КАТОЛИК НА ТРОНЕ

КАТОЛИК НА ТРОНЕ

Первый самозванец объявился в Литве в 1603 году. Власти в Москве тотчас начали следствие и вскоре установили, что под именем царевича скрывается беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев. В Москве находились мать чернеца, его дед и родной дядя. Ничто не мешало следователям установить историю жизни молодого монаха. Гришка, в миру Юрий, родился около 1582 года в семье стрелецкого сотника. Он рано остался сиротой — в пьяной драке его отца зарезали в немецкой слободе. Юрий — Юшка — был человеком редких способностей. То, на что другие тратили полжизни, он усваивал шутя. У сироты не было шансов преуспеть на государственной службе, и он поступил слугою на двор сначала к Федору Никитичу Романову, а затем к князю Черкасскому.

В 1600 году Романовы составили заговор против Годунова. Федор Романов, двоюродный брат покойного царя Федора Ивановича, метил в русские цари. Однако Борис упредил заговорщиков. Романовых обвинили в покушении на «государево здоровье» и разослали по дальним монастырям. Федор Романов был пострижен в монахи под именем Филарета.

Отрепьеву, как участнику заговора Романовых, грозили пытка и виселица. Спасаясь, он бежал из столицы и постригся в монахи. Но жизнь в глуши пришлась ему не по вкусу, вскоре Гришка вернулся в Москву и стал монахом кремлевского Чудова монастыря. Ему понадобился всего год, чтобы сделать карьеру на духовном поприще. Его заметил и взял к себе в келью архимандрит. А затем смиренный чернец Григорий оказался у патриарха Иова. Но духовная карьера не удовлетворяла юного честолюбца, и в начале 1602 года он вместе с двумя другими монахами — Варлаамом и Мисаилом — бежал за рубеж. После гибели самозванца Варлаам подробно описал его «исход» в Литву. «Извет» Варлаама интересно сравнить с рассказом самозванца, записанным в 1602 году польским магнатом Адамом Вишневецким. Неведомый самозванец поведал своему покровителю наивную сказку о том, как его подменили в постельке в спальне Угличского дворца и даже мать не заметила того, что зарезан «подменный младенец». В остальном самозванец рассказал историю, как две капли воды напоминавшую историю Отрепьева. Воспитывался он в дворянской семье, потом надел монашеский куколь.

Варлаам весьма точно описал путь, проделанный им с Отрепьевым. Маршрут напоминает изломанную линию: Киево-Печерский монастырь, Острог, Гоща, Брачин. В беседе с Вишневецким самозванец назвал те же самые пункты. Так он невольно выдал себя. Вишневецкий ничего не знал об «извете» Варлаама, а Варлаам не догадывался о записях Вишневецкого. Сопоставление двух самостоятельных источников полностью обличает самозванство Отрепьева. На строго очерченном отрезке пути от Киева до Брачина произошла метаморфоза — превращение бродячего монаха Григория в царевича Дмитрия. Множество точно установленных фактов подтверждают вывод о пребывании Григория-Дмитрия во всех указанных пунктах. К примеру, в Остроге владелец замка подарил бродячим монахам богослужебную книгу, напечатанную в его собственной типографии. Надпись на книге гласила, что 14 августа 1602 года «эту книгу дал нам, Григорию с братьею с Варлаамом и Мисаилом… пресветлый князь Острожский». Неизвестная рука приписала под словом «Григорию» пояснение: «Царевичу Московскому».

Вопреки традиционным представлениям, самозванческая интрига родилась не в боярской, а в церковной среде. Отрепьев явился в Литву без обдуманной и правдоподобной легенды, а это значит, что бояре Романовы не участвовали «в подготовке царевича». Местом рождения интриги был кремлевский Чудов монастырь. Авторы сказаний и повестей о Смутном времени прямо указывали на то, что уже в Чудове чернец Григорий «нача в сердце своем помышляти, како бы ему достигнута царскова престола», и сам сатана «обеща ему царствующий град поручити». Автор «Нового летописца» имел возможность беседовать с монахами Чудова монастыря, хорошо знавшими черного дьякона Отрепьева. С их слов летописец записал следующее: «Ото многих же чюдовских старцев слышав, яко (чернец Григорий. — Р.С.) в смехотворие глаголаше старцем, яко царь буду на Москве».

Кремлевский Чудов монастырь оказался подходящим местом для всевозможных интриг. Расположенный под окнами царских теремов и правительственных учреждений, он давно попал в водоворот политических страстей. Благочестивый царь Иван IV желчно бранил чудовских старцев за то, что они только по одежде иноки, а творят все, как миряне. Близость к высшим властям наложила особый отпечаток на жизнь чудовской братии. Как и в верхах, здесь царил раскол и было много противников новой династии, положение которой оставалось весьма шатким. Зная традиционную систему мышления в средние века, трудно представить, чтобы чернец, принятый в столичный монастырь «ради бедности и сиротства», дерзнул сам по себе выступить с претензией на царскую корону. Скорее всего, он действовал по подсказке людей, остававшихся в тени.

В Польше Отрепьев наивно рассказал, как некий брат из монашеского сословия узнал в нем царского сына по осанке и «героическому нраву». Безыскусность рассказа служит известной порукой его достоверности. Современники записали слухи о том, что монах, подучивший Отрепьева, бежал с ним в Литву и оставался при нем. Московские власти уже при Борисе объявили, что у вора Гришки Отрепьева «в совете» с самого начала имелось двое сообщников — Варлаам и Мисаил Повадьин. Мисаил был «прост в разуме». Варлаам казался человеком совсем иного склада. Он обладал изощренным умом и к тому же был вхож во многие боярские дома Москвы. Он, по-видимому, и подсказал Отрепьеву его будущую роль.

Когда Отрепьев, находясь в Киеве, впервые попытался «открыть» печерским монахам свое царское имя, то потерпел такую же неудачу, как и в кремлевском Чудовом монастыре. Чернец будто бы прикинулся больным (разболелся «до умертвия») и на духу признался игумену Печерского монастыря, что он царский сын, «а ходит бутто в ыскусе, не пострижен, избегаючи, укрываяся от царя Бориса». Печерский игумен указал Отрепьеву и его спутникам на дверь.

В Киеве Отрепьев провел три недели в начале 1602 года. После изгнания из Печерского монастыря бродячие монахи весной отправились в Острог «до князя Василия Острожского». Подобно властям православного Печерского монастыря, князь Острожский не преследовал самозванца, но велел прогнать его.

Отрепьеву надо было порвать нити с прошлым, и поэтому он решил расстаться с двумя своими сообщниками и сбросить монашеское платье. Порвав с духовным сословием, он лишился куска хлеба. Иезуиты, интересовавшиеся первыми шагами самозванца в Литве, утверждали, что расстриженный дьякон, оказавшись в Гоще, вынужден был на первых порах прислуживать на кухне у пана Гаврилы Хойского.

Гоща была тогда центром арианской ереси. Последователи Фауста Социна, гощинские ариане принадлежали к числу радикальных догматиков-антитринитариев, рассматривавших Иисуса Христа как существо не вечное, низшее в сравнении с богом-отцом. Местный магнат пан Хойский был новообращенным арианином. До 1600 года он исповедовал православную веру. Отрепьев недолго пробыл на панской кухне: Хойский обратил внимание на московского беглеца. Из своих скитаний по монастырям Отрепьев вынес чувство раздражения и даже ненависти к православным ортодоксам — монахам. Проповеди антитринитариев произвели на него потрясающее впечатление. По слодам современников, расстриженный православный дьякон пристал к арианам и стал отправлять их обряды, чем сразу снискал их благосклонность.

В Гоще Отрепьев получил возможность брать уроки в арианской школе. По словам Варлаама, расстриженного дьякона учили «по-латыни и по-польски». Одним из учителей Отрепьева был русский монах Матвей Твердохлеб — известный проповедник арианства. Происки ариан вызвали гнев у католиков. Иезуиты с негодованием писали, что ариане старались снискать расположение «царевича» и даже «хотели совершенно обратить его в свою ересь, а потом, смотря по успеху, распространить ее и во всем Московском государстве». Те же иезуиты, не раз беседовавшие с Отрепьевым на богословские темы, признали, что арианам удалось отчасти заразить его ядом неверия, особенно в вопросах о происхождении святого духа и обряде причащения, в которых взгляды ариан значительно ближе к православию, чем к католичеству.

Ариане первыми признали домогательства самозванца. Но их благословение не принесло выгоды Отрепьеву, а, напротив, поставило его в затруднительное положение. В имении Адама Вишневецкого Отрепьев добился более прочного успеха. Магнат велел прислуге оказывать московскому «царевичу» полагавшиеся ему по чину почести. По свидетельству Варлаама, он «учинил его (Гришку. — Р.С.) на колестницах и на конех и людно». Князь Адам имел репутацию авантюриста, бражника и безумца, но был известен также и как рьяный поборник православия. Семья Вишневецких состояла в дальнем родстве с Иваном Грозным. Родня князя Адама — Дмитрий Вишневецкий — был троюродным братом московского царя. Признание Адамом Вишневецким имело для Отрепьева неоценимое значение. Оно устраняло сомнения в приверженности «царевича» православию и доставляло ему очередную политическую выгоду: Вишневецкий признал безродного проходимца «своим» по родству с угасшей царской династией.

В конце концов Вишневецкий не оправдал надежд самозванца. Он отверг требования Бориса о выдаче «вора», но не решился отправиться с царевичем в московский поход. Тогда Отрепьев порвал с ним и перебежал в Самбор к разорившемуся католическому магнату Юрию Мнишеку. В Самборе Григорий тайно принял католичество и подписал договор с обязательством в течение года привести все православное царство Московии в лоно католичества.

Рьяный католик Сигизмунд III готов был послать королевскую армию на завоевание Москвы. Но польский канцлер Ян Замойский и сенат решительно воспротивились его планам. Воспользовавшись помощью Сигизмунда III, Юрия Мнишека и других магнатов, самозванец навербовал до двух тысяч наемников. Весть о «спасшемся царевиче» быстро достигла казачьих станиц, с Дона к нему двинулись отряды казаков. Оказавшись в России, наемное войско Лжедмитрия I разбежалось вскоре после первых крупных столкновений с войсками Годунова. Лишь поддержка вольных казаков да восставшего населения Северщины спасла «царька» от неминуемого поражения.

Правительство жестоко наказывало тех, кто помогал самозванцу. Комарицкая волость, признавшая Лжедмитрия, подверглась дикому погрому. Но ни пролитая кровь, ни попытки укрепить армию верными Борису воеводами не смогли остановить гибели его династии. Ее судьба решилась под стенами небольшой крепости Кромы. Царские войска осаждали занятый сторонниками самозванца городок, когда пришла весть о неожиданной кончине Годунова. Бояре-заговорщики сумели склонить полки на сторону Лжедмитрия.

Оставшись без армии, оказавшись в политической изоляции, наследник Бориса царь Федор Годунов не смог удержаться на троне. 1 июня 1605 года в Москве произошло восстание. Престарелый патриарх Иов тщетно умолял москвичей сохранить верность присяге. Народ разгромил царский дворец. Наследник Бориса царь Федор был взят под стражу. Восставшие не проявили ни малейшего уважения к главе церкви. Иов описал свои злоключения в день переворота следующим образом: «Множество народа царствующего града Москвы внидоша во святую соборную и апостолскую церковь (Успенский собор. — Р.С.) с оружием и дреколием, во время святого и божественного пения… и внидоша во святый олтарь и меня, Иева патриарха, из олтаря взяша и во церкви и по площади таская, позориша многими позоры…» Под давлением обстоятельств Боярская дума должна была выразить покорность самозванцу и открыла перед ним ворота Кремля. Лжедмитрий I велел тайно умертвить Федора Годунова и его мать и лишь после этого отправился в Москву.

Судьба патриарха решилась, когда Лжедмитрий был в десяти милях от столицы. Самозванец поручил дело Иова той самой боярской комиссии, которая должна была произвести казнь Федора Годунова. Церемония низложения Иова как две капли воды походила на церемонию низложения митрополита Филиппа Колычева опричниками. Боярин П. Ф. Басманов препроводил Иова в Успенский собор и там проклял его перед всем народом, назвав Иудой и виновником «предательств» Бориса по отношению к прирожденному государю Дмитрию. Вслед за тем стражники содрали с патриарха святительское платье и «положили» на него «черное платье». Престарелый Иов долго плакал, прежде чем позволил снять с себя панагию. Местом заточения Иова был избран Успенский монастырь в Старице, где некогда он начал свою карьеру в качестве игумена опричной обители.

20 июня Лжедмитрий I вступил в Москву. На Красной площади его встретило все высшее московское духовенство. Архиереи отслужили молебен посреди площади и благословили самозванца иконой. По словам Массы, «царь» приложился к иконе будто бы не по православному обычаю, что вызвало среди русских явное замешательство. Приведенное свидетельство сомнительно. Будучи протестантом, Масса не слишком разбирался в тонкостях православной службы и не понял того, что произошло на его глазах. Архиепископ Арсений, лично участвовавший во встрече, удостоверил, что все совершилось без каких бы то ни было отступлений от православного обряда. Возмущение москвичей вызвали бесчинства поляков. Едва православные священнослужители запели псалмы, музыканты из польского отряда заиграли на трубах и ударили в литавры. Под аккомпанемент веселой польской музыки самозванец прошел с Красной площади в Успенский собор. Русские священники, писал иезуит А. Лавицкий, подвели «царя» к их главному собору, но «в это время происходила столь сильная игра на литаврах, что я, присутствуя здесь, едва не оглох». Музыканты старались произвести как можно больше шума, радуясь замешательству москвичей.

Москва была занята повстанцами. Караулы в воротах несли вольные казаки и ратные люди из мятежных гарнизонов Северской земли. Водворившись в Кремле, Отрепьев поспешил сменить церковное руководство. Связанный обязательством о введении в России католической веры и не доверяя русским иерархам, самозванец решил поставить во главе церкви грека Игнатия. Игнатий прибыл на Русь с Кипра и по милости Бориса стал архиепископом в Рязани. Когда после мятежа под Кромами П. Ляпунов с прочими рязанскими дворянами вернулись домой и «смутили» Рязань, Игнатий первым из церковных иерархов предал Годуновых и признал путивльского «вора». В награду за это Лжедмитрий сделал его патриархом.

На другой день после переезда во дворец самозванец велел собрать священный собор, чтобы объявить о переменах в церковном руководстве. Собравшись в Успенском соборе, сподвижники и ученики Иова постановили: «Пусть будет снова патриархом святейший патриарх господин Иов». Восстановление Иова в сане патриарха понадобилось собору для того, чтобы придать процедуре вид законности. Следуя воле Отрепьева, «отцы церкви» постановили далее отставить от патриаршества Иова, потому что он великий старец и слепец и не в силах пасти многочисленную паству, а на его место избрать Игнатия. Участник собора грек Арсений подчеркивал, что Игнатий был избран законно и единогласно. Никто из иерархов не осмелился протестовать против произвола нового царя.

И Лжедмитрий I, и последующие самозванцы пришли к власти на гребне народных движений. Но никто из них не стал народным вождем. Правление Отрепьева не принесло народу перемен к лучшему. Подати оставались такими же обременительными, как и прежде. Тихий Дон на время успокоился, но замутился далекий Терек. Обманутые в своих надеждах казаки и беглый люд объявили молодого казака Илейку Коровина царевичем Петром — сыном Федора Ивановича — и двинулись с ним на Москву добывать правду. В Поволжье под знамена Петра собралось несколько тысяч восставших. Лжедмитрий не жалел казны, чтобы привлечь на свою сторону знать и служилых людей. Он понимал, что сможет удержаться на троне только при поддержке дворян. По приказу самозванца дьяки раздали служилым людям все наличные деньги — до пятисот тысяч рублей. Истощив казну, власти стали изымать денежные средства у церкви.

Православные святители не забыли, как предавали анафеме злого расстригу и еретика. Увидев самозванца вблизи, они не избавились от старых подозрений. Лжедмитрий I не решился оставить подле себя никого из своих друзей-католиков. Зато его ближними советниками стали протестанты братья Бучинские. Иезуитам царь предоставил обширное помещение для богослужения, а кроме того, он время от времени тайно приглашал их к себе на совещания в Кремль. Окруженный всеми атрибутами призрачного могущества, царь горько жаловался им на свое одиночество.

До поры до времени церковники прощали самозванцу его подозрительные связи с католиками и протестантами. Но они окончательно прониклись недоверием к царю, когда тот решил поправить свои финансовые дела за счет церкви. У Иосифо-Волоколамского монастыря он взял 3 тысячи рублей, у Кирилло-Белозерского — 5 тысяч. С мелких монастырей, которых было великое множество, трудно было получить такие суммы. Зато из казны крупнейшего в стране Троице-Сергиева монастыря Лжедмитрий заимствовал сразу 30 тысяч рублей. Духовенство опасалось, что такого рода займы были лишь началом. В самом деле, в кругу польских советников-протестантов Отрепьев охотно обсуждал проекты частичной секуляризации доходов церкви и обращения их на нужды казны и дворянства. Подобного рода меры, без сомнения, нашли бы поддержку среди скудеющего дворянства, с жадностью взиравшего на несметные богатства монастырей.

Помолвка царя с Мариной Мнишек подлила масла в огонь. Фанатики честили царскую невесту как еретичку и язычницу. Казанский архиепископ Гермоген требовал вторичного крещения польской «девки». Но патриарх Игнатий не поддержал его. В угоду царю льстивый грек соглашался ограничиться церемонией миропомазания, которая должна была сойти за отречение от католичества. Лжедмитрию I удалось сломить сопротивление духовенства. 10 января 1606 года близкие ему иезуиты сообщили, что противники царского брака подверглись наказанию, но никто из них не предан казни. Лжедмитрий сам поведал об этом вернувшемуся из Польши Бучинскому в таких выражениях: «Кто из архиепископов начали было выговаривать мне, упрямиться, отказывать в благословении брака, и я поразослал, и ныне никаков человек не смеет слова молвить и во всем волю мою творят». Первым наказанию подвергся неугомонный Гермоген. Архиепископа отослали в его епархию в Казань и там заключили в монастырь. Церковная оппозиция приумолкла, но ненадолго.

Низвергнув Годуновых, Отрепьев сыграл свою роль. Теперь он стал ненужным для русского боярства. Духовенство поддерживало тайную боярскую агитацию против самозванца. Столкнувшись с оппозицией, Лжедмитрий сделал попытку опереться на польских магнатов, оказавших ему неоценимую помощь в самом начале авантюры. Он послал за оставленной в Польше невестой Мариной Мнишек, а нареченного тестя Юрия Мнишека попросил навербовать наемное войско — лучшую опору против заговорщиков — и привести его в Москву. Прибытие иноземцев окончательно осложнило обстановку в столице. Насилия «рыцарства» вызвали брожение. В народе открыто говорили, что царь — «поганый, некрещеный» иноземец, вступивший в брак с «языческой девкой».

17 мая 1606 года бояре Шуйские и Голицыны при поддержке двухсот вооруженных дворян произвели дворцовый переворот. Вспыхнувшее в столице восстание помешало наемному воинству выручить попавшего в беду самозванца. Лжедмитрий был убит заговорщиками. Трон перешел к боярскому царю Василию Шуйскому. На другой день после убийства Лжедмитрия I Боярская дума приняла решение низложить патриарха Игнатия Грека — ближайшего соратника и помощника Лжедмитрия. Как значится в разрядах, «за свое бесчинство» Игнатий был лишен сана 18 мая 1606 года. Вина патриарха раскрылась незадолго до переворота, когда двое православных владык из Польши прислали с львовским мещанином Корундой (или Коронкой) письмо к главе русской церкви с уведомлением, что царь является тайным католиком. Грамоты попали в руки бояр и были использованы для осуждения Игнатия. Грека с позором свели с патриаршего двора и заточили в Чудов монастырь.

После избрания на трон Василия Шуйского власти нарекли на патриаршество Филарета Романова (в миру Федор Романов). Противник Бориса Годунова Федор Никитич был пострижен в монахи в 1600 году и пробыл в заточении до воцарения Лжедмитрия I. До апреля 1606 года он жил не у дел в Троице-Сергиевом монастыре и лишь в самом конце правления самозванца получил от него сан митрополита Ростовского.

Согласившись на избрание Филарета патриархом, царь Василий использовал первый удобный предлог, чтобы удалить его из столицы. Новому пастырю церкви поручено было во главе большой комиссии ехать в Углич за мощами истинного Дмитрия. В двадцатых числах мая московские власти объявили польским послам на приеме в Кремле, что патриарх Филарет вскоре привезет в Москву тело младшего сына Грозного. Позже, по возвращении из России в 1608 году, польские послы напомнили московским дипломатам, как был низложен патриарх Игнатий Грек, а посажен Филарет, «яко о том бояре думные по оной смуте (после майского переворота. — Р.С.) в ответной палате нам, послам, сами сказывали, менуючи, что по мощи Дмитровы до Углеча послано патриарха Феодора Мититича, а говорил тые слова Михайло Татищев при всех боярах; потом в колько недель и того (Романова. — Р.С.) скинули».

Вскоре после отъезда Филарета в Углич на улицах Москвы появились «подметные письма» с сообщением о том, что царь Дмитрий спасся. В столице произошли волнения. Царь Василий едва не лишился короны. Власти использовали дознание о смуте, чтобы скомпрометировать Романовых и Мстиславского — главных претендентов на трон со времени смерти царя Федора Ивановича. Филарета обвинили в том, что он причастен к составлению «подметных писем», и свели с патриаршего двора.

Филарет пользовался популярностью в столице, и его отставка была встречена с неодобрением. Смута ширилась, и церкви нужен был авторитетный руководитель, который мог бы твердой рукой повести за собой разбредшуюся паству. В конце концов царь Василий остановил свой выбор на казанском митрополите Гермогене.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.