Еще одна загадка штурмана Альбанова…

Еще одна загадка штурмана Альбанова…

Все сходятся на том, что вернувшийся из лап ледовой смерти благодаря своему беспримерному мужеству или охраняемый до поры до времени Николаем Чудотворцем Валериан Иванович Альбанов погиб в 1919 году: умер в поезде от тифа или уже больной тифом погиб при взрыве стоящего на соседних путях эшелона с боеприпасами.

Но судьба Яна Иосифовича Нагурского, судьба А. М. Сибирякова, «достоверные» сообщения о смерти которых были даже засвидетельствованы в Большой Советской Энциклопедии, говорят о том, что нельзя считать абсолютно доказанной смерть Альбанова в 1919 году. В судьбе Альбанова, как и в судьбе самой России первой половины XX века, все невероятно. Невероятен его поход на Землю Франца-Иосифа, невероятно его спасение — встреча со «Св. Фокой», хотя, конечно, уже через месяц к мысу Флора подошла «Герта», отправленная на поиски Седова.

Не только передо мной возникал вопрос: почему его сестра Варвара Ивановна так боялась расспросов о нем, о его смерти, о чем свидетельствуют все встречавшиеся с ней? И однажды ко мне пришла сумасшедшая мысль: не фальсифицировал ли В. И. Альбанов свою смерть? Чтобы все забыли о нем.

По причине, что ему было что скрывать об экспедиции на «Св. Анне»? — вскинут головы приверженцы «морально-нравственного метода», которые в любом видят только человеческую подлость: «Седова съели, Альбанов перестрелял экипаж, судно сжег…».

Нет, по другой. Все исследователи жизни В. И. Альбанова, в том числе и я, как бы негласно сговорившись, старались не детализировать пребывание его в Сибири в 1918–1919 годах: был, плавал, умер или погиб при катастрофе поезда. Но если Сибирь, район Енисея в 1918 году еще находились в руках красных, то в 1919 году — уже в руках белых. И если В. И. Альбанов действительно погиб при взрыве поезда с боеприпасами, то можно предположить, что подорвали этот поезд красные партизаны.

И на чьей стороне был в 1919 году или чьей стороне симпатизировал В. И. Альбанов, в нагрудном кармане которого весь ледовый поход хранилась иконка Николая Чудотворца?

Я полагаю, что не красным. Он не покинул Россию ни в Архангельске, ни в Ревеле хотя бы по той причине, что был гол, как сокол, и за границей его никто не ждал.

Допускаю даже, что он был совершенно аполитичен. Но когда он, насмотревшись на деяния красных, в Красноярске очутился вдруг в расположении белых частей, которыми командовал к тому же адмирал Колчак, в недавнем прошлом известный полярный исследователь, о чем до последнего времени мало кто из нас знал, и с которым В. И. Альбанов мог быть лично знаком, он мог принять для себя однозначное решение — вступить в колчаковскую армию, тем более, что он в ней вольно или невольно, как бы автоматически, уже служил, пусть и в гидрографии. Его никто не спрашивал: сначала он был красным гидрографом, а теперь — белым.

Это предположение выдвигал и Д. А. Алексеев, — в письме ко мне:

«Есть, правда, третья версия его гибели — он был расстрелян, якобы за то, что служил в штабе у Колчака. Но это такое же зыбкое предположение, как и два других…»

Этого же мнения придерживался и В. А. Троицкий:

«Судя по письмам и по испуганным встречам визитеров к сестре Варваре (у нее по просьбе Н. Болотникова в 50-е годы был корреспондент ТАСС в Красноярске Бармин и рассказывал Болотникову), что-то запутанное связано с его гибелью. Осенью 1919 года, когда был крах колчаковщины, незачем было Альбанову „ехать в командировку“ в Омск, он вступил в действующую колчаковскую армию и погиб на фронте…»

Но твердой уверенности в этом у Владилена Александровича, видимо, не было, потому что уже через полмесяца он писал мне: «Если придется быть в Омске, следует просмотреть в тамошнем архиве фонд „Дирекции маяков и лоции“ при колчаковском комитете Северного морского пути за 1919 год. Фонд небольшой, и отыскать фамилию Альбанова, если она там есть, нетрудно. Только в это учреждение он мог направляться в „служебную командировку“ из Красноярска в Омск…»

Я тут же написал в Омск, в Государственный архив Омской области, на что пришел ответ:

«Уважаемый Михаил Андреевич! Выявленных сведений о В. И. Альбанове у нас нет, но в госархиве хранится фонд № 31 „Омская и Енисейская гидрографические партии при дирекции маяков и лоций гидрографического отделения морского министерства“, позднее это — Отдельный Обь-Енисейский гидрографический отряд Главного гидрографического управления, затем он был преобразован в гидрографический отдел Омского территориально-производственного управления Главсевморпути.

Рекомендуем Вам приехать и поработать у нас в читальном зале. Заняться исследованием по Вашей теме мы не имеем возможности, так как информационная и публикационная работа в госархиве ведется по утвержденной Госархивом РСФСР плановой тематике и, чтобы ее выполнить, мы сами вынуждены обращаться за помощью к местным ученым».

Поехать в то время в Омск у меня не было ни времени, ни средств.

В Омске я оказался только в октябре 1977 года, меня пригласили туда на выездной пленум Союза писателей России, вряд ли собрался бы я на него, если бы меня много лет не жгло это письмо из Омского госархива.

Мне повезло: в первый же день в перерыве меня, направившегося к дежурившему на выходе из здания милиционеру разузнать, как пройти или проехать до госархива, остановил незнакомый человек, представившийся К. В. Канаки, членом местного отделения Русско-сербского общества, его интересовали мои связи с Сербией. Я, в свою очередь, задал ему интересующий меня вопрос, и оказалось, что Константин Викторович в течение многих лет работал научным сотрудником в этом самом архиве, и уже на следующее утро я сидел в его читальном зале и передо мной лежала опись документов фонда № 31 «Омская и Енисейская гидрографические партии при дирекции маяков и лоций гидрографического отделения морского министерства».

Но, увы: ни одного документа за 1919 год в ней не числилось, хотя в оглавлении описи этот год значился. И никто не мог мне объяснить, куда эти документы делись.

— Может быть, их в свое время изъяли, как касающиеся Колчака, и отправили в Центральный архив Октябрьской революции, — предположил Константин Викторович…

Могли ли раньше пересекаться пути В. И. Альбанова и А. В. Колчака? Могли — на Севере, во время плавания Альбанова в арктических морях на разных судах, где, в свою очередь, А. В. Колчак был полярным гидрографом в том числе на судах Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Их встреча могла быть возможной и во время подготовки экспедиции на «Св. Анне». Достоверно известно, что А. В. Колчак, к тому времени уже побывавший, по крайней мере, в двух серьезных арктических экспедициях, критически относился к экспедиции Г. Я. Седова, он не без оснований считал ее плохо подготовленной. Скорее всего, что он критически относился и к экспедиции на «Св. Анне». А. В. Колчак в 1912 году в чине капитана 2-го ранга входил в состав Особой комиссии при морском министерстве для обсуждения проекта Г. Я. Седова достижения им Северного полюса. Председателем комиссии был назначен начальник Гидрографического управления генерал-майор А. И. Вилькицкий. Помимо благосклонно относящегося к проекту Г. Я. Седова известного исследователя Новосибирских островов А. А. Бунге, входил в комиссию, кстати, уже хорошо знакомый нам старший советник Л. Л. Брейтфус. Основываясь прежде всего на мнении А. В. Колчака и Л. Л. Брейтфуса, комиссия признала план экспедиции к полюсу непродуманным, в результате морское министерство отказалось его финансировать.

А. В. Колчак, по утверждению Н. В. Пинегина в его книге о Г. Я. Седове, якобы задал Георгию Яковлевичу такой вопрос:

— Вопрос этот не только мой. Его, конечно, задаст весь русский флот. Прошу ответить, господин старший лейтенант Седов! На чем базируется ваша уверенность, что полюс будет вами достигнут? Какова гарантия, что, вместо славы и для флота, и для России, не получится один позор?

Я не знаю, в такой ли резкой форме говорил А. В. Колчак, или Н. В. Пинегин передает только смысл его слов. Но по сути А. В. Колчак оказался во многом прав. А говорить он имел право. К тому времени за его плечами было не только участие в Первой русской полярной экспедиции Академии наук под руководством Эдуарда Васильевича Толля на яхте «Заря» в 1900–1902 годах, но и руководство экспедицией по поискам Толля в 1903 году, пропавшего без вести при попытке достичь легендарной Земли Санникова, причем А. В. Колчаку принадлежала сама идея экспедиции, невероятно смелая, — не на корабле Северным морским путем, а на собаках и вельботе из Сибири.

Не занимаясь специально арктической биографией А. В. Колчака, я тем не менее попытался выудить какие-либо сведения о нем, точнее о возможности знакомства с ним В. И. Альбанова, из книг Н. В. Пинегина о Седове и книги Н. Я. Болотникова о знаменитом полярном следопыте Никифоре Бегичеве.

И при чтении Пинегина, а потом и Болотникова меня коробило их старание во что бы то ни стало вымазать А. В. Колчака грязью: и выскочка, и дворянин, и груб, и заносчив, и завистлив. Все, что ни делает, только ради славы и тщеславия, заработать чины, в том числе и его проект по спасению Э. В. Толля, как потом выяснилось, единственно возможный, в трактовке Н. Я. Болотникова, был предложен и осуществлен А. В. Колчаком исключительно ради славы. И если другие участники экспедиции проваливаются в прорубь, в полынью, им сочувствуют, а если он, то непременно злорадствуют. Хотя я понимаю, что Н. В. Пинегина и Н. Я. Болотникова особенного винить в этом нельзя, надо помнить, в какое время выходили их книги, удивительно, что они вообще не замолчали Колчака, как это бывало в подобных случаях. Потому, используя эти книги как источники, — а других пока нет, — я беру только факты, оставляя в стороне их оценки.

Я не смог выяснить, был ли В. И. Альбанов знаком с А. В. Колчаком. Но то, что А. В. Колчак знал о В. И. Альбанове — бесспорно. И А. В. Колчак, в отличие от многих, знал, что такое идти по плавучим льдам, потому как при поисках Толля чуть сам не погиб в полынье, если бы не «железный боцман» Никифор Бегичев.

Но все по порядку. «Зарю» в ее попытке достичь легендарной Земли Санникова остановили льды. Э. В. Толль на собаках и байдарах уходит на север на о. Беннета, чтобы оттуда отправиться к желанной земле. Свое название она получила потому, что впервые ее увидел промышленник-якут Яков Санников — еще в 1810 году. В 1885–1886 годах, участвуя в полярной экспедиции под начальством А. А. Бунге, Э. В. Толль изучал геологию Новосибирских островов. Будучи на северо-западном берегу острова Котельного, он 13 января 1886 года занес в свой дневник: «Горизонт совершенно ясный. Вскоре после того, как мы снялись с устья реки Могур-урях, в направлении на северо-запад 14–18 градусов ясно увидели контуры четырех гор, которые на востоке соединялись с низменной землей. Таким образом сообщение Санникова подтвердилось полностью. Мы вправе, следовательно, нанести в соответствующем месте на карте пунктирную линию и написать на ней: „Земля Санникова“».

Его не остановило и то, что в районе предполагаемой Земли Санникова 19 и 20 октября 1893 года проходил дрейф нансеновского «Фрама». Э. В. Толль снова и снова перечитывал книгу Нансена: в эти дни был густой туман, который мешал что-либо увидеть.

Видели таинственную землю и многие местные охотники, в частности — неоднократно — ламут (эвен) Джергели, семь раз летовавший на Новосибирских островах.

Лейтенант Матисен, оставшийся на «Заре» в качестве заместителя командира, строго повинуясь инструкции Э. В. Толля, убедившись в невозможности из-за непроходимых льдов забрать Толля, выполняя его приказ: доставить ученый персонал и команду судна на сибирский берег, — взял курс в устье реки Лены, в Тикси. На пароходе «Лена» они выбрались в Якутск и оттуда в декабре 1902 года вернулись в Петербург.

Встал вопрос об экспедиции по спасению Э. В. Толля. Возглавить ее было поручено хорошо зарекомендовавшему себя в экспедиции на «Заре» Матисену. Но у него хватило мужества отказаться: корпус яхты пришел в негодность, в Тикси нет угля, на пути тяжелые льды. Он готов выполнить приказ, но это лишь увеличит количество жертв Арктики.

— Потребуется еще одна экспедиция, чтобы спасать нас, — сказал он. — Целесообразнее отправить на спасение Эдуарда Васильевича Толля ледокол «Ермак».

Заседание зашло в тупик.

Матисен остался непреклонен и на втором заседании:

— Уважаемое собрание может принять решение отправить «Зарю» на остров Беннета и я, как командир судна, обязан буду выполнить эту миссию, но это будет формальным решением. Мы не только не сможем помочь барону Толлю и его товарищам по несчастью, но и сами окажемся в таком же положении. Академии потребуется организовать еще одну экспедицию, чтобы спасать нас, спасателей…

С доводами Матисена согласились. Вместе с тем нужно было принимать какое-то решение. Его предложил гидрограф экспедиции на «Заре» лейтенант Колчак. Его план был дерзок, прост и, что тоже было важно, дешев. План этот ему был подсказан тоже участником экспедиции на «Заре» боцманом Бегичевым: переправиться из Усть-Ленска на собаках на Новосибирские острова, дождаться лета и на вельботе добраться до острова Беннета.

22 февраля 1903 года экспедиция выехала из Петербурга в Иркутск, в составе ее было всего 17 человек, в нее входили помимо Колчака уже тогда легендарный Бегичев, опытные мезенцы — промышленники зверя и восемь профессиональных каюров.

До Новосибирских островов вельбот пришлось везти более чем 1000 километров на двух нартах, запряженных 30 собаками. Можно представить, что это был за путь! По морскому льду дорогу в торосах приходилось буквально прорубать.

Наконец 3 июля добрались до Михайлова стана на острове Котельном. Мезенцы-промышленники остались здесь летовать с собаками и оленями, 161 собаку нужно было как-то прокормить.

31 июля, как только тронулся лед, шестеро во главе с А. В. Колчаком направились на вельботе через Благовещенский пролив к северо-западному берегу острова Новая Сибирь. Эго был ближайший пункт, с которого они собирались выйти в открытый океан на остров Беннета.

И вот 15 августа спасательная экспедиция взяла курс на остров Беннета. Как я уже говорил, и Пинегин, и Болотников в своих книгах, как ни старались в угоду времени очернить Колчака, из-под их вынужденного вранья выступала фигура мужественного и отважного морского офицера с характером, — конечно, далеко не паиньки. Начнем с того, что он был не только инициатором, но и возглавил на свой риск эту непростую экспедицию. Нужно было иметь немалое мужество, чтобы на простой шлюпке выходить в открытый Северный Ледовитый океан.

Повторяю, характеристика личности А. В. Колчака в данном случае нам нужна, чтобы определить его возможное отношение к В. И. Альбанову, если они даже не были знакомы, как и отношение В. И. Альбанова к нему. Потому привожу отрывок из книги Н. Я. Болотникова «Никифор Бегичев», вышедшей в 1953 г. в Географиздате под редакцией Н. С. Кумкеса (в 1980 году Н. С. Кумкес поведет меня к вдове тогда еще мало известного стране А. Н. Чилсевского, к сожалению, мне тогда не придет в голову спросить его о преднамеренной редактуре книги Болотникова, связанной с А. В. Колчаком):

«15 августа начался поход на остров Беннета. Был полный штиль. „Море стояло в тумане гладкое, как стекло, — пишет Бегичев. — Мы беспрерывно гребли 12 часов и хотели на первой попавшей льдине отдохнуть, но, к сожалению, ни одной льдины не встретили. Все время туман, ничего не видать…“

К исходу суток подул южный ветер, который все более усиливался, и видимость улучшилась. Заметив большую одинокую льдину, моряки подплыли к ней. Вытащили вельбот на лед, поставили палатку и, плотно закусив запасенным мясом, легли спать.

„Льдина была толстая, надежная. Ветер подул очень сильный, и льдину гонит на север, так что она нас несет по пути, т. е. получилось, что мы едем на казенный счет. Все легли в палатке спать, как убитые, но мне почему-то не спалось очень долго. Только что я стал засыпать, сильным порывом ветра ударила о льдину волна и окатила всю палатку. Я вскочил и увидел, что льдину у нас переломило пополам по самый вельбот. Другую половину льда унесло, и вельбот катится в воду. Я стал всех будить, а сам держу вельбот, не упускаю его упасть в воду. Все быстро выскочили и вытащили вельбот подальше на лед. Льдина стала маленькая — саженей 70 в квадрате, но толстая; от поверхности воды будет аршина полтора. Ветер усилился. Временами волна захлестывала далеко на льдину, и брызги летели через всю льдину. Решили остаться переждать погоду. Палатку и вельбот перетащили на середину, и вельбот привязали вокруг палатки. Один конец я взял к себе в палатку, для того, что если льдину еще раз переломит и вельбот станет топиться в воду, то мы услышим и быстро проснемся. Все устроили и заснули, как убитые“.

Плавание на казенный счет пришлось мореходам по душе. Лучшего и нельзя было желать. Пока льдина дрейфовала в нужном направлении, они отдыхали. Но так продолжалось недолго. На следующий день Колчак определил по солнцу местонахождение льдины и заявил, что их относит к западу от острова Беннета. Пришлось, не теряя времени, спускать вельбот на воду.

Через 16 часов плавания в тумане Железняков заметил справа по курсу темную линию.

— Земля! — обрадованно закричал он.

Все стали жадно вглядываться. Туман рассеялся, выглянуло солнце, и взорам людей открылась панорама острова со сверкающими в лучах солнца ледниками.

Близость цели всех приободрила. Моряки с новой силой налегли на весла. Скорей, скорей добраться до острова! Еще шесть часов гребли моряки. Но вот осталась позади полоса редкого торосистого льда, и вельбот пристал к узкой полосе берега, зажатой скалами. Это произошло в пять часов вечера 17 августа…»

Разве не похоже на ледовый поход В. И. Альбанова?

Читаем дальше:

«Поисковой группе пришлось возвращаться обратно к палатку, чтобы оттуда отправиться на восточную окраину острова к месту, указанному в записке Зеберга. Идти по гладкому, покатому леднику, покрытому фирновым льдом, было очень трудно и рискованно. Один неосторожный шаг, и человек мог свалиться с обрыва. Бегичев предложил спуститься к морю по небольшой промоине. Так и сделали, но вскоре пришлось остановиться: путь по берегу преградили скалы. Тогда порешили идти прямо по льду к обрывистому безымянному мысу, впадающему в море.

„…Я шел берегом — рассказывает Бегичев, — увидел впереди трещину, с разбега перепрыгнул ее. Колчак тоже разбежался и прыгнул, но попал прямо в середину трещины и скрылся под водой. Я бросился к нему, но его было не видно, потом показалась его ветряная рубашка. Я схватил его за пояс и вытащил на лед. Он совершенно потерялся. Но этого было недостаточно. Под ним опять проломился лед, и он совершенно погрузился в воду и стал тонуть. Я быстро схватил его за голову… вытащил еле живого на лед и осторожно перенес… к берегу. Положил на камни и стал звать Инкова, который стоит возле трещины и кричит: „Утонул, утонул!“ — совершенно растерялся. Я крикнул ему: „Перестань орать, иди ко мне!“ Он подошел, мы сняли с Колчака сапоги и всю одежду, потом я снял с себя егерское белье и стал одевать на Колчака. Оказалось, он еще живой. Я закурил трубку и дал ему в рот. Он пришел в себя. Я стал ему говорить, может, он с Инковым вернется назад в палатку, и я один пойду. Он сказал: „Я от тебя не отстану, тоже пойду с тобой“. Я пошел по камням, где были крутые подъемы и спуски. Он совершенно согрелся и благодарил меня, сказал, что „в жизни никогда этого случая не забуду…““»

Разве похоже это на описание слабохарактерного выскочки!

Дальше же идет очернение А. В. Колчака, видимо, по предложению редактора книги Н. С. Кумкеса. А может, даже Н. С. Кумкесом этот кусок и написан, потому что совершенно иной язык, иной стиль. Не потому, что Н. С. Кумкес очень уж не любил А. В. Колчака, но иначе этот эпизод с А. В. Колчаком пришлось бы вообще выбросить, а так как таких эпизодов в рукописи было много, как-никак А. В. Колчак был начальником экспедиции и жизнь накрепко связала Бегичева с ним, то с «хорошим» или даже «нормальным» Колчаком пришлось бы вообще отказаться от издания книги о Бегичеве. Он будет даже шафером на свадьбе у Александра Васильевича.

Так что простим Н. Я. Болотникову его невольный грех.

Таинственной силой притяжения обладает суровый Север. Любопытна биография самого Никиты Яковлевича Болотникова, автора не только книги «Никифор Бегичев» и предисловия к «Запискам…» В. И. Альбанова, но и многих других публикаций о Севере. Его заслуги перед Севером столь значительны, что его имя увековечено на карте Арктики: «Банка Болотникова».

Он родился 1 апреля 1905 года тринадцатым ребенком в теплом Крыму в семье ялтинского винодела, содержателя ресторана и домовладельца, которого хорошо знал А. П. Чехов.

Но отец умер, когда Никите Яковлевичу исполнилось всего четыре года, потому он с ранних пор работал поденщиком на виноградниках, потом матросом на мусорщике Ялтинской городской управы, а в 1921 году вынужден был стать милиционером.

Но позже по примеру брата, который к тому времени стал главным виноделом ВСНХ, вернулся к виноделию и достиг в этом больших успехов. Он должен был поехать приемщиком закупаемого вина за рубеж, но его не пустили, кого-то смутило его не совсем рабоче-крестьянское происхождение. Пришлось переквалифицироваться, он закончил курсы буровых мастеров, да так успешно, что был оставлен на них заведующим учебной частью.

В Арктику Н. Я. Болотникова сманил его друг молодости инженер-геолог В. А. Полуянов, поступивший в Нордвикскую геологоразведочную экспедицию Н. Н. Урванцева. Правда, проявить талант бурмастера Болотникову тогда не удалось. Пароход «Правда», на котором они плыли, не смог пробиться в Нордвик. Болотникова назначили… заместителем начальника Лено-Таймырского района Северного морского пути. Больше с Арктикой он уже не расставался…

Но вернемся к экспедиции А. В. Колчака по поискам Э. В. Толля. Толля они не нашли. Нашли лишь следы его пребывания на острове Беннета и две записки, судя по которым, все у Толля было благополучно. В его записках не было никакой тревоги или даже намека на нее. Словно он не погиб, а ушел на таинственную Землю Санникова и не захотел вернуться, и по сей день где-то там на ней, хотя, скорее всего, он погиб в проливе между Новой Сибирью и островом Беннета, рискнув отправиться в этот путь в самое неблагоприятное для таких путешествий время года из-за голода. Как у нас водится в России, его дневники были опубликованы вдовой в Берлине, в России на это средств, видимо, не нашлось; на русском они впервые изданы Географиздатом лишь в 1959 году, к сожалению, в сокращении, и, разумеется, сокращалось в первую очередь все, что касалось Колчака. Будем надеяться, что рано или поздно они увидят свет полностью.

22 августа, на десять дней ранее назначенного срока, спасательная экспедиция Академии наук под руководством А. В. Колчака вернулась с острова Беннета на Новую Сибирь. Двое суток пробивались на вельботе через узкий Благовещенский пролив. С половины августа начались морозы. Свежей ветер с пургой и высокой волной мешал грести. Во второй половине ноября морозы достигли 46 градусов. Наконец 8 декабря 1903 года экспедиция прибыла в Айджергайдах, откуда еще месяц добиралась до Якутска.

Наверное, А. В. Колчак, как и все остальные члены экспедиции, заслужил право хоть на краткий отдых. Но, узнав в Якутске о начале русско-японской войны, он отправляет Железнякова с отчетом и найденными на острове Беннета документами Э. В. Толля в Петербург, а сам, не дожидаясь официального приказа, с Бегичевым отправляется к месту военных действий на Дальний Восток, в Порт-Артур. Явившись к тогдашнему командующему флотом Тихого океана известному судостроителю и полярному исследователю С. О. Макарову, А. В. Колчак попросил для себя миноносец. Степан Осипович — скорее для того, чтобы поближе познакомиться с А. В. Колчаком, совершившим столь дерзкое предприятие в Арктике, — назначил его для начала вахтенным начальником на крейсер «Аскольд», на котором сам ночевал после полного тревог и забот дня на штабном «Петропавловске». Бегичев получил назначение боцманом на эскадренный миноносец «Бесшумный» и скоро получил Георгиевский крест. Если на острове Беннета железный боцман спас, вытащив из трещины, А. В. Колчака, то в Порт-Артуре спас, вытащив из воды после взрыва на «Петропавловске», к сожалению, не адмирала Макарова, а небезызвестного потом предательской изменой престолу великого князя Кирилла; вонь от посягательств его отпрысков на российский престол до сих пор грязными кругами расходится по всему миру, хотя они имеют право на престол не больше, чем Остап Бендер…

31 марта вице-адмирал С. О. Макаров погиб на подорвавшемся на неприятельской мине броненосце «Петропавловск». Россия потеряла опытного и отважного и наиболее подготовленного к войне флотоводца, русская наука — талантливого ученого-моряка и исследователя Арктики. 17 апреля лейтенант Колчак был переведен на минный заградитель «Амур», но тут же получил назначение командиром миноносца «Сердитый». В июне он тяжело переболел воспалением легких: суровый северный поход не прошел даром.

Война для России складывалась драматично. После очередной неудачной попытки порт-артурской эскадры прорваться во Владивосток главные силы флота, по сути, оказались запертыми в Порт-Артуре. А. В. Колчак после выздоровления продолжал командовать «Сердитым», который по-прежнему нес сторожевую службу, а иногда выходил в море на постановку минных заграждений. Осенью на подходе к Порт-Артуру на поставленной его миноносцем мине подорвался японский крейсер «Такосаго», за что А. В. Колчак был награжден орденом Анны 4-й степени с надписью «За храбрость».

Тем временем японские войска заняли Квантунский полуостров. Война переместилась на сушу. В помощь осажденному Порт-Артуру флот был вынужден послать свои бригады с орудиями, снятыми с кораблей. А. В. Колчак получил в командование батарею 47- и 120-миллиметровых орудий на северо-восточном участке обороны в Скалистых горах.

К декабрю оперативная обстановка на фронте резко ухудшилась, это было связано и с гибелью генерала Кондратенко. А. В. Колчак в своем дневнике за 3 декабря писал: «Третьего дня нас постигло большое несчастье — 11-дюймовый снаряд около десяти часов вечера влетел в каземат форта № 2 в офицерское отделение и убил 7 и ранил 8 офицеров. В числе убитых, к несчастью, находился генерал Кондратенко. Потеря Кондратенко незаменима. Это был самый выдающийся защитник Артура…»

Вскоре генерал-лейтенант Стессель сдал Порт-Артур. А. В. Колчак оказался в плену. У него к этому времени обострились боли в суставах, и он лег в госпиталь. Японцы, однако, восприняли этот шаг как симулянтский и с транспортом военнопленных отправили сначала в Дальний, а потом в Нагасаки. И только оттуда, признав больным, отпустили в Россию, где военно-медицинская комиссия временно перевела его на инвалидность. 12 декабря 1905 года А. В. Колчак был «пожалован за отличие в делах против неприятеля» орденом Станислава 2-й степени с мечами и золотой саблей с надписью «За храбрость», которую он впоследствии, в 1917 году, уже 42-летним командующим флотом Черного моря (самым молодым вице-адмиралом российского флота за всю его историю) при разоружении офицеров революционными матросами, перед тем поцеловав, переломит через колено и выбросит в море: «Море меня наградило, морю я и возвращаю награду…»

Только 10 января 1906 года А. В. Колчак смог выступить с докладом об экспедиции для поисков группы Э. Толля в Русском Географическом обществе в Петербурге, предварительный отчет об этой экспедиции в Академию наук он послал еще из Сибири в начале 1904 года. Председательствующий на заседании известный ученый Ф. Н. Чернышев во вступительном слове приветствовал А. В. Колчака как «исполнившего беспримерно смелое географическое предприятие». Кроме того, Ф. Н. Чернышев подчеркнул, что с гибелью барона Толля на Колчака легла громадная работа по обработке картографических и гидрологических материалов Русской полярной экспедиции, и он пожелал ему довести дело до конца. Доклад А. В. Колчака об экспедиции впоследствии в виде статьи под названием «Последняя экспедиция на остров Беннета, снаряженная Академией наук для поисков барона Толля» был опубликован в «Известии Императорского Русского Географического общества».

30 января того же года на заседании Совета Географического общества под председательством выдающегося ученого-географа П. Н. Семенова А. В. Колчаку была присуждена Большая Константиновская медаль «за участие его в экспедиции барона Э. В. Толля и в особенности за путешествие на остров Беннета, составляющее в полном смысле слова необыкновенный и важный географический подвиг, совершение которого сопряжено с трудом и опасностью».

В этот же день академик Ф. Н. Чернышев доложил, что отпечатана карта сибирского берега Обской губы до Таймырского полуострова, подготовленная А. В. Колчаком по результатам работ экспедиции Э. Толля. Это тем более важно, отметил докладчик, потому как не поступило карт от экспедиции Ф. Нансена, хотя она работала в этих местах гораздо раньше.

Увы, все, что было связано с личностью А. В. Колчака, от нас долгое время скрывалось…

Окончательно вопрос существования Земли Санникова закрыла воздушная экспедиция в мае 1941 года, перед самой войной, поэтому о ней до последнего времени мало кто знал. На самолете Н-169, ведомом известным полярным летчиком Иваном Ивановичем Черевичным, штурманом экспедиции был человек, за дружбу с которым я благодарен своей судьбе, — Валентин Иванович Аккуратов. В маленькой квартирке на улице Донеляйтиса в Москве, попыхивая своей неизменной трубочкой, он рассказывал мне об этом полете, как и о поисках могилы Г. Я. Седова на Земле Франца-Иосифа во время перелета С. А. Леваневского. Именно Валентин Иванович и спровоцирует меня потом на поиски С. А. Леваневского и тем самым оторвет от поисков Альбанова. Этим полетом к «полюсу относительной недоступности» было окончательно доказано, что, к сожалению, Земли Санникова не существует, или уже не существует. Как и не существует не менее таинственной Земли Гариса, Земли Джиллиса, Земли Андреева, Земли Полярников… Скорее всего, это были огромные айсберги, порой десятилетиями, а может, даже столетиями стоявшие на мели, как на приколе, и селились на них птицы, и, может, даже доходил до них зверь. О птицах, пролетающих над ними, была речь в последней записке Э. В. Толля на имя Президента Академии наук.

«Перелетными птицами явились: орел, летевший с S на N, сокол — с N на S, и гуси, пролетевшие стаей с N на S. Вследствие туманов земли, с которой пролетали эти птицы, также не было видно, как и во время прошлой навигации Земли Санникова…

Отправляемся сегодня на юг. Провизии имеем на 14–20 дней. Все здоровы… Губа Павла Кеппена о-ва Беннета. 26.X/8.XI, 1902 г. Э. Толль».

В своей записке он еще сообщал о 30 оленях, живших на острове Беннета, но они их съели, и встала проблема голода, и потому они, видимо, в самое неблагоприятное время решились идти Великим океаном на Новую Сибирь…

Так он и ушел в мир иной со святой верой в существование Земли Санникова…

Что же касается того, были ли знакомы А. В. Колчак и В. И. Альбанов, — одно несомненно: они хорошо знали друг о друге…

Открываю книгу В. Д. Новикова «Из истории освоения Советской Арктики», вышедшей в Политиздате в 1956 году:

«Вначале 1918 года по указанию Советского правительства были начаты работы по организации морской экспедиции через Карское море к устьям Оби и Енисея для вывоза из бассейнов этих рек сибирского хлеба и ввоза машин и промышленных товаров, нужда в которых остро ощущалась в Сибири. В поход снаряжалось 5 ледоколов и 2 транспорта. Военным гидрографам было поручено помочь экспедиции, а сибирским организациям — подготовить грузы и речной флот. Тогда же были начаты работы в устьях рек Оби и Енисея.

Одновременно Советское правительство одобрило снаряжение гидрографической экспедиции в Северный Ледовитый океан. Одним из главных инициаторов этой экспедиции был выдающийся русский гидрограф Бялакоз, перешедший на службу к Советской власти и избранный начальником Главного гидрографического управления. В докладной записке Наркомату по морским делам 9 апреля 1918 гола Бялакоз призывал обратить внимание на малоисследованные пространства Сибири, прилегающие к Ледовитому океану. „Все это пространство, — указывал Бялакоз, — привлекало лишь случайных исследователей, преследующих ограниченные цели и лишь попутно собиравших материал, знакомящий нас с этим своеобразным краем… Причину такой отторженности этого края следует искать главным образом в том, что проникновение в него было очень затруднительно вследствие отсутствия в нем путей сообщения его с внешним миром, даже таким естественным и дешевым путем, каким является морской путь вдоль всего побережья Ледовитого океана“».

2 июня 1918 года В. И. Ленин подписал постановление СНК об ассигновании миллиона рублей на снаряжение экспедиции для исследования Северного Ледовитого океана…

Вот в эту экспедицию, в ее речной отдел по рекомендации Л. Л. Брейтфуса и попадает В. И. Альбанов. А начальником Западно-Сибирского отряда экспедиции Северного Ледовитого океана был назначен оставшийся в Советской России Б. А. Вилькицкий, или, как его иначе называли, Вилькицкий-младший, сын бывшего с 1901-го по день смерти в 1913 году начальником Главного гидрографического управления известного исследователя Севера генерал-майора Андрея Ипполитовича Вилькицкого. Экспедиция начинает работу, но в это время А. В. Колчак стремительно продвигается к Уралу, и В. И. Альбанов вольно или невольно оказывается в подчинении его гидрографии, а суда гидрографической экспедиции в Архангельске были захвачены войсками генерала Миллера.

«Север интересовал интервентов прежде всего как плацдарм для похода против Москвы и для соединения с армиями Колчака, на которого во время первого похода Антанты интервенты делали главную ставку, — пишет дальше В. Д. Новиков. — Для установления связи с Колчаком и снабжения белогвардейских армий интервенты рассчитывали использовать захваченный ими флот: крейсер „Аскольд“, ледоколы „Илья Муромец“, „Святогор“ (позже „Красин“), „Вайгач“, „Микула Селянинович“, „Таймыр“, торговые суда и лихтеры, находящиеся в Архангельском порту.

Большую помощь интервентам оказал предатель Б. Вилькицкий, бывший начальник Западно-Сибирского отряда экспедиции Северного Ледовитого океана. В 1918 году в Карское море под его командованием были направлены ледокольные пароходы „Таймыр“ и „Вайгач“. Экспедиции было поручено захватить радиостанцию на острове Диксон, а также выяснить политическое положение в Западной Сибири и наладить радиотелеграфное сообщение Архангельска с Сибирью. Одновременно в устье Оби был направлен пароход, на борту которого находилась французская военная миссия и представитель Архангельского военного командования, направляющийся в Сибирь для закупки хлеба. Интервенты пытались разведать Северный морской путь для установления связи с белогвардейцами Сибири, снабжения их военным снаряжением и вывоза из Сибири хлеба и сырья на внешний рынок.

В успехе такой разведки были крайне заинтересованы капиталисты Сибири, которые скопили огромные запасы хлеба, ценного сырья и теперь спешили сбыть их на мировой рынок. Характерна резолюция первого съезда „представителей промышленности и торговли Енисейской губернии“ (ноябрь 1918.). „Первый съезд, — записано в этой резолюции, — выражает пожелание, чтобы Временное правительство, взявшее в свои руки судьбы Сибири, обратило самое серьезное внимание на вопрос об организации сообщения Северным морским путем через Карское море“».

Но разведка Северного морского пути в 1918 году окончилась провалом. Ледокол «Вайгач» сел на камни и был брошен командой. Остальные суда вернулись в Архангельск, ни в какой мере не оправдав надежд белых…

Разумеется, А. В. Колчак, который некогда командовал «Вайгачом» со времени спуска его на воду, переживал случившееся, как и провал всей северной операции, и особую роль в ней он возлагал на полярных гидрографов, среди которых был В. И. Альбанов, который работал как раз в районе гибели «Вайгача». Может быть, В. И. Альбанов был непосредственным виновником гибели судна, за которой последовала неудача всей операции? И потому он был вызван Колчаком?..

Может быть, В. И. Альбанов остался жив и ушел с армией Колчака до Владивостока, а потом дальше — в русское рассеяние?..

Иногда приходит мысль: может, он жил под именем Михаила Ивановича Альбанова в Новохоперске, скрывая тщательно свое «белое» прошлое, которого, тем более знакомства с А. В. Колчаком, как он предполагал, в Советской России ему могли бы не простить? Ведь утверждала же Нина Федоровна Судьина, что встречала Валериана Ивановича незадолго до смерти его матери. Скорее всего, это ошибка памяти, что она спутала с его прощанием в 1919 году, но все-таки…

Загадка остается загадкой. Неоднократные «ошибки» в Большой Советской энциклопедии свидетельствуют о том, что судьбы русские в XX веке настолько трагичны и фантастичны, что верить нельзя даже самым точным энциклопедиям…

Что касается «предателя» Б. А. Вилькицкого, то его трагическая судьба «фантастична» во всех отношениях. Каким-то чудом, несмотря на «предательство», его имя, в отличие от имени того же А. В. Колчака, сохранилось на карте Арктики (туда даже умудрились присобачить имя не имеющего никакого отношения к Арктике борзописца Демьяна Бедного, назвав его именем целую группу островов, разумеется, не забыли драгоценных Карла Либкнехта и Розу Люксембург). Именем Б. А. Вилькицкого был назван пролив, правда, в несколько обезличенном виде, первоначально он был назван «пролив Бориса Вилькицкого», помимо того Амундсеном названы в честь его «острова Вилькицкого» у восточного побережья Таймыра. Может, благодаря этой «обезличенности» они и остались на карте, хотя на ней существуют и другие «острова Вилькицкого» — в северо-западной части архипелага Норденшельда, названные в честь его отца, Андрея Ипполитовича, выдающегося гидрографа, в течение десяти лег проработавшего на Севере и подававшего пример стойкости и выносливости своим подчиненным.

Вилькицкий-младший, тогда еще не «предатель», как полярный исследователь не посрамил имени своего отца. Настоящая слава пришла к Вилькицкому-младшему в 1915 году, когда возглавляемая им экспедиция на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач» успешно завершила поход по Северному морскому пути. Экспедиция обогатила русскую науку многими открытиями, в частности, она открыла обширный архипелаг, именуемый ныне Северной Землей, пролив между которой и материком и был назван проливом Бориса Вилькицкого, и название сохранилось благодаря отпадению имени, оно как бы целиком стало ассоциироваться с именем его отца, который не успел стать «предателем», так как умер в 1913 году. Так что Борис Андреевич заработал флигель-адъютантские аксельбанты, как и отец генерал-лейтенантские погоны, не за шарканье в аристократических салонах и не за то, что женился на фрейлине двора его величества.

Б. А. Вилькицкий покинул Россию в 1920 году с отступающими белыми частями, он снаряжал и проводил сквозь льды Белого моря ледокол «Минин» с правительством генерала Миллера. Его, видавшего виды офицера полярной гидрографии, потрясло, как вчера еще важные персоны, претендовавшие на роль спасителей России, ссорились, словно базарные торговки, из-за места в каюте, затевали интриги, обвиняли друг друга в предательстве, заискивали перед генералом Миллером в надежде, что тот как-то поможет им пристроиться в Англии.

В результате всего этого в норвежском порту Тромсе, куда «Минин» зашел пополнить запасы угля и воды, Б. А. Вилькицкий сошел на берег.

Может быть, помните, я цитировал письмо старейшего гидрографа Воробьева, касающееся предполагаемой невесты В. И. Альбанова. Там еще было нелестное упоминание о ветеране-радисте Арктики Н. Р. Дождикове, о его «байках», по мнению Воробьева, о встречах с Лениным. Я сунулся в свою арктическую библиотечку, книга Дождикова, оказывается, в ней была. Неожиданно встречаю в ней его воспоминания о встрече с Б. А. Вилькицким, относящейся к тому времени, когда Борису Андреевичу в 1923–1924 годах Л. Б. Красин предложил работать по найму в так называемом «Аркосе» — в Карской товарообменной экспедиции начальником по перегрузочным операциям и ледовым лоцманом.

Итак, свидетельство Н. Р. Дождикова (кстати, «обвинения» Воробьева против него при внимательном прочтении подтвердились, только первая жена у Н. Р. Дождикова не умерла, а они разошлись):

«Этот шторм разыгрался 19 августа 1924 года в день прибытия в Обскую губу пароходов Карской товарообменной экспедиции „Аркос“ и „Лус“. Эти советские суда доставили из Англии сельскохозяйственные машины, инструменты, краски, газетную бумагу и должны были взять с речных судов шерсть, масло.

Коммерческий распорядитель морской экспедиции Часовников вручил мне кучу депеш для передачи в Омск, Москву, Лондон, и, уезжая, пригласил к себе в гости на „Аркос“. На следующий день на борту „Аркоса“ состоялось мое знакомство с начальником морской экспедиции Борисом Андреевичем Вилькицким, о котором в свое время я слышал от Неупокоева.

Вилькицкий был красив, представителен. Держался он с располагающим радушием.

Первый наш разговор носил служебный характер, Борис Андреевич интересовался условиями разгрузки, наличием причалов, пресной воды и т. п. Узнав от Часовникова, что у меня на берегу семья, он предложил приехать нам всем осмотреть пароход. Жена ехать постеснялась и отправила в подарок Вилькицкому банку варенья из княженики. Я настрелял десятка два куропаток, свояченица Маруся (это та самая Мария Белка, из-за которой развелся Н. Р. Дождиков и которую, в свою очередь, тоже бросил, после трагической смерти которой ее именем назовут бухту на острове Расторгуева. — М. Ч.) набрала две бутылки отборной морошки и черники, а Костя вез ненецкие мундштуки, трубку и несколько кусков мамонтовой кости.

Борис Андреевич встретил нас на палубе. Наши подарки его растрогали. После обеда Костя и Маруся пошли осматривать пароход, а мы остались пить кофе. Вот тогда-то услышал я исповедь Вилькицкого, горькое повествование человека, потерявшего родину.

Не знаю, чем была вызвана такая откровенность. Возможно, он проникся ко мне доверием, узнав, что я был знаком с Осиповым и Неупокоевым. В свое время Неупокоев много рассказывал о своем друге Вилькицком, об их учебе в Морском корпусе, о совместных плаваниях на Севере.

— В Норвегии я получил первый урок, — рассказывал Вилькицкий. — Среди норвежских моряков раньше у меня было немало добрых знакомых. Сейчас их отношение ко мне изменилось. Одни, симпатизировавшие большевикам, видели во мне белогвардейского адмирала, презирали меня, другие же, сочувствовавшие белым, считали меня красным и возненавидели. Как гидрограф я был достаточно известен в определенных кругах, был знаком с Нансеном, с Отто Свердрупом. По их рекомендации мне предложили возглавить работы по корректированию карт норвежских шхер при условии, что я приму норвежское подданство. От этого я отказался. На меня и вовсе стали косо смотреть. Сунулся я во французское консульство за визой, чтобы поехать в Париж, к жене. В визе мне отказали, велели ждать. А ждать я не мог. У меня не было средств. Пришлось продать кое-какие ценности и ехать в Лондон, благо, там у меня были знакомые…

Жизнь Вилькицкого в Лондоне на первых порах ничем не отличалась от жизни многих белоэмигрантов, не имевших ни твердого счета в английском банке, ни связей в высших сферах. Надо было зарабатывать на хлеб. И вот вместе с несколькими моряками Вилькицкий открыл столярную мастерскую, благо один из компаньонов знал, как варить столярный клей. Вилькицкого, владевшего несколькими языками, избрали шефом артели. Сначала дело шло туго. Новоявленные столяры брались лишь ремонтировать мебель, а затем, наняв мастера-столяра, стали готовить на продажу табуретки, полки, скамьи, столы и прочий нехитрый скарб.

— И вдруг посыпались заказы от высокопоставленных лиц. Не потому, что мы делали какую-то особенно оригинальную мебель, а потому, что нашим заказчикам, и в особенности заказчицам, лестно было приобретать вещи, сработанные руками контр-адмирала русского флота. Мы вошли в моду. Многие приезжали в мастерскую посмотреть на нас, как на диковинку. Впрочем, я нисколько не стеснялся своего занятия. Слух о нашей мастерской дошел до работников советского торгпредства. Лев Борисович Красин предложил мне работу в „Аркосе“. Я с радостью согласился, был назначен начальником по перегрузочным операциям, а заодно и ледовым лоцманом по проводке судов Карской экспедиции.

До начала Карской экспедиции оставалось около полугода, и Вилькицкий решил перебраться в Париж, к жене. Ей не стоило труда раздобыть Вилькицкому визу на въезд во Францию, но вскоре она, видимо, пожалела, узнав, что у ее супруга, некогда блестящего флигель-адъютанта, за душой ничего нет, и он вынужден заниматься столярным ремеслом. Короче, мадам Вилькицкая потребовала развода. Супруги разошлись. Вилькицкий купил близ Парижа домик с небольшим участком земли и занялся разведением кур.

— Сейчас у меня до двухсот гнезд кур, я развожу цветы. На жизнь хватает. Карская экспедиция дает мне дополнительный заработок. Сказать по правде, как гидрографа Карская экспедиция меня мало интересует. Я охотнее поплавал бы в высоких широтах, там, где еще никто не плавал. Кто знает, может, мое желание когда-нибудь осуществится. А пока я только, — усмехнулся Вилькицкий. — куровод, цветовод и временно ледовый лоцман…