиции Лепин и подполковник Жорж Пикар — военное министерство и генеральный штаб назначили его своим представителем для доклада о процессе.