Глава 9. ДЫМ ВОСПОМИНАНИЙ

Глава 9. ДЫМ ВОСПОМИНАНИЙ

— Так ты что, и топором можешь махать? — спросил Росс Хейл.

— Еще как! Гляди!

Было очень странно видеть, как Питер встал, расставив ноги, и для большей устойчивости вогнав в землю концы железных скоб, а затем обеими руками взялся за топор. Бревно было очень твердым, и до этого топор в руках Росса Хейла лишь беспомощно отскакивал от древесины. Теперь же, когда за дело взялся Питер, все изменилось. Самым же первым ударом он вогнал топор в дерево до половины лезвия; второй удар отколол полено толщиной в две человеческий руки. И с каждым новым ударом звон топора разносился по округе звонким эхом, похожим на ритмичные выстрелы из длинноствольной винтовки.

Росс Хейл изумленно наблюдал за каждым движением, глядя на то, как взлетает вверх и стремительно обрушивается вниз лезвие топора и думая… эх, а что бы было, не стань этот великан калекой…

— Этого хватит?

Большая дубовая колода была наколота на поленья среднего размера, вполне годившиеся для растопки плиты, и Питер стоял рядом, небрежно облокотившись на рукоятку топора и улыбаясь. Он взглянул на отца, но гордость на лице Росса Хейла соседствовала с выражением невыразимой словами тоски, и Питер поспешил отвести глаза.

Над землей начали сгущаться ранние сумерки, и по дороге в лучах догоравшего заката со скрипом и грохотом катилась тяжелая повозка, запряженная дюжиной ритмично покачивающих головами мулов.

— Повозка из каменоломни! — воскликнул Питер. И вдруг залился радостным смехом. — Неужели она, пап?

— Ну да, — подтвердил Росс Хейл. — А что в ней такого?

— Последний раз я видел нечто подобное одиннадцать лет назад. Уже почти и забыл, что на свете есть такие места, как каменоломни!

— Теперь не забудешь! — заверил его отец. — У них работа кипит вовсю, и дела идут хорошо, как никогда. С той только разницей, что возят оттуда уже отнюдь не камни! А кое-что поценнее. В той стороне нашли серебро. Так что теперь денежки льются рекой!

— Серебро! — воскликнул Питер. — В старых каменоломнях?

— Ага, серебро. И этот негодяй Джарвин…

— Старый Майк Джарвин?

— Да.

— А разве Майк со своей любимой бутылкой виски…

— А ты сам послушай! — перебил сына Росс Хейл.

В тишине вечера, над грохотом тяжелых колес и скрипом осей, плыл хриплый голос неведомого певца, возвещавшего своей песней, что якобы в Майо ждет его голубоглазая девица, к которой он обязательно вернется, преодолев на пути все океаны и горы.

— Это же Джарвин! — пробормотал Питер, все ещё улыбаясь и задумчиво качая головой. — А я-то думал, что старый прощелыга давным-давно спился. Так нет, поди ж ты, жив курилка, и орет так же громко, как всегда!

— Даже громче, потому что свои денежки он в прямом смысле копает из земли! К тому же теперь и каменоломни, и рудник находятся в его единоличном распоряжении.

— Все-все теперь его?

— Абсолютно.

— А что же случилось со старым Сэмом Дебни?

— В этом-то все и дело. Здесь многие задаются этим же вопросом. Но все, что осталось от Дебни — это его труп на камнях у подножия скалы. И удобное местечко на склоне, откуда он свалился — или же его столкнули!

— Убийство! — угрюмо заключил Питер Хейл. — Точно, это убийство!

— Люди говорят то же самое, но доказательств ни у кого нет. Все мы знаем, что старого Дебни убил Майк Джарвин. Но какой от этого прок, если мы не можем ничего доказать? Джарвин прибрал к рукам рудник. С каждым месяцем богатеет все больше и больше. В банке, небось, его деньги скоро некуда будет складывать. И работают на него человек сорок рабочих — не меньше.

— Сорок!

— Да, сэр, вы не ослышались. Он расплачивается с ними раз в месяц. Как раз сейчас везет денежки, чтобы выдать жалованье.

— Странно, что его до сих пор никто не ограбил.

— А кто станет связываться?

— А как же братья Баттрик или ещё кто-нибудь из местного ворья? Уж чего-чего, а жулья здесь всегда полно водилось!

— Точно, — согласно кивнул отец, — и, заметь, все они друг друга стоили. И братья Баттрик, надо сказать, ещё те проходимцы, а старого Майка Джарвина до сих ещё не ограбили — и никогда не ограбят впредь — хотя бы только потому, что с одной стороны его охраняет «Кольт» «Левши» Баттрика и винтовка Дэна Баттрика — с другой. А он платит им так щедро, что для них перерезать ему горло было бы непозволительной роскошью. Он ненавидит их за то, что они тянут с него денежки; а они, со своей стороны, презирают его за то, что он не платит им больше. Но отделаться от них он не может; боится. А они не станут убивать курицу, несущую золотые яйца. Теперь понимаешь?

— Веселенькая история! — сказал Питер Хейл.

— А то! Раз в месяц мы слушаем вопли этой свиньи, которая ползет в своем тарантасе по дороге и везет четыре или пять тысяч долларов золотом под надежной охраной Баттриков, сдувающих пылинки с этого борова, чтобы с ним, не дай Бог, чего не случилось.

Питер смотрел вслед удалявшейся повозке — маленький фонарь, раскачивавшийся позади, уже исчез из виду, хотя отдававшийся эхом грохот колес был все ещё отчетливо слышен. Затем он собрал наколотые дрова и проворно направился к ступенькам двери, ведущей в кухню. Отец не уставал поражаться ловкости сына. Он хорошо понимал, что после того ужасного несчастного случая, в результате которого Питер стал инвалидом, ему пришлось серьезно потрудиться над тем, чтобы побороть недуг, прибегая к помощи единственных доступных ему средств, а именно: незаурядной смекалки и огромной физической силы, сохранившейся в верхней части тела. Хорошая спортивная форма способствовала тренировкам, а гибкий и проницательный ум позволял со всей серьезностью подходить к проблемам и подсказывал возможные пути их разрешения. Теперь он с неподражаемой ловкостью взошел по ступенькам лестницы, ведущей к двери в кухню, неся при этом такую огромную охапку дров, какую сам он, Росс Хейл, пожалуй, никогда и с места-то не сдвинул бы.

Питер вошел в темный дом и стоя у плиты — словно колосс на глиняных ногах! — занялся приготовлением ужина, в то время, как его отец отсиживался по углам, пытаясь поддерживать веселенькую беседу, на собственном опыте убедившись в том, что, как уже давным-давно доказано людьми просвещенными, даже для того, чтобы правдиво солгать, без соответствующего таланта не обойтись.

На ум Россу Хейлу пришла ещё одна догадка, и чем дольше он наблюдал за сыном, тем больше убеждался в том, что Питер отлично понимал, каким унижением и разочарованием обернулось его возвращение домой, но все-таки он ничем не выдал своих чувств и не поддался им. Он сохранял спокойствие, держался с достоинством — и даже пробовал шутить!

Напряжение нарастало с каждым мгновением, пока Россу Хейлу, наконец, стало невмоготу выносить все это. И вот, в конце концов, он решил ретироваться. Сразу же по окончании ужина — если это можно было так назвать — он с готовностью принял предложение Питера, вызвавшегося помыть посуду, и вышел на улицу, где довольно долгое время бесцельно слонялся по двору в темноте ночи.

Позади себя он слышал, как оставшийся в кухне Питер затянул песню, и его голос отдавался гулким эхом в пустом, старом доме. Но отец знал, что все это веселье было напускным. На самом же деле душа Питера томилась под спудом такого безутешного горя, какого самому Россу Хейлу так и не было дано прочувствовать до конца.

Дело с мытьем посуды продвигалось довольно быстро. Когда все было закончено, Питер решил побыть ещё некоторое время в одиночестве, чтобы успокоиться самому. Он слышал тихие шаги отца, расхаживающего по двору, усеяному мелкими камешками. Ему тоже очень нравилось ходить, и было время, когда он проводил многие часы, расхаживая взад и вперед, напряженно думая над чем-либо, пока, наконец, нужная мыль не осеняла воспаленный ум. Теперь это простое удовольствие было ему не доспуно. Он устало опустился в большое кресло, стоявшее в углу кухни, вспоминая, как когда-то его дед просиживал здесь многие часы напролет, и вытащил старинную черную трубку, на стенках которой намертво запекся табачный налет. Он осторожно набил её.

Питеру казалось, что курение поможет ему отчетливее понять, на что пошел отец ради него. Это было своего рода самоистязание. Страдания Росса Хейла были не только физическими, но и душа его не выдержала и надломилась под тяжестью непомерной ноши, взваленной им на себя. Итак, он сумел пройти до конца, что за награда для человека, давно поставившего на себе крест! А очнувшись, огляделся по сторонам, с удивлением понимая, что не попал на небеса — а просто оказался отцом человека, которому, возможно, так и не суждено когда-либо снова встать на ноги.

Не находя себе места от отчаяния, Питер вынул трубку изо рта и закрыл глаза, нервно сжимая кулаки. Раздался громкий треск, и тут же жгучая боль опалила ладонь и большой палец руки. Его любимая и единственная трубка была сломана — раздавлена на тысячу мелких кусочков.

Он даже не чертыхнулся, а просто остался сидеть, глядя на небольшую дымящуюся груду обломков на полу перед собой и размышляя о том, под силу ли обыкновенному человека одной рукой сломать трубку, сделанную из толстого корня эрики, как это сейчас он сам сделал всего двумя пальцами — большим и указательным пальцем. Почувствовав отчаянное желание выйти на свежий воздух, он встал и направился к двери из кухни. По пути он заметил, как в темноте сверкнули стволы отцовских револьверов — Росс Хейл оставил их на кухонном столе. Питер остановился и взял в руки оружие. Это были хорошие пистолеты. Мужчины из рода Хейлов знали толк в оружии и умели обращаться с ним. Рукоятки револьверов были удобными и пришлись Питеру точно по руке. И тогда, сунув оружие за пазуху, он вышел из дома.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.