Браки, союзы и конфликты интересов

Браки, союзы и конфликты интересов

Устройство исландского брака также влияло на тип возможной распри. В каждой семье каждый ее член — будь то муж, жена или ребенок — учитывал родство по обеим линиям, то есть принадлежал одновременно и к роду отца, и к роду матери. Поэтому женщина, выданная замуж, не покидала род, в котором выросла, и к нему же относились и ее дети, одновременно относясь и к роду своего отца. Браки между людьми из разных округ были совершенно обычным делом, притом округи зачастую были расположены в разных концах страны — таким образом расширялась сеть союзов, и свойством оказывались связаны тинговые разных годи и из разных четвертей. Подобная практика сводила на нет шансы возникновения высокосплоченных племенных или локальных групп и лишь увеличивала сложность и запутанность сети связей между политическими союзниками, родичами и так далее.

Степень сложности этой сети зачастую противонаправленных связей объясняет, в частности, почему ни одна социальная группа в Исландии не могла претендовать на исключительную лояльность своих членов, как мужчин, так и женщин, — каждый человек принадлежал на равных основаниях нескольким группам (ср. выше с положением вещей у бедуинов). Свойственники запросто заключали союзы и действовали против кровных родичей в судах и распрях, а если дело доходило до убийств, то люди старались по возможности избежать участия в них. Из источников следует, что настоящие распри с кровной местью начинались тогда, когда нарушался запрет на убийства собственных кровных родичей, как, например, это происходит в «Саге о людях из Оружейникова фьорда».[346]

В обычной же ситуации мы видим, как члены семьи регулярно прилагают все усилия, чтобы избежать нанесения ущерба даже самым далеким родичам. Поэтому причиной распри между семьями или между разными годи служил именно конфликт интересов, когда человек находился на пересечении двух враждующих групп, принадлежа одновременно к обеим. Простейший пример: человек А, ближайший друг и лучший союзник человека Б, является одновременно злейшим врагом человека В, который приходится Б двоюродным братом. Ни в законе, ни в традиции не было ясных указаний на то, кого в какой ситуации полагается поддерживать, и исландцы постоянно оказывались в непростом положении — какой ответ дать посланникам противных сторон, каждая из которых требует поддержки на основании родства, свойства, политического союзничества и так далее. Как раз такое весьма непростое решение приходится принимать в «Саге о людях из долины Лососьей реки» (глава 61, см. также главу 6 настоящей книги) исландцу по имени Торстейн Черный, когда его пытаются вынудить принять участие в убийстве Хельги сына Хардбейна, мужа его сестры Сольвейг. В ответ на уговоры он заявляет:

— Не пристало мне быть с теми, кто замышляет недоброе против Хельги, моего зятя. Я куда охотнее откуплюсь деньгами, дабы вы оставили меня в покое, и предложу столько, что всякому это покажется большой честью.

Двусторонняя система учета родства не только связывала родичей мужа и жены в единую, хотя и хрупкую, сеть взаимопомощи, но и, комбинируясь с другими факторами исландской общественной жизни, помогала ограничить и более или менее держать в узде взаимную ненависть между группами. Исландская культура и общество одобряли одновременный охват людей разными сетями социальных связей, основанных на разных же принципах — семейном, политическом, «дружеском» (vinfengi), — и тем самым в значительной мере устраняли вероятность возникновения клановой или региональной солидарности, то есть условия, без которого невозможна обычная племенная распря, какую мы знаем по другим социумам. Выдавая замуж дочь, исландский глава семьи — а это зачастую была женщина, а не мужчина — инвестировал долю семейного капитала (подчас весьма скудного) в новую социальную связь, в новый социополитический союз; каждый конкретный глава семьи строил собственные планы, независимые от мнения его или ее родичей, в то время как в других обществах это определялось клановой политикой. Если пара оставалась бездетной, брак можно было расторгнуть. В таких ситуациях родичам нужно было вернуть не только саму женщину, но и ее приданое, heimanfylgja, т. е. буквально «[имущество], последовавшее [за ней] из дому».[347] Аналогичным образом брак можно было расторгнуть и тогда, когда «инвестиция» не приносила прибыли, то есть когда род невесты в результате не повышал свой социальный статус, не упрочивал свою безопасность или попросту не делался богаче. Многие исландские женщины выходили замуж неоднократно (так, Гудрун дочь Освивра из «Саги о людях из долины Лососьей реки» выходит замуж четырежды, и всякий раз — за очень богатых или влиятельных людей), и ни возраст, ни утрата девственности не являлись ни в малейшей степени к этому препятствием. Особенно серьезной была ситуация, когда бывший муж отказывался вернуть приданое (см., например, историю Хрута и Унн в гл. 1 и историю Халлы и Хельги Кошки в гл. 13 настоящей книги), — у сторон сразу появлялся ощутимый материальный повод для спора, который мог перерасти и в распрю.

В полную противоположность исландской реальности эпохи народовластия, брачные законы племен, практикующих кровную месть, направлены на то, чтобы поддержать цельность и единство группы и максимально снизить вероятность возникновения конфликта интересов. Описывая традиции распри у бедуинов Киренаики, Питерс отмечает: «Женщина может выйти замуж за человека, не являющегося членом ее группы, но число групп, к которым может принадлежать этот человек, крайне мало, поэтому бедуины могут обеспечивать свои нужды и осуществлять кровную месть без того, чтобы ставить под угрозу целостность своих групп».[348] Нельзя не процитировать и следующие его слова: «Наличие в социуме цельных замкнутых групп, отличающихся единством, означает наличие в нем потенциала для распри; там же, где параллельно существуют разные социальные связи, решительные действия без оглядки на обстоятельства оказываются невозможными, и там прибегают не к распре, а лишь к угрозам ее развязать, имея в виду таким образом достигнуть компромисса».[349]

Исландские общественные группы, участвовавшие в спорах, состояли из людей, включенных в сложную сеть противонаправленных отношений, и поэтому не могли отказываться от компромисса. О какой бы группе мы ни говорили — о родичах, о свойственниках, о тинговых одного годи, о «друзьях», — ни одна из них не являлась ни социально цельной, ни территориально очерченной. Вследствие этого каждой группе было крайне затруднительно делить людей на «своих» и «чужих» в течение сколько-нибудь длительного срока. Даже самые малочисленные землевладельческие семьи были связаны с более широкими группами достаточно прочными связями, чтобы, за редчайшими исключениями, не иметь, по сути дела, даже теоретической возможности отказываться от компромиссов. А когда в конфликт, в соответствии с освященной веками традицией, вмешивались третьи лица, компромисс становился фактически неизбежен.

Контрактная природа отношений «годи — тинговый» тоже расшатывала групповую солидарность, и без того слабую в Исландии. Кроме того, исландцы эпохи народовластия никогда не забывали о личной выгоде. В «Саге о людях со Светлого озера» Эйольв сын Гудмунда Могучего, весьма преуспевающий годи из северной четверти, так говорит своим тинговым (гл. 13/23): «Полагаю, вам всем известно, что меня называют вашим предводителем. А раз так, мне кажется, что тогда договор между нами будет честным, когда каждый из нас станет помогать другому в справедливых тяжбах и вы станете помогать нам[350] против людей, которые посягают на мои права, я же буду вам подмогой, когда нужда заглянет в ваш дом».

С самого раннего периода правовые институты Исландии адаптировались к социальной ситуации, в которой основной задачей людей стало снизить вероятность возникновения распри, а не изыскивать ресурсы для ее продолжения. В иных обществах, практикующих распрю, вероятность насилия с ходом времени возрастает, поскольку и взаимная ненависть, и взаимная месть превращаются в самостоятельные социальные институты; в Исландии же энергия распри, как правило, очень быстро рассеивается. Причина этого снова кроется в природе исландских социальных групп, участвующих в распре. Эти группы попросту не были достаточно цельными и едиными, чтобы поддерживать в коллективном сознании установку «наши против ваших» в течение долгого времени. Нельзя не учитывать и влияние географии острова — мобильность была сильно ограничена, и людям попросту некуда было спрятаться от соседей-врагов.

Как только заканчивалась первая стадия распри с обменом оскорблениями и затем, возможно, эскалацией насилия, опасность, что насилие будет продолжаться из поколения в поколение, резко снижалась. Вместо актов насилия мы видим ритуалы, театрализованные угрозы и бряцание оружием без его применения, и, наконец, на авансцену выходит компромисс в виде оформленной по закону мировой. В сагах мы читаем о том, как на тингах противные стороны порой выставляли друг против друга по нескольку сотен вооруженных людей — но до XIII века это не были армии, готовые к битве, а лишь демонстрация серьезности намерений. Такие демонстрации, вроде противостояния Торгильса и Хавлиди, о котором мы говорили в главе 4, ограничивали или даже полностью отменяли необходимость убийств как таковых. Напротив, способность сторон выставить пару таких «армий» означала, что консенсус практически достигнут и самое время заключать мировую. «Доброжелатели» (дисл. g??viljamenn) вроде Кетиля из той же саги уже были готовы, даже состязались между собой за право вмешаться и убедить достойных людей, таких как Хавлиди, прекратить распрю.

Одновременно в рамках процесса примирения акты насилия пересчитывались на серебро, и финансовые обязательства сторон зачастую оказывались очень накладными. В сагах неоднократно повторяется в различных видах формула «убивай лишь стольких людей, за скольких сможешь расплатиться» (см. «Сагу о Ньяле», гл. 72, речь Гуннара в конце главы, и гл. 139, речь Снорри Годи). В крайних случаях, когда примирения достичь не удавалось, перед предводителями сторон вставала порой необходимость самим выплатить возмещение своим сторонникам и их родичам. Суммы всякий раз были весьма значительные, и, как и следует ожидать, такие перспективы отрезвляюще действовали даже на самых ретивых вояк. На рожон никто лезть не хотел, а особенно лидеры, ведь в итоге пустел именно их кошелек.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.