ПРИМЕЧАНИЯ

ПРИМЕЧАНИЯ

1. При составлении этой книги автор, к сожалению, не имел в своём распоряжении экземпляра книги седьмой труда русской Исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904–1905 гг. при Морском Генеральном штабе, которая посвящена разбору «Цусимской операции». Этот экземпляр был любезно предоставлен в распоряжение автора Морским собранием в Париже уже после правки корректуры. Ни изменений, ни дополнений в книгу нельзя было уже внести без значительного удорожания издания книги. К счастью, такой надобности не встретилось. Никаких крупных расхождений между этими двумя трудами нет.

Наоборот, автор этой книги, работая самостоятельно над имеющимися печатными материалами о Цусимском сражении, пришёл к тем же выводам, что и официальная комиссия, составленная из компетентных офицеров Российского Императорского Флота. Это относится к оценке действий как самого командующего эскадрой генерал-адъютанта вице-адмирала Рожественского, так и его помощников — бывшего контр-адмирала Небогатова и контр-адмирала Энквиста. Таким образом, их поступки получили одинаковую квалификацию от представителей двух поколений морских офицеров Русского флота.

В отличие от труда Комиссии, у автора описания боя отсутствует критика действий адмирала Рожественского за ошибки, допущенные им в бою. В отношении их могут быть разные взгляды. Английские историки Цусимского сражения не ставят в вину адмиралу Рожественскому ошибки, которые перечислены в труде русской Исторической комиссии. Нет людей без ошибок, и они допускались самыми знаменитыми полководцами и флотоводцами. Были они и со стороны адмирала Того, одержавшего победу над адмиралом Рожественским. Обладание твёрдым и волевым характером, который имелся у адмирала Рожественского, важнее недопущения ошибок, и это качество делает в глазах англичан адмирала Рожественского прирождённым флотоводцем.

Возьмём, для примера, обвинение адмирала Рожественского в недостаточной глубине разведки, выставленной им при проходе им Корейского пролива. Это обвинение правильно с точки зрения военно-морской науки, уже обогащённой опытом Русско-японской войны. Но этого опыта не было ни у командующего Первой Тихоокеанской эскадрой адмирала Витгефта, ни у командующего Второй Тихоокеанской эскадрой адмирала Рожественского. Этот опыт уже имелся у командующего японским флотом адмирала Того перед Цусимским боем, и тем не менее и им была допущена ошибка в том, что густота разведочной сети, которую он выставил, ожидая прохода Второй Тихоокеанской эскадры, была недостаточна. Если бы русские госпитальные суда шли затемнёнными, а не освещёнными, то эскадра адмирала Рожественского могла ночью проскочить незамеченной.

Интервал в сорок лет, прошедший между составлениями этих двух трудов, не мог не сказаться на духе описания боя. Ход исторических событий постепенно исправил последствия технических ошибок, приведших к проигрышу сражения. Наоборот, моральные факторы, под влиянием которых отдельные начальники русской эскадры принимали те или иные решения, привлекают теперь к себе главное внимание.

Так, коммунистами по политическим мотивам, а некоторыми штатскими людьми по незнанию военной психологии распространяется мнение, что адмирал Рожественский мог отказаться от решения прорываться через Корейский пролив и повернуть обратно. По этому поводу Историческая комиссия Русского Императорского флота пришла к тому же заключению, что и автор этого труда.

На стр. 11 стоит: «Не считая тех стратегических задач, выполнение коих он [адмирал Рожественский] на себя принял, он принял также на себя и задачу историческую: „Кровью смыть горький стыд Родины“. Эта последняя задача особенно важна для всякого воина, и воин, взявший её на себя, может сам потонуть в своей крови, но отказаться от выполнения её он нравственно не вправе.

Он спас бы, правда, от смерти 5045 человек, погибших в боях при Тцусиме [Так в оригинале. — Ред.]. Но имел ли он право даже думать об этом? Несколько дней позднее адмирал Небогатов подумал о сохранении жизни 2400 человек. Поблагодарила ли его за это Россия, поблагодарила ли его история и благодарны ли ему за это даже и те, кого он спас? Мы видели, что вынесли офицеры отряда Небогатова, несмотря на то, что суд оправдал их, найдя, что усилие, требовавшееся от них для противодействия Небогатову при сдаче им эскадры, слишком велико для того, чтобы закон мог требовать от них такое усилие.

В рассматриваемом случае дело шло не о сдаче, а только об отступлении от неприятеля перед боем, но нравственное значение этого отступления таково, что нет сомнения, что оно привело бы личный состав в состояние самого постыдного разложения, которое с трудом можно было бы вынести: лучшие предпочли бы ему смерть. Итак, с точки зрения военной этики адмирал Рожественский повернуть назад без приказания из Петрограда не мог… Только приказ из Петрограда… не прибавил бы горького стыда Родине…»

Приняв решение прорываться через Корейский пролив, «трудно предположить, чтобы серьёзный человек, как адмирал Рожественский, рассчитывал только на свою счастливую звезду. Ведь и прежние лавры его, лавры мирного времени, ему не даром давались. Всякому, кто имел честь служить под его командой, известно, каким упорным и самоотверженным трудом на благо службы он зарабатывал себе каждый шаг своей карьеры. Недёшево обошлись ему и лавры беспримерного его похода на восток. Не мог же он надеяться, что боевые лавры сами собой на него посыпятся (стр. 27)…

…У него оставалась затаённая надежда, что мир будет заключён ранее, чем ему придётся приступить к окончательному решению своей задачи. Видя, что надежды на скорый мир нет, он решил идти во Владивосток… что раз „чаша сия“ его не минует, то чем скорее, тем лучше…»

— Я ожидал, что эскадра встретит в Корейском проливе или близ его сосредоточенные силы японского броненосного флота, значительную долю бронепалубных и лёгких крейсеров и весь минный флот, — показывает сам вице-адмирал Рожественский. — Я был уверен, что днём произойдёт генеральное сражение, а по ночам суда эскадры будут атакуемы всем наличием японского минного флота. Тем не менее я не мог допустить мысли о полном истреблении эскадры, а по аналогии с боем 28 июля 1904 года имел основание считать возможным дойти до Владивостока с потерей нескольких судов (стр. 9)…

При этом адмирал Рожественский по скромности умолчал, что, идя на головном корабле, он обрекал этот корабль и самого себя на верную смерть, чтобы «смыть горький стыд Родины».

Вместо этого его слабые духом помощники сдали его в полусознательном состоянии в плен. По этому поводу в труде Исторической комиссии стоит: «Чины штаба и командир „Бедового“ объясняли сдачу тем, что жизнь раненого адмирала ценнее миноносца. Объяснение постыдное, и судом не было принято во внимание. Сам адмирал был в полубесчувственном состоянии и не мог чем бы то ни было распоряжаться (стр. 212)…»

Доблестное и решительное поведение адмирала Рожественского особенно выделяется, если сравнить его действия с поступками его помощников контр-адмиралов Небогатова и Энквиста, когда ход боя поставил их перед необходимостью не следовать приказаниям адмирала Рожественского, а принимать самостоятельные решения.

Историческая комиссия даёт следующую оценку действий контр-адмирала Энквиста: «Дав полный ход для избежания атак миноносцев, адмирал Энквист оставил свои корабли без всяких распоряжений, бросил их на произвол судьбы… Трудно оправдать образ действий адмирала Энквиста (стр. 191)… Вследствие атаки миноносцев, которых ему самому прежде всего надлежало атаковать, и увидев какие-то огни, вероятно, огни рыбачьих флотилий, которые тучами снуют по Корейскому проливу, придавая ему иногда вид людного города, и которых было много в море и в эту страшную ночь, — адмирал Энквист отказался от своей попытки [прорываться во Владивосток]… Активный прорыв сквозь неприятельские миноносцы быстроходных крейсеров с совершенно цельной артиллерией не опаснее пятичасового шатания из стороны в сторону вблизи места нахождения этих миноносцев. Прорыв вёл к единственной правильной цели, оставшейся после отказа от обязанности отгонять неприятельские миноносцы от эскадры (стр. 190)…»

По поводу сдачи отряда контр-адмирала Небогатова в труде Исторической комиссии пишется:

«Небогатов говорил, что сдал свой отряд во избежание бесполезного кровопролития и чтобы сохранить 5000 (? Не 5000, а 2400) жизней… Нет сомнения, что силы неприятеля были подавляющие, но кровопролитие во имя чести флага не может быть названо бесполезным. Честная смерть витязей на поле брани питает военную доблесть народа не на одно, а на многие и многие воинства. Проходят года, проходят столетия, а память о павших за честь знамени продолжает цвести. На ней воспитывается молодёжь, ею утешаются те, которым приходится страдать и проливать кровь за Родину.

Напротив того, бесславная сдача — зародыш слабости на многие годы. Слабые находят оправдание в таком соблазнительном примере, и пятно гангрены растёт и, если с ним не бороться, то заражает весь организм (стр. 206)…»

Об этой гангрене, первым признаком которой был поступок Небогатова, написал автор в главе девятнадцатой описания боя. То, что было, уже нельзя вымарать из истории Нужно иметь мужество посмотреть правде в глаза и назвать вещи своими именами, как бы это неприятно ни было бы небольшой части участников этих событий. Только такой подход может помочь избежать повторения этих скорбных событий в будущей истории России и русского флота.

К счастью, сдача Небогатова и командира «Бедового» были поступками очень незначительного меньшинства. Наоборот, проявленное большинством личного состава Второй Тихоокеанской эскадры мужество в Цусимском бою получает с годами более объективную и правильную оценку и превращается в нерукотворный памятник высокого проявления героического духа русских моряков. Задачей автора и было восстановить этот памятник в сердцах читателей этой книги.

2. В описании боя, составленном Исторической комиссией, приведены цифры потерь личного состава японского флота, которые несколько расходятся с цифрами, приведёнными автором в этой книге и взятыми из официального донесения о бое, составленного адмиралом Того. Также разнятся сведения, приведённые в русском официальном труде, о количестве попаданий в японские корабли, от тех, которые были вычислены автором на основании потерь в личном составе японских кораблей.

В труде Исторической комиссии указано, что из броненосных кораблей 1-го отряда «Микаса» получил более 30 попаданий, которыми были повреждены несколько орудий, убито 8 и ранено 105 чинов экипажа. «Сикисима» — около 10, «Фудзи» — 11, «Асахи» и «Касуга» — по несколько снарядов (скажем, по пять). «Ниссин» получил 8 снарядов, которыми были повреждены три крупных орудия, убито 5 и ранен 91 человек, в том числе вице-адмирал Мису.

Из броненосных крейсеров «Идзумо» получил 8 снарядов, «Адзума» и «Асама» по 10 снарядов, «Токива» — 9, «Якумо» — 7 и «Ивате» — 16 попаданий. Всего 129 попаданий в 12 японских броненосных кораблей.

Но каким образом возможно, что при плохом качестве русских снарядов только 8 снарядов вывели из строя 96 человек только на одном сильно бронированном «Ниссине» или что только один снаряд, попавший в крейсер «Идзуми», вывел этот корабль из строя на продолжительное время? Эти сведения, почерпнутые из японских источников, кажутся странными русской Исторической комиссии. На основании тех же японских источников, в труде Исторической комиссии приводится, что в броненосный крейсер «Асама» попали в начале боя три русских снаряда, которые заставили этот крейсер в 2 часа 9 минут выйти из строя, а в 3 часа 30 минут этот крейсер, идя в одиночестве, подвергся дальнейшему обстрелу русских кораблей и получил 9 снарядов в корму и в трубу, отчего сел кормой на 5 футов. Итого 12 попаданий вместо 10 по вышеприведённому списку.

Для сравнения действия русских снарядов, считающихся всеми авторитетами плохими, с японскими, теми же авторитетами признанными превосходными, ниже приводятся сведения о потерях в личном составе и о разрушениях, которые были причинены японскими снарядами на слабо бронированных или вовсе небронированных русских крейсерах:

«Аврора» — убит 21 и ранено 64 человека от 21 попадания. Серьёзных повреждений не было.

«Олег» — убито 13 и ранено 32 человека от, вероятно, двух десятков попаданий, оставивших 15 пробоин в борту. Серьёзных повреждений не было.

«Жемчуг» — убито 13 и ранен 21 человек от 17 попаданий, нанёсших незначительные повреждения в корпусе и на дымовых трубах. При этом «Жемчуг» большинство попаданий получил от броненосных кораблей, а не от лёгких крейсеров.

Не может быть сомнений, что сведения, взятые из японских источников, о количестве попаданий русских снарядов в японские корабли, являются преуменьшенными и что наш приближённый подсчёт в 230 попаданий вместо признанных японцами 129 не является преувеличенным.

Одновременно Историческая комиссия приходит к одинаковому заключению с автором, когда утверждает, что «многие японские корабли, особенно „Микаса“, получили значительное число снарядов. Будь бризантное действие наших снарядов более мощным, судьба этого корабля была бы совсем иной…»

В труде этой комиссии имеется указание, дающее решение загадки, каким образом японские корабли обладали увеличенными запасами снарядов. Оказывается, дополнительные комплекты снарядов были погружены в угольные ямы, откуда они в ночь с 14 на 15 мая перегружались в опустевшие боевые погреба. Возможно, что подобные перегрузки японцы производили в перерывы боя, которые и были японцами намеренно вызваны, а не потому, что эскадры были отделены полосами тумана. Хранение снарядов в угольных ямах вполне допустимо на короткий срок, чего, конечно, не могли себе позволить русские корабли, бывшие 8 месяцев в пути и прошедшие тропики. Такое хитроумное увеличение комплекта боевых запасов, возможное вблизи своих баз, являлось ещё одним преимуществом японского флота в Цусимском сражении и объяснением его успеха в этом бою.

Русская транскрипция названий японских кораблей, принятая в русском официальном труде, несколько отличается от названий, приводимых в других русских изданиях. Например: «Микаса» вместо «Миказа», «Сикисима» вместо «Шикишима», «Сирануй» вместо «Ширануй» и т.д. Вместо принятого в русском флоте различия мин на мины заграждения и самодвижущиеся мины, автором заимствована более простая терминология из иностранных флотов: «мина» для мин заграждения и «торпеда» для самодвижущихся мин.

3. Наличие верно составленного плана сражения имеет большое значение для правильного понимания того, что произошло в Цусимском бою.

Имеются две карты Цусимского боя. Одна составлена японским морским министерством, и её, очевидно, следует признать правильной в отношении маневрирования японского флота, так как ни один крупный японский корабль не погиб и все вахтенные журналы и записи о ходе боя сохранились. По ним опытные японские штурманы и артиллеристы могли восстановить довольно точно план движения своего флота. Относительно движения русской эскадры этой точности у японцев быть не может, так как им были неизвестны точные курсы русских кораблей и моменты поворотов, а кроме того, полосы тумана и дыма затрудняли японцам наблюдение за русскими кораблями.

С русской стороны не сохранилось ни одного вахтенного журнала с броненосцев. Они или погибли вместе с броненосцами, или были выброшены за борт перед сдачей японцам. Движение русской эскадры могло быть восстановлено только по памяти участников сражения. Это источники ненадёжные. Но всё же можно считать, что некоторые курсы и времена поворотов, в особенности в начале сражения, не могут быть оспариваемы. По этим неполным данным полковником Генерального штаба Балтийским был составлен план боя, приложенный к труду капитала 2-го ранга Смирнова и опубликованный в 1912 году.

Историческая комиссия при Морском Генеральном штабе никакого плана боя не составила и в своём описании Цусимского сражения ограничилась заметкой, что ею взят план боя из труда капитана 2-го ранга Смирнова, с некоторыми исправлениями. Исправление это было, собственно говоря, только одно, что поворот русских броненосцев с южного курса на западный произошёл после того, как они защитили русские крейсера, не в 5 часов 6 минут, а в 4 часа 45 минут, так как, по мнению комиссии, «если оставить на плане цифру в 5 часов 6 минут, то окажется, что до пункта, обозначенного на этом плане 6 часов 6 минут, наша эскадра шла ходом 15 узлов, что невероятно» (стр. 231).

Странно, что русская Историческая комиссия не заметила на плане Балтийского второй случай, когда русская эскадра идёт ходом 15 узлов. Это относится к отрезку пути в начале боя между 2 часами 5 минутами и моментом выхода из строя «Суворова» в 2 часа 26 минут. На японском плане русская эскадра идёт своим нормальным ходом — около 10 узлов, но курсы русских кораблей у них неправильны. До поворота на 4 румба в 2 часа 5 минут русская эскадра идёт курсом норд-ост 35 градусов вместо норд-ост 23 градуса.

Исправление хода русских броненосцев с 15 узлов на 10 меняет, однако, всю картину боя. Если считать правильным исходное положение русской эскадры и что она начала бой с дистанции в 32 кабельтова, то в 2 часа 26 минут японская эскадра, идя 15-узловым ходом, зашла бы уже так далеко, что бой или прекратился бы из-за дальности расстояния, или, во всяком случае, японская эскадра уже обошла бы с головы русскую эскадру, к чему адмирал Того всё время стремился. Но, как известно, этого до 2 часов 26 минут не произошло. Японская эскадра ещё не обошла русскую, а также дистанция боя не увеличилась.

Наоборот, положение обеих сторон в тот момент, когда «Суворов» сделал полукруг и остановился, могло быть со стороны японцев точно установленным, и этот момент следует считать исходным для восстановления пути русской эскадры на карте, делая прокладку от этой точки на карте назад. Поступая так, мы приходим к неожиданным результатам. Бой начался на дистанции не в 32 кабельтова, а в 48. Дальномеры на «Суворове» показали неправильное расстояние. Вскоре они были разбиты, и наводка орудий велась на глаз, по падению снарядов.

Эту гипотезу подтверждают следующие факты: японцы утверждают, что они начали поворот на параллельный курс с русской эскадрой, когда они находились на 4 румба в стороне от курса русской эскадры. Когда «Миказа» повернул, наша эскадра ещё продвинулась вперёд, и положение японского головного корабля представилось адмиралу Рожественскому как находящегося несколько впереди траверза «Суворова». Эти факты опровергают утверждение капитана 2-го ранга Смирнова об остром курсовом угле при встрече обеих эскадр.

Затем, если бы бой действительно начался на дистанции в 32 кабельтова, то японской эскадре не нужно было бы поворачивать на сближение с русской эскадрой между 1 часом 57 минутами и 2 часами. При этой дистанции этот поворот японской эскадры превратил бы бой в свалку, что было бы только на руку русским кораблям. Японской эскадре пришлось повернуть на сближение с русской только потому, что дистанция боя была слишком большой, а не в 28–32 кабельтова, каковая дистанция была наиболее выгодна японцам. При этом адмирал Того повернул на сближение с адмиралом Рожественским уже тогда, когда последний корабль его эскадры закончил поворот на боевой курс, а это как раз произошло около 1 часа 57 минут. Больше того, последние три корабля японской линии открыли огонь по русским только в 2 часа 4 минуты, то есть после манёвра сближения с русскими кораблями. При этом определённая японскими кораблями, идущими в одной линии, одна и та же дистанция колебалась также в очень широких пределах — от 30 до 45 кабельтовых. По-видимому, был прав офицер «Сисоя Великого» лейтенант Блинов, когда определил дистанцию своего броненосца от японской эскадры в начале боя в 55 кабельтовых. А «Сисой» шёл шестым в русской линии и был последним кораблём, обладавшим современной артиллерией. Все остальные 6 русских кораблей с устаревшей артиллерией в этот момент просто не достреливали до японцев, а когда они приблизились на дистанцию досягаемости своих орудий, то японская эскадра уже закончила свой поворот. Иначе говоря, мы не могли воспользоваться выгодным положением, в котором мы оказались из-за поворота японского флота, но не потому, что мы плохо маневрировали, как это считает Капнист, или стреляли, как это думал Рожественский, а потому, что мы были ещё слишком далеко от японцев.

Иными словами, адмирал Того, приказав своей эскадре повернуть, никакой ошибки не сделал, а представившаяся русской эскадре якобы блестящая возможность нанести тяжёлый урон японскому флоту просто не соответствует действительности.

Третья ошибка на карте Балтийского — это стояние почти на месте русской эскадры между 2 часами 40 минутами и 2 часами 50 минутами, что было сделано, очевидно, с целью проложить второй поворот русской эскадрой на север и в то же время не уйти с эскадрой слишком далеко на запад от того места, в котором она оказалась в 3 часа 39 минут. Никакого смысла для поворота русской эскадры в 2 часа 50 минут на север не было, так как на север уже уходили японские броненосцы. О втором повороте нет также ясных указаний в воспоминаниях участников боя.

Точно установлено, что на север повернул в 2 часа 35 минут «Александр III» и вёл этим курсом русскую эскадру, приближаясь к «Суворову». Немедленно Того повернул броненосцы первого отряда «все вдруг» на север. Бой продолжался между русской эскадрой и расходящимися на юг броненосными крейсерами Камимуры. Естественно, что огонь с последних был сосредоточен на «Александре III». Капитан 2-го ранга Семёнов наблюдал с «Суворова», как сыпались в этот момент попадания в «Александра III». Вдруг «Александр III» резко повернул на юг. За ним вся эскадра Семёнову показалось, что «Александр III» повернул потому, что не выдержал неприятельского огня. Но тогда зачем ему поворачивать на то же самое направление, в котором уходили броненосные крейсера Камимуры? В этот момент японские броненосцы, находившиеся на повороте, ещё не могли возобновить стрельбу. Гораздо более логичным является объяснение, что «Александр III» повернул потому, что видел, что японский флот разделился, и если он продолжит идти на север, ему придётся вести бой с более сильными японскими броненосцами, а повернув на юг, он будет вести бой с более слабыми японскими броненосными крейсерами. Но Камимура немедленно уклонился от продолжения боя с русской эскадрой и в 2 часа 51 минуту повернул в сторону от русских. Бой быстро прекратился при расходящихся контркурсах обеих эскадр. В этой последней стадии этой фазы боя «Александр III» был вынужден покинуть строй. Но зато после возвращения эскадры на курс норд-ост 23 градуса русскими был сильно повреждён в 3 часа 30 минут отставший японский броненосный крейсер «Асама».

Когда же «Бородино» ещё мог поворачивать на север и зачем? Если японцы нуждались для поворота всей своей линии при 15-узловом ходе не менее чем в 10 минутах, то для русским для той же цели при 10 узлах хода требовалось не менее 15 минут. Поэтому русские могли за 30 минут, прошедших с 2 часов 35 минут до конца боя в 3 часа 5 минут, сделать только два поворота, а не четыре. Ни о каком новом приближении русской эскадры с «Бородино» во главе к «Суворову» не вспоминает Семёнов. Следовательно, этого поворота не было. Только об одном повороте на север «Александра III» упоминают также японцы.

Карта этого момента боя свидетельствует, каким блестящим флотоводцем оказался командир «Александра III» капитан 1-го ранга Бухвостов. Находясь в безнадёжном положении, он заставил японский флот сначала разъединиться, а потом прекратить бой с русской эскадрой. Маневрирование Того и Камимуры в этот момент ничего особенного из себя не представляет и является только логичным. Вместо воспевания дифирамбов японцам русские историки сделали бы лучшее если бы обратили больше внимания на маневрирование талантливого русского командира броненосца, павшего храброй смертью вместе со всем личным составом своего корабля.

После 3 часов 5 минут русская эскадра, чтобы очутиться в точке начала второй фазы боя, могла повернуть только на запад и сделать первую небольшую петлю, как это указано на японской карте.

Из тех же японских официальных источников мы знаем (а в английском официальном изложении боя этот эпизод описывается с нескрываемым восхищением) о том, как тот же «Александр III» приблизился в конце второй фазы боя настолько близко к японскому флоту, что Того приказал выпустить по «Александру III» торпеду с «Миказы». Зачем «Александр III» приблизился к японскому флоту? Только с единственной целью — прикрыть собой искалеченный «Суворов», который вскоре пересёк курс русской эскадры, уходя со стреляющего борта русских кораблей на их нестреляющий. Увы, и этот исключительно героический поступок уже тяжело повреждённого русского броненосца не был по достоинству оценён русскими исследователями боя. Это должны были сделать иностранцы.

Наконец, следует обратить внимание на нижний правый угол японского плана боя, на котором показано, как врассыпную бросились убегать японские лёгкие крейсера, когда после окончания второй фазы боя русские броненосцы появились идущими с севера на юг. В течение нескольких минут боя с далёкой дистанции были повреждены огнём русских броненосцев четыре японских крейсера. При этом русские броненосцы уже были сильно повреждены и не имели оптических приборов для наводки. Эта версия плана, составленная самими японцами, показывает, как несправедливо были оговорены русские артиллеристы. Они не были виновны в результате сражения, а повинны были те, кто послали в два раза более слабую эскадру прорываться через узкий пролив, который находился в безраздельном владении флота противника.

Автор будет признателен за сообщение ему (на адрес редакции газеты «Россия») найденных ошибок в тексте или подробностей, которые можно было бы включить в новое издание книги, если это издание встретит интерес у читателей и разойдётся.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.