Учредительное собрание и провозглашение республики

Учредительное собрание и провозглашение республики

Насколько правомочно было провозглашение Временным правительством 1 сентября 1917 года в России республики, т е. до созыва и вынесения решения Учредительным собранием, к выборам которого само всех призывало? Почему позднее большевики разогнали Учредительное собрание и жестоко расстреляли демонстрацию простого народа, который выступил в его поддержку, тем самым напомнив в какой-то степени своими действиями события Кровавого воскресенья 1905 года, и положили начало Гражданской войны в России?!

В этой драматичной истории, прежде всего, вспоминаются эпизоды с так называемым временным отречением Михаила Романова от престола до вынесения решения Учредительного собрания, о чем мы говорили в этой книге раньше. Французский посол в России М. Палеолог о тех событиях в своих известных мемуарах и дневниках говорил о поведении А.Ф. Керенского: «Керенский пожелал выразить общее чувство лапидарной фразой, сорвавшейся с его губ в театральном порыве:

— Ваше Высочество! Вы великодушно доверили нам священный сосуд вашей власти. Я клянусь вам, что мы передадим его Учредительному собранию, не пролив из него ни одной капли» [475].

Вспомним и дневниковые строки императора Николая II от 3 марта 1917 года: «Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше» [476].

Напомним, что монархист, член Государственной думы В.В. Шульгин уже 26 апреля 1917 года признавал: «Не скажу, чтобы вся Дума целиком желала революции; это было бы неправдой… Но, даже не желая этого, мы революцию творили… Нам от этой революции не отречься, мы с ней связались, мы с ней спаялись и несем за это моральную ответственность» [477].

Какие же проблемы волнуют в это время Временное правительство? Обратимся к журналам его заседаний, где читаем: «Министр-председатель возбудил вопрос о необходимости точно определить объем власти, которой должно пользоваться Временное правительство до установления Учредительным собранием формы правления и основных законов Российского государства, равным образом, как и о взаимоотношениях Временного правительства к Временному Комитету Государственной думы. По этому вопросу высказывались мнения, что вся полнота власти, принадлежавшая монарху, должна считаться переданной не Государственной думе, а Временному правительству, что таким образом возникает вопрос о дальнейшем существовании Комитета Государственной думы, а также представляется сомнительной возможность возобновления занятий Государственной думы IV созыва» [478].

Таким образом, Государственная Дума, боровшая с царем за создание всенародного «правительства доверия», фактически канула в вечность, так как ее больше не собирали. Парламентский контроль в России оказался лишним. Получилось по поговорке: «За что боролись, на то и напоролись!».

Политические потрясения июльских дней 1917 года, осуществленные под знаменами большевиков, официальной правительственной пропагандой были связаны также с именем династии Романовых. В петроградских «Известиях» (редакция еще не принадлежала большевикам) от 12 июля указывалось: «Не может быть никакого сомнения, что именно контрреволюцией был задуман и с дьявольской хитростью приведен в исполнение бессмысленный бунт этих дней… Ведь это только им — Николаю и Вильгельму — идет на пользу та черносотенная проповедь, которая безвозбранною ведется на улицах и забрызгивает грязью и ядовитой слюной все органы революционной демократии, всех без разбора вождей ее…» [479].

Вскоре те же «Известия» поместили еще одну подобную заметку:

«Временное правительство постановило членам дома Романовых избирательных прав в Учредительное собрание не предоставлять» [480].

Таким образом, в самой свободной стране мира (как любили декламировать правители «нового порядка») — России — представители Императорской фамилии фактически официально лишались гражданских прав.

Министр юстиции А.Ф. Керенский с самого начала преуспел в государственной карьере (царская семья без суда уже была в тобольской ссылке), а он занял пост премьер-министра Временного правительства и больше эту власть никому не хотел уступать.

Бурные события не обходили Михаила Романова стороной. Так случилось в дни так называемого Корниловского мятежа, а по своей сути междоусобных разборок между ветвями власти. По России распространялись различные провокационные слухи. Так, например, председатель Комитета Всероссийского Земского союза Западного фронта В.В. Вырубов (1879–1963) писал в мемуарах: «Возвращаюсь к воспоминаниям о Корниловском деле. Замечу, что в краткие дни своего пребывания в Москве я услышал от одного лица, занимавшего там довольно ответственный пост, о каком-то заговоре, будто бы составленном против Временного правительства военными и монархическими кругами во главе с вел. кн. Михаилом Александровичем. Я не придал этому сообщению никакого значения, зная, что лицо, от которого я его слышал, настроено крайне нервно и вдобавок, по собственным его же словам, усиленно “подкрепляет себя в работе шампанским”. Сведения о заговоре были им в ту пору сообщены и председателю Временного правительства» [481].

Сторонники монархии видели спасение России в реставрации прежнего строя и установления твердой власти. Многие из них считали, что «Манифест» Николая II скреплен подписью графа Фредерикса, а «Манифест» Михаила Романова ничьей подписью не скреплен — и, стало быть, недействителен. Значит, необходимо было вернуться к исходному моменту о праве передачи трона.

Роковую роль в судьбе великих князей сыграло разоблачение попыток монархических кругов связаться с высланным в Тобольск Николаем II. Дело Маргариты Хитрово, так до конца и не выясненное, подтолкнуло Временное правительство к принятию постановления об аресте великого князя Михаила Александровича и его супруги; а также семьи великого князя Павла Александровича. В правительственных документах, в частности, значилось, что указанные лица представляют угрозу «обороне государства, внутренней безопасности и завоеванной революционной свободе». В газетах подробно описывались аресты великих князей, произведенные 21 августа 1917 года. Так, например, «Биржевые ведомости» сообщали: «В седьмом часу вечера из Петрограда были отправлены в Гатчину и Царское Село наряды воинских частей в составе одной роты. Вслед за тем выехал в Гатчину министр-председатель А.Ф. Керенский, в сопровождении помощника главнокомандующего войсками Петроградского военного округа Козьмина и адъютанта.

По приезде на место А.Ф. Керенский проследовал на дачу, занимаемую Михаилом Александровичем, и в тот же момент дача была окружена войсками. А.Ф. Керенский лично объявил Михаилу Александровичу о мотивах, побуждающих Временное правительство применить по отношению как к самому великому князю, так и к его супруге домашний арест.

Михаил Александрович выразил некоторое удивление по поводу изложенных соображений, но вместе с тем указал, что он, конечно, готов подчиниться постановлению Временного правительства…

В ту же ночь, как передают, были произведены аресты некоторых других великих князей…» [482].

В другой газете «Русское Слово» дополнительно в эти дни печаталось: «Как передают, великие князья Михаил Александрович и Павел Александрович будут высланы за границу.

Домашний арест их объясняется тем, что оба великих князя служили объектом раскрытого контрреволюционного заговора.

Как передают, в состав первой серии высылаемых по распоряжению Временного правительства из Петрограда за границу, кроме трех названных великих князей, входят: два брата офицеры Хитрово, по женской линии внуки Суворова, генерал Гурко и др.» [483].

Историю ареста великого князя Михаила Александровича можно проследить по его дневниковым записям. 21 августа 1917 года, т. е. в день ареста, он в 6? ч. вечера вернулся из Петрограда: «Через 15 минут наш сад и дом оказались оцепленными большим количеством солдат при двух офицерах. Вскоре приехал помощник главнокомандующего Петроградским воен[ным] окр[угом] кап. Козьмин в сопровождении гатчинского коменданта рот[мистра] Свистунова, комиссара г. Петрограда и поручика … (фамилия не указана, пропуск в дневнике. — В.Х. ) и объявил мне, что по приказанию министра внутренних дел и военного министра, я буду находиться под домашним арестом. Наташа, Т.П. и Джонсон приехали из Петрограда через ? часа. Козьмин представил такую же бумагу об аресте и Наташе, которую ей пришлось подписать так же, как и мне. Затем он уехал, но осталась охрана с приставленным к нам комендантом пор. … (фамилия не указана. — В.Х. ). Милые Шлейфера пожелали сесть в бест вместе с нами, а Меле Вальвен уехала в Петроград в 11 ч. веч. Обедали около 8?. Погода была чудная, около 18°, солнечная. Настроение у нас возбужденное, но бодрое, ибо совесть чиста.

Гатчина. 22 августа, вторник.

Утром читал. Днем Наташа и я разбирали старые письма. После чая мы прошлись по саду с Шлейферами, Джонсоном и мисс Ним. Вечером читали, играли на бильярде. Погода была дождливая до 12 ч., 13°, пасмурно было весь день.

Караул, кот. нас охраняет со вчерашнего дня, состоит из 60–70 чел., часовые расставлены по наружной дорожке сада и по другой стороне забора. Только что прочли в «Вечернем Времени» о нашем аресте, — арестован также и д. Павел в Царском [Селе]. Вчера при аресте мне была представлена бумага следующего содержания:

“Главнокомандующему войсками Петрог. Воен. Округа.

На основании п. 1-го постановления Временного правительства от 2-го сего августа о предоставлении исключительных полномочий министрам военному и внутренних дел по взаимному их соглашению, приказываю Вам с получением сего задержать быв. вел. кн. Михаила Александровича как лицо, деятельность которого представляется особо угрожающей обороне Государства, внутренней безопасности и завоеванной Революцией свободе, при чем такого надлежит содержать под строжайшим домашним арестом, с приставлением караула, коему будет объявлена особая инструкция.

Настоящий приказ объявить быв. вел. кн. Михаилу Александровичу и содержать его под арестом впредь до особого распоряжения.

Управ. Воен. Мин. Cавинков .

21. VIII. № 580. Петроград”.

Гатчина. 23 августа, среда.

Утром читал. Днем мы все мели дорожки. В “Новом Времени” сегодня сказано о нашем аресте. Третьего дня немцы взяли Ригу. После обеда я писал Керенскому письмо. Погода была утром немного солнечная, а от 5 ч. пошел дождь, 12°.

Гатчина. 24 августа, четверг.

Утром читал. Днем мисс Ним и я на балконе втирали в Райта (собака великого князя. — В.Х. ) нефть с вазелином (собственное патентованное средство) ввиду того, что он сильно чешется. Около 5 ч. был у меня капитан Козьмин, кот. держа мое письмо к Керенскому, сказал, что Керенский поручил мне передать, “что Временное Правительство не сомневается в моей лояльности и что положение демократии и государства таково, что признано необходимым меня изолировать от мира”. — На запрос об отъезде за границу, Козьмин ответил — “в настоящее время это совершенно невозможно”. — До обеда читал. Вечером играл на гитаре. Погода была дождливая, ветреная, 8°. Зелень еще совсем зеленая, только отдельные желтые листья. Наш сад весь в цветах, главным образом много табаку и душистого горошка, роз сейчас немного.

Гатчина. 25 августа, пятница.

Весь день провели в доме. Нам было объявлено, что во время прогулок за нами будет следовать унтер-офицер, ввиду чего мы и решили больше пока не выходить. До обеда я играл на гитаре. Вечером читали газеты. Погода была пасмурная, 8°.

В газетах за последние дни много писали об открытии контрреволюционного заговора, душой кот. являлась Маргарита Хитрово, кот. и арестовали. Выясняется, что в связи с раскрытием этого заговора произошел наш арест и дяди Павла. Но, по-видимому, никакого такого заговора нет.

Гатчина. 26 августа, суббота (день именин Наташи и Таты).

В 12 ч. о. Страхов отслужил молебен у нас в столовой, — был диакон и два псаломщика, присутствовал комендант, приставленный к нам — пор. Лаврентьев. Днем сидели в саду у дома и читали. Вечером я играл на бильярде с Шлейфером. Погода была пасмурная, 10°.

Сегодня высланы за границу: А. Вырубова, Бадмаев, Манасевич-Мануйлов, Глинка-Янчевский и штаб рот. Эльвенгрен.

Гатчина. 27 августа. Воскресенье.

Утром читал. Днем был у меня [Константин Антонович] Котон (доктор великого князя. — В.Х. ), т. к. у меня сильно разболелось под ложечкой, — при этом визите присутствовал комендант. После чая Шлейфер и я гуляли в саду ровно час и прошли, вероятно, 5? верст. До обеда лежал, очень болело, после обеда также. Погода была полусолнечная, 12°. Лег рано, в комнате Елизаветы Н., а то плохо сплю и беспокою Наташу.

28 августа, понедельник, Гатчина.

Днем мисс Ним мыла Райта в саду. Я большую часть лежал на диване в кабинете. Около 5 ч. был Котон, — присутствовал при этом конечно комендант. Из «Вечернего Времени» узнали в первый раз о выступлении ген. Корнилова. В 11 ч. я пошел наверх, заснул только на какой-нибудь час. Погода была теплая, до 4 ч. были сильные ливни, 14°.

Гатчина и переезд в Петроград. 29 августа, вторник.

Я был поднят в 3 ч. Нам заявил комендант приготовиться к отъезду в Петроград через час 10 м. К означенному времени мы все были готовы. Выехали же на самом деле только в 5 ч. 10 м. из-за того, что военные шоферы не могли пустить наши моторы, и только по вызову Ведихова это было исполнено (мы это предвидели и предупреждали коменданта). Повезли нас на Царское [Село]. Впереди шел грузовик с вооруженными 30 солдатами. Мы ехали на новом Паккарде. Рядом с шофером сидел солдат — член совета. Ехали бесконечно долго до Царского (больше 2 часов). Там была остановка, около Совета Р. и С. Д. Вместо грузовика пошел легковой мотор, и повезли нас мимо Пулково в Петроград. Около Московской заставы вследствие неисправности в моторе мы задержались еще на ? часа под страшным ливнем и градом. На Воскресенской встретили Преображенский Резервный полк, кот., по-видимому, выступал на охрану Петрограда. Наконец в 9 ч. мы подъехали к Штабу Округа, — долго ждали в автомобиле, затем повели нас в кабинет Главнокомандующего, где нас встретил шт[абс]-кап[итан] Филоненко. Он просил нас подождать, пока не отведут для нас помещения. В 11? [ч.] нам объявили, что помещение отведено на Морской 60, куда и тронулся наш караван. Оказалось, что это дом Мин. внут. дел и № его не 60, а 61 (напротив д[ома] кн. Орлова). Для жилья помещение это оказалось совсем невозможным, только с тремя кроватями и без малейших удобств. В 1 ч. закусили, после чего легли отдыхать, а Джонсон поехал хлопотать в Штаб Округа, о переводе нас к Алеше [Матвееву] на Фонтанку. Около 4 ч. он возвратился с благоприятным ответом. Предполагалось нас перевезти между 5 и 6 ч., но на самом деле перевезли только в 9 ч. Алешу видели, но ему пришлось переехать, чтобы не засесть также под арест. Дети вскоре легли, а я около 11 ч. К вечеру мои боли в желудке усилились. К нам приставили охрану в 65 чел., и мы продолжаем сидеть под строжайшим арестом. Из “Вечернего Времени” узнали, что выступление Корнилова и его наступление на Петроград, по-видимому, обречено на неуспех.

Все пообедали. Погода была от 9 ч. солнечная, 12°, сильный ветер. Памятный и тяжелый день.

Петроград, Фонтанка, 54, среда, 30 августа.

Встали очень поздно. Провел целый день в постели. До завтрака заходил Алеша [Матвеев], — разговаривал, конечно, в присутствии коменданта. Мы все себя чувствовали крайне утомленными, с развинченными нервами.

События дня:

Наступление войск ген. Корнилова на Петроград окончательно приостановилось. Арестованы Временным правительством ген. Деникин, Марков. Корнилов отрешен от должности и объявлено, что предается военно-революционному суду с присяжными заседателями.

Погода была солнечная, 12°.

Петроград. 31 августа, четверг.

Утром заходил Алеша. День провел частью на кресле, частью в постели. Дежурный офицер находится рядом с передней, а у входных дверей стоят парные часовые. Вот как сторожат опасных преступников!

События дня:

Корниловское выступление ликвидируется. Сам Корнилов согласен вступить в переговоры с Временным правительством о своей сдаче. Керенский принял Верховное командование, а ген. Алексеев у него начальник штаба.

Про себя ничего не можем узнать. Сидим и тоскуем. Погода дождливая, 10 градусов, как сегодня, так и вчера. Ведихов ездит на Р.Р. в Гатчину и привозит нужные вещи и провизию, а также и цветы.

Образовалось правительство из пяти: Керенский, Терещенко, Никитин, Верховский и Вердеревский.

Боли у меня усилились.

Петроград. 1 сентября, пятница.

Весь день провел в кровати. Около 11? приехал из Финляндии Герман Георгиевич Вестфален и определил у меня круглую язву в желудке. Сказал мне пить одно молоко с бисквитом каждые два часа, лежать и прикладывать мешок с горячей водой. Причина болезни от нервов, в данном случае повлиял на меня арест. Погода была сырая, 8°.

Петроград. 2 сентября, суббота.

Положение без перемен. Утром был Вестфален.

Из газет знаем, что Корнилов и весь его штаб арестованы в Могилеве и приступлено к следствию над ним. В газетах упоминается, что ген. Каледин (Наказной атаман Войска Донского) что-то замышляет на Дону. Временное правительство приказало его арестовать, и это не было сделано.

Погода сырая и дождливая, 9°. К вечеру разгулялась.

Сегодня проснулись при объявлении России Демократической Республикой. Не все ли равно, какая будет форма правления, лишь был бы порядок и справедливость в стране (подчеркнуто мною. — В.Х. ).

Петроград. 3 сентября, Воскресенье.

Перемен никаких. Читал Тургенева. Погода солнечная, 9°.

Петроград. 4 сентября, понедельник.

В 3 ч. состоялся консилиум: Сиротинин, Цейдлер и Вестфален. Они определили язву в желудке, кот. явилась следствием переживаемых больших неприятностей. Лечение состоит в молочной диете, в лежании с припарками на желудке, а главное нравственное спокойствие, но где его найти, живя здесь? Заходила миссис Беннет. Вечером Джонсон играл на рояле. После 9 ч. заехал Григорьев (адъютант Керенского) и предупредил о нашем скором освобождении. Погода дождливая, к вечеру разгулялась, 9°.

Петроград. 5 сентября, вторник.

Обстановка все такая же. Около 1 ч. заезжал Зиновьев, кот. привез о здоровье Коки вести. В 2? был Вестфален, а в 3 ч. M-r Жюль остриг Беби (сын Георгий. — В.Х. ) длинные волосы и он выглядит теперь гораздо лучше, он сразу преобразовался из девочки в мальчика. Днем я читал Тургенева. Погода утром была ясная, потом дождливая, 11°.

Петроград и Гатчина. 6 сентября, среда.

С вчерашнего 9 ч. вечера я начал полную голодовку по совету Вестфалена, ввиду того, что боли не проходили. Днем был Вестфален. Между 5 и 6 ч. был Козьмин. Решено было около 9 ч. вечера выехать в Гатчину. К назначенному времени мы были готовы, но за нами приехал Козьмин только в 10?. Его задержал разговор по прямому проводу со Ставкой, откуда он спрашивал разрешение Керенского о нашем переводе в Гатчину. Кортеж наш состоял из 5 моторов, из кот. два наших. Наташа, дети и я ехали на Паккарде, с нами ехал Козьмин. Впереди шли два автомобиля с людьми и вещами, а сзади ехали: мисс Ним, Джонсон и комендант на закрытом автомобиле, наконец, последним шел Р.Р. с охраной. Приехали в Гатчину в 12? ночи. Встретили Шлейфера, кот. с этого момента снова сели с нами под арест. Вскоре все пили чай в столовой, — были Козьмин и Лаврентьев и были интересные разговоры. Я же пошел спать сейчас же по приезде. Приятно было возвратиться, наконец, домой. Погода была солнечная до вечера, 11°, ночью пошел дождь.

Гатчина. 7 сентября, четверг.

Встал очень поздно. Боли, наконец, прошли. От 12 до 6 ч. лежал на диване в саду. Александр Н[иколаевич] читал, а потом перешел в кабинет. Котон навестил. Вечером все сидели у меня в кабинете. Погода была чудная, но сильный ветер, северо-западный, 20° на солнце, 12° в тени. Зелень еще очень хорошая, желтизны мало.

Гатчина. 8 сентября, пятница.

В 10? утра приехал доктор Вестфален, кот. разрешил мне выпить за целый день 2 стакана молока пополам с Виши, а до сего времени я в течение 3 дней ничего не ел, даже не пил ни капли молока. Я пробыл в кабинете до 1?, а потом до 7 ч. на террасе. Александр Николаевич [Шлейфер] мне читал. Вечером все сидели в кабинете. Погода днем была солнечная, вечером пошел дождь, 11°. Боли прошли почти совсем. Завидую тем, кот. едят, а мне еще долго голодать.

Ген. Алексеев ушел из начальников штаба при Верховном главнокомандующем. И весь штаб и Ставка будут расформированы. Завтра выйдет “Новое Время”.

Гатчина. 9 сентября, суббота.

Весь день лежал в кабинете на диване. За целый день выпил всего 4 стакана молока с Виши. Боли прошли. С завистью думаю о тех, кот. могут все есть. Днем был Котон. Погода дождливая, 8°. “Новое Время” вышло, оно было закрыто с 28 авг.

Гатчина. 10 сентября, Воскресенье.

Провел день, как вчера. В 3? приехал проведать нас кап. Козьмин. Я его просил передать Керенскому, о том, чтобы сняли арест. Погода дождливая, по временам, 9°. За последние 4 дня листья сильно пожелтели. Цветов еще много в нашем саду. Выпил за день 4 стакана с ? молока.

Гатчина. 11 сентября, понедельник.

Пока что боли совсем прошли, вот уже несколько дней. День провел на диване в кабинете, а вечером от 9 до 10? в гостиной. Вечером А.Н. [Шлейфер] мне читал. Погода была по временам дождливая, 8.

Начальником штаба при Верховном главнокомандующем назначен ген. Духонин.

Гатчина. 12 сентября, вторник.

Лежал весь день. Между 6 и 7 ч. вечера приехал навестить доктор Вестфален с Котоном. Они нашли улучшение в моем здоровье. Просил продолжать лежать и соблюдать диету до его приезда, т. е. до четверга 21-го. А.Н. [Шлейфер] как всегда мне много читал. От 9 ч. я перешел в гостиную и там лежал. А.Н. и Джонсон играли на бильярде, а Наташа с Т.П. в кости. Погода пасмурная, временами шел дождь, 9°.

Гатчина. 13 сентября, среда.

Благодаря чудной погоде я лежал при открытых дверях на террасе, а от 3? до 6? лежал в саду и наслаждался, поскольку это было возможно. Затем мыл голову. В 8? приехал Козьмин с адъютантом Домацианцем и от имени Керенского объявил об освобождении от ареста. Они обедали у нас и пробыли до 11?. Велись очень интересные разговоры. Были также и Шлейфера. С 8 ч. я лежал в гостиной. Погода с 11 ч. сделалась солнечной и теплой, 15° в тени.

Почему мы сидели под арестом — неизвестно и, конечно, никаких обвинений не было предъявлено и, конечно, не могло и быть. Где гарантия, что это не повторится. Козьмин производит очень хорошее впечатление, — идейный, скромный и умный» [484].

Сохранилась расписка великого князя Михаила Александровича от 13 сентября 1917 г. о снятии ареста: «Объявленное мне через помощника Главнокомандующего Петроградским военным округом капитана Козьмина постановление Временного правительства о снятии с меня строгого ареста, наложенного 21-го августа 1917 г.

Великий князь Михаил Александрович » [485].

В конечном итоге, Временное правительство разрешило великому князю выехать на лечение в Крым. Но он не пожелал воспользоваться этим правом и остался в Гатчине.

Этой политической акцией — борьбой с правой опасностью, Керенский надеялся упрочить свои позиции, добиться дополнительной популярности как защитника революции и сплотить ряды своих сторонников перед противостоянием «крайним левым». Но продолжающиеся революционные события в России и нестабильность положения на фронте поколебали уверенность союзников в дееспособности Временного правительства. Посол Бьюкенен 23 августа (5 сентября) 1917 года сообщал в Лондон:

«Здешним представителям очень трудно обрисовать в полной мере настоящее положение вещей, и только при личном участии члена русского правительства союзные правительства смогут решить, в какой мере будет в дальнейшем возможно предоставление России значительного количества военных материалов. Последние известия с фронта, связанные с внутренним экономическим кризисом, сильно поколебали мою веру в способность России отразить немецкие войска… Я выразил надежду, что арест двух великих князей и всех… в контрреволюции, не отвлечет внимания от тяжелого военного положения, и спросил, может ли он (министр иностранных дел. — В.Х. ) сообщить мне причину ареста. Он ответил, что они скомпрометированы интригами княгини Палей, жены великого князя Павла, и ее сына, направленными к возвращению императора или возведению на престол великого князя Дмитрия; были найдены ее многочисленные шифрованные телеграммы и письма. Однако он не думает, чтобы этот арест, являющийся лишь домашним, был продолжительным» [486].

Вскоре газеты поместили дополнительную информацию о так называемом монархическом заговоре. Газета «Биржевые ведомости» опубликовала следующую информацию:

«История “контрреволюционного” заговора.

Материалы, собранные властями по делу о контрреволюционном заговоре Хитрово и др., дают возможность нарисовать более или менее полную картину этого заговора.

Компания молодых людей, состоящая из двух вольноопределяющихся и двух штатских во главе с неким Скакуном, пользуясь монархическим настроением некоторых кругов, решила воспользоваться этим и устроить своего рода сбор пожертвований под флагом восстановления монархии. С этой целью было выпущено воззвание, которое распространялось путем рассылки и раздачи по рукам. Воззвание приглашало к пожертвованиям для восстановления монархического строя в России и для поддержки казаков во время их наступления на фронте. На воззваниях имеется печать. Эта печать взята из воинского учреждения и сделана она из каучука и на ней вырезаны орел, окруженный буквами, составляющими название этой организации “Комитет казачьих войск”. Одно из этих воззваний, найденное по указаниям видного нижегородского должностного лица в Елабуге у Хитрово, дало основание предполагать существование комитета, организованного с контрреволюционными целями.

После тщательного расследования было установлено, что никакого комитета не существовало, что вся организация вымышлена в целях эксплуатации доверчивых монархистов.

Воззвание сопровождалось списком якобы пожертвованных денег. В списке значились весьма видные имена, в том числе некоторые великие князья. Сумма уже собранных пожертвований объявлялась равной 3 миллионам рублей. На самом же деле, как установило следствие, аферистам удалось собрать только полторы тысячи рублей, которые они и прокутили в Витебской губернии.

Маргарита Хитрово была заподозрена в том, что она занимается распространением этих воззваний, но после того как обнаруженные при ней письма оказались самого невинного свойства, она была освобождена.

В настоящее время в “Крестах” находится один виновник этого заговора, вольноопределяющийся Скакун. В ближайшие дни ожидается арест остальных трех его сообщников.

Скакуну и его сообщникам предъявляется обвинением в мошенничестве по ст. 1666 и 1671 ул[ожения] о нак[азаниях]» [487].

Следует заметить, что предположение о «монархическом заговоре» оказалось несостоятельным. Дело было прекращено. Большинство видных военных начальников по обвинению в участии в так называемом Корниловском мятеже были заключены под арест. Воспользовавшись удобным моментом, еще до созыва Учредительного собрания 1 сентября 1917 года Россия была провозглашена республикой.

В Указе о создании Директории, подписанном А.Ф. Керенским и А.С. Зарудным, Временным правительством было заявлено:

«Считая нужным положить предел внешней неопределенности государственного строя, памятуя единодушное и восторженное признание республиканской идеи, которое сказалось на Московском государственном совещании, Временное правительство объявляет, что государственный порядок, которым управляется Российское государство, есть порядок республиканский, и провозглашает Российскую республику» [488].

Несмотря на то что Михаил Романов добровольно передал право решения вопроса о форме правления Учредительному собранию, все же оказался невольно заложником противоборствующих сил, стремящихся единолично возглавить правление государством. В ожесточенной борьбе был нарушен принцип легитимности, т. е. законной преемственности верховной власти. Не дожидаясь созыва Учредительного собрания, Временное правительство провозгласило Россию республикой. Октябрьский переворот закрепил беззаконие и явился предтечей разгона Учредительного собрания, которое оказалось ненужным фиговым листком для правителей — властей предержащих.

Историк С.П. Мельгунов (1879–1956) привел все произошедшие события в определенную систему, перечисляя основные вехи: «Развитие “российской революции” в 1917 году до большевицкого переворота 25 октября проходило через следующие этапы: отречение императора Николая II; отсрочка великим князем Михаилом Александровичем решения о принятии или непринятии власти до всенародного волеизъявления; государственный переворот, осуществленный 1 сентября 1917 года Керенским, — провозглашение России республикой, — причем последний акт отрицал оба предыдущих, будучи узурпацией не только существовавшей верховной власти, но и прав предстоящего Учредительного собрания, которое после этого (в условиях уже состоявшегося “предрешения” государственного строя) вряд ли может почитаться чем-то серьезным» [489].

Депутат IV Государственной Думы В.В. Шульгин (1878–1976) также позднее писал по этому поводу: «Я приехал в Петроград очень удачно, в известном смысле. 1-го сентября Временное правительство объявило закрытой фиктивно существовавшую Государственную Думу. Конечно, фиктивную, так как жалованье (350 рублей) еще платили. Но не в этом дело. А в том, что одновременно 1-го сентября Временное правительство объявило Российскую державу республикой. На это оно не имело никакого права. Мы, поставившие Временное правительство у власти, поручили ему ведать временно делами, но не делами, имевшими не временное, а постоянное значение, или, иначе сказать, основными законами. Поэтому в этом смысле я составил протест против преждевременного объявления России республикой и напечатал его в какой-то газете.

Император Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила. Последний не принял трона, но не окончательно, а условно. В тексте его отречения предусмотрено, что он может принять престол, только если ему поднесет его Всероссийское Учредительное собрание.

Великий князь Михаил Александрович был тогда еще жив, и, следовательно, Временное правительство не могло своею властью совершенно отнять престол у него, а значит, и у всей династии Романовых.

Конечно, мое заявление никакого реального значения не имело. Надежды на то, что Учредительное собрание пригласит великого князя Михаила Александровича на престол, не было. Но для меня и стоявших за мною киевских монархистов было важно, что этим моим заявлением мы предупреждаем, что в этом вопросе мы не послушаемся Временное правительство. Это оказалось важным и для дальнейшего, потому что и Деникин, и Колчак все же стояли в случае, если белые победят, за какое-то “волеизъявление народное”. Под волеизъявлением Деникин подразумевал Учредительное собрание» [490].

Если детально разбираться в этом хитросплетенном узле политических событий, то главное, по нашему мнению, конечно, был не так называемый монархический заговор, а борьба за власть. Керенский не хотел никому ее уступать. Главной силой на тот момент были военные, как и в памятные дни свершения Февральской революции. Авторитет Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова, в котором А.Ф. Керенский видел явную угрозу для своей популярности и «незаменимости» у руля России, подвинул главу Временного правительства пойти на явную провокацию. Генерал Л.Г. Корнилов был объявлен «мятежником», который даже не помышлял восстанавливать Романовых на троне, но хотел навести дисциплину и положить предел бесконечной вакханалии анархии. Документальные материалы вскоре созданной Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем Л.Г. Корнилове и его соучастниках убедительно показывают, что подавляющее число офицеров, принявших участие в «заговоре», не были монархистами. Так, ординарец В.С. Завойко в процессе следствия показал, ссылаясь на слова Верховного главнокомандующего Л.Г. Корнилова, «что дорога к трону для любого из Романовых лежит через его, генерала Корнилова, труп» [491].

В материалах комиссии имеются любопытные показания министра юстиции А.С. Зарудного от 18 сентября 1917 года: «На вопрос о том, известны ли мне какие-либо другие случаи контрреволюционных заговоров, отвечаю отрицательно, если не считать следующего: в тот день, когда в вечерних газетах появилось известие об аресте б. великого князя Михаила Александровича, А.Ф. Керенский в беседе со мною сообщил мне, между прочим, что был случай предложения ему составить “заговор в его пользу”, на каковое предложение он ответил отказом. Больших подробностей А.Ф. Керенский мне не сообщил, и я об этом деле ничего больше не знаю. По-видимому, об этом случае упомянул А.Ф. Керенский в своей речи 14 сентября в Демократическом совещании.

В бытность министром юстиции П.Н. Переверзева Временное правительство ассигновало министру юстиции сто тысяч рублей для расследования по делам о германском шпионаже. На эти средства П.Н. Переверзевым организована была при Министерстве юстиции контрразведка, начальником которой состоит Миронов, занимающий одновременно место и начальника контрразведки при Военном министерстве. За мою бытность министром юстиции я этою контрразведкою не пользовался и собирался преобразовать ее, слив ее с существующей в ведении Судебного ведомства уголовною милициею и подчинив ее прокурору палаты. От названного Миронова слышал, что он в августе был занят исполнением поручений А.Ф. Керенского по каким-то розыскам, каким именно, не знаю.

Дело о заговоре, по которому обвиняется фрейлина Хитрово, сколько мне известно, не имеет к делу Корнилова никакого отношения» [492].

Однако политические деятели различной направленности лагерей и течений пытались в этой нестабильной ситуации в России в своих интересах воспользоваться военными. Были среди них и сторонники монархии. Так, кадет В.А. Маклаков еще за некоторое время до “корниловского выступления” пришел к убеждению, что главное изменение в политической ситуации в тот момент должно коснуться не отдельных лиц, а самой природы существующего строя. «Если настаивать на сохранении состояния “революции”, — писал он, — процесс будет продолжаться и придется испить чашу до дна. Поэтому, если бы Корнилов попытался остановить революцию, он должен был бы возвратиться к “законности”. Законность кончилась с отречением великого князя Михаила, и поэтому необходимо было бы вернуться к этой исходной точке. Он должен был бы опереться на акт отречения императора Николая II, который был последним законным актом, и восстановить монархию…» [493]. Те же ноты, надо заметить, прозвучали в выступлениях князя Е.Н. Трубецкого и Л.Н. Новосильцева.

Все это послужило поводом для А.Ф. Керенского объявить генерала Л.Г. Корнилова и его сторонников вне закона, а революцию в опасности. В связи с тем, что Михаил Романов раньше командовал «Дикой дивизией», которая в составе “мятежников” двигалась на Петроград, то, очевидно, надо было изолировать на всякий случай не только царскую семью, но и ряд великих князей. Недаром последний министр внутренних дел Временного правительства А.М. Никитин признавался в интервью корреспонденту «Известий ЦИК», опубликованном 20 сентября 1917 года:

«Временное правительство сочло необходимым удалить их из Петрограда для того, чтобы ослабить, или, вернее в корне пресечь мысль о попытке восстановления их власти. Дальнейшие события показали, что Временное правительство было совершенно право. Представьте себе, что в корниловские дни семья Романовых находилась бы в Царском Селе. Как известно, около Петрограда группировалось немало частей, сочувствующих Корнилову. Пребывание Николая Романова под самым Петроградом могло бы послужить для некоторых военных кругов, вернее, для маленьких групп сугубым соблазном…» [494].

Таким образом, с ликвидацией Корниловского мятежа была потеряна Временным правительством реальная опора, последняя сила в лице наиболее стойких и боеспособных воинских формирований, которые могли противостоять большевикам и окончательному развалу фронта.

Главная же нависшая угроза захвата власти большевиками не была устранена. По свидетельству кадета В.Д. Набокова: «До самого конца он (имеется в виду А.Ф. Керенский. — В.Х. ) совершенно не отдавал себе отчета в положении. За четыре — пять дней до октябрьского большевистского восстания, в одно из наших свиданий в Зимнем дворце, я его прямо спросил, как он относится к возможности большевистского выступления, о котором тогда все говорили. “Я был готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло”, — ответил он мне. “А уверены ли вы, что сможете с ним справиться?” — “У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно”» [495].

Любопытно отметить, что подобный взгляд на события разделял и великий князь Николай Михайлович. О готовящемся выступлении большевиков он знал уже за неделю. «Я выступаю Фомой Неверующим, — писал он своему другу Ф. Массону 16 октября 1917 г., — потому что все эти трескучие объявления оказываются обыкновенно ложными». Но если оно все же произойдет, то, по его мнению, — тоже хорошо. «Это даже лучше, чтобы большевики двинулись, — полагает он, — потому что тогда с ними можно было бы покончить раз и навсегда, а иначе Коммуна водворится уже наверняка» [496].

Политическую обстановку в стране и отношение к ней простого народа, в массе своей бывших крестьян в солдатской форме, рядовых рабочих и обывателей, передают следующие строки из воспоминаний П.А. Половцова: «Помню при посещении Гатчины забавный анекдот. Накануне происходила какая-то манифестация, и в одной из артиллерийских казарм в разных углах валялись плакаты. Затем один с надписью: «да здравствует Интернационал», я спросил близ стоявшего солдатика, что эти слова значат, он смутился и заявил, что не знает, но что “депутат”, бравый унтер из батарейного комитета, может объяснить, а сей последний действительно быстро объяснил, что интернационал значит интересы нации. Я удовлетворился, вспомнив, что еще солдаты декабристы думали, что Конституция — жена Константина Павловича. Традицию солдатской изобретательности нужно уважать» [497].

В октябре 1917 г. реальная власть быстро перетекала из Зимнего дворца в Смольный, к Петроградскому совету, который с 25 сентября возглавляли большевики. Демократия была дискредитирована как характером сложившейся власти, так и ее неспособностью создать четко работающий механизм государственного управления. Непосредственное «народоправие», или народное правление, оказалось утопией. Повсеместное внедрение самоуправления на местах привело общество в состояние хаоса. Хозяйственная разруха и ожесточение политической борьбы укоротили срок деятельности Временного правительства. Все сопротивление большевикам в смене режима свелось, по большому счету, в эти кризисные дни только к обороне Зимнего дворца.

Большинство же “доброжелателей” в лице либеральной и монархической оппозиции Временному правительству заняли выжидательную тактику, надеясь на этот раз, что большевики, свергнув Керенского и взяв власть, скоро ее сами потеряют и все плоды достанутся тем, кто мудро не лез в драку. Однако многие политические лидеры в этой стратегии «перехитрили самих себя», т. к. все случилось иначе, и мир в России перевернулся очередной раз «с ног на голову». 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.