Глава XI Восемьдесят коллекций вокруг света

Глава XI

Восемьдесят коллекций вокруг света

Мой кардиган прибыл из Лондона, сумочка – из Рима.

Из Осло я привезла юбку венского производства. Туфли из Рио, белье из Танжера, чулки из Нью-Йорка, дождевик из Амстердама, перчатки из оленьей кожи куплены в Швеции и т. д. Насколько мой паспорт заполнен печатями, настолько разнообразен и мой международный гардероб летучей манекенщицы. Это удобно. Быстро узнаешь особые товары каждой страны, и вскоре твой маршрут путешествий начинает совпадать с более или менее нужными покупками. Нужны ночные рубашки? Куплю на будущей неделе в Марокко. В следующем месяце будет поездка в Рим? Пополню запас обуви.

Мы передаем одна другой адреса хороших бутиков, так же как парижанки сообщают подругам об умелой портнихе в квартале. Могу признаться, что горжусь своим нюхом: у меня особенность находить в каждом городе мира самые лучшие и менее дорогие магазины.

«Менее дорогие магазины» все-таки оказываются довольно разорительными для кошелька, потому что количество стран множит количество искушений. И подтверждением этому служат тридцать пять пар обуви, привезенных из Италии, Марокко, Бразилии или Египта!

Относительно дешевый международный шопинг относится к преимуществам бродячей жизни, а к преимуществам добавляется удовольствие позлить подруг.

– Очаровательный пуловер! Где купила?

– В Лондоне, у «Симпсона».

– Ясно!

Гримаска на личике девушки, не удаляющейся далее километра от Елисейских Полей. Может, и не очень благородно, но почему ей так хочется носить «мой» пуловер!

«Летучая манекенщица». Кажется, я одна из первых, заслуживших это звание. Я показывала коллекцию в летящем самолете, а такого никогда не делалось. То был рекламный полет Париж – Женева, организованный «Эр Франс», чтобы внушить желание любителям зимних видов спорта встретиться со снегом небесным путем.

В присутствии двадцати журналистов, фотографов и директрисы Дома Жермены Леконт в салоне самолета, превращенном в подиум, я показала семь или восемь коктейльных и вечерних платьев. А потом хохот до упаду хороших знакомых, которые осыпали нас снежками в Межеве, Клюзасе или Шамони и присвоили мне в местных газетах звание «первой летучей манекенщицы».

Но мое воздушное крещение состоялось раньше. Я не переставала бороздить в разных направлениях три континента: Европу, Америку, Африку. Азия и Океания пока ожидали меня. Я говорю это не ради того, чтобы вскружить голову запоздалым романтикам, видящим в каждом из таких путешествий открывающуюся в рай дверь. Это были скорее настоящие экспедиции, подготовленные с тем же тщанием, что и высадка группы Поля-Эмиля Виктора[276] на вечные льды. Они начинались с мигреней начальницы кабины, одновременно режиссера и аксессуариста этих турне.

Проблемы возникают еще до отъезда. В сопровождении двух или трех таможенников, которые отмечают каждую модель, она следит за упаковкой почти полной коллекции в «сундуки», огромные чемоданы, созданные для сохранения в неприкосновенности тканей и драгоценных мехов. Каждая пара обуви, каждая драгоценность, каждая шляпка, каждый пальчик перчаток проверяется до закрытия крышки. Очень трудно представить объем работы особенно в момент, когда одна из продавщиц со скандалом требует отыскать ту или иную модель, которую совершенно необходимо показать нетерпеливой клиентке.

Когда все приведено в порядок, закреплено, отослано, начальнице пора обдумывать обратную операцию: распаковку за кулисами театра, а то и в умывальной комнате или раздевалке. Несколько часов или минут, чтобы все отгладить, распределить по манекенщицам, уложить аксессуары так, чтобы они были на виду и легкодоступны… Уф!.. И все это повторяется при каждой поездке. В Зуте, к примеру, мы провели четыре дефиле по воскресным дням, и каждый раз с упаковкой и распаковкой багажа.

А ведь начальница кабины – всего лишь шестеренка в системе. Думаю, ключевой фигурой считается директор по рекламе. Он должен присматривать за всем, организовывать интервью, пресс-конференции, выбирать журналы, публикация в которых представляет наибольший интерес, назначать встречи с фотографами, а последним указывать модели для снимков. Именно он поднимает боевой дух вымотанных манекенщиц, только-только выгрузившихся из самолета или поезда.

Мы едва успеваем принять ванну, как уже приходится вертеться волчком перед объективом.

И снова слово за директором по рекламе. Фотографы ежедневных газет ищут не столько моду, сколько анекдот, забавное происшествие, цепкий образ, который понравится искушенному читателю, видевшему сотни раз улыбающихся манекенщиц, выстроенных по ранжиру на трапе самолета с руками, полными цветов.

Надо искать нечто иное, но возбужденное воображение рыцарей блиц-эскадрона может слегка извратить миссию тех, кого они в своих изданиях называют «посланницами моды». Если следовать их советам, нам надо по-кавалерийски рассесться на фюзеляже самолета или обступить плотной толпой командира самолета. Тут в дело вступает директор по рекламе и соглашается на ту или иную позу своей паствы.

Наконец, на него возложена задача более тонкого характера – обеспечить хорошее настроение манекенщиц. Пример: красивая девушка прекрасно представляет свои модели, но совершенно не фотогенична. Надо заранее уловить особенности каждой манекенщицы, поскольку они не всегда очевидны (надо хорошо знать своих подопечных). Потом девушке надо тактично намекнуть, почему ее не включили в фотосессию. Можете себе представить, какую непростую головоломку приходится решать директору по рекламе, с такой проблемой порой не под силу справиться двум или трем Талейранам[277]. Нередко случалось, что эти обязанности возлагали на меня, а поскольку свои воспоминания я называю небольшой исповедью, признаюсь, роль «капитана» мне по душе. Быть может, так распорядилась судьба? Или дело в темпераменте? Ко мне нередко обращались за советом, и подобное назначение старшей группы с санкции директора по рекламе было всегда признанием некой фактической реальности, и подруги с большей легкостью принимали дружеский намек – даже твердый, – исходящий от меня, чем от чужака в нашем крохотном объединении.

Стаж в профессии часто вынуждает меня распределять номера в отеле. Обычно мы живем по двое в номере. Трений почти не возникает, хотя выбор партнерши иногда ставит меня в затруднительное положение. В группе бывает несколько подруг, и я могу обидеть четверых, чтобы доставить удовольствие пятой.

Кстати, о номерах. Я заметила, что предпочтительнее собирать группу в одном месте, а не в разных концах гостиницы, чтобы вечером девочки могли посплетничать; таким образом лучше поддерживается благоприятная атмосфера. Жизнь в паре часто приводит к комическим инцидентам, особенно когда дело касается наших гардеробов. Более решительная влияет на подругу в манере одеваться, а потому «пары» легко воссоздаются, когда вся группа собирается вместе. Приобретенный опыт нередко помогал избегать разнобоя: я звонила каждой и предупреждала, каким должен быть стиль одежды по тому или иному случаю. Это препятствует разношерстности в одежде и вкусовым ошибкам.

Конечно, не всегда все происходит гладко. Иногда та или иная девушка бывает в дурном настроении или капризничает. Пролетел ангел. Пролетела туча ангелов. Потом все смеются над недоразумением. Случаются нервные срывы во время дефиле. Так одна из таких куколок в последнюю минуту отказалась показывать коллекцию, потому что ей не нравились ее платья. Однажды одна из моих лучших подруг вдруг засуетилась:

«Я не успею подговиться! Я не успею подговиться!..» И действительно, она не успела, и я пошла перед ней, чтобы заткнуть «дыру» в дефиле. Как выяснилось, ее волновало лишь одно – представить свою модель последней. Известная мелкая пакость, которая может испортить весь показ, отрепетированный балет, предназначенный завершиться тем или иным платьем. Хитрость иногда выливается в яростный срыв. Во время одного крупного дефиле мехов, где я представляла самую яркую модель, шубку из дикой норки с капюшоном, которая превращалась в обычное манто. К каждой модели за месяц до показа тщательно подбираются драгоценность или драгоценности, назначенные кому-нибудь из нас. Когда пришла моя очередь, я отправилась, как и остальные, надеть украшения. Стоило назвать имя моего меховщика, как на меня обрушилось содержимое пещеры Али-Бабы: тиара с двадцатью изумрудами в обрамлении бриллиантов и размером с голубиное яйцо, ожерелье того же рисунка, длинные сережки, громадная клипса и два бриллиантовых браслета. Их выложили из футляров и нацепили на меня, превратив в сверкающую рождественскую елку. Ювелир с предосторожностями обращался с этими коллекционными вещами, памятью о настоящей русской княгине. Императорский фейерверк лишил всех дара речи, меня и моих подруг, нас словно заворожил невероятный каприз султана. И вдруг раздался голос: «Снимите это ожерелье. Оно слишком мало! И уродливые серьги! К тому же я не хочу изумрудов!»

Дамская шляпка и украшения от Бальмена, 1959

Я обернулась, поскольку не узнала голос знаменитой парижской манекенщицы, обычно крайне любезной. То была подруга, позавидовавшая «моим» драгоценностям. Умолчу о последовавших неприятных объяснениях и объятиях, такие мелкие происшествия, вспыхивающие в перегретой атмосфере «великих» дней, никогда не имеют продолжения.

Могу утверждать, подобные стычки немногочисленны, и нам редко приходится ссылаться на переутомление, чтобы попросить прощения за нервозность. Во время поездок, полностью организованных мною, случалось оказываться во главе группы из одиннадцати звезд, самых знаменитых из манекенщиц. Представляете! Но не думайте, что мне приходилось превращаться в дрессировщика или укротителя змей. Все проходило без сучка и задоринки.

Иногда в группу попадают те, кто заставляет нас краснеть от стыда и чьи фантазии оскорбляют всю профессию целиком. К счастью, такие девушки встречаются редко, и мне хватит пальцев одной руки, чтобы перечислить нарушительниц порядка, с кем пришлось столкнуться за долгие годы. Никогда не забыть, какое потрясение мы испытали в одном из салонов французского посольства в Лиссабоне, куда нас пригласили после показа. Одна из манекенщиц вдруг принялась кататься по громадному ковру. Ее вечернее платье совершенно не соответствовало поведению пьяного грузчика. Не успели мы очнуться от ступора, как она отряхнулась и приказала оркестру сыграть пьесу в стиле «Фоли-Бержер»[278]. Девица неплохо исполнила канкан. Позже я узнала, что она частенько задирала ноги на сцене «Казино де Пари». Но организатор поездки в эту минуту не походил на человека, радующегося ее выступлению. Мы поспешно покинули прием.

Не менее ярким, но столь же неуместным стало беспардонное поведение одной из известнейших парижских манекенщиц во время путешествия в Берлин. После дефиле нас во главе с Жерменой Леконт пригласил генерал Кароле, военный губернатор французского сектора. Едва мы сели за стол, как звезда потребовала икру. Ей захотелось икры любой ценой. «Любой ценой» было точным описанием ситуации.

Хозяин, очаровательный и благородный мужчина, вздернул бровь, справился с неудобной ситуацией, заказав икру всем, но гости ощущали неловкость, кроме виновницы скандала.

Одним из самых своеобразных «номеров» в наших бродячих кабинах была так называемая Дитя-баронесса. Она действительно была баронессой и упивалась своим происхождением. Доходили слухи, что ее называли Пепе или Бебе. Поскольку Бебе означает дитя, она автоматически получила прозвище Дитя-баронесса, что ей отнюдь не нравилось.

Я ни разу не встречалась с ней до путешествия в Бразилию, она лишь единожды попала в нашу группу. Слава Богу, с тех пор я никогда ее не видела. Никто не знал, откуда она появилась, но эта баронесса всегда стремилась быть в центре внимания. Дама постоянно хворала и в деталях рассказывала о состоянии своего здоровья любому, кто хотел или не хотел ее слушать. Говорила она всегда громким голосом, а потому каждый знал о ее болезнях.

Однажды в разгар показа в Рио она шла перед сотнями зрителей и вдруг заметила среди присутствующих знакомое лицо. Она с подиума наклонилась над столиком, чтобы пожать друзьям руки. Я еще никогда не сталкивалась с подобной безалаберностью. Я затаила дыхание и едва справилась с голосом, чтобы указать на недостойное поведение. Она крайне удивилась моему замечанию. Несомненно, у нее были не все дома.

К счастью, такие феномены очень редки в моде и долго не задерживаются, так как в нашей работе удовольствием и не пахнет. Некоторые поездки оборачивались настоящим кошмаром, когда сразу после освобождения транспорт страны еще не вернулся к гражданскому ритму. Вернее, становились бы настоящим кошмаром, не обращай мы все злоключения в шутку.

Так случилось с нашим десантом в Лиссабон, организованным Синдикатом Высокой моды по договоренности с Министерством информации и под стягами французской пропаганды. Несколько манекенщиц, директоров домов моды и артистов, в том числе певец Жамблан, автор песни «Из-за этого она – моя подружка». Его странный мягкий голос и легкая философия вскоре оказались для нас драгоценным допингом.

Нам выделили войсковой транспортный самолет с двумя рядами железных скамеек, которые тянулись вдоль всего салона и были разделены центральным проходом, вроде вагона для перевозки скота, но намного хуже! На нем нас должны были доставить в Лиссабон. Кстати, а где предполагается промежуточная посадка?

– В Оране, – с вежливой улыбкой ответил пилот.

– В Оране, – завопил хор темно– и светловолосых красавиц.

– Да, нам надо доставить в Оран несколько срочных посланий… Кстати, там и переночуем.

В воздухе повисло молчание, потом со всех сторон посыпались шутки: «Вы не против небольшого крюка через Тимбукту?.. А мне хотелось бы расцеловать бабушку в Сингапуре». Гостиницей в тот вечер оказалась вшивая казарма военной авиабазы в Оране: грязные умывальные, ржавые краны, простыни, конечно, выстиранные, но неисправимо грязные. Мы, плача от смеха, застилали нары, а путешествующие с нами мужчины, оказавшись в одном помещении, вдруг вспомнили свои двадцать лет и с мальчишеским жаром устроили войну в подушки. Их комната заполнилась легкими перьями и вскоре походила на заснеженные склоны Атласских гор[279]. Потом нас отправили в столовую, где галантный капитан, испытывая явное смущение, угостил нас отварной фасолью, плавающей в жирной воде, из цинкового котелка.

Не стоит добавлять, что мы спали одетыми – в чулках, манто и обернув головы шарфами, чтобы избежать любого соприкосновения с бельем. У меня, к счастью, оказалась пелерина с капюшоном, в которую я закуталась с головы до ног. То была единственная ночь в моей жизни, когда я проснулась в том же положении, что и заснула.

Раз мы говорим все, добавлю, что в бараках отсутствовали элементарные удобства, в том числе и туалеты. Поэтому вечером мы выходили по трое, чтобы не было так страшно и не заблудиться на аэродроме, где гулял сильный ветер и за кустами сверкали глаза сенегальских стрелков, которых крайне возбудил прилет нашей группы. Для утреннего туалета нам принесли чаны с водой, откуда мы черпали воду ведрами и поливали друг друга. Кажется, что после этой странной ночи и обливания одеколоном – как делал Людовик XIV, если верить Сен-Симону[280],– мы вряд ли могли по прибытии в Лиссабон выглядеть сливками французской моды. И все же фотографы осыпали нас вспышками. Потом нас отвели в таможенное помещение, где продержали… три часа! Сыграв несколько партий в белот[281] среди погруженных в сон тел, мы узнали истину: не хватало одной бумажки, чтобы освободить платья коллекции, а португальцы, напрочь лишенные юмора, всерьез рассматривали возможность отправить нас в крепость, пока пресловутый документ не доставят из Парижа. К счастью, господин Горен, виртуозный организатор нашего турне, сумел утрясти недоразумение, не поднимая лишней тревоги, но потратил на переговоры несколько часов.

Такое же отсутствие комфорта и цыганские скитания мне пришлось испытать и во время второго путешествия после освобождения – в Данию, где к нашей группе из семи манекенщиц присоединились звезды театра и кино (Мадлен Рено, Жан-Луи Барро, Рене Леба[282], Жермена Роже[283] и прочие).

На этот раз нам по-царски выделили старенький «юнкерс» без кресел, но с маленькими круглыми табуретами, привинченными к полу. Как в трамваях Монако, на каких я каталась в счастливые дни раннего детства. Людей было больше, чем незамысловатых сидений для парашютистов. Повсюду громоздились чемоданы, набитые моделями и костюмами актеров, певцов и танцоров. Все это напоминало внутренность шарабанов, которые тянули быки по Дальнему Западу. Обойдусь без деталей: Жан-Луи Барро восседал на корзине, остальные, величины не меньшие, сидели на полу. Самолет трясла гроза, она длилась четыре часа двадцать минут и подбрасывала пассажиров к потолку при воздушных ямах глубиной триста метров. Кажется, лишь трое или четверо не страдали воздушной болезнью, а остальные позеленевшие пассажиры теряли, к счастью, поочередно бо?льшую часть своего достоинства (я пока не знаю, что такое воздушная болезнь… и постукиваю по деревяшке, вовсе не желая познать однажды ее последствия. Мне хватило зрелища).

Прекрасный спектакль для фотографов, которые ждали нас на аэродроме Копенгагена! Жаль, что они не сделали цветных снимков: великолепная коллекция искаженных лиц от бледно-желтого до землисто-серого, хотя кое-кто сиял белизной, словно после стирки с персилом. Я, хотя и не выглядела слишком бледной, все же сумела выделиться: у одной из моих туфель отклеилась подошва, и мне пришлось надеть очаровательную пару новеньких тапочек из черного муслина. С ними необычно гармонировала накидка из шотландской шерсти… под проливным дождем. На следующий день журналисты посвятили целые колонки моей оригинальной манере одеваться. «Очень мило приехать в Данию для запуска такой моды! – писали они на полном серьезе. – Она, несомненно, не приживется у нас, но француженке позволено все!» Что не помешало нам добиться оглушительного успеха.

Именно тогда со мной приключилось милое, но двусмысленное происшествие. Я должна была жить вместе со своей подругой Луизой от Фата, а поскольку в 1945 году война оставила повсюду следы разрушений, нас разместили на частной квартире. Такси доставило нас к жалкого вида двери черного непрезентабельного здания. Несомненно, мы ошиблись адресом. Луиза осталась в такси, а я отправилась на разведку. Ошибки не было. На третьем этаже элегантный мужчина распахнул передо мной дверь очаровательной квартиры, куда вскоре поднялась Луиза. Хозяин, человек лет тридцати пяти с ласковыми голубыми глазами за стеклами очков без оправы и нежным лицом, казался крайне робким и краснел, обращаясь к нам на прекрасном французском языке.

Неужели нас разместили у холостяка? Когда он на минуту отлучился, мы переглянулись с немым вопросом, крутившимся в наших головах. Вскоре хозяин вернулся и угостил нас чудесным чаем с пирожными и поджаренными хлебцами. То и дело отбрасывая прядь шатеновых и слегка волнистых волос, падающих на лоб, он сообщил, что владеет одним из крупнейших домов моды Копенгагена и живет здесь вместе с лучшим другом. Успокоенный взгляд Луизы стал бы еще нежнее, знай мы заранее, какое чудесное пребывание организуют нам эти два истинных джентльмена, водя нас по лучшим ресторанам, знакомя с обществом и городом, который они ценили как настоящие художники.

Нам пришлось опуститься на землю в конце этого идиллического пребывания и задуматься о проблемах обратного пути, поскольку вновь оказались в стареньком «юнкерсе». Ситуация невероятно обострилась. Зная, что французы живут в строгих условиях распределения продуктов питания, обходительные датские друзья завалили нас подарками.

Каждый принес огромную коробку, полную сгущенки или порошкового молока, яиц, паштетов, печенья… Все это следовало разместить в салоне в дополнение к имеющемуся грузу. Самолет, разбежавшись по полосе, остановился, и один из пилотов попросил нас придвинуться к кабине пилота, чтобы уравновесить летательный аппарат. Иначе мы не могли взлететь. Столь неудачный старт ослабил нашу веру в исход полета.

К счастью, мы все более или менее приготовились к воздушной болезни, наглотавшись лекарств. Кого-то, питавшего надежду избежать неприятностей предыдущего полета, осенила блестящая идея купить запас пилюль, которые раздали всем. Вначале я отказалась, но потом проглотила таблетки, когда рассвирепел ветер и разыгралась непогода. Увы, сердце мое оказалось не столь восприимчивым, и я дважды теряла сознание в ресторане аэропорта и, когда поднималась на борт, меня поддерживали Мадлен Рено с одной стороны и Жан-Луи Барро – с другой. Я проделала путешествие в беспамятстве, спящим сурком, пока «юнкерс» скакал галопом по воздушным ямам, словно зебра, и доставил домой в 3.20 ночи.

После ужасов трудного взлета и воздушной летаргии мне пришлось через некоторое время провести ужасную ночь со знаменитым академиком. Не ищите двусмысленных намеков.

Жорж Дюамель[284] и его жена занимали кресла позади меня в самолете, летящем в Бразилию.

Мы пересекли Пот-о-Нуар – «Котел тьмы». Для невеж поясню, переживания не поддаются описанию, если сам не участвовал в полете. Мы попали в апокалипсическую грозу, которая регулярно сотрясает атмосферу над Атлантикой: самолет икает, прыгает, как комочек пуха в центре огненного кольца, вспышки молний слепят. Ужасающий и прекрасный спектакль.

Меня разбудила соседка и подруга Колет, невероятно возбужденная. Я с каким-то отупением взирала на эту вагнеровскую вакханалию и подсчитывала шансы на спасение в случае катастрофы. Мне говорили, что самолет может продержаться на воде часов пять. Для пересечения океана надобно девять часов. Мы были как раз посередине, а значит, спасательное средство даже при немедленном отходе от побережья потратит на ход до нас не менее пяти часов. Тютелька в тютельку…

Я не была единственным фаталистом, господин и госпожа Дюамель позади меня вели себя крайне беспокойно. Можно быть академиком и вдруг ощутить тщету своего бессмертия. Они раз тридцать вставали, менялись местами, хватались за спинку моего кресла, резко дергали меня за волосы, даже не замечая этого.

Слава Богу, остаток перелета прошел спокойно, хотя мы находились в воздухе тридцать шесть часов с промежуточными посадками в Лиссабоне, Дакаре (влажная жара, роскошные негры, безвкусный фруктовый сок), Ресифе (проливные дожди, пальмы, невыносимая влажность из-за испарений красной почвы). И вот Рио, чудо при закатном солнце, смесь джунглей и небоскребов в двадцать пять – тридцать этажей, цепочка необъятных бухт.

Самым забавным моментом оказалось прохождение экватора. Подавая шампанское, бортпроводник облил нас, зажав горлышко бутылки большим пальцем и опрыскивая, словно парикмахер. От этой невинной шутки и пролета через «Котел тьмы» осталось воспоминание в виде диплома, выданного «Пан-Эр» по прибытии в Бразилию. Быть может, господин Жорж Дюамель держит такой же в своем кабинете?

По прибытии новый «Котел тьмы» – отсутствует наша директриса. Она прибыла через два дня в момент, когда мы уже вполне могли обойтись без нее. А пока надо было действовать, и я с радостью приняла предложение директора заменить ее. Однако предстояло затеять крупную игру.

Путешествие проходило под патронатом бразильского журнала «Сомбра», который намеревался с нашей помощью получить доход от рекламного бума. Шел 1947 год, и отношения Франции с Южной Америкой еще не достигли нынешнего состояния. Директор журнала приобрел шестьдесят самых красивых моделей парижских коллекций. Я сказала «приобрел», что сразу превратило его в крупного клиента нашей Высокой моды. Примеру клиента могли и должны были последовать другие, а потому мы, все и вся, лица заинтересованные в успехе, должны были сосредоточиться и не наломать дров.

Я до сих пор помню, с какой тщательностью мы готовились к путешествию еще до отлета. Я отдыхала на юге Франции, когда почтальон доставил мне письмо от Жермены Леконт: она предлагала отправиться в Рио-де-Жанейро и, предвидя мое согласие, запретила загорать. «У бразильянок смуглая кожа, – писала она, – а потому ты обязательно должна остаться блондинкой со светлой кожей». Всем известно, что контраст создает экзотику, вот почему я пользуюсь большим успехом в латинских странах, а мои приятельницы-брюнетки, к примеру Лаки, лучше принимаются северянами. С этой минуты моим неразлучным другом стал солнечный зонтик, и несколькими днями позже я уже неслась в Париж, с нетерпением ожидая примерки «своей» коллекции. Моя спешка объяснялась тем, что мне выпал шанс представлять два дорогих мне дома – Жермены Леконт и Кристиана Диора, которого я знала еще со времен его бытности модельным мастером у Лелонга. Они меня побаловали оба, придумав для меня самые красивые модели, о таких я даже не мечтала. К тому же я летела в Рио, когда на Елисейских Полях редко встречались друзья, возвратившиеся из Бразилии или собирающиеся туда отправиться.

И снова реальность оказалась достойна мечты. Месяц на Копакабане, самой красивой и знаменитой бухте Рио, с шестью показами в неделю в «Голден Рум», зале мюзик-холла отеля «Копакабана». Не отель, а скорее целый город с выходом на гигантский пляж в виде дуги, плотиной без ограждения из черно-белой мозаики, изображающей волны и с одной разноцветной мозаикой, которые встречаются только в латинских странах. Я видела подобные декорации в Португалии.

Бассейн, где собирался весь Рио, замечательный гриль, одно из лучших кабаре «Мейе Ноите», где царит удивительно интимная атмосфера: стены, обтянутые сатином до самого потолка, шторы цвета поблекшей розы, банкетки с мягкими подушками. Тихий оркестр, приглушенный свет. Ощущение шика, спокойствия… Я намеренно привожу эти детали, чтобы показать: нам были запрещены любые оплошности, любое отсутствие вкуса. Надо было тщательно подготовить показ, превзойти самих себя.

В «Голден Рум» мы располагали огромным залом и сценой с поднимающейся дорожкой. Декоратор разместил на подмостках специально для нас громадную триумфальную арку из картона, под которой мы должны были проходить на входе и выходе. Для меня директор придумал особое освещение, оно превращало мой выход в истинный театральный эффект.

Я начинала дефиле платьем от Диора, и, когда занавес подняли, зал и сцена остались погруженными в полную темноту.

Я стояла в центре на высоте трех ступенек под сводом арки, и только один прожектор освещал мое лицо. Луч неотступно следовал за мной, пока я спускалась по лестнице до момента, когда выходила в центр сцены. В этот миг всю сцену залил яркий свет. И тут же раздавался шквал аплодисментов.

Не все мои подруги восхищались, по крайней мере вначале, мгновением эфемерной славы, результатом мизансцены, но вскоре мелкая зависть испарилась из-за огромного успеха всего показа в целом.

Тем более что мое место, для кого-то весьма завидное, создавало определенные трудности. Лучи света били в глаза, а остальная часть тела находилась в непроглядной тьме. Спускаться следовало по трем ступенькам, высоко держа голову. Попробуйте, и поймете сами! К тому же вас из темноты разглядывают сотни глаз! Я сообразила, что надо «смошенничать». Край каждой ступеньки обозначили фосфоресцирующей краской, и все прошло на ура. Я обожаю такие импровизации на месте. Обязанность адаптироваться к сцене или отсутствию оной возбуждает нас, как актеров в турне, которым приходится уменьшать декорации, менять движение, выдумывать новые мизансцены, оценив ситуацию одним взглядом.

На римском холме любовница дуче Клара Петаччи[285] построила дворец. Как тогда говорили, ужасно современный, но почти необитаемый, несмотря на открывавшийся великолепный вид. Бассейн, крыша-терраса, гостиные, перегруженные золотом, замысловатые зеркала, избыток ваз и статуй. Есть даже ее изображение в костюме Евы, которое и поныне украшает здание, превращенное в элегантный ресторан.

Надо было спускаться по лестнице из холла к апартаментам второго этажа. Величественные ступеньки шли широкими уступами и были слишком широкими, чтобы обеспечить нормальный шаг. Приходилось дважды ставить одну ногу перед другой, как на некоторых улицах Рима, мощенных уступом, чтобы свести на нет уклон.

Я заметила это неудобство и провела репетицию до показа. Увы, не все подумали об этом, поэтому манекенщица, спускавшаяся передо мной, выглядела настоящей хромоножкой.

В раздражении, поскольку не в силах сдержаться, когда вижу неподобающую деталь, я спросила, не показывает ли она коллекцию на протезах. Девушка, конечно, разъярилась, но исправилась и словно в магическом озарении нашла подобающий ритм поступи. Снова удалось избежать катастрофы. Однако забудем о пышном «Голден Рум». Нам не всегда встречаются мраморные лестницы, особенно такие широкие. Разве можно забыть инцидент, к счастью исключительный, который случился в Голландии. Мы, четыре манекенщицы, подписали выгодный двухнедельный контракт. По прибытии в Амстердам выяснился существенный недочет контракта: в нем шла речь о часах присутствия, а не о количестве ежедневных выходов. Воспользовавшись нашей промашкой, нас вынудили к конвейерному показу в каком-то чайном салоне, где публика сменялась каждые два часа и царил тошнотворный запах кофе с молоком и сладкой выпечки.

После трех или четырех дней мы устали от атмосферы кондитерской, и нас перевезли на другой конец города на какую-то ярмарочную выставку, если хотите, бытовой техники с уклоном в сельское хозяйство: повсюду размещались стенды с оборудованием, стойла со скотом… Ужас! Четвертый показ совпадал с часом кормления уток, которые хором свистели и крякали, сотрясая стены громадного сарая. Вслед за мной дикторша, пианист и восемьсот зрителей схватились за бока от хохота. Понемногу все успокоились, но в момент моего подхода к краю подиума раздался внезапный револьверный выстрел и послышался ужасающий шум. Конец света? Сошел состав с рельсов? Гонки римских колесниц? Оказалось, в соседнем кинозале, отделенном простым занавесом, начался сеанс. Все пришли в прекрасное настроение, пока утки, разъяренные в подобной обстановке, орали во всю глотку.

Эта небольшая звуковая фантазия продолжалась десять дней из расчета пяти-шести показов в день. Не стоит добавлять, что комизм ситуации быстро сошел на нет. Голландская авантюра казалась нам нескончаемой. Совет дебютанткам: внимательно читайте контракт перед его подписанием.

Пользуюсь этим, чтобы уточнить: путешествия за границу такие же источники сказочных доходов, как и туристические прогулки. Будем справедливы: для нас это возможность совершить хорошее и недорогое путешествие, и я счастлива, что воспользовалась бесплатным пребыванием, которое обошлось бы в миллион в отеле «Копакабана» в Рио. Кстати, такие поездки за счет модельера редки. Иногда он делит расходы с заграничными хозяевами, но обычно команду приглашает и берет на полное содержание отель, казино, театр, мюзик-холл, кабаре или журнал ради престижной рекламной акции. В этом случае едет и модельер с частью своего штаба, в том числе с директором-администратором, который использует ситуацию для ведения переговоров на месте, подписания контрактов или основания филиала. Что касается манекенщиц, если они «летучие», то для них поездка бывает интересной. Они могут заработать за пару воскресных дней треть или половину обычной месячной зарплаты. Если они работают для приглашенного Дома, модельер выплачивает им только премию: около пяти тысяч франков (один из крупных домов выдает всего четыре тысячи франков на транспортные расходы).

На устройство бешеных празднеств в крупных столицах пяти континентов средств не хватает. Да и возникнет ли такое желание при катастрофической нехватке времени. Мы едва успеваем выкроить несколько мгновений на поход в магазины между прибытием, обязательной ванной, репетицией, показом, приемом и… отъездом. Легко понять, что наше пребывание расписано по минутам, а любое опоздание принимает масштабы катастрофы.

Те, кто выбрал профессию международного коммивояжера в области парижского шика, прекрасно знают, что надо иметь железное здоровье, чтобы сделать карьеру. Одно из самых сильных потрясений для нас – внезапная смена страны. Судите сами: я покидаю Париж 8 июля 1947 года в разгар отпусков, чтобы окунуться в осень в Рио-де-Жанейро спустя тридцать четыре часа. Зачастую даже не надо менять полушарие, чтобы ощутить климатические перемены. Бывало, возвращаюсь из Скандинавии, когда нос едва выглядывает из-под мехов, а через двое суток обливаюсь потом в сверхлегком белом платье на площади Феса[286]. Покидаю английские туманы, чтобы через неделю очутиться в Каире, где 1 апреля стоит такая жара и дует такой жгучий ветер, что стоит приоткрыть рот, как ощущаешь, как он наполняется горячим песком. Жара невыносимая, чувствуешь себя такой раздутой, что не можешь застегнуть платье!

Иногда у меня возникает тоскливое ощущение, что я совершаю промежуточную посадку в Париже, куда постоянно попадаю транзитом. Осло для меня ближе, чем Сен-Ремиле-Женевьев, куда моя нога даже не ступает. Мой «дом» находится в салоне самолета. Иногда в тиши номера отеля где-то в мире мне кажется, что я не знаю, где нахожусь. Стокгольм, Париж или Касабланка? Только акцент горничной помогает спуститься на землю на нужной широте.

Этот особый вид «воздушной болезни» время от времени выливается в острое желание отдохнуть, уйти от жесткого расписания. Помню о сумасшедшей радости нашей маленькой группы, когда мы, покидая Люксембург и направляясь в Трир в Германии, узнали, что все чемоданы, выгруженные из вагонов для таможенного досмотра, не были погружены обратно. Браво! Наконец нежданная удача! Наконец каникулы! Увы, директор сошел с поезда на следующей станции, арендовал грузовичок и привез багаж за десять минут до начала дефиле. Нет, повторяю, никаких надежд! Всегда что-то происходит, всегда бывает какой-то сбой во время наших бродячих показов, но я еще ни разу не видела, чтобы модели не прибыли к назначенному часу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.