Глава X Год 1921-й: война продолжается

Глава X

Год 1921-й: война продолжается

История сохранила свидетельства очевидца вступления красных войск в Симферополь: «Войдя в город, солдаты набрасывались на жителей, раздевали их тут же, на улице, напяливали на себя отнятую одежду, швыряя свою изодранную солдатскую несчастному раздетому. Бывали случаи, что один и тот же гражданин по четыре раза подвергался подобному переодеванию, потому что следующий за первым солдат оказывался еще оборваннее и соблазнялся более целой одеждой своего предшественника и т. д. Кто только мог из жителей, попрятались по подвалам и укромным местам, боясь попадаться на глаза озверелым красноармейцам.

В каждый дом вошел постой красноармейцев. Они располагались всюду как дома, заставляя хозяев прислуживать им, убивая всю живность, как-то: свиней, птицу, которых несчастные хозяева месяцами выкармливали. Из имущества все, что приходилось им по вкусу, красноармейцы забирали себе.

Город в это время имел печальный вид. Всюду валялись трупы лошадей, полусъеденные собаками, кучи мусора… Окна в магазинах были перебиты, тротуары возле них были усеяны стеклом, грязь всюду, куда ни глянешь.

На следующий день, во вторник, начался грабеж винных магазинов и повальное пьянство красных. Вина, разлитого в бутылки, не хватило, стали откупоривать бочки и пить прямо их них. Будучи уже пьяными, солдаты не могли пользоваться насосом и поэтому просто разбивали бочки. Вино лилось всюду, заливало подвалы и выливалось на улицы. В одном подвале утонули двое красноармейцев, а по Феодосийской улице от дома виноторговца Христофорова тек довольно широкий ручей смеси красного и белого вина, и проходившие по улице красноармейцы черпали из него иногда даже шапками и пили вино вместе с грязью. Командиры сами выпускали вино из бочек, чтобы скорее прекратить пьянство и восстановить какой-нибудь порядок в армии. Пьянство продолжалось целую неделю, а вместе с ним и всевозможные, часто самые невероятные насилия над жителями».

Красноармейцы, размещавшиеся в уже заселенных квартирах, старались освободиться от жильцов. «Началось безжалостное изгнание стариков, женщин и детей из их квартир, часто даже ночью, когда уже грянули морозы. Изгоняемым позволялось брать с собой лишь по одной перемене белья и одежды. Ни мебели, ни посуды брать нельзя было»⁷¹⁸.

С прекращением пьянства началась организация власти. 14 ноября формируется новый Крымский революционный комитет – высший и чрезвычайный орган власти во главе с Бела Куном (его заместитель – Ю. П. Гавен, члены: С. М. Меметов, С. И. Идрисов, А. М. Лидэ (Лиде), С. Д. Вульфсон-Давыдов). Приказом № 1 Крымревкома от 16-го ноября «всем рабочим и служащим правительственных, общественных и частных учреждений и предприятий предписывается оставаться на своих местах и подчиняться всем распоряжениям революционной власти. Уклонение от выполнения сего распоряжения будет рассматриваться как саботаж и будет преследоваться по законам военно-революционного времени»⁷¹⁹.

Вскоре сеть ревкомов покрыла полуостров. Это были: уездные, районные (для заштатных городов), волостные и сельские.

В теснейшем контакте с Крымревкомом работал Крымский областной комитет РКП(б), секретарствовать в котором с 30 ноября была прислана из Москвы профессиональная революционерка Р. С. Самойлова (Залкинд, Землячка). В Областком вошли: Ю. П. Гавен, Д. И. Ульянов, О. А.-Г. Дерен-Айерлы (Ибрагим) и Л. П. Немченко.

Полномочия борьбы с контрреволюцией возлагались на особые отделы 4-й армии, Морского ведомства (Черного и Азовского морей), политотделы на местах, подразделения ВЧК. Причем все эти органы действовали параллельно, зачастую по собственному усмотрению. 19 января 1921 года на полуостров прибыл С. Ф. Реденс, полномочный представитель ВЧК на территории Крыма. 18 апреля принято решение ликвидировать особые отделы 4-й армии и Черного и Азовского морей, а также реорганизовать Симферопольскую городскую ЧК в Крымскую областную ЧК с особым отделом при ней и с непосредственным подчинением ВЧК.

В распоряжении ЧК (затем ГПУ) имелись собственные вооруженные силы, со временем развернутые в Крымскую отдельную бригаду ВЧК⁷²⁰. 17 июня 1921 года в Крыму сформированы части особого назначения (ЧОН), расформированные только летом 1924 года. Помимо этих структур, карательные функции выполняли части Красной армии, милиция, «рабочие отряды» и «отряды сельской самообороны». Действовала система революционных трибуналов. Крым был разделен на семь судебных округов с образованием в каждом из них уездных бюро юстиции, в административном подчинении которых находились: участковые народные суды, народные следователи, пункты бесплатной юридической помощи и места заключения.

Действия различных репрессивных органов по борьбе с антибольшевистскими выступлениями в 1921 году координировались Особым совещанием по борьбе с бандитизмом при Крымревкоме, в 1922-м – Чрезвычайной тройкой по борьбе с бандитизмом, позднее – СНК Крымской АССР⁷²¹.

Вся работа проходила под лозунгом: «…Заколотим наглухо гроб уже издыхающей, корчащейся в судорогах буржуазии»⁷²² (из воззвания Джанкойской организации РКП(б)).

Была организована Чрезвычайная комиссия по переселению рабочих в дома буржуазии. Имущие слои беспощадно обирались, при этом под видом изъятия излишков осуществлялся банальнейший грабеж. Проводилась повсеместная национализация предприятий промышленности, транспорта, банков, земли и ее недр, лесов, имений, театров, учреждений культуры и образования, памятников старины и искусства.

Началось восстановление хозяйства. 17 декабря Крымревком издал приказ об ускорении работ по постройке железнодорожной ветки Сюрень (ныне станция Сирень) – Бешуйские угольные копи, начатых еще при П. Н. Врангеле. При этом «всякий, самовольно оставивший постройку, будет считаться дезертиром и предаваться суду по законам военного времени». Узкоколейка до с. Коуш была проложена к 24 апреля 1921 года⁷²³. Вскоре по ней пошли составы с добытым углем.

Нехватка разменных денежных знаков вынудила возобновить печать банкнотов с использованием клише денежных знаков второго Крымского краевого правительства.

Началось решение аграрного вопроса. Провозглашалось незыблемое право на пользование землей всего трудового населения. Начался учет земли и численности сельского населения. 15 августа I Всекрымский съезд представителей уездных и районных земельных отделов принял примерные нормы обеспечения крестьян землей по различным регионам полуострова. 13 декабря Областком признал полезной практику создания в Крыму комитетов бедноты, активными сторонниками которых выступили татарские работники И. К. Фирдевс и С. М. Меметов. Противником «комбедизации» крымского села был Ю. П. Гавен. Несколько позднее он подчеркивал: «Наша общая политическая линия в отношении крестьянства на данном этапе развития революции несовместима с политикой применения административного принуждения в целях расслоения крестьянства»⁷²⁴.

8 января 1921 года Крымревком решил переименовать Ялту в Красноармейск, поскольку, во-первых, Ялта оказалась конечным пунктом наступления Красной армии в 1920 году на юг и, во-вторых, «с названием Ялта связывалось представление о городе-курорте, являвшемся прежде центром разврата и разгула кутящей буржуазии»⁷²⁵. Однако при обсуждении правомерности этого переименования 25 августа 1921 года в Областкоме 10 голосами «за» против 2-х и 3-мя за двойное название – Ялта-Красноармейск решено было вернуть городу его историческое имя⁷²⁶.

В городском саду Симферополя властями был снят с постамента памятник Екатерине II. Из цемента, гипса и арматуры срочно были сооружены символический пролетарий, разбивающий оковы земного шара, бюсты К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина.

Одновременно предпринимаются меры по сохранению материальных и культурных ценностей, находившихся в бывших имениях знати на Южном берегу Крыма. Для этого уже

18 ноября 1920 года создается специальный орган – Южсовхоз. Его культурно-просветительский отдел возглавил профессор Таврического университета, ботаник В. И. Палладин, академик Российской академии наук⁷²⁷.

14 февраля 1921 года Крымревком издает приказ об учете памятников и предметов старины. Приказом Крымревкома от

11 августа 1921 года национализированы и переданы в ведение Крымохриса (отдела по делам музеев и охраны памятников старины и искусств Крымнаробраза) «все художественные, исторические и бытовые памятники прошедших культур». Без разрешения Крымохриса учреждениям и частным лицам запрещалось раскапывать, использовать, переделывать и перестраивать памятники. Органы власти и милиции обязаны были «следить за исполнением настоящего приказа и привлекать нарушивших его к строжайшей ответственности, оказывая всевозможное содействие Крымохрису и его районным отделениям»⁷²⁸.

При этом следует иметь в виду, что вопросы учета художественных ценностей имели и чисто утилитарный характер. Часть их планировалось вывозить за границу. 21 марта 1921 года в Красноармейск отправлена телеграмма Крымревкома о необходимости в связи с заключением торгового договора с Англией срочной подготовки «сырья для экспорта». Под этим самым «сырьем» подразумевались предметы культурного наследия⁷²⁹.

Активное участие в сохранении культурного наследия принимает поэт М. А. Волошин, получивший охранное свидетельство на свою библиотеку в Коктебеле и «охранную грамоту» на дом, отведенный (за исключением трех комнат) «для устройства Коктебельской художественной колонии для членов Всерабиса (Всероссийского профессионального союза работников искусств. – Авт.)»⁷³⁰. Правда, при этом в духе времени он ратует за уничтожение безвкусных, с его точки зрения, дворцов богатых предпринимателей на набережной в Феодосии, предлагает запретить «костюмы буржуазного типа» – особенно мужские, пишет стихи, посвященные Сибирской 3-й дивизии, занявшей Феодосию, Ф. Энгельсу, участвует в проектировании памятника «Освобождение Крыма» на месте снесенного монумента Екатерины II в городском саду Симферополя⁷³¹, 18 марта 1921 года на концерте, посвященном 100-летию Парижской коммуны, в 1-м Советском театре в Симферополе читает свои переводы из В. Гюго⁷³².

Власти начинают работы по борьбе с неграмотностью.

Но исключительное место в их деятельности заняла борьба против иных политических сил. Не один раз рассматривался вопрос об очищении крымской парторганизации от бывших членов других партий. В результате чистки 1921 года из 4608 коммунистов исключено было 1533 человека⁷³³.

Что касается меньшевиков и эсеров, то их решено было попросту выслать из Крыма. Среди высланных оказался

В. А. Базаров. Под таким политическим прессом перерегистрация профсоюзов в 1921 году передала, естественно, бразды правления в них большевикам. Меньшевистский Крымпроф был распущен. Всекрымский съезд меньшевиков, проходивший в августе 1924 года, принял решение о самороспуске организации и коллективном вступлении в РКП(б). В апреле того же года самораспустилась и эсеровская организация.

В 1921 году было арестовано 49 членов Союза русского народа, из них 23 сразу же расстреляны, другие заключены, видимо, на время, в тюрьму⁷³⁴. Правда, черносотенцы были открытыми и непримиримыми врагами. Были изолированы и высланы из Крыма члены армянской партии Дашнакцутюн.

В январе 1921 года попытались легализоваться вчерашние союзники большевиков – левые эсеры. Областком, куда был направлен этот запрос (усмешка истории: одна партия просит легализации у другой), наложил вето. В декабре 1920 года Симферопольская инициативная группа анархо-синдикалистов, среди которых были активные участники революции и гражданской войны (например, знаменитый А. В. Мокроусов), обратилась в Крымревком со своей платформой с просьбой о разрешении деятельности группы. Им было отказано.

Еще 14 ноября 1920 года на заседании в Харькове с участием Л. Д. Троцкого и Л. П. Серебрякова была решена судьба махновцев. 17 ноября М. В. Фрунзе отдает приказ на передислокацию войск для перехода к действиям их по ликвидации. Отдельный конный корпус Н. Д. Каширина сосредотачивается в Евпатории, где дислоцировалась Крымская группа войск Союза революционных повстанцев Украины (махновцев) под командованием С. Н. Каретникова, участвовавшая вместе с красными в штурме Перекопа. Операцию против этой группы возглавил лично Фрунзе, 25 ноября прибывший в Симферополь. В этот же день сюда были вызваны Каретников и начальник полевого штаба махновцев П. Гавриленко, которые были арестованы и вскоре расстреляны. 26-го в приказе по армиям Южного фронта сообщалось о том, что Н. И. Махно и все его отряды объявляются врагами Советской республики и революции, подлежат разоружению, а оказывающие сопротивление – уничтожению. Крымская группа, оказавшаяся теперь под командованием А. С. Марченко, снялась с позиций у Евпатории утром

27 ноября, двинувшись на север, присоединяя к себе группы красноармейцев, и смогла с боями вырваться из Крыма. За три дня боев махновцы потеряли 4-й кавалерийский полк, его остатки (107 человек) вместе с командиром попали в плен. В плену также оказались небольшие махновские части в Симферополе и Джанкое, в том числе штаб Каретникова в количестве 40 человек⁷³⁵.

Преследовались сионисты. Некоторые из них были расстреляны. Правда, до поры до времени сохранялись организации вроде Гехолуц и Ахдус, действовавшие через различные товарищества, артели, сельскохозяйственные кооперативы, клубы и т. д. До 1922 года в Симферополе существовал клуб Маккаби. В сельхозкооперативах вела работу Сионистско-социалистическая партия. Определенное оживление сионистского движения в начале 1920-х годов связано с тем, что через

Крым продолжал проходить значительный поток эмигрантов в Палестину, а также с началом еврейской колонизации. Впоследствии сионистское движение на полуострове было разгромлено⁷³⁶.

Единственной партией, которой удалось на время добиться легализации в Крыму (4 февраля 1921 года), была Коммунистическая Поалей-Цион (Еврейская коммунистическая партия, выделившаяся из Поалей-Цион в 1920 году). Однако в 1922 году произошел очередной раскол: ряд руководителей ЕКП отказался от «палестинизма», то есть пункта программы об активном содействии эмиграции евреев в Палестину, и в декабре 1922 года ЕКП приняла решение о разрыве со Всемирным еврейским коммунистическим союзом Поалей-Цион и «безоговорочном вступлении в РКП(б)» со всем имуществом и архивными материалами.

Областком поставил своей целью достижение «полного контроля» над советами, профсоюзами, хозорганами и кооперативами. Устранение политических конкурентов максимально облегчило эту задачу.

Закручивались гайки и в сфере образования и культуры. С целью очистки от «неблагонадежных» преподавателей и студентов Таврического университета 23 декабря 1920 года областной комитет РКП(б) постановил предложить Крымревкому немедленно ликвидировать факультет общественных наук, филологический, а списки студентов и преподавателей передать КрымЧК, распустить весь университет, за исключением медицинского факультета, за которым установить наблюдение, и начать реорганизацию этого учебного заведения. Реализация данного решения не заставила себя долго ждать. Заодно ликвидировались Юридический институт в Севастополе и Боспорский университет в Керчи. В этих условиях 12 января 1921 года от должности ректора Таврического университета отказался академик В. И. Вернадский, вместо него был назначен профессор А. А. Байков. Таврический университет был преобразован в Крымский университет имени товарища М. В. Фрунзе. 25 января комиссия Крымского отдела народного образования приняла решение о «перемене пребывания в Крыму» большой группы профессоров и отправке их в Москву. 23 февраля В. И. Вернадский в составе этой группы под усиленной охраной ЧК отбыл из Симферополя в Москву⁷³⁷.

Не сумел задержаться в Крыму и писатель С. И. Гусев-Оренбургский. 18 декабря 1920 года вместе с женой Е. И. Хатаевой, камерной певицей, они прибыли на полуостров в надежде на литературные и концертные заработки и с целью укрепления здоровья. Сообщениям о кровавом терроре они не верили, но вскоре выяснилось, что это правда. Да и заработков в Крыму не оказалось. В январе 1921 года супруги покинули негостеприимный полуостров⁷³⁸.

Решением ГПУ от 23 августа 1922 года выслан за границу известный правовед, доктор международного права А. Л. Байков. В конце декабря 1922-го по требованию властей вместе с семьей из Севастополя отбыл в эмиграцию выдающийся мыслитель С. Н. Булгаков⁷³⁹.

Областком разворачивает работу среди национальных меньшинств, пытаясь вовлечь их в коммунистическое строительство.

Крымские татары, большинство которых составляла беднота, встретили новые власти надеждой на изменение своего положения к лучшему. 25 ноября 1920 года в Крымревком с докладной запиской обращаются семь членов ЦК Милли-фирки во главе с председателем ЦК С.-Дж. Хаттатовым. В записке содержится любопытная концепция о противостоянии европейскому империализму двух сил – Советской России и «порабощенного мусульманского мира». Отсюда следует вывод: Советская Россия «является первым верным и естественным союзником угнетенного мусульманства…» Правда, оговаривается далее, между этими двумя силами имеется расхождение – «не в принципах, а лишь во времени, месте и способах осуществления» «коммунально-коммунистического» идеала». Здесь просматривается прямой намек на то, что «быт, особенности, психология и традиции мусульман» несовместимы с идеей диктатуры пролетариата. Далее в записке обрисованы заслуги Милли-фирки: «… В результате 3-летней деятельности партии сегодня уже можем утверждать, что татарский народ приближается к окончательному освобождению от предрассудков, рабского подчинения влиянию фанатичных мулл, властолюбивых мурзаков-помещиков. (…) Милли-фирка освободила женщину-татарку от тысячелетнего семейного, общественного и религиозного рабства…» Созданы начальные училища в каждом уезде, женская учительская школа в Симферополе, татарское среднее художественное училище и учительская семинария в Бахчисарае, реформирована Бахчисарайская высшая духовная семинария. «Если будет признано, – заключает записка, – что Милли-фирка вела в Крыму общественную борьбу и сыграла революционную роль, то Милли-фирка добивается: 1) легализации Милли-фирка, 2) передачи татарских религиозных, просветительских дел и вакуфов в ведение «Милли-фирка», 3) разрешения издания газеты «Миллет», литературных и научных журналов и книг». И все это – в тесном сотрудничестве с Советской властью⁷⁴⁰.

Крымревком, видимо, передал записку в Областком, где она и была рассмотрена 30 ноября 1920 года. Резолюция: «1) о Милли-фирке. 1. Резолюцию (принять. – Авт.), отвергавшую соглашение с группой в целом как вредным и ненужным пережитком. 2. Начать кампанию против «Милли-фирке» (так в тексте. – Авт.) устной и письменной агитацией. 3. Издать брошюру, направленную против «Милли-фирке». Поручить написать ее тов. Фирдевсу»⁷⁴¹. Это означало запрещение партии.

Следует отметить, что крымские татары не слишком охотно пополняли ряды коммунистической партии. Посетивший с 13 февраля по 29 марта 1921 года Крым в качестве представителя Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР казанский татарин М. С. Султан-Галиев в своем докладе наркомнац И. В. Сталину (копия – в ЦК РКП(б)) отмечал: «Слабо поставлена работа и среди национальных меньшинств, особенно среди татар. (…) В частности, одной из главных причин слабости партийной работы среди татар является, как на это указывают и сами татарские работники, отсутствие у Областкома какой бы то ни было позиции в определении социальной базы, опираясь на которую, татарские работники могли бы вести работу».

Некоторые меры, проводившиеся в Крыму, не могли не возмущать крымско-татарское население. Так, по словам М. С. Султан-Галиева, греки – сотрудники особых отделов – на Южном побережье Крыма используют свое положение «в целях сведения личных счетов «национальной вражды» с татарами и турками и, путем ложных доносов на них и симуляцией их контрреволюционности, добиваются посылки на них карательных отрядов и экспедиций». Не согласен Султан-Галиев и с преследованием бывших «курултаевцев», особенно тех, «кто при Врангеле активно боролся с ним и поддерживал красно-зеленых». Репрессивная в отношении крымских татар политика, считает он, терроризирует местных жителей и способствует тому, что «татарское население, опасаясь арестов и облав, ночует вне дома – у соседей или в соседних деревнях. Многие уходят в горы и присоединяются там к зеленым. В некоторых селениях до половины населения уже ушло в горы». Впоследствии такая политика была изменена.

Отметил Султан-Галиев и неудачи в деле национального образования и культуры в Крыму, поскольку «90 % помещений Наробраза занято под военные учреждения, казармы и лазареты», татарская учительская семинария закрыта, «так как помещение ее занято под какую-то воинскую команду», татарская драматическая студия «помещается в одной грязной комнате, которая одновременно служит и общежитием для курсантов». Имеют место и ошибочные действия русских работников в сфере образования по отношению к коллегам – крымским татарам.

Плачевная ситуация сложилась и в деле здравоохранения среди крымских татар. «В татарских селениях Крыма нет ни одной больницы, ни одной лечебницы, ни одной лаборатории», а новая власть «не принимает, да и не может принять при теперешнем своем состоянии, необходимых радикальных мер» к изменению данной ситуации⁷⁴².

В обзоре «О происхождении и развитии национально-освободительного движения татар в Крыму», подготовленном крымским ГПУ, видимо, в конце 1922—начале 1923 года и подписанным его председателем С. Ф. Реденсом и другими, отмечалось: «Для отношения крымских татар к коммунизму характерно, что из их среды почти никто не пошел в партию.

Татарские партийные работники в Крыму почти все казанские татары. Немногочисленных крымских татар коммунистов татарское население категорически не признает своими представителями. Татары активно пошли работать в национальные отряды Наробраза, Собес, поддерживая всячески культурные начинания, воздерживаясь от политической поддержки Совввласти…», но «под сильным татарским влиянием делались татарам всяческие авансы». Бывших членов Милли-фирки, обладавших необходимыми знаниями, пришлось вовлекать в представительные органы, но они «занимаются резкой критикой мероприятий власти»⁷⁴³.

В этот период возникает проблема статуса Крыма. Активно дебатируются вопросы: в составе какой республики (РСФСР или Украины) находиться, иметь ли собственную автономию и если иметь, то какого уровня, считать ли, помимо русского, государственным языком на полуострове крымско-татарский язык? Активисты крымско-татарского движения (Б. В. Чобан-Заде, А. С.-А. Озенбашлы, Х. С. Чапчакчи, С.-Дж. Хаттатов и др.) отстаивают концепцию национальной «полной автономии» с правом самостоятельного сношения с заграницей и ведения внешней торговли. На «полную автономию» претендовали и немцы-колонисты⁷⁴⁴. Возникает идея превращения полуострова во Всероссийскую здравницу. 21 декабря 1920 года В. И. Ленин подписывает декрет Совета Народных Комиссаров РСФСР «Об использовании Крыма для лечения трудящихся». На следующий день Д. И. Ульянов, с 1921 года особоуполномоченный наркомздрава РСФСР и начальник Центрального управления курортами Крыма, на заседании Крымревкома делает доклад об организации в Крыму Всероссийской здравницы, на основании которого в качестве основы дальнейшей работы по реализации этой идеи утверждается приказ об объявлении Сакско-Евпаторийского, Севастопольского, Ялтинского и Феодосийского уездов курортными местностями, имеющими государственное значение⁷⁴⁵.

М. Х. Султан-Галиев имеет свое мнение на этот счет: «Еще до поездки в Крым я находил, что объявление Крыма КРАСНОЙ ЗДРАВНИЦЕЙ до ее (так в тексте. – Авт.) политического самоопределения было ошибочным». Он предлагает осуществить «декларирование Крыма автономной Советской Социалистической Республикой с Конституцией, соответствующей Конституции Дагестана и Горской Республики»⁷⁴⁶, то есть фактически территориальной автономией с учетом особенностей полиэтничного региона (в 1921 году в Крыму проживало 719 531 человек, из них: 298 666 (42,2 % от всего населения) русских, 196 715 (26 %) татар, 72 352 (9,5 %) украинца, 49 406 (6,9 %) евреев, 42 350 (5,9 %) немцев, 23 868 (3,4 %) греков, 12 017 (1,7 %) армян, 10 572(1,5 %) болгарина, 5734 (0,9 %) поляка и других⁷⁴⁷).

Областное совещание татар-коммунистов (в том числе казанских) 13 мая 1921 года принимает резолюцию, в которой констатируется: «Совещание считает вполне революционноцелесообразным государственной формой для Крыма – провозглашение его интернациональной республикой, входящей в Российскую Федерацию, взяв за основу конституцию одной из существующих республик»⁷⁴⁸.

Забегая вперед, отметим, что последнее слово осталось за Центром. 18 октября 1921 года В. И. Ленин, М. И. Калинин и А. С. Енукидзе подписывают постановление ВЦИК и СНК об образовании автономной Крымской Социалистической Советской Республики. 10 ноября I Всекрымский Учредительный съезд советов принимает Конституцию автономной Крымской ССР, являющейся территориальным многонациональным образованием в составе РСФСР. Создание республики в Крыму обусловливалось как внутренними условиями, так и международными. Приграничная территория в качестве автономии должна была играть роль своеобразного «буфера» между Советской Россией и сопредельными государствами, служить «витриной» достижений политики Советского государства, особенно национальной, а также являться плацдармом для продвижения мировой революции на Восток⁷⁴⁹.

Первым председателем КрымЦИК избран Ю. П. Гавен, председателем Совета народных комиссаров – казанский татарин С. Г. Саид-Галиев. Из 50 членов КрымЦИКа 18 были татарами (в том числе Б. В. Чобан-Заде; С.-Дж. Хаттатов избран кандидатом в члены КрымЦИК), в первом составе СНК из 15 членов – 4 татар (коммунисты: У. Ибраимов, нарком земледелия; В. Ибраимов[10], нарком рабоче-крестьянской инспекции; К. Хамзин (казанский татарин), нарком просвещения; а также Х. С. Чапчакчи, нарком здравоохранения; все – члены КрымЦИК)⁷⁵⁰.

Самым страшным преступлением коммунистической власти стало возобновление террора, от которого полуостров и так уже пережил немало. Заводной ключ к его механизму находился в Москве. Отсюда были присланы заправилы – Бела Кун и Землячка, а также один из руководителей государства – Ю. Л. Пятаков, направленный для общего руководства акцией.

Расправы начались буквально сразу после занятия Красной армией крымских городов. Производились они по приказам военных. Так, в Феодосии в ночь с 16 на 17 ноября на железнодорожном вокзале было расстреляно до 100 раненых офицеров и солдат Виленского полка⁷⁵¹.

17 ноября 1920 года Крымревком издает приказ № 4 о необходимости в 3-дневный срок явиться на регистрацию иностранноподданным, лицам, прибывшим на полуостров после падения власти коммунистов в 1919 году, офицерам, чиновникам военного времени, солдатам, работникам в учреждениях белых. Не явившиеся будут рассматриваться как контр-революционеры и предаваться суду Ревтрибунала по всем законам военного времени⁷⁵². Итак, категории будущих жертв были определены.

Думается, ЦК РКП(б) не случайно остановился на фигуре Бела Куна. Венгерский революционер, переживший поражение революции в своей стране, он считал, что вправе ненавидеть буржуазию и ее «ставленников» лютой ненавистью. Не случайной была и фигура Землячки. Верный солдат партии (один из партийный псевдонимов – Демон), она готова была выполнить любой ее приказ. М. С. Султан-Галиев дал такой отзыв о ней: «…тов. САМОЙЛОВА (Землячка) – крайне нервная и больная женщина, отрицавшая в своей работе какую бы то ни было систему убеждения и оставившая по себе почти у всех работников память «Аракчеевских времен». Не нужное ни к чему нервничание, слишком повышенный тон в разговоре со всеми почти товарищами, чрезвычайная требовательность там, где нельзя было ей предъявлять ее, незаслуженные репрессии ко всем тем, кто имел хотя бы небольшую смелость «сметь свое суждение иметь» или просто «не понравиться» ей своей внешностью, – составляли отличительную черту ее «работы». Высылка партийных работников из Крыма обратно на Север… приняла эпидемический характер. «Высылались» все без разбора, кто бы то ни был, и не единицами, а целыми пачками – десятками и сотнями. Такая терроризация организации дала самые отрицательные результаты. В бытность тов. САМОЙЛОВОЙ в Крыму буквально все работники дрожали перед ней, не смея ослушаться ее хотя бы самых глупых или ошибочных распоряжений»⁷⁵³.

Если таковые были отношения Землячки со своими партийными товарищами, то можно представить ее ненависть к «классовым врагам», в число которых мог попасть, да и зачастую попадал, любой человек, имеющий несчастье родиться и воспитываться в «неправильной» социальной среде либо сомневающийся в правильности линии партии, причем в понимании самой тов. Самойловой.

Бела Куна и Землячку принято видеть главными вдохновителями и организаторов террора в Крыму. Это не совсем так. То, что они непосредственно причастны к нему, – это факт. Но начались карательные акции, несомненно, по приказу из Москвы. Непосредственными исполнителями их были разного рода особисты, чекисты и военные, командовать которыми ни Бела Кун, ни Землячка не могли. А вот М. В. Фрунзе командные полномочия имел и, разумеется, ими пользовался, поощряя особенно отличившихся. На наградном списке заместителя начальника особого отдела Южного фронта Е. Г. Евдокимова, одного из главных палачей, имеется его резолюция: «Считаю деятельность т. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности (выделено нами. – Авт.) проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно».

С местными работниками сложнее. Позиция «либерала» Ю. П. Гавена хорошо известна. Не думаем также, что активными проводниками политики террора стали крымско-татарские совработники С. М. Меметов и С. И. Идрисов. Явно не тянул на такого и Д. И. Ульянов.

25 декабря 1920 года Крымревком издает приказ № 167, согласно которому всем отделам управления уездных и городских ревкомов в 10-дневный срок со дня опубликования данного приказа необходимо произвести регистрацию всех бывших офицеров, военных чиновников, полицейских, жандармов, сановников, занимавших при царской и врангелевской власти ответственные посты, духовенства, собственников фабрик, заводов, усадеб, садов, домовладельцев, владельцев магазинов, винных погребов, складов, фруктовых лавок, булочных, ресторанов, кафе, гостиниц, директоров фабрик, заводов, театров, и прочих предприятий, стоимость которых по мирному времени превышала 25 тысяч рублей, всех граждан, приехавших в Крым в периоды от 1 февраля 1918 года до второго прихода Советской власти и от 1 июня 1919 года до вступления Красной армии ныне, в качестве эвакуировавшихся при Деникине и Врангеле, проживающих в данное время в Крыму. «Все вышеуказанные лица обязаны явиться на регистрацию в отделы управления. Не явившиеся на таковую будут рассматриваться как контрреволюционеры и предаваться суду Революционного трибунала», – грозно предупреждалось в приказе. Исключение делалось только для лиц, находившихся на службе в Красной армии не менее 3-х месяцев, и членов РКП(б). К претворению в жизнь данного приказа привлекались квартальные комитеты, домовые комитеты, милиция и соответствующие советские учреждения.

Приказом Крымревкома от 3 января 1921 года № 192 всем жителям Симферополя и окрестностей предписывалось сдать оружие в КрымЧК, не исполнившим сие грозил расстрел. Домовым комитетам и лицам, хранящим домовые книги, категорически воспрещалось таковые уничтожать, портить вырывать из них листы. Все домовые комитеты, заведующие гостиницами, номерами, коменданты зданий под личную ответственность обязывались ежедневно сообщать в КрымЧК о лицах, прибывающих на квартиры и комнаты и выбывающих из них. Кроме того, КрымЧК обращалась «ко всем честным гражданам с призывом исполнить свой гражданский долг и помочь ей в деле очистки Крыма от остатков контрреволюционных банд и отдельных белогвардейцев» и просила «всякие сведения о скрывающихся белогвардейцах, контрреволюционерах и примазывающихся к Советской власти, пролезших в советские учреждения» направлять в КрымЧК, «не стесняясь формой изложения», но с подписью и с указанием адресов заявителей, фамилии которых обещалось сохранить в тайне⁷⁵⁴. Таким образом, всячески приветствовалось и поощрялось доносительство.

Были забыты все обещания амнистии. Никого не интересовало и то, что оставшиеся в Крыму врангелевские офицеры были в большинстве не профессионалами (кадровые уплыли), а мобилизованными, вчерашними служащими, студентами, «людьми свободных профессий». Работали они в тылу, как, допустим, больной туберкулезом сын писателя И. С. Шмелева – подпоручик артиллерии С. И. Шмелев, и пороху, как говорится, не нюхали, тем паче, ни в каких расправах не участвовали. С. И. Гусев-Оренбургский попытался было хлопотать за Сергея Шмелева, но безуспешно. С. Я. Бабахан, узнав, что тот был офицером, прямо сказал: «Значит, незачем хлопотать о нем, был приказ расстрелять всех офицеров…»⁷⁵⁵.

Военные являлись на регистрацию, которая продолжалась в Симферополе несколько дней. «Всех записывали, опрашивая о времени службы, о части, в которой служили и т. п., – свидетельствует очевидец событий, – и группами отправляли в казармы, где содержали под стражей в продолжение недели. Обходились с арестованными очень деликатно, беспрепятственно пускали к ним на свидание родственниц, женщин и детей. Мужчин не пускали, оправдываясь тем, что под видом родственников могут уйти из казармы и арестованные. Позволялось без ограничения приносить одежду, провизию, книги. Все ждали решения о высылке, строили предположения, куда кого пошлют, и уже привыкли к своему положению; многие надеялись, что большевики смилуются и не ушлют их далеко. Ничто, казалось, не предвещало ничего страшного. Город понемногу стал принимать прежний вид, и граждане, мало-помалу, приспособились к новой обстановке, к уплотнениям, к новому правительству, стали мирно заниматься своими обыденными делишками.

Но дней через шесть после ареста совершенно неожиданно перевели группу человек в двести офицеров из казарм в городскую тюрьму. Свидания с этой группой были прекращены.

Прошло три дня… И вот, среди бела дня, когда даже родственников было мало около тюрьмы, открылись тюремные ворота, выехал конный отряд красноармейцев, за ним пешком в полном составе вышла вся переведенная в тюрьму группа офицеров, плотно окруженная двойным кольцом пеших и конных красноармейцев. Их повели по Алуштинскому шоссе и вели пять верст в сад Крымтаева, где жили только двое татар-сторожей, которые и явились единственными нейтральными очевидцами расстрела этих несчастных. Эти татары рассказали, что приведенных сначала отвели в дом, где всю ночь допрашивали. Оттуда раздавались стоны и крики от пыток, которым их подвергали. На рассвете всех офицеров вывели из дома в сад, где разделили на пять групп. Первую группу заставили вырыть себе братскую могилу, и когда она была вырыта, их поставили перед ней и залпом расстреляли. Большинство расстрелянных попадало прямо в могилу.

Вторую группу заставили стащить туда остальных расстрелянных товарищей и закопать могилу.

После этого заставили их вырыть новую могилу для себя. Затем расстреляли новым залпом вторую группу, заставив третью делать то же, что и вторую и т. д. На другой день из казармы была уведена новая партия офицеров, и с ней повторилось то же самое. Таким образом, через короткое время исчезли все арестованные офицеры из казармы. В общем их было свыше тысячи. Расстреливали не только в саду Крымтаева, но и в других местах, например, за вокзалом».

Родственники и друзья вначале шли вместе с колоннами, гонимыми на расстрел, но возле имения «Салгирка» конвойные запрещали им следовать далее. Из двух татар-сторожей, ставших свидетелями казней, один сошел с ума⁷⁵⁶.

Массовые экзекуции проходили по всему Крыму. Истребляли в тюрьмах, чаще – вывозили сотнями за черту города (в Феодосии это мыс Св. Ильи, «Чумка» близ Карантина, места у Лысой горы; в Судаке – гора Алчак; в Ялте – усадьба казненного нотариуса А. Ф. Фролова-Багреева – «Багреевка», в Севастополе – Максимова дача) и там расстреливали или топили в море.

«Но что особенно обращает на себя в этих расстрелах, – пишет М. Х. Султан-Галиев, – так это то, что расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооруженными отрядами. Указывают, что при такой «системе» расстрелов некоторым из осужденных удавалось бежать в горы. Ясно, что появление их в голом виде почти в сумасшедшем состоянии в деревнях производило самое отрицательное впечатление на крестьян. Они их прятали у себя, кормили и направляли дальше в горы. Насколько это соответствует действительности, трудно сказать, но так утверждают почти все Центральные и местные работники»⁷⁵⁷.

Не следует думать, что жертвами стали только деникинские, врангелевские военные и чиновники. Достаточно было «не рабоче-крестьянского» происхождения, прежней службы в царской армии, в любых небольшевистских вооруженных силах. Упомянутый Евдокимов удостоился ордена Красного Знамени и был награжден им в соответствии с рекомендацией Фрунзе, без публичного об этом объявления за то, что «во время разгрома армии ген. Врангеля в Крыму… с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв (! – Авт.) до 30 губернаторов,

50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд»⁷⁵⁸.

Среди лишенных жизни во время террора в Крыму встречаются адвокаты, артисты театра, банкиры, беженцы, дворяне, инженеры, интенданты, казаки, крестьяне, купцы, лесники, матросы, писари, помещики, прислуга, предприниматели, рабочие, бывшие сановники, солдаты, священнослужители, служащие, студенты, торговцы, учителя, чиновники военные и гражданские, юристы, бывшие полицейские, пограничники, стражники, судебные следователи, тюремные надзиратели, представители самых разных национальностей.

Юрист Л. М. Абраменко, опубликовавший выявленные (далеко не полные) списки репрессированных и расстрелянных, приводит данные о терроре в отношении членов семьи и «пособников» контрреволюционеров; лиц, сочувствующих белому движению; бойцов и командиров Красной армии, мобилизованных и служивших когда-то в Белой армии, но задолго до Перекопско-Чонгарской операции перешедших на сторону красных; расстрелах махновцев, которых зачастую уничтожали без всякого документирования; медицинских работников, сестер милосердия и служащих обществ Красного Креста; раненых бойцов Русской армии, находившихся на излечении в госпиталях, включая инвалидов, пленных (с 24 ноября 1920 года только в Симферопольском регионе расстреляно более 1700 пленных); рабочих и служащих на строительстве железнодорожной ветки Сюрень – Бешуйские угольные копи; о заключенных в концентрационные лагеря и расстрелянных женщинах за содействие в укрывательстве офицеров; о репрессированных возвращенцах, ранее служивших в белых войсках, но решивших в 1921 году вернуться в Крым из-за границы.

В числе погибших – министры второго Крымского Краевого правительства А. А. Стевен, за которого пытался безрезультатно ходатайствовать ректор Таврического университета В. И. Вернадский, и А. П. Барт; редактор «Таврических Губернских Ведомостей» Н. П. Чоглаков; соредактор либеральных «Южных Ведомостей», подвергающийся репрессиям при белах, А. П. Лурье; общественный деятель караим А. Я. Хаджи; бывший командир 1-го Крымского мусульманского полка «Уриет» («Свобода») Дж. Аблаев; полупарализованная княгиня Н. А. Барятинская, статс-дама двора Императора Александра III, 1847 года рождения, вместе беременной дочерью и зятем И. С. Мальцовым, внесшим немалый вклад в создание Симеизского курорта⁷⁵⁹; поэт, художник и искусствовед В. С. Бабаджан; протоиерей Андрей Косовский, настоятель Екатерининской церкви в Феодосии (несмотря на 275 подписей прихожан и 112 ходатаев-крестьян⁷⁶⁰) и многие, многие другие.

Менее, чем о самом терроре, известно о проявлениях недовольства и противодействия, которые вызвала эта чудовищная акция. Открытое возмущение происходящим могло стоить жизни. Так, 5 января 1921 года в Евпатории «за публичное осуждение репрессий» был расстрелян священник В. И. Сластовников, 1849 года рождения. Преданными казни могли быть и ходатаи за арестованных. Это, в частности, случилось с членами церковного совета В. Х. и С. К. Канаки, вступившимися за арестованного в Бахчисарайской округе священника И. Л. Спано. Несмотря на значительное число подписей в их защиту, собранных на деревенских сходах, все трое были расстреляны⁷⁶¹.

Самойлова подписывает документ: «Путем регистрации, облав и т. п. (под «и т. п.» скрываются, прежде всего, доносы. – Авт.) было произведено изъятие служивших в войсках Врангеля офицеров и солдат. Большое количество врангелевцев и буржуазии было расстреляно (напр., в Севастополе из задержанных при обыске 6000 человек отпущено 700, расстреляно 2000 человек), остальные находятся в концентрационных лагерях (семьи расстрелянных высылались из Крыма. – Авт.). Действия Особых отделов вызвали массу ходатайств со стороны местных коммунистов – благодаря связи их с мелкой буржуазией – за тех или иных арестованных. Областкомом было указано на недопустимость массовых ходатайств и предложено партийным бюро ни в коем случае не давать своей санкции подобным ходатайствам, а, наоборот, оказать действительную помощь Особым отделам в их работе по окончательному искоренению контрреволюции»⁷⁶² (начало декабря 1920 года).

О недовольстве и растерянности населения свидетельствует, в частности, протокол № 1 заседания бюро Севастопольской парторганизации (декабрь): «Об отношении организации РКП к создавшемуся положению в городе в связи с арестами и обысками. Повести агитацию среди рабочих масс о необходимости искоренения контрреволюционеров»⁷⁶³. Итак, участие в бойне в той или иной форме стало (отличие от 1918 года) прямой партийной директивой.

Кун и Самойлова настаивали на том, чтобы убрать из Крыма «мягкотелых»: довольно популярного Гавена, «ввиду недостаточной твердости и устойчивости»⁷⁶⁴, С. Я. Бабахана, И. К. Фирдевса, П. И. Новицкого, друга Гавена Л. П. Немченко и других (реляции в ЦК РКП(б). Вызывало неудовольствие и поведение Д. И. Ульянова, злоупотреблявшего спиртным. В конце концов, 7 мая 1921 года президиум Крымского обкома РКП(б) обсуждал вопрос «о случае появления тов. Ульянова в нетрезвом виде», на следующий день пленум обкома обратился к ЦК с просьбой об его отзыве из Крыма⁷⁶⁵. Ходатайство было удовлетворено.

В руководстве Крыма назревает конфликт, закончившийся отозванием в начале 1921 года «варягов» – Куна и Самойловой.

После отзыва Землячки из Крыма на время ее заменил член Реввоенсовета 4-й армии А. М. Лидэ, замещавший также должность председателя Крымревкома. М. Х. Султан-Галиев в упомянутом докладе отметил: «Тов. Лиде – больной психически, сильно утомившийся и нуждающийся в отдыхе работник. У него парализованы оба плеча и одна нога, и он с большим трудом двигается. Исследовавшие его недавно врачи утверждают, что переутомление его организма достигло крайних пределов, и что если он не будет лечиться, то через несколько месяцев может сойти с ума. Ясно, что требовать от такого работника умелого руководства партийной работой было нельзя. Он пошел по пути т. Самойловой, правда, временами с некоторыми ослаблениями, но это «ослабление» носило непостоянный характер и лишь раздражало организацию (областную партийную. – Авт.), вызывая в ней внутренние трения»⁷⁶⁶.

С 21 февраля Крымревком возглавил присланный в Крым М. Х. Поляков. По решению оргбюро ЦК РКП(б) от 3 марта на полуостров был направлен И. А. Акулов, ставший секретарем областного комитета РКП(б) и членом Крымревкома, также настаивавший перед ЦК РПК(б) об отзыве из Крыма Ю. П. Гавена, С. Я. Бабахана, И. К. Фирдевса, С. М. Меметова и других. М. Х. Султан-Галиев считал, что он вместе с некоторыми руководителями проявлял «вредную для классового расслоения татар политику «крайней левизны» в национальном вопросе».

Также, по мнению Султан-Галиева, «слишком широкое применение в Крыму красного террора» являлось «первой и очень крупной ошибкой», породившей ненормальность становления советской работы. «Самое скверное, что было в этом терроре, – продолжает он, – так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, оставшихся от Врангеля с искренним и твердым желанием честно служить советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т. д. (…) Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании Крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед Советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба»⁷⁶⁷.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.