Глава 12

Глава 12

Июль 2004 г.

Сама краща акустика і електронні підсилювачі кращих західних фірм. Магазин «Звук»[25].

— Блок Юлии Тимоченко и блок Юрия Ищенко «Наша Украина» объявляют о создании коалиции «Сила народа» для поддержки кандидатуры Ищенко на выборах президента Украины в октябре 2004 года, — сообщает «5-й канал».

Юрия Андреевича Ищенко никогда никто в жизни не считал лидером. В Сумской области украинский язык, который преподавал в школе его отец, никому не был нужен. Старые селяне если и говорили, то на суржике, а молодежь предпочитала русский. Никто не понимал, зачем учить фактически иностранный галицийско-польский украинский, на котором в этих местах никто не говорил, да и говорить не собирался. Ребята получали по этому предмету тройки и двойки, откровенно издевались над учителем, плохо вели себя на его уроках, прогуливали, хамили. Юрику было жалко отца. И потому он был единственным в школе, кто учил украинский. Отец отвечал ему взаимностью и откровенностью.

Еще в детстве Юрия поражало, что отец никогда не ходит на День Победы, не проклинает немцев, как должен был бы делать человек, который провел у немцев несколько лет в плену, да еще не где-нибудь, а в Освенциме. А однажды, когда сын неуклюже поздравил отца с праздником, тот взял его за локоток, увел во двор на лавочку и доверил тайну.

— Нынешняя коммунистическая власть — неправильная, — сказал отец. — Посмотри, каких людей она выталкивает наверх. Каждый вихрастый сынок конюха — теперь барин, а мы, интеллигентные люди, никому не нужны. Все это быдло, все эти рабочие и крестьяне. Куда они приведут страну, что построят? Это тупик. В цивилизованном мире всем правит элита, самые богатые и образованные люди. Ты, сынок, элита, а не быдло, помни всегда об этом.

С тех пор сынок иначе стал смотреть на школьных друзей. На всех этих детей доярок, хлеборобов и механизаторов. На то, как они курили уже в десять лет, как ржали на уроках, как тискались на сеновалах, будучи подростками. Между ними и Юрой встала огромная стена отчуждения.

Сейчас, спустя много лет, Ищенко видел в Янушевиче не просто своего политического противника, он узнавал в нем то, что ненавидел с детства. Все эти «янушевичи», это дворовая шпана в широких драповых штанах, в кепках на затылке и цыгаркой в зубах, вся эта шваль, которая хихикала на уроках отца и подкладывала ему кнопки на стул, вся эта тупорылая, помешанная на танцах, девках и вине гопота…

Они не били его, нет. Боялись, что учительский сынок нажалуется отцу, директору школы и придет участковый… Они просто пакостили ему: харкали в тетради, бросали комья соли в суп в школьной столовой, прятали шапку и портфель, периодически объявляли бойкоты…

«Советская власть» для него постепенно стала синонимом «власти быдла», что с самого начала и пытался объяснить отец. А когда угрюмый Юра стал постарше и отец понял, что парень не проболтается, сыну была доверена главная тайна. Папа, оказывается, не просто был военнопленным, а служил в лагерной администрации. Имел возможность пить каждый день кофе и близко общаться с немецким начальством, людьми очень образованными и культурными.

«Немцы, — объяснял отец, — хотели принести на территорию России цивилизацию, освободить народ от власти тирана — Сталина, которого поддерживало быдло. А все разговоры по телевизору про фашистские убийства, лагеря… Конечно, Гитлер вынужден был уничтожать жидов и коммунистов, иначе нельзя. Жаль, победили Советы, а не Гитлер и Бандера…»

Но юность не хочет быть на стороне проигравших неудачников, все время перебирающих свое прошлое, мечтающих о внезапном крушении империи, запускающей первого человека в космос, осваивающей просторы Сибири, делающей революции в Африке и Латинской Америке…

«Главное, быть элитой внутри, — решил Ищенко. — Главное, самому не превратиться в быдло, не быть как они».

Он покупал дорогую одежду, даже если приходилось отказывать себе в еде, душился французскими одеколонами и даже слушал классическую музыку… И в СССР есть своя элита, надо пробиваться наверх и управлять стадом рабочих и крестьян. Поэтому молодой Ищенко вступил в партию (чем сильно обидел отца) и начал усиленно учиться в институте на экономиста.

Дорогие привычки дорого стоят. Но когда работаешь бухгалтером и экономистом, все равно что-то к рукам прилипает. Уже в тридцать лет Ищенко имел и квартиру, и машину. Советская власть ему даже начала нравиться. Но тут неожиданно с самого верха из Москвы послышались такие речи, которые он последний раз слышал от отца в далеком детстве и по страшному секрету. Центральные советские журналы писали гадости о Сталине (вспомнили же через столько лет!), хвалили царскую Россию, а еще больше — Запад и «цивилизацию».

Душой Ищенко поддерживал эти начинания, но с места заштатного экономиста не дергался. А вот женился удачно. Светлана Колесникова, тоже экономист, оказалась крестницей банковского бонзы Вадима Гетмана, экономиста-реформатора, друга московского Гайдара и питерского Чубайса.

Ищенко получил престижную должность в Киеве, у него родился сын, которого назвали в честь отца — Андреем, а Гетман двинул своего кума дальше. Команда Гетмана создала банк «Украина» на основе «Сельхозбанка». В содружестве с Центробанком новый банк успешно пылесосил и вклады населения, и государственные деньги, и западные кредиты. Но бывает так: украдешь миллион у миллионера, так он и не заметит, а украдешь мятую трешку у бомжа, он тебя прирежет. Так получилось и с Гетманом: врагов больших он не имел, так как всех покупал, а видимо, кинул кого-то, кого даже и не заметил, и тот за паршивую десятку его заказал.

Благодетеля Ищенко убили прямо в подъезде. Но перспективный экономист Ищенко уже был выведен на орбиту. Команда Гетмана поддержала Ищенко при назначении на пост в Центробанк. Нельзя было банк «Украина» оставлять без связей в Центробанке. Так и работали на пару, пока Кушма эту лавочку не прикрыл. А его, Ищенко, чья подпись красовалась на всех украинских банкнотах, заметили. Заметили не кто-нибудь, а американцы… Впрочем, он сам сделал все для этого.

После развала СССР надо было создавать валюту — гривну, и не просто создавать, но и поддерживать ее курс. А как его поддерживать в полумертвой экономике? Только одним способом — продать золотовалютный резерв. А когда он кончится — взять кредиты. Так «мудро» Ищенко и делал. А когда кредитов стало много, пришли люди из ЦРУ и сказали: «Мы не требуем наши деньги назад, мы хотим сотрудничать».

А потом появилась Катя Чумиченко, бывшая сотрудница Госдепартамента США, чьи родители эмигрировали в США сразу после войны. Ищенко был не дурак. Он прекрасно понимал, что Катя, руководительница какого-то мелкого якобы благотворительного фонда, никак не могла появиться в самолете с делегацией банкиров, летящих в США за кредитами. И уж тем более к нему, женатому человеку, не должна была так агрессивно приставать. Ищенко понял, что ее ему подкладывают… Но у него в жизни был удачный опыт общения с женщиной, выведшей его на высоких покровителей. Жена Светлана связала его с Гетманом, чье фото до сих пор стоит на рабочем столе. Но Гетмана уже нет, а вот новый высочайший покровитель понадобится.

Ищенко пошел на контакт, развелся, детей забрал себе и женился вновь. А через некоторое время ему велели подготовиться к важному событию. Как рассказал ему позже Хербст, прежний посол просто вызвал Кушму и потребовал, чтобы Ищенко назначили премьер-министром. Это было в девяносто девятом году.

Может, и дальше бы все было нормально, если бы не бывшие друзья из команды Гетмана, которые обанкротили банк «Украина», кинув миллионы простых граждан, да Юлька Тимоченко, ставшая его заместителем и разворовавшая весь энергетический комплекс. Оппозиция стала требовать от Кушмы их отставки. Но американский посол, к которому в панике прибежал Ищенко, все ему объяснил.

— Конечно, — сказал посол, — вас отправят в отставку. И это хорошо. Вы станете главным оппозиционером, объявите, что не захотели работать с «преступной властью», а потом победите на президентских выборах. Мы вам поможем. Ничего не бойтесь, слушайте, что мы говорим.

С тех пор Ищенко перестал что-то планировать. Наверху все знают, у них есть план.

Юрий Ищенко сидел и смотрел телевизор, ожидая начала заседания своего президентского штаба. Шел сюжет о том, как Кушма отчитывает Янушевича за то, что тот уже несколько месяцев не предпринимает меры по устранению последствий взрывов на военных складах в Запорожье.

И если в доме Марины и Ивана, родных Николая Козака, которые тоже смотрели этот сюжет в Запорожье, поведение Кушмы, который, казалось бы, сам двигал вперед Янушевича, а теперь его же топил перед избирателями, вызвали удивление, то в сдвоенном «люксе» отеля «Премьер», где расположился штаб Юрия Андреевича, сюжет, посвященный этому событию, равно как и последующие сообщения корреспондентов, вызывали только взрывы смеха.

И правда, разве можно было сдержать искреннее восхищение по поводу абсолютной тупости и интеллектуальной импотенции конкурентов?! Что ни сюжет в программе новостей, то обязательно очередное свидетельство несостоятельности всех этих… Кушмы и Янушевича… Ну как над ними не поржать, как не поизмываться?!

Впрочем, и компания хорошая в отеле «Премьер» собралась. Помимо Юрия Андреевича и его красавицы-жены Катерины Чумиченко, находились тут сын Ищенко от первого брака Андрей, помощник Майка Боуна Слободан Ивонарич, дорогой грузинский гость Гига Бикерия, а также друзья Андрея — адвокат Леня Рибко и профессиональный боксер Дима Кибкало.

Гига с чисто грузинской широтой души привез хорошего вина, настоящее «Мукузани» и «Цинандали». Вино было в больших десятилитровых бутылях, по-деревенски обвитых вязаной сеткой из белой соломы, чтобы не разбились. В больших, тоже деревенских, корзинах прибыло и грузинское угощение — фрукты и пшеничные лепешки.

— С этим вином успех нашей бархатной революции роз нежно перетечет в сердца наших украинских братьев, — приложив руку к груди и артистически кланяясь, сказал Гига и выпил бокал красного вина.

— С такими конкурентами, — кивнула на телеэкран Катерина Чумиченко, — как этот косноязычный Янушевич, и с такими друзьями как Гига и Слободан, мы выиграем все сражения.

— Поглядите на этого уголовника, — со смехом указывала на экран Катерина. — Он в красноречии может и с русским послом, с этим Чорноморовым, посоревноваться — двух слов связать не может!

— А вы читали его автобиографию? — радостно встрял в беседу адвокат Леня Рибко. — Он в слове «профессор» три ошибки сделал.

— А судимость свою как раскрутил! Это ж надо было додуматься начать избирательную кампанию с того, что целый месяц рассказывать, что на самом деле он никого не насиловал, а всего лишь снял часы по малолетке, и то, дескать, не он, а подставили его… Пока мы о своих предвыборных программах рассказываем, он целый месяц сам про свою судимость вещает! — хохотал Андрей Ищенко.

— В любой игре есть две стороны. Мало, чтобы на одной стороне был дурак, как Янушевич, важно, чтобы мы умели эту дурость использовать. На самом деле мы больше полугода пытались спровоцировать его на то, чтобы он вместо своей программы стал говорить о своей судимости. Полгода потратили, чтобы в «повестку дня» встал вопрос: судим он был или нет, и если судим, за что именно. А ведь еще два месяца назад все обсуждали, поднимет Янушевич пенсии или нет. Он ведь их поднимает с первого сентября! Но никто об этом не вспоминает, все говорят про судимость! Вот это и есть наши эффективные политические технологии! — сказал Слободан с гордостью.

— Янушевич добился от России дисконта по долгам за газ. Триста миллионов долларов сохранил для бюджета Украины. Если бы мы такого добились, мы бы три месяца народу об этом рассказывали. А янушевичевские журналисты об этом сказали один раз по ТВ, зато про судимость сами трындят уже месяц. Каких-то бухариков из Донецка показывают, очевидцев того, как Янушевич хулиганил, — поясняла для Гиги ситуацию Чумиченко.

Ей нравился красивый молодой грузин, который тоже иногда бросал на нее многозначительные взгляды.

— Полный непрофессионализм, — кивнул Юрий Андреевич. — Такое впечатление, что мы победим без особых усилий.

— А вон, смотри-смотри, тебя показывают, — подтолкнула мужа Катерина. — И в том малиново-белом галстуке, что я тебе из Нью-Йорка привезла, очень красиво!

— Ха! Смотрите-ка, и показывают-то по каналу, что всегда считался проянушевичевским! — отметил адвокат Леня. — Они полные идиоты! Платят деньги телевизионщикам, чтобы те рекламировали нашего кандидата. Называют тебя «лидером оппозиции» и «популистом». Критикуют они тебя! Но слово «популист» все равно народ не поймет, а то, что ты лидер оппозиции, это они хорошо народу напомнили! Какие же идиоты в штабе Янушевича! Ведь это очевидно: никогда не показывай конкурента, даже с плохой стороны! Не провоцируй коммуникацию вокруг него. А они показывают Ищенко больше, чем самого Янушевича, и еще и радуются, что вот, мол, как мы его мочим… Дураки! Каждый критический сюжет от власти работает на оппозицию! На нас!

— За их деньги нам рекламу делают, — самодовольно улыбнулся Юрий Андреевич и, нагнувшись к жене, поцеловал ее в шею за ухом. — Это тебе за галстук.

— Так я недаром на счастье его выбирала, — торжествующе оглядела присутствующих Катерина Чумиченко. — В бутике «Fabulous» на Твенти-секонд-стрит покупала.

— Тихо, Березуцкий из Лондона звонит, — воскликнул Ищенко.

— Максим Еленский, — улыбаясь, поправил Юрия Владимировича Бикерия. — К нам в Грузию он как Максим Еленский приезжает.

— Да, Борис, хорошо, Борис, отлично, Борис, — коротко отвечал Ищенко на неслышимые остальной публике и, судя по паузам между ответами, пространные речи лондонского миллионера. — Я учту, Борис, спасибо, Борис.

— Что он сказал? — поинтересовалась Катерина, когда Ищенко дал отбой.

— Дельную вещь посоветовал, — задумчиво почесал за ухом Юрий Владимирович. — Борис напомнил, что грех не воспользоваться шумихой, связанной с арестом Павло Лазаренко.

— Гениальная голова у Березуцкого, — прицокивая языком, заметил Бикерия. — Наш Еленский из любого события выгоду извлекает.

— Верно, надо перевести стрелки на Янушевича, — подхватил адвокат Леня Рибко. — Дадим журналистам материалов, что Лазаренко в тех аферах, что ему инкриминируют американцы, был связан с Янушевичем.

— Это несильно сработает, — возразил Бикерия. — Янушевич открестится, скажет, что с Лазаренко всегда враждовал. Надо по-другому, надо пустить информацию, будто Лазаренко оттуда, из тюрьмы, из США, призвал проголосовать за Янушевича, тогда такая поддержечка обернется хуже иной подножки…

— Голова! — одобрительно воскликнул Андрей Ищенко. — Ну просто грузинская мудрая головушка!

— Давай, Ленечка, займись-ка этим, — Катерина Чумиченко обернулась к адвокату Рибко. — Займись журналистами, пусть завтра же напишут, что Лазаренко агитирует голосовать за Янушевича.

— Ха-ха! Уголовник Лазаренко голосует за уголовника Янушевича, — рассмеялся Юрий Владимирович. — Господа избиратели, голосуя по совету Лазаренко, вы делаете правильный уголовный выбор!

— Слушай сюда, Ленечка, — Катерина Чумиченко снова повернулась к адвокату. — Я еще хотела тебе сказать, займись-ка срочненько оформлением авторских прав на всю брендовую символику нашей кампании.

— А на кого авторские права оформлять? — поинтересовался Леня. — На кого персонально?

— На Андрюшу, — не раздумывая, ответила Катерина Чумиченко. — На Андрея Юрьевича Ищенко все права оформляй.

— Глядите-ка, весь телеэфир сегодня за нас! — удивленно заметил Ищенко, следя за очередной новостью. — При этом считается, что все контролирует Янушевич! Правда, если быть честными, на грантах Сосноса сидит десять процентов журналистов всех этих телеканалов, а кто платит, тот и заказывает музыку.

На столе снова мелодично затенькал телефон.

— Опять «Береза» звонит? — угадала Катерина Чумиченко.

— Он, — тихонько кивнул жене Ищенко.

— А вам, между прочим, известно, что авторство дизайна государственной символики Третьего рейха принадлежало самому Адольфу Алоизовичу? — делая какие-то пометки в своем органайзере, опять подал голос адвокат Ленечка Рибко.

— Так он сам художником был, — сказал Бикерия.

— Кончайте болтать, — прервал их Ищенко и положил телефон на стол. — Наш лондонский мудрец еще одну идею подкинул.

— Говори, — велела Катерина Чумиченко, — не тяни кота за хвост.

Ищенко оглядел собравшихся и решил, что людей, хоть и доверенных, чересчур много.

— Вы не обижайтесь, хлопцы, но мне надо посоветоваться с женой.

Ищенко и Катерина вышли на балкон. Еще через пять минут туда зашел Валентин Чирвоненко, доверенный человек, отвечающий у Ищенко за разные спецоперации. Ищенко начал короткое совещание.

— Березуцкий предлагает подбросить в предвыборную прессу слухи о покушении на меня неких спецслужб.

— Кремля! — выпалила Катерина.

— Ну, не Алматы же! — с упреком заметил муж.

— А что, неплохая тема, — задумчиво почесал затылок Чирвоненко.

— Диоксин, — загадочно произнес Ищенко.

— Что? — в голос переспросили Чумиченко и Чирвоненко.

— Как будто меня отравили диоксином. Дескать, всему миру известно коварство советского и русского КГБ, они запросто могут и диоксином, и чем-нибудь радиоактивным. Березуцкий говорит, вреда здоровью не будет, а видимость очень серьезная, все избиратели станут за меня переживать… Вот, он мне продиктовал адрес какой-то швейцарской клиники, где все сделают как надо, а потом сами же и напишут, что нашли во мне русский яд. Все экспертизы фальсифицируют, никто не докопается.

— Я готов лететь в Швейцарию… — сразу сориентировался Чирвоненко.

— Не знаю… — с сомнением произнес Юрий Андреевич.

— Надо, Юра, — назидательно сказала Катерина Чумиченко. — Надо, дорогой.

Чирвоненко сочувственно поглядел на кандидата.

Купи собі квартиру на Блакитному Березі Франції, і ти вкладеш свої гроші в найнадійніше приміщення капіталу. Торгівля нерухомістю «Капітал-Макси»[26].

— ЦИК Украины зарегистрировал лидера «Организации украинских националистов в Украине» Р. Козака и лидера «Братства» Д. Корчинского кандидатами в президенты.

В эту пятницу чаю на веранде не было. Генерал Колея хворал. Но болезнь — не причина, чтобы отменять значимые встречи, а контакты со своим крестником Владимир Семенович почитал за очень и очень важные.

— Что, Владимир Семенович, остеохондроз? — участливо поинтересовался Николай, увидев учителя лежащим под пледом на кожаном диване.

— Ты доживи до моих лет, тогда мы поглядим на тебя, — кряхтя и охая, генерал попытался подняться на диване, чтобы пожать Козаку руку.

— Лежите, лежите, Владимир Семенович, не вставайте.

Николай знал, что в Афгане генерал падал в сбитом душманами вертолете. В отчетах это называлось «вертолет совершил жесткую посадку на авторотации винта». На самом деле это было падение вертолета «Ми-8» с высоты почти двухсот метров, когда духи из замаскированного в ущелье ДШК, полоснув короткой очередью, попали сразу в обе турбины вертушки-«пчелки», и та чудом и виртуозным фартом бывалого майора-пилота не закувыркалась, упав на косогор, но грохнулась на все четыре шасси прямо на дно ущелья. Тогда-то Владимир Семенович и получил трещину в позвонке да межпозвоночную грыжу. Два месяца в Душанбе, а потом уже в московском госпитале лежал. Оперировался. Думал, спишут в запас, но понадобился. Не списали. Как раз после госпиталя звание генерал-майора вместе со звездочкой Героя получил.

— Скажи мне, что ты в Запорожье делал? — строго и с хитрецой спросил генерал, когда Николай уселся на предложенном ему стуле.

— Как что? — удивился Николай. — У меня там родители. Мать, отец. И потом, я на разбор инцидента со взрывом боеприпасов на полигоне ездил.

— Ладно, расслабься, Коля. Это я к тому, чтоб ты меньше с дивчинами гулял, а больше думал, размышлял, почему Янушевич проигрывает, причем не шибко-то умным противникам, — вздохнул Владимир Семенович.

— Проигрывает? — удивился Николай.

— Бездарно, по всем пунктам проигрывает. И скоро у нас будет американский президент, можем друг дружку с этим поздравить.

— Это Ищенко, что ли, американский президент? — усмехнулся Николай.

— А что же он, монгольский, что ли? — ехидно переспросил генерал и ойкнул от боли. — Чай, не в монгольское посольство по шесть раз на дню звонит, а в американское.

— Ну, хорошо, — нервно кашлянул Николай. — А мне-то что вы посоветуете делать, если Янушевич пролетит, как фанера над Берлином?

— Над Парижем, — поправил генерал.

— Да, над Парижем, — согласился Николай. — Так мне-то куда прикажете потом подаваться? Не к американскому же, как вы говорите, президенту?

— Нет, не к американскому, — кивнул с дивана генерал Колея. — Но место работы, видимо, придется сменить.

— А вы… — сглотнул комок в горле Николай. — Вы сами на кого ставите?

— Я? — генерал улыбнулся. — Меня никто не тронет и не уволит. У меня ведь на каждого такие материалы лежат реальные… Сотой доли достаточно, чтобы поднять международный скандал и судить всех, как Павло Лазаренко. И они все это знают. И знают, что материалы надежно спрятаны А что случись со мной — найдутся люди, которые их куда надо доставят. За меня не беспокойся.

— Я хотел попросить… Девушка эта, журналистка, все голодомором интересуется. Может, поможете ей допуск в архивы получить?

— А в наших архивах ничего про это нет. Кушма дал указание все документы уничтожить.

— Зачем?

— Как зачем? Чтоб врать было сподручнее!

— Так что ж, не было голодомора?

— Все зависит от масштабов и точки зрения. Но все равно веди свою кралю, познакомлюсь.

Суровый шахтерский нрав Клюквина иногда прорывался наружу даже сквозь его с деньгами и положением приобретенные лоск и надменность богатого человека, носящего пиджаки от «Труссарди» и ездящего на «Майбахе». Вот и теперь, не дожидаясь, покуда какая-нибудь из не слишком расторопных секретарш вернется из курилки, куда вместе с водителями Левинца и Янушевича они удалились еще минут десять тому, сам полез в хозяйство Оксанки и Олеси и там, гремя баночками и скляночками, чертыхаясь, нашел пакет, из которого, предварительно понюхав, сыпанул прямо в чашки — себе и Левинцу, политтехнологу Янушевича.

— Ну, Дима, ты шахтерские свои ухваты-то попридержи. Отвыкай, здесь не в забое, чтобы в алюминиевой кружке чай заваривать, — забрюзжал Левинец.

— Тоже мне, интеллигент нашелся, — хмыкнул Клюквин, наливая себе кипятку прямо в насыпанный им в кружку чай. — Купил докторскую диссертацию и сразу в дворяне себя записал? А я вот не скрываю, что я парень шахтерский…

— Правильно, имидж хороший, — поддержал его Янушевич. — Наши ребята в трудовом Донецке и в рабочем Запорожье именно за таких голосовать станут, а не за умненьких мозгляков, что чай из пакетиков да с китайскими церемониями пьют.

— Через рощи шумные и поля зеленые вышел в степь донецкую парень молодой, — с показной бравадой, помешивая ложечкой свежезаваренный чаек, затянул Клюквин. — Мы ребята с шахты, мы ребята надежные!

— Во-во, это как раз то, что надо в имидже моей команды, — похвалил Янушевич.

— Кстати, Витя, ты видал новые имиджевые плакаты? — спросил Клюквин.

— На которых «Янушевич — надежен»? Видал, — кивнул Янушевич. — Мне понравилось. Ты придумал, Левинец?

Наконец, накурившись, вернулись Олеся с Оксанкой.

— Виктор Федорович, к вам опять в приемной ходоки сидят, — сообщила Олеся.

— Ну, наши-то ходоки полезные, они с деньгами к нам пришли, — смеясь, возразил Янушевич. — Кто там сидит?

— Малышев с Донбасса, — начала перечислять секретарша, — Дружинин с Крыма, Бойченко с Киева, все на сегодня не записаны.

— Бойченко помню, это полезный шкет, у него бабла навалом, как у Билла Гейтса, а вот Дружинина что-то не припомню.

— Ну, тот, помнишь, у меня в Ялте… Его еще Козак с собой притащил. Москаль этот, что в Крыму туризм строит, — подсказал Клюквин.

— А-а… — хлопнул себя по лбу Янушевич. — Забавный шкет. Еще мне советовал, как избирательную кампанию вести. Пусти его, Олеська, но не сразу. Нехай посидит в приемной минуток сорок, а потом запускай. Но сперва Бойченко с Малышевым, этим я знаю, чего надо, с ними просто, как на рынке: я им пару метров на границе в аренду — они мне денег сто мешков.

Левинец с Клюквиным заржали.

Евгений Васильевич Дружинин покорно сидел в приемной и листал глянцевые журналы. Томная, исполненная высокомерия Оксана гордо поглядывала из-за секретарской стойки на разношерстно-разномастную тусовку ходоков.

— Долго у Виктора Федоровича совещание еще идти будет? — превозмогая неприязнь к этой девчонке, спросил Дружинин.

— У Виктора Федоровича совещание с имиджмейкерами, — слегка запинаясь на трудно выговариваемом слове, ответила Олеся.

За сорок минут сидения в низком кожаном кресле в большой приемной Янушевича Дружинин перечитал все журналы, преимущественно глянцевые, с рекламой красивых автомобилей, дорогих часов, дорогой парфюмерии и столь же дорогого туризма в жаркие страны.

Несколько раз двери в кабинет Янушевича приотворялись, и оттуда слышался громкий смех. Дружинин с на-деждой вскидывал голову, но это были ложные открывания дверей — Олеся или Оксана вносили туда чай или кофе и выносили пепельницы с окурками.

На сороковой минуте ожидания мимо охранника и мимо стойки секретарш, даже не поглядев в сторону измученного ожиданием Дружинина, прямо в кабинет проследовала пара. Мужчина и женщина. Судя по тому, как свойски они кивнули обеим секретаршам, и по тому, как секретарши даже не потрудились предупредить Янушевича о гостях, эти двое были здесь своими.

— Скажите, а эти господа надолго? — не выдержал Евгений Васильевич.

— Это как раз имиджмейкеры приехали, — закатила глаза Олеся.

— А до этого с кем Виктор Федорович совещался? — не сумел скрыть изумления Дружинин.

— А до этого Клюквиным и с Левинцом, — ответила Олеся. — Вас позовут, не переживайте. Я про вас доложила.

Захлебываясь восторгами от собственной значимости, имиджмейкеры докладывали:

— Растяжки со слоганом «Янушевич надежен!» будут висеть по самым важным магистралям уже завтра, — сообщила Анна Герман.

— Наружка у нас вообще хорошо схвачена, — добавил ее помощник. — Портреты со слоганом на брандмауэрах и на тумбах по городу, в метро на лайт-боксах, стикеры в метро и в вагонах пригородных электричек.

— Добре, — довольно кивал Янушевич, — хорошая работа.

— Тебе бы, Витя, полностью перейти на украинский, — посоветовал Левинец. — А то эти Ищенко у западенских за то и славятся.

— Перейду, дай срок, — кивнул Виктор Федорович. — Не так прытко, а то подозрительно выйдет: вчера по-русски шпарил, а теперь…

— Нет, ты не понял, — встрял Клюквин. — Ты и в Донбассе теперь выступать будешь на мове.

— Ладно, — отмахнулся Янушевич. — Вам виднее.

— И еще, — сказала пресс-секретарь, — Ринат Ахматов звонил, сказал, что с деньгами все нормально.

— Хорошо. А ролики для теле-еле как? — спросил Янушевич.

— Ролики завтра-послезавтра пришлют, ротацию по каналам ТВ мы уже оплатили.

— Виктор Федорович, — заглянула в кабинет волоокая Олеся. — Что Дружинину из Москвы сказать? Он уже второй час сидит.

— А? Ну, зови, — кивнул Янушевич. — Посмеемся…

Дружинин вошел, поздоровался. Янушевич, который забыл фамилию Дружинина, но помнил разговор в Крыму, даже испытал чувство вины за тот случай, когда не пригласил гостя к столу, поэтому сейчас был склонен компенсировать обиду. У него было хорошее настроение, времени впереди весь вечер. Можно о пустяках потрепаться, всяких клоунов москальских послушать, ведь у них что не идея, то смех.

— Садитесь, садитесь, сейчас Олеся вам чаю принесет. Времени много, тем более вы давно ждали. Мы все вас с удовольствием послушаем. Так, ребята?

Ребята радостно закивали.

Дружинин начал медленно, с чувством, с толком, с расстановкой рассказывать то, что ему битых два дня втолковывали и объясняли Гельбах и Повлонский.

— Кто победит на выборах, определяется тем, какой вопрос в день выборов стоит на повестке дня. То есть на какой вопрос люди отвечают, голосуя. Когда в девяносто пятом в России выбирали между Ельциным и Зюгановым, на повестку дня усилиями СМИ был поставлен вопрос: «Вы за прошлое или за будущее?» А если бы стоял вопрос: «Вы за войну в Чечне или против?», то на выборах победил бы Зюганов. Просто в последний месяц перед выборами тема Чечни была «забыта», а тема возможного советского «дефицита колбасы» была подогрета. Во время выборов Путина, в двухтысячном году, наоборот, тема Чечни была разогрета благодаря взрывам в Москве.

— Короче, Склифосовский, — грубо прервал Дружинина Левинец. — К чему клонишь?

— На октябрьских президентских выборах в Украине нужно сделать нечто подобное. Надо сделать так, чтобы у людей было два бюллетеня. Один как бы задает повестку дня, невыгодную для Ищенко и выгодную для Янушевича. А второй бюллетень собственно президентских выборов.

— Как это два бюллетеня? Что такое ты предлагаешь? — удивился Клюквин.

— Что я предлагаю? Инициативная группа депутатов Верховной рады требует «референдума о государственном языке». Из социологии нам известно, что даже в западных территориях двадцать пять процентов населения хочет иметь русский в качестве второго государственного языка. На востоке это семьдесят пять — восемьдесят пять процентов. Когда в октябре человек придет на избирательный участок, он прежде всего возьмет бюллетень, где будет сказано про язык, потому что это вопрос, касающийся лично его, и это более простой вопрос, чем выбор между кандидатами. «Референдум по языку» задает матрицу голосования. Он как бы форматирует мозг, жестко делит все возможные политические альтернативы. Следовательно, все кандидаты будут распределяться по этой матрице. Основных кандидатов два — Янушевич и Ищенко. Янушевич автоматически окрасится в цвета умеренного или пророссийского политика, так как он за русский язык, а Ищенко — в цвета западенского и националистского политика. Соответственно и голосование по этим двум кандидатам будет приближено к результатам референдума по языку. Янушевич будет повышен, а Ищенко — занижен. Одним словом, параллельный референдум поможет нам сформулировать выгодную для нас повестку дня выборов.

— А юридический аспект? — перебил его Клюквин. — Как успеть сейчас назначить референдум вместе с выборами?

— Не может быть, чтобы здесь не было юридической лазейки, — парировал Дружинин. — Наверняка она есть. Если не через Верховную раду, то через другие структуры, которые имеют право назначать референдум. Например, президент. Кроме того, есть возможность назначения местных локальных референдумов в крупных городах, районах, регионах. Локальные референдумы могут назначаться местными представителями государственной власти, губернаторами, мэрами, они могут запустить волну, эпидемию назначения таких референдумов, параллельно с датой президентского голосования.

— Что-то я не врубаюсь, — почесал за ухом Янушевич.

— Разъясняю еще раз, — терпеливо продолжил Дружинин. — Выборы для обычного человека превращаются в путаницу и кашу всевозможных фактов и аргументов. Под конец президентских выборов у каждого избирателя будет просто раскалываться голова от обилия противоречивой информации. Единственным желанием большинства избирателей будет получить «палочку-выручалочку», то есть механизм упрощения выбора. Таким механизмом является второй бюллетень. В нем четко определена альтернатива: ты за русский язык или против? Остальное — от лукавого. По этому образцу и будут выбирать кандидата. На самом деле с помощью параллельного референдума мы плавно осуществляем подмену одних выборов — выборов между личностями, выборов между кандидатами и их программами, другими выборами с выгодной нам темой и выгодным нам исходом. Я уверен: если бы удалось осуществить параллельный референдум, Виктор Федорович мог бы победить уже в первом туре.

— Я и так в первом туре, — хохотнул Янушевич, — сделаю всех. А вы сомневаетесь?

Дружинин пожал плечами.

— Ну, снова поехала Москва учить, как запрягать! — шлепнул себя по колену Левинец. — Тоже мне, Глеб Повлонский нашелся. У нас своих Погребинских на это хватает. Вашего Гельбаха только что выгнали мы из нашего штаба, теперь вот разве тебя еще обратно в Москву выслать!

— Вы же проиграете, — тихо произнес Дружинин. — Вы неадекватны, вы не понимаете?

— Чего мы такого здесь, у себя дома, не понимаем, что ты из Москвы там себе понимаешь? — вскричал Клюквин.

— То, что вы вторично реагируете на движения ваших политических соперников, а инициатива полностью у них. Поэтому вы проиграете, — сказал Дружинин. — Зачем вы заставили Виктора Федоровича перейти на украиньску мову, которой он не владеет? Естественно, это ничего, кроме смеха, особенно на западенщине, не вызывает. Конечно, даже лев, будучи брошен в воду, проиграет акуле. А вот что он с ней сделает на суше — другой вопрос! Но льва предпочитали держать в воде и заставляли бороться с акулами на их территории!

— Какие львы, какие акулы? Я чего-то вообще перестал понимать, — Янушевич демонстративно потер виски.

— Ты прямо скажи: зачем нам в нашей стране ваш русский язык? — взбеленился Левинец.

— Как это «ваш»? — воскликнул Дружинин. — Это же и ваш родной язык, на котором больше половины людей в стране говорит и думает. А так называемый украинский язык — выдумка столетней давности.

— Что? — Левинец подскочил с места.

— Вы успокойтесь, — усмехнулся Дружинин. — Если интересно послушать, я расскажу.

Поскольку никто не успел возразить, Дружинин начал по памяти воспроизводить то, что ему сказали Повлонский с Гельбахом.

— Начнем с того, что в науке критерии того, является ли некий язык именно отдельным языком или же, например, диалектом, весьма расплывчаты. Например, китайский язык. Так называемый пекинский диалект — мандарин, отличается от шанхайского диалекта больше, чем русский от украинского. И ничего, один китайский язык. Более того, кантонский диалект, на котором говорят в Гонконге, отличается от мандарина больше, чем немецкий язык от английского. И ничего, считается, что это один китайский язык. В едином и неделимом немецком языке различия между баварским и хох-дойчем ничуть не меньше, чем различия между русским и украинским, то же самое можно сказать о швабском диалекте, о фризском… Во Франции сильно различаются центральный французский и бретонский диалекты, есть свой диалект у французов-швейцарцев и французов-канадцев. Различен испанский у испанцев внутри Испании, а уже тем более у тех, кто живет в Латинской Америке. Различен язык англичан внутри Англии, американцев, австралийцев. Во всяком случае, эти различия больше, чем различия между русским и суржиком. Но, собственно, на суржике и разговаривает подавляющее большинство украинцев, даже тех, кто считает себя украинцами. Так называемый настоящий украинский язык является языком искусственным и почти не употребляемым…

— Это мы и без тебя знаем, — сделал серьезный вид Клюквин. — Но ты сказал, что только сто лет назад язык появился.

Дружинин прокашлялся и продолжил:

— Никакого украинского отдельного языка до конца девятнадцатого века не было. Все жители даже в Галиции считали, что говорят на русском. И правильно считали. Потому что отдельный украинский язык стал придумываться вместе с якобы отдельной нацией, вместе с отдельной украинской историей. Именно на русском языке писались первые великие творения древнерусской литературы «Слово о законе и благодати» Илариона, «Повесть временных лет» Нестора, «Слово о полку Игореве», «Русская правда» и прочие. Этот древнерусский язык, по единодушному признанию ученых, имеет абсолютное сходство и родство с современным русским языком, в этих памятниках литературы отсутствуют именно характерные для «украинского языка» особенности.

— Это ничего не доказывает. Я читал, что наши ученые доказали, будто в Древней Руси существовало два несхожих между собой языка — «мертвый» официальный и «живой» народный, он же украинский, изначально дискриминировавшийся писарями, летописцами, «стеснявшимися» писать на родном языке, — не унимался Левинец.

— Ваши ученые насочиняют что угодно! Но эта теория не вызывает у ученых ничего, кроме смеха. Создатели «русской письменности» Кирилл и Мефодий руководствовались миссионерскими целями и, естественно, их переводы Евангелия на славянский язык, который сейчас называется церковнославянским, делали только ради одного — этот язык должен был быть понятен тем, кому эти переводы и предназначались, то есть простому народу. Писать на «официальном и мертвом языке» было бы бессмысленно! Надо же додуматься: «Слово о полку Игореве» написано официальным, ненародным языком! Особенно, наверное, официален там плач Ярославны…

Левинец замолчал, но, вопреки ожиданиям Дружинина, никто не посмеялся над тем, как он посадил в лужу политолога. Настроение людей в комнате поменялось. Если в начале разговора Дружинин был серьезен, а донецкие хихикали, то сейчас веселился Дружинин, а донецкие нахмурились.

— Когда Западная Украина отошла Польше, — продолжал Дружинин, — началась полонизация русского языка. Паны говорили по-польски и, естественно, не хотели опускаться до народного холопьего наречия. Пришлось холопам учить польский. Отсюда народный русский язык нахватал несметное множество полонизмов. Все эти рада, фарби, дах, куля, випадок, чекати, неділя, посада, парасолька, кава, цукерка, папір — польские слова.

— Он еще будет нас языку учить… — еле слышно прошипел Левинец.

— Если уж украинцы так борются за свой народный язык, — словно не заметив шипения Левинца, продолжил Дружинин, — то почему они не борются за язык древний, который еще не был подвержен польскому влиянию? Почему так отстаивают язык польских панов и эксплуататоров? Если уж кто забыл настоящую ридну мову, так именно западенцы. Многие ученые утверждают, что «Слово о полку Игореве» было написано галичанином. Так и возвращайтесь к языку «Слова…», преподавайте его в школах! Нет, упрямо ведь насыщают свой язык польскими словечками, лишь бы не русскими!

Донецкие напряженно молчали. Дружинин вытащил из черной папки несколько листов с заголовком «Проект «Параллельный референдум». Эти листы ему вручили Повлонский и Гельбах.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Дружинин. — Вот вам концепция, решайте сами.

Клюквин взял листы, протянутые Дружининым, пошуршал и начал читать вслух:

— Так-с… «Обоснование искусственности украинского языка»… — невнятно бубунил Клюквин скороговоркой. — Еще профессор Тимошенко, в тысяча девятьсот восемнадцатом году участвовавший в создании в Киеве Украинской академии наук, писал, что по Статуту Академии научные труды должны были печататься на украинском языке. Но на этом языке не существует ни науки, ни научной терминологии. Чтобы помочь делу, при академии была образована терминологическая комиссия и были выписаны из Галиции «специалисты украинского языка», которые и занялись изготовлением научной терминологии. Брались термины из любого языка, кроме родственного русского, имевшего значительную научную литературу. Таким образом, «украинский язык» был изначально искусственным типа эсперанто, а не «забытым древним». Именно этому искусственному языку весь двадцатый век обучали несчастных «украинцев», начиная с первого класса, во всех школах. Впрочем, и это обучение мало что дало. Если сегодня выйти на Майдан Незалежности, в украинскую деревню даже на западенщине, и спросить «украинцев», что на их родном языке означают те или иные обычные слова из «украинского словаря», они не ответят. Такие эксперименты неоднократно проводились, есть документальные фильмы. Не знают настоящие украинцы языка, который им навязывают в качестве украинского. Он и есть язык польских оккупантов! Но для западенцев главное — чтобы не по-русски!

— И куда это все предлагается засунуть? В листовки? — спросил Левинец?

— Обожди, тут дальше еще интереснее, — перебил его Клюквин. — В статье украинского филолога Панфилова «Украинская терминология должна иметь собственное лицо» выражается негодование по поводу того, что многие украинские электротехнические термины совпадают с русскими: виток, гайка, генератор, катушка, коммутатор, реостат, статор, штепсель… Вместо «москальских» терминов он требует принять такие истинно украинские: звій, мутра, витворець, цівка, перелучнык, опірниця, стояк, притичка… Что это за слова, откуда они взялись? Все очень просто: открываем польский словарь и читаем: zwoj, mutra, wytwornica, cewka, przelacznik, opornik, stojan, wtyczka. Вот вам и «совершенствование технической терминологии»: ее «собственное лицо» имеет давно знакомые польские черты! Опять выступают за язык польских оккупантов! — Клюквин отложил листы и задумался. — Что-то в этом есть…

— Да мне всегда эта западенская мура не нравилась… — поддержал друга Янушевич.

Левинец понял, что может случиться непоправимое: Дружинина могут начать слушать всерьез.

— А чем русское влияние на язык лучше польского? Вы тоже искажали наш народный язык своим влиянием! — воскликнул он.

— Неправда, — парировал Дружинин. — Российская правящая элита относилась к малороссийскому языку и произведениям на этом языке с благожелательностью, как к интересному культурному явлению. В начале девятнадцатого века уже выходили сборники старинных малороссийских песен, учебники, первая «Грамматика малороссийского наречия». Поэт Кулиш выступил с идеей публикации официальных документов на малороссийском языке. Он получил разрешение на перевод Манифеста об освобождении крестьян, однако текст оказался настолько убог и непонятен даже для малороссов из-за отсутствия в деревенском наречии политической терминологии. Кулишу пришлось брать ее из польского, а народ ее не понял. С шестидесятых годов был практически решенным вопрос о введении в народных школах Малороссии преподавания на местном наречии.

— Да не бреши ты! Известны царские указы о запрете малоросского наречия! — не унимался Левинец.

— Тут другое дело, давайте разбираться, — спокойно и с достоинством возразил Дружинин. — Во время польского восстания повстанцы делали ставку на малороссийский сепаратизм и распространяли подрывные брошюры и прокламации на простонародном наречии. По инициативе министра внутренних дел Валуева была временно ограничена печать на малороссийском языке книг духовного содержания и школьных учебников. Валуев ссылался на неприятие подобной литературы большинством малороссиян, которые «весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может и что наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши; что общерусский язык так же понятен для малороссов, как и для великороссиян, и даже гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для них некоторыми малороссиянами, и в особенности поляками, так называемый украинский язык. Кто хочет доказать обратное, того большинство самих малороссов упрекает в сепаратистских замыслах, враждебных России и гибельных для Малой России. Это ограничение свободы печати на украинском языке отпало уже на следующий год! Однако до сих пор Валуев считается у украинских националистов «душителем свобод» и «попирателем украинского языка и культуры».

Левинец больше не возражал, он побагровел и набычился. Но Дружинин понял, что обращаться надо только к Янушевичу. Кажется, того немного проняло.

— Виктор Федорович, что же делается? Остановите это! Сейчас происходит полный беспредел. Если в девяностом году перед крушением Союза в Киеве больше половины школ вели обучение на русском языке, то уже в девяносто седьмом русскими были только пять процентов школ. Детских садов для русскоязычных детей не осталось ни одного! И это в Киеве, на улицах которого не услышишь украинской речи! То есть «требованиями народа» объяснить закрытие школ невозможно!

— Люди забыли родной язык, поэтому сейчас правительство делает все, чтобы наверстать упущенное, отсюда и перегибы, — Левинец решил не сдаваться.

— Это нелепица! — резко оборвал его Дружинин. — Родной язык забыть нельзя. Если язык не употребляется, то он не родной, а чужой, искусственно созданный и искусственно навязываемый. А главное, зачем его навязывать? Существует несколько языков в мире, на которых наличествует вся мировая научная и художественная литература. Зная английский, немецкий, французский, испанский, русский человек приобщается ко всей мировой культуре. Язык — это пропуск. Украинский язык оказывается не пропуском, а замком, который закрывает нынешнее поколение детей в украинском гетто, маргинализирует украинцев. Перевести всю мировую культуру на украинский невозможно, не хватит сил и переводчиков. Государство с небольшим населением не может себе это позволить, тем более государство бедное.

— Зато наши дети учат английский! — гордо заявил Левинец.

— Да, но они никогда не выучат его так, как близкий русский. Они, даже уехав в Англию и Америку, все равно останутся там людьми третьего сорта. Вы любитель Европы и европейских прав и свобод? Так учитесь у них! В ряде западных стран вторым государственным языком становится не только язык, на котором говорит большинство граждан страны, а на Украине большинство говорят на русском, но даже языки национальных меньшинств. В Финляндии государственными являются финский и шведский, в Канаде — английский и французский, в Швейцарии — немецкий, французский, итальянский и ретророманский!

Левинец молчал, Янушевич задумчиво глядел перед собой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.