Кумир Вальтера Скотта

Кумир Вальтера Скотта

О нем ходили легенды. Множество легенд. О его отваге. Неколебимом мужестве. Лихой бойцовской удали. Умении беречь каждого солдата. «Я бы стыдился, – скажет он П. И. Багратиону, – предложить опасное предприятие и уступить исполнение другому».

Для Вальтера Скотта он тот легендарный Черный капитан, о подвигах которого говорит вся Европа. В его существование трудно было поверить, если бы не вполне реальный портрет, который украсил кабинет писателя и останется со Скоттом до конца его дней.

И еще – переписка. В ответ на письма романиста станут приходить написанные прекрасным французским языком очерки Отечественной войны, позже подарок – старинное кавказское оружие. Писатель в восторге от бесстрашного и благородного героя и почтет за честь послать своему необычному корреспонденту собственный портрет с дарственной надписью. А вообще жизнь Дениса Васильевича Давыдова была ярче и невероятнее любых легенд.

Детство… Село Бородино и «страна Пречистенка». На углу Всеволожского переулка и Пречистенки – городская родительская усадьба, где он родился, куда постоянно возвращался мыслями (Пречистенка, 13). Бородино – родовая отцовская деревня, где проходят все ранние годы. Вспоминая начало Бородинского сражения, Давыдов напишет: «Там, на пригорке, где некогда я резвился и мечтал, где с алчностью читывал известия о завоевании Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции – там закладывали редут Раевского… Слезы воспоминания брызнули из глаз моих…»

Д.В. Давыдов. Рисунок В. Лангрена. 1819 г.

Только тихой помещичьей жизни здесь никогда не было. Отец не расставался со своим полком. Сын рос, по собственным словам, «под солдатской палаткой».

Конец очередных маневров Полтавского легкоконного полка. В лагерь влетает на саврасом калмыцком коне А. В. Суворов. Без мундира и знаков отличия. В солдатской каске и распахнутой на груди белой рубашке. Он хочет сам поблагодарить солдат и офицеров, но не может не заметить девятилетнего мальчонку, рвущегося к его стремени. «Кто он таков?» – «Сын командира полка». И знаменитый разговор:

– Любишь ли ты солдат, друг мой?

– Я люблю Суворова; в нем все: и солдаты, и победа, и слава.

– О, помилуй Бог, какой удалой! Это будет военный человек; я не умру, а он уже три сражения выиграет.

Суворовское напутствие – разве не с него, собственно, и начиналась жизнь Дениса Давыдова? Но сам он считал иначе. Первые строки давыдовской автобиографии отмечают совпадение дней рождения «двух Денисов» – французского просветителя, философа Дидро и русского гусара, которые, по ироническому замечанию автора, почему-то оставили свой след в литературе.

Отдельным исследователям хотелось бы приписать Д. Давыдову превосходное домашнее образование. Но действительность выглядела иначе. Как в жизни Суворова, французский язык, танцы, самые поверхностные представления обо всем и ни о чем. Образованнейший человек своего времени, тонкий ценитель литературы, знаток истории и естественных наук, не чуждавшийся философии, Д. Давыдов всем был обязан самому себе. Просто надо было находить свободные от военной службы и друзей часы. Он одинаково скрывал свои занятия, свое трудолюбие и даже ту серьезность, с которой относился и к военному делу, и к литературному труду.

«Между порошами и брызгами, живя в Москве без занятий, – напишет Д. Давыдов о себе, – он познакомился с некоторыми молодыми людьми, воспитывавшимися тогда в университетском пансионе. Они доставили ему случай прочитать „Аониды“, полупериодическое собрание стихов, издаваемое тогда Н. М. Карамзиным. Имена знакомых своих, напечатанные под некоторыми стансами и песенками, воспламенили его честолюбие: он стал писать…»

Выбор службы не вызывал сомнений: конечно, армия! Семнадцати лет Д. Давыдов едет в Петербург для поступления в полк. Но на пути его желания стать кавалергардом два препятствия: небольшой рост и – недостаток материальных средств. Первое он преодолеет упорством, второе будет ощущать постоянно. Юнкером ему придется месяцами сидеть на одной картошке – на разносолы денег нет.

Впрочем, существовало еще и третье, самое главное препятствие – вольнолюбивый дух, который подскажет Д. Давыдову его первые поэтические произведения.

Всего три – стихотворение «Сон» и две басни. Девятнадцатилетний поэт не искал литературных связей, не пытался печататься. Да в этом и не было нужды: современники на лету подхватывают его строки. Кто в гвардии, Петербурге, Москве не знал их наизусть? «Сон» – иронический пересчет влиятельных особ. Басня «Голова и ноги» – бунт ног против бессмысленно командующей ими головы: «Коль ты имеешь право управлять, Так мы имеем право спотыкаться, И можем иногда, споткнувшись, – как же быть? – Твое величество о камень расшибить». Угроза царствующим особам! В «Реке и зеркале» баснописец высказывается еще откровеннее.

Старик доказывает монарху, что винить надо не тех, кто его бранит, а лишь самого себя – за ошибки. Результат? «Монарха речь сия так сильно убедила, Что он велел ему и жизнь и волю дать. Постойте, виноват! – велел в Сибирь сослать. А то бы эта быль на басню походила».

Расплата не заставила себя ждать. «За правду колкую, за истину святую. За сих врагов царей» едва начавший службу Д. Давыдов был переведен из гвардии и Петербурга в захолустный гусарский полк. За ним навсегда останется клеймо неблагонадежности, свободолюбия, которое будет одинаково мешать продвижению по службе и литературной деятельности. Отныне поэт-гусар под постоянным подозрительным наблюдением Двора и высшего военного начальства.

Что ж, «враг царей» сам определил свое место в басне. И хотя на квартирах белорусского гусарского полка ротмистр Д. Давыдов сочиняет уже не басни, а знаменитые гусарские послания, их смысл одинаково неприемлем для двора.

Биваки. Переходы. Пыл сражений. Веселье дружеских пирушек. Снова походы. А за ними тот дух гусарской вольницы, который так досаждал Александру I. Это от суворовских орлов унаследовала она независимость суждений, чувство собственного достоинства, гордость солдата, умеющего рисковать собой, но не подчиняться бессмыслице прусской муштры. «Служить бы рад, прислуживаться тошно», – скажет словами Чацкого друг Д. В. Давыдова А. С. Грибоедов. Д. Давыдов служит не императору – России.

Давыдовские стихи – новая страница русской поэзии. Еще никто до него не писал так открыто и откровенно о своих мыслях, чувствах, о том, что его окружает. Этот род поэтического дневника, рассказа о самом себе, который рождал новую, свободную форму стиха и почти разговорный в своей непринужденности язык. Кто только из нового поколения стихотворцев не испытал на себе его влияния! «Он дал мне почувствовать еще в лицее возможность быть оригинальным», – писал о Д. Давыдове Пушкин, не скрывая, что «приноравливался к его слогу», брал уроки «в кручении стиха» и «усвоил его манеру навсегда».

Участник почти всех боевых кампаний начала XIX века, Д. Давыдов «врубил имя свое в 1812 год». Первым в русской армии он понял значение и возможности партизанского движения, первым выдвинул его идею. Поэт-партизан был прав: «Пусть грянет Русь военною грозой, – Я в этой песне запевала!»

Дальше шла Европа, действия в составе регулярной армии. Военная хроника того времени пестрит упоминаниями о давыдовских победах. Продолжающиеся военные успехи поэта-партизана начинают беспокоить командование, тем более вокруг него собирается все та же гусарская вольница. И наконец, наступает неизбежный взрыв.

В марте 1813 года Д. В. Давыдов со своими частями превосходным маневром занял Дрезден, но тем самым нарушил приказ командования. Ему было предписано всего лишь подготовить торжественное взятие города генералом Винценгероде. За испорченное торжество придворного любимца Давыдов лишается командования. «50 человек рыдало, провожая меня, – напишет он в автобиографии. – Алябьев поехал со мною: служба при партии предоставляла ему случай и отличие к награждениям, езда со мною – одну душевную благодарность мою; он избрал последнее». Речь шла о близком друге поэта композиторе А. А. Алябьеве, чья воинская храбрость не уступала его собственной.

Между тем продолжалась и «жизнь сердца», также, по словам Д. Давыдова, питавшая его поэзию. 1816 год. Страстное увлечение Елизаветой Антоновной Золотницкой. Немедленное сватовство, на первых порах успешное. На первых порах – потому что в одну из отлучек счастливого жениха, торопившегося соответственно устроить свои служебные дела, невеста отдает свое чувство князю П. А. Голицыну. И, как ответ, блистательные строки поэта:

«Неужто думаете вы,

Что я слезами обливаюсь,

Как бешеный кричу увы

И от измены изменяюсь?»

1819 год. Очередная московская новость, которую спешит сообщить в Варшаву П. А. Вяземскому Василий Львович Пушкин: «Денис Давыдов женится на Чирковой. Она мила – и у нее 1000 душ. Я радуюсь за нее и за него». Скрытый намек понятен: невесте уже 24 года, жених, как всегда, нуждается в средствах. 16 марта того же года: «Денис Давыдов точно женится на Чирковой, и я недавно был у невесты, которая показалась мне очень любезною». 29 апреля: «Денис Давыдов разъезжает со своею молодою женой в четвероместной карете и кажется важен и счастлив».

Как долго продолжалось увлечение семейным счастьем? Очень скоро Д. В. Давыдов возвращается к своим гусарским друзьям и привычкам. Но вместе с А. А. Алябьевым ему приходится вопреки собственному желанию оставить армию. В ноябре 1823 года одним приказом увольняются в отставку «за болезнию» никогда и ничем не хворавший генерал Денис Давыдов и «за ранами» не знавший ни одного серьезного ранения Александр Алябьев, подполковник. Для обоих отставка была одинаково неожиданной и болезненной.

Давыдов во власти противоречивых чувств. Он не мыслит себя вне армии, но в условиях аракчеевского режима не может не сказать: «Благодарю Провидение за избавление меня от наплечных кандалов генеральства». Наконец-то у него появляется возможность специально заняться литературой, записками о партизанском движении, начать собирать материалы для фундаментального труда о Суворове. И дело здесь не в увлечении историей, а в утверждении принципов, на которых строится русское военное дело, в борьбе за бережное и уважительное отношение к солдату: «Я теперь пустился в записки свои военные, пишу, пишу и пишу. Не дозволяют драться, я принялся описывать, как дрались».

Из дома, который супруги Давыдовы снимали в Трубниковском переулке, 17, они перебираются в настоящее городское поместье в Знаменском переулке. Д. В. Давыдов признается, что сам не замечает, как все большие права заявляет на него литература. Он член литературного общества «Арзамас». Дружеские отношения связывают его с А. С. Грибоедовым, А. С. Пушкиным, П. А. Вяземским, Е. А. Баратынским, Н. М. Языковым, В. А. Жуковским, Н. В. Гоголем. Денис Давыдов много печатается в журналах, но до сих пор не удалось составить полный список напечатанного им – так мало значения придавал автор собственным произведениям. Мог публиковаться без подписи. Радовался похвалам и не испытывал обиды, если оставался незамеченным. У него редкая способность увлекаться чужими произведениями и быть постоянно неудовлетворенным своими.

Впрочем, поэтические строки Д. Давыдова по-прежнему как всплеск бурно охватывающего поэта чувства, как неожиданно для него самого вырвавшиеся слова душевной исповеди. Годы не старят поэта:

Я каюсь! я гусар, давно, всегда гусар,

И с проседью усов – все раб младой привычки:

Люблю разгульный шум, умов, речей пожар…

Бегу век сборища, где жизнь в одних ногах;

Гда благосклонности передаются весом,

Где откровенность в кандалах,

Где тело и душа под прессом…

Даже близкие друзья порой не догадываются, как сложно все складывается в его жизни. Вышедшая в 1832 году книжка стихов останется единственной изданной при жизни. Материальные обстоятельства вынуждают жить вдалеке от литературной Москвы и Петербурга – в симбирском селе Верхняя Маза. Тридцать девять стихотворений после двадцати девяти лет работы. Небрежно набранные. Напечатанные на плохой бумаге. Надо бы проследить самому, но Давыдова все нет в Москве, – за Знаменским переулком незаметно промелькнул дом на Смоленском бульваре. Стали привычными долгие месяцы в нелюбимой Верхней Мазе. Помощь друзей? Но у каждого из них свои заботы, а поэт-гусар не умеет ни просить, ни быть навязчивым.

И вдруг среди этих мыслей, душевной подавленности – новый московский адрес, как обещание перерождения, новой жизни!

Дом значился под № 201 Пречистенской части, почти рядом с былым двором детства, и составлял собственность генерал-майора Гаврилы Бибикова, отца двух декабристов.

Двухэтажный, каменный, в глубине окруженного флигелями двора, он рисовался одной из тех городских усадеб которыми была так богата допожарная Москва (Пречистенка, 17). Приносит дому немалую известность и крепостной музыкант Бибиковых – Данила Кашин.

В 1831 году здесь побывает на балу А. С. Пушкин. Еще через четыре года дом будет приобретен на имя жены Д. Давыдова, «гене-рал-лейтенантши» Софьи Николаевны. «Что это за дом наш, мой друг, – напишет Д. Давыдов П. А. Вяземскому. – Всякий раз, как еду мимо него, любуюсь им, это Отель или дворец, а не дом».

Дом Д.В. Давыдова. Пречистенка,17. Гравюра

«Пречистенский дворец» – назовет его Д. Давыдов. Здесь будут написаны им знаменитая «Современная песня», стихотворения «Листок», «Я помню». Здесь побывают Е. А. Баратынский, П. А. Вяземский, Н. М. Языков, историк М. П. Погодин, герой Кульма и Бородина, двоюродный брат хозяина А. П. Ермолов. Д. Давыдов мечтает увидеть своим гостем Пушкина. Но всего через несколько месяцев Д. Давыдов посылает ему же в Петербург стихотворную челобитную, опубликованную в мартовском номере журнала «Современник» за 1836 год. Автор просит своего старого знакомца, ведавшего Московской комиссией по строениям, сенатора А. А. Башилова:

О мой давний покровитель,

Сохрани меня, отец,

От соседства шумной тучи

Полицейской саранчи,

И торчащей каланчи,

И пожарных труб и крючий.

То есть, попросту сказать:

Помоги в казну продать

За сто тысяч дом богатый,

Величавые палаты,

Мой Пречистенский дворец.

Тесен он для партизана:

Сотоварищ урагана,

Я люблю, казак-боец,

Дом без окон, без крылец,

Без дверей и стен кирпичных

Дом разгулов безграничных

И налетов удалых,

Где могу гостей моих

Принимать картечью в ухо,

Пулей в лоб иль пикой в брюхо,

Друг, вот истинный мой дом!

Но вряд ли дело было только в том, что дом не отвечал привычкам поэта-партизана и находился прямо напротив пожарного депо. По всей вероятности, возникают разногласия между супругами. Д. Давыдов бунтует против жестокостей крепостного права, оказывает покровительство беглым крестьянам, с которыми когда-то сражался в партизанских частях. Жена придерживается прямо противоположных взглядов. И здесь она берется за перестройку дома, которая не нужна поэту. В последнем письме из «Пречистенского дворца» в мае 1837 года Д. В. Давыдов напишет П. А. Вяземскому: «Что мне про Москву тебе сказать? Она все та же, я не тот…»

Состояние меланхолии было усилено смертью А. С. Пушкина, глубоко пережитой Денисом Давыдовым. В письмах с Пречистенки рождается своеобразная эпитафия поэта: «Пройдя сквозь весь пыл Наполеоновских и других войн, многим подобного рода смертям я был виновником и свидетелем, но ни одна потрясла душу мою, подобно смерти Пушкина. Какая потеря для России!»

Дениса Давыдова не стало в 1839 году в той же Верхней Мазе. Половодье размыло дороги. До ближайшего врача было 25 верст. Впрочем, жалея лошадей, Софья Николаевна за ним и не подумала вовремя послать. Шесть недель Денис Давыдов оставался после кончины в доме. Пока сошла вода и стало возможным перевести тело в Москву на кладбище Новодевичьего монастыря.

История же дома продолжалась. Уже в 1841 году «Пречистенский дворец» числится собственностью баронессы Е. Д. Розен. Новая владелица распорядилась сдать левое крыло под хлебную лавку, правое – под слесарное, седельное и портновское заведения. В 1861 году в том же правом флигеле располагается одна из первых в Москве фотографий – «художника императорской Академии фотографа И. Я. Красницкого». В течение же 1870-1880-х годов архитектор Г.-Т. Обер переделывает фасады обоих крыльев и придает им сохранившийся до наших дней вид.

Перед Октябрем «Пречистенский дворец» снова оказался в руках офицерской семьи. Вместе с его владелицей, вдовой генерал-лейтенанта О. И. Макшеевой-Машоновой, жил ее сын, подполковник Александр Николаевич, кстати сказать, староста приходской церкви Живоначальной Троицы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.