ДЖОВАННИ — ЛЕВ X (1476–1521) ДЖУЛИАНО (1479–1516) ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ (1492–1519) ДЖОВАННИ БАНДЕ НЕРЕ (1498–1526)

ДЖОВАННИ — ЛЕВ X (1476–1521)

ДЖУЛИАНО (1479–1516)

ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ (1492–1519)

ДЖОВАННИ БАНДЕ НЕРЕ (1498–1526)

Джованни вернулся в Италию в мае 1500 года. События во Флоренции сделали целесообразным для него поселиться в Риме. Здесь он жил во дворце Сант-Эустакьо, (теперь палаццо Мадама), окруженный древностями, статуями, картинами и отборной библиотекой, и посвящал себя литературным и художественным интересам, традиционным в его семье.

1503 год принес с собой как избрание папой Джулиано делла Ровере под именем Юлия II, так и гибель Пьеро Медичи.

Джованни, который стал теперь главой фамилии, не скрывал от себя, что, кроме изменения в политической ситуации, ничто не может возвратить его дому владычество над Флоренцией. Вследствие своего широко простирающегося покровительства, большого великодушия и плохого знания дел, он часто находился в очень трудных обстоятельствах; но, несмотря на все затруднения, он твердо верил в свою счастливую звезду. По его убеждению, человека к отличию возносит судьба — этим он утешал своих родных. Ничто не может подвести их, если они не сдадутся сами. Что до него, как бы ни были пусты его сундуки, он сохранял щедрость к ученым и литераторам, музыкантам и художникам. Это великодушие нравилось римлянам совершенно так же, как его мягкость и приветливость. Кардинал Санта Мария ин Доминика стал одним из самых любимых членов Священной коллегии.

Беззаботность кардинала Медичи была удивительной; и она никогда не покидала его, даже при самых угрожающих обстоятельствах. Правда, сын Лоренцо вел более мирскую жизнь, чем многие из старых кардиналов; однако больше всего он отличался своим достоинством и приличием манер.

11 апреля 1512 года испанско-папская армия потерпела жестокое поражение от французов при Равенне, при котором кардинал Медичи был взят в плен и увезен в Милан. Когда он там находился, Юлий II послал ему полномочия даровать разрешение от церковных осуждений многочисленным французам, которые умоляли об этой милости; и вскоре пленник увидел себя окруженным просителями. После поражения французов было условлено, что кардинал Медичи поедет во Францию как заложник. Но здесь подтвердилась вошедшая в поговорку удачливость его семьи: во время пересечения реки По он успешно ускользнул от французов и бежал в Болонью.

Было нетрудно заставить Юлия II понять, что ничто не может разрушить французское влияние в Центральной Италии, кроме перемены в управлении Тосканой. Когда, наконец, была объявлена война против Флоренции, кардинал Медичи в свите генерала Кардоны, вновь вступил на землю родной страны. Патриции ворвались во дворец и добились отставки Содерини. Должность пожизненного гонфалоньера была упразднена, старые учреждения восстановлены.

Джованни был свидетелем разграбления Прато, где тщетно пытался умерить зверства испанцев. После того как бескровная революция восстановила владычество его семьи во Флоренции, кардинал 14 сентября 1512 прибыл туда жить. Но хотя и он, и его брат Джулиано делали все, что мотай, чтобы снискать одобрение, город оставался в состоянии волнения. Был выявлен заговор с целью свержения Медичи, когда вдруг пришло известие о смерти Юлия II. Кардинал поспешно направился в Рим, чтобы принять участие в конклаве.

Приверженцы Медичи с большим искусством держали свою кандидатуру в тайне до подходящего момента. Главное препятствие к возведению его на папский престол заключалось в его крайней молодости. Но здесь ему помогло то обстоятельство, что даже во время заседания конклава ему пришлось пройти через тяжелую операцию по поводу фистулы, от которой он страдал. Это, казалось, исключало всякую вероятность достижения им преклонного возраста и обещало возможность скорой организации новых выборов.

Но больше всего рекомендовали Медичи избирателям блестящее имя его семьи, выдающееся положение, которое он занимал при Юлии II, и то, что он стоял на стороне противников Франции, не говоря уже о его личных качествах: миролюбии, великодушии и безупречной нравственности. Все это привлекало более молодых кардиналов, которые полагались на его мягкость, доброту и снисходительность.

Суровость, с которой был подавлен заговор Босколи[22] против правления Медичи во Флоренции, была ему совсем не по вкусу. Историки, освещающие это время, полагают, что папа пожелал бы простить преступников, если бы флорентийское правительство сразу после вынесения приговора не отдало приказ об их казни. Однако в осуществлении освобождения остальных заключенных он достиг успеха. Большое впечатление произвело примирение Медичи и их вечных противников Содерини. Пьетро Содерини, жившему в изгнании в Рагузе, папа разрешил вернуться в Рим, причем в это же время ему были возвращены его конфискованные владения. Чтобы на будущее положить конец вражде, был предложен брак между Медичи и Содерини.

В первые дни конклава Рафаэло Риарио был грозным соперником Медичи, ибо даже некоторые из более молодых кардиналов были склонны поддерживать племянника Сикста IV. Но, как утверждали злые языки, мешки с золотом из Флоренции сделали свое дело.

Сторонники Медичи всю ночь дежурили для предотвращения фальсификации результатов выборов. Рано утром 11 марта после повторного голосования было объявлено, что сын Лоренцо Великолепного избран папой.

Кардинал Фарнезе огласил результат избрания находившемуся снаружи народу, который воспринял его с проявлениями радости. Крик «Палле! Палле!» долго звучал по улицам Вечного города. Флорентийские купцы, пребывавшие в Риме, свидетельствуя о своей радости, превосходили один другого.

На долю Медичи, как старшего кардинала-диакона, выпало зачитывать избирательные бюллетени. Делал он это скромно и спокойно. Он взял имя Лев, и принял в качестве девиза первый стих сто девятнадцатого псалма: «К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня».

Изумление, вызванное избранием человека, еще не достигшего тридцати восьми лет, было так велико, что многие едва могли поверить в результат конклава. Если некоторые и сетовали на молодость папы, а другие развлекались, насмехаясь над его слабым зрением, то общая радость была неподдельной, поскольку Джованни Медичи был одним из самых популярных членов Священной Коллегии. «Это был лучший выбор, который можно было сделать, — говорил швейцарский посланник Петер Фальк, — ибо Джованни Медичи склоняется к миру, и так же мягок и умерен, как Юлий II был неистов и груб. В течение столетия Церковь не имела папы, который мог бы сравниться с этим. Каждый поздравляет себя с этим избранием. Только более старые кардиналы не могут скрыть своего разочарования от возведения на престол человека столь молодого, что он, кажется, пресекает все их надежды когда-либо достигнуть высшего достоинства».

Политические причины, способствовавшие избранию Медичи, сформулированы историком Франческо Ветгори. «Была надежда, — пишет он, — что тот, кто обладает властью во Флоренции, будет достаточно могуществен, чтобы сопротивляться как Испании, так и Франции, двум великим державам, которые соперничали за верховенство в Италии, а следовательно, в Европе».

Когда всего через десять часов после того, как произошло избрание, эта новость достигла Флоренции, радость горожан была безграничной. Не жалели никаких расходов, чтобы отпраздновать это великое событие — сын города на Арно достигал высшего достоинства в первый раз. Друзья Медичи тешили себя самыми волшебными надеждами, а их врагам оставалось только сохранять спокойствие и ожидать дальнейшего развития событий.

Другие города, особенно Сиена, в отличие от Рима, имели больше дурных предчувствий, как бы молодой папа не оказался непригоден к своему тяжкому бремени. Полагали также, что Лев X может проявить слишком много милости к своим родственникам и соотечественникам; подчеркивали его от природы обходительный и слабый характер. Но с другой стороны, доказывали, что человек такой незапятнанной репутации должен оказаться хорошим и миролюбивым папой, понтификат которого будет полезен для Церкви.

Все враги Франции в Риме радовались этому избранию, хотя многие не доверяли твердости Льва X. Но даже во Франции его избрание было принято благосклонно. Людовик XII заметил, что тот, кто возведен в высшее достоинство — хороший человек, от которого поэтому нельзя ожидать ничего, кроме хорошего. Посол императора Максимилиана в Риме, после описания избрания пишет следующее: «Папа, насколько мы пока способны составить мнение, будет действовать скорее как кроткий ягненок, чем как свирепый лев, и будет способствовать скорее миру, чем войне. Он будет добросовестно исполнять свои обязанности. Хотя он не будет другом французов, он не будет и их злейшим врагом, как Юлий II. Проявляя заботу о своей чести и доброй славе, он будет покровительствовать ученым, ораторам, поэтам и музыкантам; он будет возводить здания, и не пренебрежет ни своими религиозными обязанностями, ни своей заботой о Церковных государствах. За исключением войны против неверных, он не будет вовлечен в какую-либо иную, если не будет серьезно спровоцирован, и если, как это бывало, не будет принужден к ней. То, что он начинает, он также и завершит; он будет действовать осмотрительно и снисходительно».

Писатели превозносили в стихах и надписях этого любимца и покорителя судьбы. Гуманисты, которым новый папа был другом и покровителем даже в качестве кардинала, провозглашали на все стороны, что железный век ныне уступает дорогу золотому. Несомненно, Лев намеревался исполнить эти ожидания, и проявить себя самым великодушным из покровителей; но это было не все, ибо в начале своего понтификата он казался страстно желающим оправдать также и в церковной и политической областях хорошее мнение, которое о нем имелось.

Во Флоренции на всех улицах и площадях были воздвигнуты арки из цветов, лент и флагов. Художники — д’Аньоло, Бандинелли, Понтормо — украшали город к его приезду. Якопо Нарди готовил великолепную процессию, которая должна была изображать золотой век искусств. Горожане весело распевали песенку:

К нам с великим Львом Десятым

Возвратился век златой…

Но не было недостатка в тех, кто боялся за свободу родного города, в то время как другие, как истинные купцы, рассчитывали выгоды, которые это событие могло им принести. В этот период Медичи окончательно сблизились с феодальной средой: заключали брачные союзы с членами правящих династий, становились кардиналами, вели княжеский образ жизни.

Свои дни Лев X стремился превратить в непрерывный праздник. Среди раззолоченных, обитых дорогим шелком покоев, среди драгоценных статуй и причудливых ваз рекою лилось вино, слышались шутки, смех, остроумные стихи. Лев не уставал, несмотря на свое нездоровье, устраивать пышные маскарады, скачки, театральные представления и сам был душой всех интеллектуальных развлечений. Традиционное для Медичи меценатство получило с ним новое развитие. Одаренные люди особо привечались при его просвещенном дворе. Любимцем Льва X стал не хмурый, неприветливый Микеланджело, а молодой обаятельный Рафаэль. Ближайшее окружение папы составляли Макиавелли и Аретино. Последний вместо античных трагедий продвигал итальянские комедии нравов, в которых действовали авантюристы, аферисты, куртизанки — лица, характерные для эпохи и места. Все пять комедий Аретино, из которых наиболее интересны «Придворная жизнь» и «Лицемер», живо воспроизводили итальянский быт. Центральный образ «Лицемера» вдохновил Мольера на создание его «Тартюфа».

Принято считать, что Лев X ничем не интересовался, кроме удовлетворения своей жажды наслаждений, охоты на вепрей и оленей, конских ристалищ и ловчих соколов. В доказательство приводили его слова: «Папство дается нам один раз, будем же веселиться и пользоваться им для нашего удовольствия». Неизвестно, действительно ли принадлежали ему эти великолепные в своем цинизме слова или их придумали злопыхатели, но стиль его правления полностью подтверждал дух высказывания. Однако на самом деле папа был миролюбивым и трезвым политиком. «И если он предпринимал военные действия, не столько им владело намерение объединить государства Италии под властью церкви, как он желал доставить родне привилегии и доходы в Романье и других местах поблизости от его престола».

Часто в упрек ему ставилась недостаточная забота о католической религии. В доказательство приводились его слова об «этой прекрасной сказке о Христе». Может быть, поэтому он не особенно встревожился, когда первого ноября 1517 года августинский монах Мартин Лютер прибил к дверям храма в Виттенберге прокламацию с 95-ю тезисами, направленными против продажи индульгенций, которые он полагал вопиющим преступлением против Бога.

Так было положено начало Реформации, хотя никто не предполагал, во что выльется эта демонстрация.

Мартин Лютер, сын бывшего крестьянина, «выбившегося» в рудокопы, получил звание магистра свободных искусств и юридическое образование, затем неожиданно для всех принял монашество в ордене августинцев. Своими способностями, прилежанием и деловой хваткой он сумел завоевать доверие орденской верхушки, и в 1511 году был направлен с дипломатической миссией в Рим. В Вечном городе папы Александра VI молодой монах был потрясен развращенностью и невежеством католического клира. Появилась и окрепла мысль о необходимости искоренения пороков духовенства.

В 1511 году Лютер получил степень доктора богословия, усовершенствовал свою латынь и принялся за перевод Священного Писания на немецкий язык. Однако с открытым требованием обновления церкви он выступил лишь через несколько лет. Его тезисы против индульгенций ознаменовали восстание против старых порядков, хотя он еще не помышлял о расколе.

Многие немецкие князья, недовольные самовластием римской церкви, нашли его предложения нового порядка привлекательными. Кроме того, немецкие правители давно стремились приобрести культурную независимость от латинства. Поэтому когда папа Лев X приказал главе ордена августинцев держать в повиновении свое братство и наказать дерзкого протестанта, Лютера взял под защиту курфюст Фридрих Саксонский.

Если сопоставить распущенность и падение, характерные для католицизма предреформационного периода со сравнительно благопристойным состоянием Римской церкви в XVI веке и в последующие века, то можно сказать, что Реформация явилась орудием обновления и укрепления церкви.

Учение Лютера использовали для протестных выступлений против пороков, поразивших католическую церковь и другие мыслители, такие как Вальдес, Цвингли, Кальвин.

То разделение Европы, которое началось с «Тезисов» Лютера, привело к страшному кровопролитию и самым безжалостным в истории человечества войнам — религиозным.

Лев X управлял Флоренцией через других членов своей семьи — своего брата Джулиано Медичи, затем племянника Лоренцо Урбинского, сына Пьеро.

Младший из братьев Медичи, Джулиано, взял на себя обязанность поддерживать порядок в государстве. Будучи по характеру мягким и приветливым, он прилагал все силы, чтобы восстановить согласие между партиями. Прозванный, подобно отцу, Великолепным, он не обнаруживал каких-либо заметных политических амбиций, а просто наслаждался жизнью, которой, как оказалось, ему было отпущено совсем немного.

И в боевом седле, обвешанный оружием с головы до ног, Джулиано Медичи не вызывал страха и ненависти, но все его приветствовали — таким доброжелательным и всем приятным человеком он вырос. Так же было, когда через пролом в стене, устроенный в Прато испанскими воинами не знающего жалости Рамона де Кордова, Джулиано Великолепный вошел в Тоскану для восстановления принципата Медичи. Любовному отношению к младшему сыну Лоренцо Медичи способствовало и сочувствие слабости его здоровья — у Джулиано были больные легкие.

Назначенный братом-папой гонфалоньером Св. церкви и капитаном папской гвардии, он или находился рядом с ним, или отправлялся в поход. Ему в большой степени были свойственны великолепная отвага и воля к победе. Осаждаемый Синьориями Пармы, Пьяченцы и Модены, «знаменосец Церкви» отказался от герцогства Урбино, который Лев X хотел отобрать у Франческо делла Ровере, племянника Юлия П, и уговорил брата вернуть Урбино его законному владельцу. Этот поступок подарил ему дружбу Гвидобальдо Монтефельтро и его супруги.

Не будучи женат, он утешался в обществе красивых образованных женщин. Пачифика Брандано, вдова одного испанского дворянина, находившаяся при дворе Урбинского герцога Гвидобальдо, отличалась этими качествами, равно как мягким веселым нравом, готовностью поддержать шутку, даже если прохаживались на ее счет. С ней Джулиано мог обсуждать политические проблемы; ее остроумные советы забавляли, а иногда восхищали его. Каждый из них мгновенно замечал настроение другого и, чтобы поддержать в невеселую минуту, охотно делился своими радостями. Всеми чувствами они получали удовольствие от общения, наслаждались тем, как полюбились друг другу их тела и тем, что сердца не остались равнодушными.

Поскольку герцог Гвидобальдо мало показывался из-за своей подагры, его представляла приветливая и гостеприимная герцогиня Елизавета.

При высокоинтеллектуальном урбинском дворе Джулиано сблизился с поэтом-кардиналом Пьетро Бембо (1470–1547) и с графом Бальтазаре Кастильоне, известным своим трактатом «Иль Кортеджано», или «Придворный». В непринужденной светской беседе видных аристократов, литераторов и просвещенных знатных дам постепенно определился тип нового человека — идеального придворного, который обладает универсальными способностями, приведенными в гармоническое единство. Высшей доблестью считается служение монарху. Этой задаче должны быть подчинены все физические и интеллектуальные способности человека. Блестящий дворянин — искушенный царедворец, умелый в обхождении с дамами, искусный в физических упражнениях, просвещенный в военном деле, умеющий рисовать, петь, играть на нескольких инструментах.

Графом двигало глубокое чувство к герцогине Елизавете. Джулиано сочувствовал другу, поскольку его дама была не свободна и добродетельна.

Кардинал Пьетро Бембо жил в Риме, при дворе Льва X. В своих трактатах он утверждал, что в основу литературного языка Италии должно быть положено флорентийское наречие, на котором писали Данте, Петрарка и Боккаччо. Но он не допускал никаких вульгаризмов, никакого обогащения за счет народных фольклорных источников. Остроумец Бембо с сарказмом относился к нравам папского двора, за что подвергался гонениям и почти всегда находился в поиске сильного покровителя.

К просвещенному урбинскому двору часто заглядывал Н. Макиавелли. Знаменитое впоследствии сочинение «Государь», герой которого, образцовый в делах управления и всевозможных злодействах, якобы списан с Чезаре Борджиа, он посвятил Джулиано Медичи.

Джулиано, как и отец, оказывал широкое покровительство людям искусства и, подобно ему, прославился своим меценатством. Но всему на свете молодой Медичи предпочитал еврейскую каббалу и наиболее странные химеры. Однако, несмотря на то, что он был увлечен каббалой и его взор устремлялся в мироздание, по крови он был скорее находчивым коммерсантом, хотя широта интересов и любознательность помогали ему лучше понять гения, с которым его свела судьба. При дворе Урбино он познакомился с Леонардо да Винчи. Отчасти отсюда произошли дальнейшая дружба и покровительство, которое этот Медичи оказывал Леонардо.

«Медичи меня создали и разрушили», — говорил немолодой уже Леонардо. Но Джулиано и сам был тяжело болен. Об этом свидетельствовали румянец на щеках, раздирающий кашель и другие известные признаки.

Когда папа Лев задумал сближение с Францией, союз двух стран должен был быть скреплен женитьбой Джулиано на Филиберте Савойской (сестре знаменитой Луизы Савойской, матери Франсуа Ангулемского). При далеко зашедшем туберкулезе брак представлялся самоубийственным, но Медичи, которые себя не щадили для государства (из-за тщеславия! — едко утверждали злые языки), на это решились. Более того, Джулиано был одержим мыслью о французском браке: «Или я женюсь на Филиберте, или уйду в монастырь», — заявил он.

9 января 1515 года на заре Джулиано уехал из Рима, чтобы жениться на своей невесте в Турине.

По непредвзятому отзыву венецианского посла Пьетро Паскуале, Филиберта не отличалась красотой. Она была бледная, болезненная, длинноносая, но, тем не менее, довольно приятная в общении.

Только что умер король Франции Людовик XII, и на престол вступил Франциск I. Он строил великие планы в отношении Италии и прочил своего нового молодого дядю на трон Неаполитанского королевства. В придачу к молодой жене Джулиано получил от короля титул герцога Немурского. Спустя десять месяцев алчущий воинской славы король Франциск вступил в Италию, чтобы вернуть Франции Милан.

После короткого визита в Париж молодой Медичи отправился в Рим — представить своему брату, папе римскому, его новую невестку. С грустью смотрел на молодую пару Лев X. Он с жестокой ясностью осознал, что этот брак мог бы быть счастливым и дать наследников дому Медичи, если бы Джулиано так явно не умирал от туберкулеза.

А тот, быстро соскучившись по тосканскому небу, возвратился на родину. Вскоре он уже не владел ни руками, ни ногами. Филиберта ухаживала за ним как сестра милосердия. Леонардо нашел Джулиано на Виа Ларго, в знаменитом палаццо, умирающим от легочной болезни. Принц отослал Леонардо картину, которая известна всему миру как Мона Лиза, или Джоконда, жена флорентийца Франческо дель Джокондо. Но существует вполне реальное предположение, что Мона Лиза — подруга сердца Джулиано Пачифика Брандано. От их любовной связи остался незаконный сын Ипполито.

В это время в Италии незаконнорожденность не рассматривалась как каинова печать; во всяком случае, к бастардам относились куда терпимее, чем в Европе. Незаконно-рожденными были половина правителей Италии, знаменитые поэты, художники: например, Леонардо да Винчи. Монархи оказывали высшую честь дворянину, отдавая ему в жены свою незаконную дочь. Папы, скованные целибатом, окружали себя целым сонмом «племянников» — незаконных сыновей. Александр VI передал своим побочным отпрыскам самые важные государственные должности и подобрал самые блестящие брачные партии.

Сенсационный союз французской короны и семьи Медичи, скрепленный браком, ни к чему не привел. Джулиано умер через год после свадьбы, не оставив наследников.

Лев X приблизил к себе своего родственника, сына Катарины Сфорца, Джованни. Мальчик получил воспитание, достойное сына семьи Медичи, но выказал большее предпочтение философии стоиков, нежели неоплатоников. Его привлекали естественные науки; много времени он посвящал химическим опытам. Однако главным его увлечением, призванием, делом всей жизни была война.

В Ломбардии Джованни начал свою первую военную кампанию и скоро снискал прозвище Непобедимый. За военные заслуги он был назначен капитаном флорентийской республики и вместе с войсками папы сражался на стороне испанцев.

Но юный племянник Лоренцо, сын Пьеро Несчастливого, был Льву X ближе. На него понтифик перенес все свои надежды. Он поручил ему управление Флоренцией. Ради него он бросил свою армию на герцогство Урбино, откуда изгнал местного герцога в мае 1516 года и которое он передал Лоренцо. Новый герцог Урбинский установил во Флоренции авторитарный режим, согласно недавно полученному сану.

Чтобы укрепить власть нового государя, папа посчитал необходимым обеспечить ему международную поддержку. Наиболее привлекательной в этом отношении казалась Франция. Пусть первый французский брак закончился ничем из-за смерти Джулиано — Лев X продолжал укреплять позиции своего дома.

Франциск был первым французским королем Ангулемской династии. Мало кто мог предположить, что мальчик из захиревшей боковой ветви Валуа получит корону. Только его мать, Луиза Савойская, верила в великое предназначение своего умного и красивого сына и называла его не иначе, как «мой Цезарь». Она вместе со своей старшей дочерью Маргаритой окружила Франциска таким обожанием, что из него мог получиться капризный и самовлюбленный тиран. К счастью, этого не произошло. Любовью к прекрасному во всех его проявлениях, щедрым меценатством, неотразимым обаянием и чарующей приветливостью принц напоминал Лоренцо Великолепного.

Анна Бретонская не родила Людовику XII сыновей; выжили только две дочери, Клод и Рене. А по Салическому закону французская корона не могла перейти к женщине. Франциск Ангулемский как ближайший родственник короны был призван ко двору. Ему предназначалась рука принцессы Клод, наследницы Франции и Бретани.

Мечты Луизы Савойской начинали сбываться.

Путь к французской короне был тернист. Не то чтобы Франциск ненавидел жену, которую ему навязали: она была милая женщина и исправно рожала детей. Но строгость нравов, введенная при французском дворе Анной Бретонской, наложила отпечаток на характер робкой и богобоязненной Клод. Она была создана для домашнего очага, полна скучных семейных добродетелей и разительно отличалась от просвещенных, остроумных женщин, с детства окружавших Франциска.

«В этой особе меня не прельщает ничто. Да в этом и нет никакой надобности! Я согласился на эту крошку из соображений государственной важности. Для любви всегда есть другие, возле меня число их никогда не убывает», — якобы писал Франциск сестре. Откровенно политический брак чуть было не оказался напрасным после смерти Анны Бретонской.

Людовик XII решил жениться снова и передать страну не зятю, а родному сыну, которого он ожидал от этого брака. Его новая жена, младшая сестра Генриха VIII Английского, была юна, прекрасна и всей душой желала стать матерью наследника французского престола. Увы, желания сбываются не всегда. На 53 году жизни король покинул этот мир, а Маргарите Английской предстояло покинуть Францию. Но молодая вдова заявила, что она ожидает ребенка. Можно представить, как накалились страсти при французском дворе! Хорошо, что Луиза Савойская держала ситуацию под контролем и быстро установила, что растущий живот Маргариты — не что иное, как куски ткани, которыми она имитировала беременность. Приговор врачей подтвердил, что никакого ребенка не ожидается.

Франциск вступил на престол, и началось его великолепное царствование, приобщившее Францию к итальянскому Ренессансу.

«Добродетели нового короля, таланты, щедрость, милосердие возбудили столько надежд, что все уверены: за многие годы еще не было на троне такого многообещающего государя, — писал Ф. Гвиччардини. — Великие доблести соединились в нем с цветущей юностью, выдающейся физической красотой, великодушием, человечностью и глубоким пониманием сложившейся обстановки».

Блестящее правление Франциска далеко не всегда оказывалось удачным в военном отношении. Однако, несмотря на ряд военных поражений, Франция оставалась великой державой.

Франциск желал, чтобы Святой престол передал ему инвеституру Неаполя. Пользуясь этим рычагом, Лев немедленно выторговал для племянника Лоренцо Медичи руку родственницы короля. Лоренцо исполнилось 26 лет, он носил титул герцога Урбино и вел опасную, но рассеянную жизнь кондотьера.

Мадлен де Ла Тур д’Овернь принадлежала к королевскому роду. Среди предков ее матери Жанны де Бурбон-Вандом был Людовик Святой. Жанна вышла замуж за графа Булонского и родила двух дочерей. Считалось, что семья графа — потомки Жоффруа Бульонского, первого христианского правителя Иерусалима. После смерти родителей девицы де Ла Тур остались очень богатыми сиротами. Старшая сестра невесты, Анна, была выдана за герцога Олбани, Джона Стюарта, опекуна короля Шотландии Джеймса V.

Шестнадцатилетняя Мадлен отличалась знатностью, благонравием и религиозностью, но она не была красавицей. Красоту ей компенсировали юность, голубая кровь и богатое приданое.

Свадебные праздники в Амбуазском замке начались 28 апреля 1518 года и продлились десять дней. Молодому супругу король подарил батальон вооруженных всадников и наградил его орденом Св. Михаила. Невесте он даровал содержание в десять тысяч экю. Лоренцо в свою очередь вручил Мадлен и членам царствующей фамилии подарки папы, оцененные в 300 тысяч дукатов. Среди них выделялись картины «Святое семейство» Рафаэля, которое получила королева Клод, и «Святой Михаил, поражающий дракона», доставшийся королю Франциску.

Перед свадьбой праздновали крестины дофина, и Лоренцо держал над купелью новорожденного — он представлял крестного отца, папу Льва. «Были организованы танцы и балет из 72 дам, разделенных на шесть групп, одна из которых состояла из итальянок в масках, играющих на тамбуринах. За танцами последовал праздник, на котором новобрачный сидел около короля, а новобрачная — рядом с королевой Клод в окружении цвета французского дворянства, сановников и послов. В течение трех часов при свете факелов разносили самые тонкие яства, о каждом из них возвещали звуки фанфар. Наконец, уже на заре королева проводила герцогиню Урбино в свадебную опочивальню».

Неизменно любезный и доброжелательный, король приблизил к себе герцога Урбинского: с 19 по 25 мая, оставив в Амбуазе свою юную супругу, тот сопровождал короля в Бретань. Франциск подарил ему перед отъездом трех скакунов, среди которых был турецкий конь, покрытый золотой попоной стоимостью две тысячи экю. Затем герцог и герцогиня вместе объехали фамильные владения де Ла Туров. В Оверни Мадлен и ее сестра герцогиня Анна Олбани разделили наследство. Наконец, в августе молодые супруги выехали из Лиона во Флоренцию и седьмого сентября торжественно вступили в столицу Тосканы.

Еще в июне стало известно о беременности герцогини. Ликующий папа сообщил об этом послам, аккредитованным в Риме. Род Медичи продолжался!

«Для Лоренцо Медичи это было равнозначно победе. Высказывались сомнения, что он не сможет иметь детей в результате ранения, полученного при осаде Урбино, и, возможно также, из-за венерической болезни, которой он заразился, ведя беспорядочную жизнь. Будущий отец отправился к дяде, чтобы передать Льву X устные пожелания Франциска I. Папа остался весьма доволен этой беседой».

Осень оказалась благоприятной для молодой княжеской четы. 27-летний герцог сосредоточил в своих руках всю полноту государственной власти. Дворец Медичи оживляла пышная светская жизнь. Все любили молодую герцогиню, отличавшуюся приветливостью и изяществом. Она охотно носила флорентийский костюм, который ей чудесно шел. Только одна тень омрачала эту счастливую картину: мать Лоренцо, Альфонсина Орсини, была серьезно больна. Вскоре, увы, настал черед герцога лечь в постель из-за не прекращавшейся лихорадки и общей слабости. Врачи настояли, чтобы больного перевезли на виллу Сакетти, стоявшую на холме Монтуги, где воздух был чище. Но оттуда он приказал доставить себя снова во Флоренцию, чтобы присутствовать при родах супруги.

Вскоре герцогиня родила девочку. Это весьма разочаровало герцога — он надеялся на сына. Новорожденную показали ее больному отцу и окрестили в церкви Сан-Лоренцо в приходе Медичи, дав ей имена Екатерины, Марии, Ромолы.

У молодой матери была легкая горячка, которую скрыли от герцога, чтобы не тревожить его. Но горячка усилилась, потом она стала очень сильной, а через две недели после рождения дочери, герцогиня умерла. На следующий день ее тело было перенесено в Сан-Лоренцо, где находился семейный склеп Медичи.

Лоренцо пережил свою супругу всего на несколько дней: он скончался утром четвертого мая.

Микеланджело изваял великолепные гробницы сыну и внуку Лоренцо Великолепного. До сих пор в соборе Сан-Лоренцо они поражают величием, печальной красотой и мощью создавшего их гения.

Со смертью герцога Урбинского рушились все надежды папы на возможность прочного закрепления династии Медичи во Флоренции с помощью Франции. Он предпринял попытки сближения с молодым королем Испании Карлом Габсбургом. Через несколько дней после смерти императора Максимилиана, его деда, он заложил основы союза, рассматривающего Флоренцию как «единое целое вместе с государствами и суверенитетом Его Святейшества». Однако он не сделал публичного заявления об изменении своего отношения к Франции. Он даже поддержал кандидатуру Франциска I на императорский трон, проявляя, впрочем, одинаковую милость по отношению к обоим государям.

Теперь не осталось ни одного князя Медичи, способного взять на себя бразды правления. Власть над Флоренцией Лев вручил своим легатам: двоюродному брату, кардиналу Джулио Медичи, незаконному сыну Джулиано, брата Лоренцо Великолепного, а также кардиналу Сильвио Пассерини. Великий поэт Ариосто вспоминал Флоренцию, охваченную то страхами, то надеждами, не знающую, пощадит или сломит зима хрупкую жизнь Катарины — последней законной представительницы некогда могучего рода Медичи.

Франциск I потребовал назначить его опекуном маленькой герцогини, надеясь заполучить ее в качестве заложницы, чтобы влиять на политику папы. Но, чтобы удержать девочку в Италии, понтифик заявил, что намерен выдать ее замуж за ее кузена Ипполито, незаконнорожденного сына Джулиано, герцога Немурского. В действительности же он пытался выиграть время, чтобы безболезненно разорвать бесперспективные отношения с Францией. Став союзником Карла V, он изгнал французов из Милана, но плодами своего успеха воспользоваться не успел: второго декабря 1521 года в возрасте 46 лет он умер от малярии.

В знак траура по Льву X кондотьер Джованни Медичи украсил свой герб из белых и фиолетовых полос еще и черными полосами (Banda nere), что по созвучию с итальянским словом Banda звучало впечатляюще, почти как «черные банды». В составе Святой Лиги он сражался на стороне Франции и вызывал всеобщее восхищение стратегическими талантами и холодным мужеством. В наше время историки называют его «Бонапартом XVI века».

Но Джованни в высшей мере были присущи и интеллектуальные склонности, свойственные всем представителям семьи Медичи. В его окружение входил Макиавелли, который в своей книге «Государь», может быть, ориентировался не только на Чезаре Борджиа, но и на Джованни Банде Нере. У него на службе состоял довольно известный в свое время писатель Матгео Банделла, который написал оригинальную историю Ромео и Джульетты. Но более всего близок к этому Медичи был Пьетро Аретино — кутила, развратник, доносчик, но даровитый поэт, — нашедший у него защиту от преследований папского двора за язвительные насмешки над римскими нравами.

Аретино писал о своем покровителе: «Никогда он не оставлял для себя больше жалованья и добычи, чем отпускал своим солдатам. Тяготы и лишения терпел с величайшим спокойствием. В деле не носил никаких знаков отличия, и от соратников можно было отличить его только по сразу приметной доблести. В седле он всегда был первым, из пеших последним. Людей же ценил только по достоинству, не глядя на богатство и сан. Дела его всегда были лучше его слов, но и в совете он не пожинал всуе плодов своей славы. Он пошлине удивительно умел управлять своими воинами: когда надо — лаской, когда — гневом. Праздность была ему ненавистнее всего на свете. Его добродетель была, без сомнения, природной, а других грехов, кроме свойственных юности, не было… Сердцем он был пошлине благосклоннейший из людей. Кратко скажу, что многие будут ему завидовать, но никому не будет дано подражать ему».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.