Бегство из бункера

Бегство из бункера

— Молодежь восьмидесятимиллионного народа умирала на европейских полях сражений, пока вы обогащались, пировали, грабили поместья, мошенничали и угнетали людей. Наши молодые офицеры шли в бой с такой верой и идеалами, подобных которым мир еще не видел. Они умирали сотнями, тысячами. А ради чего? Ради германского Отечества, ради его величия и будущего? Нет! Они умерли за вас, ради вашей роскошной жизни и ради вашей жажды власти.

Говоривший это генерал Вильгельм Бургдорф развалился на скамье перед самым могущественным человеком в нацистской Германии — Мартином Борманом. Была половина пятого утра 28 апреля 1945 года. Дело происходило в бункере, расположенном под зданием рейхсканцелярии в Берлине. Между ними и внешним миром было пять с половиной метров бетона, плюс полтора метра почвы. Когда взрывались бомбы, бункер дрожал, так как взрывная волна достигала его через песчаную прослойку. Оба всю ночь пили.

Даже Адольф Гитлер, спавший в одной из 18 могилоподобных комнат бункера, никогда бы не отваживался так говорить с Борманом.

— Дружище, — сказал Борман после некоторого молчания, — не стоит переходить на личности!

Этот странный разговор описан в книге молодого военного Герхарда Больдта. Он был поражен: Борман никогда не пил, если Гитлер находился рядом. Что касается генерала Бургдорфа, то он покинул касту офицеров-традиционалистов и стал ярым нацистом, прислуживавшим Борману, второму «Я» фюрера.

Двумя днями позже Гитлер был мертв, и Борман рассчитывал на законных основаниях стать фюрером четвертого рейха. У него имелись все необходимые документы. После долгого подъема по административной лестнице он достиг верхушки власти. В то время как прочие, не менее амбициозные нацисты, боролись за престижные должности, Борман занимался сложными и незаметными делами в сердцевине нацистского механизма — в партии — и в должности министра по делам партии нес ответственность за будущее нацизма. И самое главное было надежно засвидетельствовано, что последний германский император именно Бормана оставил наследником престола. Борман мог позволить себе посмеяться над пьяным генералом, Бургдорф в истерике говорил о каком-то высоком идеале. И это тот самый Бургдорф, который дал яд Роммелю по приказу Бормана. Это случилось после провала заговора с целью убийства Гитлера в июле 1944 года. В словаре Бормана идеалы имели несколько иное значение! Пока Гитлер зацикливался на мелочах завоевательной войны и на истреблении низших народов, Борман, несмотря на все старания Геринга, превратился в самого состоятельного человека в стране. Он добился этого во имя движения, сделав первые шаги в 1933 году, когда новая правящая партия вдохновляла немцев идеями обогащения. Началась продажа прав на производство наклеек с надписями «Хайль Гитлер!», новогодних елочек в виде свастик и кусков мыла в виде бюста Гитлера. Заинтересованных в таких делах всегда встречал неулыбчивый Борман, протягивая руку, готовую получить деньги.

Теперь он копил на новый рейх. Он решил, что первая империя должна погибнуть в пламени, чтобы избавиться от вождя, оказавшегося негодным. Так, во всяком случае, он заявил капитану Больдту, молодому ветерану восточного фронта, который впоследствии воспроизвел следующие слова Бормана: «Когда эта борьба закончится победой, мы — те, что остались здесь и сохранили верность своему фюреру, получим высокие должности и огромные состояния».

Борман вывез из Берлина множество документов, отражавших историю умирающего Третьего рейха. Еще он выслал укрывшимся в Альпийской крепости жене и детям часть добычи — 2200 золотых монет, на которые в то время можно было бы купить Монако. Последние документы доставлялись в его подземный кабинет — холодный серый склеп, с цементными стенами, влажными по ночам.

За приготовлениями Бормана следил кое-кто более проницательный, нежели Больдт. Гестаповец Мюллер, тихо работавший на соседней улице, ознакомился с докладом о выходке Бургдорфа и спустя несколько часов покинул свой кабинет.

Передвижение по Берлину не представляло особого труда. Линия обороны состояла из двух неукомплектованных дивизий вермахта и остатков добровольческого подразделения СС «Нордланд». В нескольких кварталах от них сражался французский батальон. Имелись также войска под командованием Монке, который впоследствии был объявлен в розыск за истребление канадских заключенных. Мюллер направился именно к нему. После сожжения трупа Гитлера их никто больше не видел.

Изучение действий Мюллера, предшествовавших его исчезновению, показало, что он помогал Борману собирать документы и ценные вещи и вел долгие беседы с любовницей неповоротливого Кальтенбруннера, разделявшего надежды Эйхмана на будущее. Этой женщиной была графиня Гизела фон Вестроп. Она покинула Берлин, и некоторые говорили, что графиня бежала в Швейцарию или в Альпийскую крепость.

Многим наблюдателям казалось, что Борман вывозит необычно большое количество личных вещей в Берхтесгаден, к своей «возлюбленной мамочке». Но это происходило тогда, когда даже самые влиятельные лица не задавали лишних вопросов и не желали знать, какие сделки заключались, к примеру, с наступавшими союзными войсками.

Гитлер женился на своей любовнице Еве Браун, затем убил ее и себя. Борман, еще раз предугадав желание фюрера, позаботился о горючем и после самоубийства молодоженов он вынес тело Евы, чтобы сжечь его. Геббельс ужаснулся, увидев происходившее: Ева оказалась в руках человека, которого она всегда боялась и ненавидела. Вскоре Геббельс отравил своих шестерых детей и себя, затем вместе с женой Магдой дождался порученца СС, который их застрелил. «Я не собираюсь, — сказал он, — бродить по миру вечным изгнанником».

Что касается Бормана, то он и не собирался нигде бродить. Он облачился в форму генерал-майора СС и запихал особо важные бумаги в кожаное пальто. Среди них было завещание Гитлера, душеприказчиком которого он являлся. В завещании Гитлер во всем винил «мировое еврейство».

Борман покинул бункер фюрера в ночь на 1 мая 1945 года. К этому времени русские уже знали, что Гитлер находится в Берлине. Они забрасывали снарядами парк, окружавший рейхсканцелярию, но, казалось, никуда не торопились. Им оказывали сопротивление импровизированная армия моряков, члены гитлерюгенда и вооруженные охранники, усиленные эсэсовцами. Напыщенный Бургдорф не принимал в этом никакого участия, ибо этот генерал был застрелен неизвестным.

Бывший адъютант Гитлера и брат Мартина Бормана Альберт отсиживался в деревянной избушке неподалеку от изуродованного взрывами убежища Гитлера в 128 километрах к юго-востоку от Мюнхена, в Альпийской крепости. Имелись сведения, что там СС и фанатичные молодые вервольфы были готовы начать партизанскую войну. Но ничего не происходило. Информация об организации сопротивления в горах, протянувшихся от Орлиного гнезда до границ Австрии, Швейцарии и Северной Италии, оказалась ложной пропагандой, отсрочившей продвижение союзников в 450 километрах к северу от Берлина. Если все шло по плану, Борман выигрывал дополнительное время, необходимое, чтобы собрать важные документы, касавшиеся недвижимости.

Даже самые близкие друзья Гитлера не знали, что Мартин Борман уже тогда стал обладателем поместья Берхтесгаден. На его имя был зарегистрирован комплекс из восьмидесяти зданий, имевших немалую стоимость. Более того, он также являлся законным владельцем дома родителей Гитлера и прочего имущества, которое Гитлер считал подаренным Еве Браун и прочим своим фаворитам.

Но воздушный налет союзных войск, состоявшийся неделей ранее, разрушил украшенную подушками с вышитыми свастиками деревянную хижину, в которой Гитлер, бывало, укрывался, притворившись крестьянином. Та же участь постигла и особняк, который критики, отрицательно относившиеся к архитектурным созданиям Бормана, заполонившим долину, сравнивали с пароходом, пришвартованным к вершине холма.

К развалинам Орлиного гнезда спешил и Вернер Науман, нацистский пропагандист, уже строивший планы возрождения былого величия. (Спустя восемь лет он был обвинен в заговоре, нацеленном на восстановление нацистского режима.) В его задачу входило установить связь с теми, кто хотел бежать за границу, — с офицерами СС, гауляйтерами и чиновниками, разделявшими дух Братства. Он также намеревался порадовать Альберта Бормана хорошей новостью: брат Мартин уже направлялся к нему. Туда же двигался и Эрнст Кальтенбруннер, выдавая себя за врача международного Красного Креста, хотя, имея рост два с лишним метра и лицо, испещренное шрамами, вряд ли можно было замаскироваться таким образом. Он знал о планах использования маршрутов, пролегавших через Альпы, но не был уверен, поможет ему старый друг Мартин или нет. Поэтому он договорился о встрече с Адольфом Эйхманом, чиновником, известным своим убеждением, что «недочеловеков» следует уничтожать. Когда же Кальтенбруннера спросили, как поступить с проститутками, с больными сифилисом, он говорил: «Сожгите их». Приказ должен был привести в исполнение Отто Скорцени, но вместо этого он теперь сжигал документы СС.

В той же части Баварии генерал Рейнхард Гелен также жег документы. Однако он сохранил досье немецкой разведки, посвященные Советскому Союзу, которые впоследствии продал американцам за нечто большее, чем просто деньги.

Призрак Гитлера не посчитал бы сложившуюся ситуацию совершенно безнадежной. Все его мысли и идеи были сохранены в многотомных записях, хранимых Мартином Борманом, а последний вождь гитлерюгенда — Артур Аксман — мог стать вождем новой эпохи. Он также бежал из Берлина и двигался к горному убежищу. Личный помощник Гитлера, полковник СС Вильгельм Цандер, унес с собой из партийной канцелярии полный чемодан документов, который он спрятал в озере в шестидесяти километрах южнее Мюнхена, где-то поблизости от Берхтесгадена.

На другом конце Германии, далеко на севере, рядом с самыми большими верфями подводных лодок, летчик-испытатель Ханна Райч предстала перед озадаченным гросс-адмиралом Карлом Деницем. Он ничего не мог понять в запутанных телеграммах от Бормана, но доклад Райч кое-что прояснил. Борман до самого конца действовал как прирожденный заговорщик: задерживал отправку сообщений, искажал содержание сигналов бедствия, получаемых от Геринга из Альпийской крепости, и продолжал делать вид и поступать, будто у нацистского правительства, возглавленного им, было какое-то будущее. Он уничтожил двух последних соперников, Гиммлера и Геринга, занимаясь при этом приготовлениями к самоубийству Гитлера.

Фюрер приказал Ханне Райч проследить за тем, чтобы его «наследником не стал предатель», а под «предателем» он подразумевал Гиммлера. Она вылетела из Берлина под обстрелом русских на маленьком учебном самолете Ара-До-96.

Покинув командный пункт Деница, она ворвалась в кабинет Гиммлера и решительно потребовала ответить, вступал ли он в контакт с противником, делая предложения о мире без ведома Гитлера. Гиммлер признался в этом. Ханна Райч воскликнула: «Вы предали своего фюрера и свой народ в самое трудное время! Какая низкая измена, господин рейхсфюрер!»

Как следует из мемуаров Райч, ее самым ярким воспоминанием стала встреча в бункере с Борманом, выводящим записи «в одной из своих бесконечных записных книжек и на кусочках картона», будто бы увековечивая события для потомства. Она думала, что Борман собирается бежать для того, чтобы его бумаги смогли занять свое место «среди величайших глав немецкой истории». Ханна Райч рассказала также о своей авиационной карьере и допросах, которым она подвергалась со стороны союзнических следователей.

По гамбургским улочками бродил бывший министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, все еще бредивший манией величия. Он называл себя «райзером» («путешественником»), носил темные очки, черную шляпу и черный костюм в полоску. Теперь он пытался найти работу по своей бывшей специальности — устроиться торговцем вина. В кармане у него лежало письмо Уинстону Черчиллю, часть которого достойна того, чтобы процитировать ее как яркое свидетельство о тех заискивавших и наполненных страхом людях.

Риббентроп никогда не скрывал своей ненависти к Великобритании, но на этот раз на своем отвратительном английском писал следующее: «Предоставляю себя в распоряжение британского главнокомандующего… Не знаю, действует ли древний и благородный британский обычай честной игры в отношении поверженного врага. Я также не знаю, захотите ли вы выслушать политические признания покойника».

Он предлагал передать последнее послание фюрера, беспечно упуская из виду тот факт, что оно предназначалось Мартину Борману. Риббентроп искал встречи с Черчиллем, чтобы передать послание, с которым якобы он был ознакомлен «лично в устной форме». Ему также не терпелось присоединиться к боевым действиям в Берлине, но фюрер ему запретил, приказав ждать дальнейших указаний в безопасном месте. Так он и сделал, и теперь жаждал подробно обсудить вопрос наследования власти. «Несмотря ни на что политическое кредо фюрера до последнего часа характеризовалось разочарованием и горечью, вызванными постоянным отклонением британской стороной немецких предложений об англо-немецком сотрудничестве», а ведь фюрер всегда считал Англию своим вторым домом. Когда же Германия побеждала в войне, фюрер и он сам никогда не хотели нанести урон английскому престижу и чести. Риббентроп постоянно подчеркивал одну и ту же мысль, которая потом долго озадачивала союзников: он не имел никакого понятия о том, что творилось в концентрационных лагерях. До него однажды дошли слухи о плохом обращении с евреями, и он тут же направился к Гитлеру, призывая его «немедленно принять меры. Фюрер ознакомился с докладом… и ясно дал мне понять, что этим занимаются подчиненные низшего ранга».

У спасавшихся бегством нацистов имелось два, но ненадежных пути отступления, опекаемых Гитлером, которого к этому подвигли советы Бормана. К югу от Берлина находилось место, названное Гитлером «последним оплотом борьбы с большевизмом», Альпийская крепость, расположенная в центре земель фюрера в Берхтесгадене. Их настоящим хозяином являлся Борман, и именно у него возникла идея превратить Орлиное гнездо в крепость. Это был монстр, созданный «Франкенштейном». Так Гитлера именовал разведчик-коммунист Леопольд Треппер, директор-резидент «Красной Капеллы» — советской шпионской сети, действовавшей в нацистской Европе. Всякую шпионскую сеть, раскрытую в Германии, адмирал Канарис прозывал «оркестром» («капеллой»). Секретные радиопередатчики кодировались как «фортепьяно», а организаторы — «дирижерами». Шпионские сети получали также дополнительно название в соответствии с их типом.

В Альпийской крепости пересекались пути отступления в Швейцарию, Австрию и Северную Италию. Отсюда с немецкими летчиками вылетали на секретные задания захваченные американские самолеты. Гитлеру говорили, что они сбрасывают агентов на территории противника. На самом же деле они доставляли главных нацистов в убежища, например в Испании.

К. северо-востоку от бункера фюрера находился «Проект Север». Это был «канал» кайзера Вильгельма в Киле, на границе со Швецией. В Киле обеспечивался доступ к подводным лодкам и прочим судам на военно-морских базах, расположенных около Гамбурга. В последние часы Гитлера там размещался штаб гросс-адмирала Деница, преемника фюрера. Дениц играл свою роль в одной из величайших шарад этой войны.

Геринг, погруженный в мрачные раздумья в горах Берхтесгадена, глотал таблетки паракодеина, тревожась за свое великолепное собрание из 1300 картин общей стоимостью 180 миллионов долларов, часть которых была конфискована у евреев, отправленных в газовые камеры. Оценка коллекции производилась в мае 1945 года, а четверть века спустя ее стоимость выросла в несколько раз.

В это время в школе, где Дениц управлял новым правительством Германии в стиле старых имперских традиций, возник спор о назначении министра по делам религий и церквей. Никто тогда не упомянул о синагогах, так как никто не мог признаться ни в тот момент, ни позднее, что ему известна судьба евреев. Таким же образом прошли дебаты по поводу перестановок в кабинете министров. Никто не сказал о том, что немецкое правительство не собиралось уже двенадцать лет. Когда они получили сообщение о том, что Гитлер мертв, а Ева Браун стала госпожой Гитлер и также мертва, и что Мартин Борман бежал, лицо гросс-адмирала омрачилось. Он сел в один из роскошных лимузинов, реквизированных из гаража фюрера, и начищенный до блеска «Мерседес» на порядочной скорости стал продвигаться посреди забрызганных грязью британских машин-разведчиков и танков, с покрытыми брезентом пушками. От школы до поместья гросс-адмирала было всего пятьсот метров. К счастью, у него имелось приглашение от герцога Голшгейнского переехать в апартаменты, более подходящие наследнику фюрера, — в замок, которым семья герцога владела уже более трех столетий. Это помогло бы создать вокруг главы правительства, занимавшегося не самыми приятными вопросами, необходимую атмосферу церемониальности и великолепия. Личный фотограф Гитлера послал одного из своих лучших помощников запечатлеть на пленке беседу между президентом Деницем и главнокомандующим вооруженных сил фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем. Они все жили будто во сне.

21 мая 1945 года, за два дня до ареста всего правительства Деница (которое просто выпало из внимания союзников во время трех суматошных недель, последовавших за самоубийством Гитлера), из Фленсбурга вышел странный человек с подбитым глазом. Oн располагал документами на имя Генриха Хитцингера. С обеих его сторон шли два адъютанта СС в обычной полицейской форме, карманы которой были полны фальшивых документов. Эта группа надеялась прорваться через контрольные пункты союзников и достичь своей цели в восьмистах километрах к югу — в том месте, о котором говорил их покойный фюрер, т. е. в Альпийской крепости.

В центре этой троицы оказался рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Он был обескуражен, когда при встрече с гросс-адмиралом Дениц взвел курок пистолета и заявил, что рейхсфюреру нет места в новом кабинете министров. Более того, Дениц процитировал сообщение, посланное Борманом, в котором говорилось о том, что Гиммлер предательски играл на стороне шведов. Все это настолько потрясло Гиммлера, что он отложил свой отъезд на несколько дней и стал искать гауляйтера Эриха Коха, который должен был прибыть на ледоколе из Западной Пруссии. У Гиммлера имелся план — сесть на одну из подводных лодок, находившихся под командованием инакомыслящих капитанов. Оказалось, Кох действительно достиг Фленсбурга, но его было трудно узнать из-за огромных усов, которые он отрастил с того времени, когда «наводил порядок» на Украине.

Теперь, пополнившись новым членом, группа достигла контрольно-пропускного пункта между Гамбургом и Бремерхавеном, откуда немецкие подлодки готовились ускользнуть от союзников. Гиммлер знал, что у друзей Бормана были планы побега, и он надеялся, что они не придадут значения тому факту, что Гиммлер значился в списке врагов Бормана, подлежавших уничтожению. Мысли о побеге питались еще и прежней верой в то, что Европа будущего не сможет обойтись без него. «Я буду нужен ей как министр полиции… Эйзенхауэр должен согласиться с этим», — считал Гиммлер.

Бывший король концентрационных лагерей пребывал в «мечтательной задумчивости», как показалось сержанту разведвойск Великобритании, первым осматривавшим группу. Сержант не сразу узнал Гиммлера. Граф Лутц Шверин фон Крозиг, министр иностранных дел правительства Деница, вспоминал, что Гиммлер был уверен в скором начале долгожданной войны между большевиками и западными союзниками, в которой нацисты станут решающей силой и «добьются того, чего не смогли достичь в предыдущей войне». Шверин фон Крозиг, один из бесчисленных немецких графов, когда-то считал Гиммлера избранным спасителем Германии. Теперь же он пытался заслужить снисхождение Эйзенхауэра, заверяя, что он и Дениц планировали провести расследование происходящего в концентрационных лагерях.

…Британский сержант задержал всю группу. Ему показалось подозрительным, что на них была гражданская и военная одежда, в которой выделялись серые форменные куртки немецкой полевой полиции. Надень они шинели регулярной немецкой армии, все бы обошлось. Но полевая полиция безопасности являлась частью гестапо и была включена в список обвиняемых организаций. Сопровождали Гиммлера полковник СС Вернер Гротман и майор Хайнц Махер. Они привлекли к себе внимание особенностью жестикуляции, свойственной тем, кто привыкли отдавать приказы, а не исполнять их. Когда они прошли около ста сорока километров, их арестовали и доставили в Британский центр расследований номер 031 на Люнебюргерской пустоши, где располагался штаб фельдмаршала Бернарда Монтгомери. Перед командующим центром капитаном Томасом Сельвестером предстал «маленький, несчастный, одетый в обноски мужчина». Гиммлер сбрил свои усы и носил на глазу черную повязку. Сельвестер послал за главой разведывательной службы Монтгомери — полковником Майклом Л. Мерфи. «Вы — Гиммлер», — уверенно произнес Мерфи. Человек снял черную повязку и надел всем знакомые очки без оправы.

В тогдашних отчетах, возможно, из-за соблюдения секретности ускользнуло немало Подробностей. Гиммлер начал было говорить, а чья-то бестактность заставила его навсегда замолчать. Тогда существовала опасность, что преступники могли покончить с собой, не начав давать показания. Поскольку капитан британских медицинских войск С. Дж. Л. Уэллс, нашел у Гиммлера капсулу с цианидом, он посоветовал раздеть заключенного.

Гиммлер пребывал в состоянии нервного возбуждения. Истерика началась прежде, чем с Гиммлера успели снять одежду, но спокойное отношение тюремщиков ободрило его. Он убеждал их в своей ценности для Третьего рейха, высказывал надежды на будущее новой Германии, в котором он, без всякого сомнения, должен был сыграть большую роль. Причиной всех своих проблем Гиммлер называл Бормана: именно тот хитростью заставил его превратиться в игрушечного вояку. Борман предал Гиммлера, с горечью констатировал Гиммлер.

Охранники стояли и слушали, что он рассказывал о тайных приготовлениях «клики Бормана»: трусы подготавливали теплые местечки за границей, и уничтожались досье на сотни тысяч эсэсовцев. Так же поступали рядовые члены партии. А что же оставалось делать, если вожди бежали?

Его слушали молча, с удивлением и отвращением, видя перед собой загнанную в угол крысу, способную предать всех и вся. Месяц назад он считался богом войны, теперь же раздражался подобно малому ребенку. Глава СС, главнокомандующий одной из армий и военной группировки, первое лицо в полиции (столь сложном аппарате, что следователи долго разбирались в механизме ее действия), он снова был сыном баварского учителя, криком добивавшимся хоть какого-то внимания и требовавшим признания. Сочетание вспыльчивого характера и отягощенной христианской совести (Гиммлер никогда не разрывал формальных отношений с католической церковью) вызвало у арестованного такой поток слов, что из него едва удавалось вычленить отдельные факты. Был вызван высокопоставленный британский офицер, не имевший, однако, опыта общения с преступниками. Гиммлеру, находившемуся в состоянии истерики, требовалось некое утешение: рукопожатие, слова типа «мы все братья-вояки», намек на то, что противник способен лучше, чем бывшие друзья, понять, каким хорошим солдатом Гиммлер всегда являлся.

Возможно, некого винить в том, что произошло дальше. Высокопоставленный британец рявкнул на врача за то, что заключенного не раздели согласно правилам. Охранники схватили Гиммлера и забрали его одежду. И вот он стоял, серый сморщенный человечек, который прежде так долго радовался жизни, облачаясь в генеральские сапоги и серое военное пальто. Доктор Уэллс засунул ему в рот палец, ощупывая зубы, и, чтобы обеспечить лучший обзор, потянул Гиммлера за редеющие волосы, поворачивая его голову к свету. То, что доктор увидел в следующую секунду, было маленькой черной «горошиной», торчавшей слева между зубами нижней челюсти. Это оказалась особая капсула, заключенная в почерневшую серебряную оболочку. Гиммлер раскусил ее, и из нее брызнул цианистый калий.

Последовала непродолжительная схватка. Гиммлера прижали к полу и вставили в горло резиновые трубки, залили внутрь рвотное. Содержимое его желудка удалось выкачать. Прошло сорок минут, прежде чем бывший глава организации, уничтожившей шесть миллионов человек и искалечившей физически и психически еще многие миллионы, дернулся в последний раз. Влажный воздух наполнился тяжелым запахом пота и цианистого калия. Яд начал окрашивать труп в зеленый цвет. Лицо Гиммлера, заснятое на официальных фотографиях, походило на морду бешеной лисицы. Затем черты его разгладились и он стал похож на то близорукое ничтожество, каким запечатлелся в 1923 году в Мюнхене на другой фотографии среди неряшливо одетых мужчин, столпившихся вокруг грузовика легендарных «охранных отрядов Гитлера».

Глава службы разведки Монтгомери, глядя на труп великого инквизитора, испачканный желчью и валявшийся среди ванночек, резиновых трубок и тампонов, в отчаянии стиснул кулаки: «Это был единственный человек, способный сказать нам, где скрылся Борман!»

Еще одного человека, владевшего такой информацией, поймали на другой стороне Германии — в Альпийской крепости. Этим человеком был генерал Рейнхард Гелен, припрятавший микропленки и досье, при помощи которых он спустя несколько недель доказывал в Вашингтоне, что истинным врагом всех здравомыслящих людей является большевизм. Такая схема отвлечения внимания начала работать со дня самоубийства Гиммлера и тут же заставила западных союзников ослабить охоту за нацистами. Они начали нанимать немецких профессионалов для войны, предсказанной Геленом.

По словам Виктора де Гинцбурга, американского сержанта, агенты американской разведки прочесывали территорию вокруг гор «подобно рыбакам, загнавшим на мелководье большую стаю рыб». Этому сержанту довелось поймать Гелена и впоследствии стать полковником военной разведки.

Юлиус Штрайхер, один из самых ярых антисемитов, печатавший расистскую порнографию, был найден, когда он пытался укрыться на вершине холма поблизости от развалин особняка Гитлера. Бывший повелитель Италии — фельдмаршал Альберт Кессельринг сдался вместе со своими армиями, которые, по свидетельству Гиммлера, «должны были окружить Редут (Альпийскую крепость) стальным кольцом».

Один из американцев заметил человека, чья внешность отвечала описанию, данному массажистом Гитлера: «Большой грубый бык. Скала! Огрубевший, строптивый, способный думать только в состоянии опьянения. Великан с телом лесоруба, с тяжелым подбородком, толстой шеей с жировыми складками. Похож на огромного гризли. Маленькие поблескивающие глазки движутся подобно двум гадюкам. Гнилые зубы, некоторых недостает, поэтому он говорит, шепелявя и присвистывая». Массажисту Феликсу Керстену эти подробности были известны слишком хорошо, так как он частенько трудился над жирным телом гестаповского убийцы, которым был, как и следовало ожидать, Эрнст Кальтенбруннер. Для маскировки он сбрил усы.

Его любовница, графиня Гизела фон Вестроп, несла сумки, набитые фальшивыми долларами и британскими фунтами, напечатанными заключенными лагерей смерти. Их казнь откладывалась до тех пор, покуда они продолжали участвовать в величайшей криминальной операции подобного рода в истории, изготавливая фальшивые деньги, — операции «Бернард». В тот момент люди, поймавшие Кальтенбруннера, не знали, для чего могли послужить эти запасы, так как графиня несла лишь ничтожную часть вместе с золотом и драгоценностями жертв газовых камер. Ей позволили уйти, но впоследствии стало известно, что она направлялась в швейцарские банки, где хранились более ликвидные активы, предназначавшиеся для устройства побегов, а графиня служила «общественным секретарем» у организаторов этой акции.

«Рыбалка» продолжалась. Был пойман Роберт Лей, глава Трудового Фронта, депортировавший миллионы пленных. Он способствовал изобретению смертоносных лучей и чуть было не убедил Гитлера применить в окрестностях Лондона новый отравляющий газ.

В лесах был схвачен глава боевых отрядов вервольфа Отто Скорцени. Тюремные камеры Аугсбурга стояли как раз на одном из путей отступления в Италию. Они были забиты пестрой толпой высокопоставленных немцев — полевых командиров, командующих авиацией, руководителями СС и гестапо. Над тюрьмой высился один из величественных австрийских замков. Внутри замка находился епископ Алоис Гудал, священник, собиравшийся найти Мартина Бормана живым.

В ночь на 23 мая, когда Гиммлер раскусил капсулу с цианистым калием, жену Мартина Бормана выследили в укромном уголке австрийского Тироля, граничащем с итальянским городом Больцано. Она под чужим именем ехала с детьми в автобусе, замаскированном под карету «скорой помощи».

В нескольких километрах от итальянской границы капитан 307-а части Джон С.Л. Шварцвальдер внимательно слушал немца, утверждавшего: «Я генерал и глава отдела разведки верховного командования. У меня есть чрезвычайно важная информация для вашего верховного командующего…» На это молодой американец ответил: «Вы были генералом! Были, сэр!» Рейнхард Гелен мрачно кивнул. Он мог бы рассчитывать вновь стать генералом, если бы ему удалось завладеть 52 большими контейнерами, которые он закопал у маленького сельского домика вблизи Альпийской крепости, где он прятался. Внутри контейнеров находились подробные описания сетей тайных агентов, находившихся за русским фронтом, включавших белоэмигрантов, продолжавших действовать совместно с вооруженными группировками украинских националистов. В тех же контейнерах имелись бесценные досье военной, экономической, промышленной и политической развединформации по Советскому Союзу.

Все документы СС были закопаны или сожжены. Когда русские начали свои поиски, им не дали ознакомиться с фотокопиями документов немецкой армии и полиции по той простой причине, что многие из упоминавшихся там имен уже были внесены в списки наемных служащих западных организаций.

Фаворит Бормана — Рудольф Гесс из Аушвица (Освенцима), также был пойман. С большинством лидеров СС, которым не удалось бежать, обращались снисходительно. Только 50 тысяч немцев обвинялись в прямом участии в ужасных преступлениях. Из тридцати высокопоставленных военачальников СС и глав полиции, бывших личными осведомителями Гиммлера, шестнадцать освободили. Из двенадцати глав гестапо и криминальной полиции восемь остались в живых. К 1970 году большинство основных действующих лиц, приговоренных к длительному тюремному заключению, были выпущены на свободу. Самые злостные преступники растворились среди миллионов немецких солдат и бывших заключенных, наводнивших послевоенную Европу. Остальные ожидали отправки либо следовали на промежуточные станции, откуда они отправлялись в Испанию и Латинскую Америку.

Естественно, существовали сотни свидетельских рассказов о том, что происходило в девятистах метрах от озера Топлиц, где, по слухам, агенты ODESSA спрятали запечатанный ящик, заполненный разоблачающими документами, которые можно было использовать для того, чтобы заставить молчать бывших нацистов, сотрудничавших с иностранцами. Небольшим примером того, чем на самом деле являлось это «сотрудничество», послужил тот факт, что спустя два десятилетия после окончания войны на приеме в посольстве Германии в Лондоне общительная супруга посла предупредила сотрудников, чтобы они никогда не забывали: в Англии они находятся среди врагов.

Юристы союзников, пытавшиеся ради справедливости выделить из общей массы эсэсовцев и воздать по заслугам всем тем, чье участие в военных преступлениях было доказано, сочли свою задачу практически не выполнимой. Их сбивало с толку предположение, будто СС являлось государством в государстве. Обвиняемые, не относившиеся к СС, создавали этот миф в течение десяти лет в период работы союзнических военных трибуналов. СС Гиммлера казались своего рода гигантской организацией секретной полиции, и старшим поколениям немцев было удобно придерживаться этой версии. Говорили, что Генрих Мюллер преобразовал политическую полицию Веймарской республики в гестапо, изучив советские системы — ЧК, ГПУ, НКВД. Но они являлись инструментами революции, а в Германии революции как таковой не происходило. СС создали для того, чтобы предотвратить перемены. Немецкие промышленные и финансовые монополии управлялись теми же воротилами, что и прежде. Гражданские службы также не изменились. Министры Гитлера щеголяли в черной форме с серебряными эмблемами, изображавшими череп, потому что всем была по душе мистическая атрибутика СС.

Гиммлер стал Игнатием Лойолой, который, по представлениям Гитлера, создал для него, фюрера, иезуитский орден. Вступавшие в СС или же с радостью принимавшие почетное членство оказывались во всемогущественном тайном сообществе. По словам Альберта Шпеера, «невозможно понять СС и Бормана, не понимая того, что для большинства немцев «политика» и «правительство» значили власть оккультных сил. Борьба между Гиммлером и Борманом была частично борьбой за право стать главой нации, «руководителем тайного общества тщательно отобранных аристократов»». Полковник Чарльз Г. Эллис, создававший проекты для американской службы разведки, однажды в лондонском клубе ярко обрисовал Стивенсону такой тип сознания. В свои семьдесят с небольшим лет Эллис, бывший глава службы связи между британскими секретными организациями, сохранил то чувство юмора, которым всегда отличаются хорошие шпионы. О кандидатах в шпионы он говорил: «Начнем с того, что, ежели они собираются сделать карьеру в разведке, они уже никуда не годятся». Он вспоминал атмосферу гитлеровского Берлина в то время, когда там работал. Однажды ночью он пришел домой и почувствовал некоторую перемену в поведении хозяйки квартиры. «Мой муж, — объявила она несколько надменно, — назначен квартальным». Теперь ее муж мог гордо держать голову, так как был допущен во внешний круг тайного общества, собравшегося вокруг Гитлера. Ему стало доступно «единение душ» Народного союза. Рассказывая эту историю, Эллис переходил порой на немецкий. Он был безобидным маленьким австралийцем, мягким и добросердечным, неизменно вежливым с официантами. Но когда он изображал эту немецкую хозяйку, его спина неожиданно выпрямилась, голубые глаза засверкали, и гортанные немецкие звуки ворвались в спокойную тишину клуба. Это произошло не от сознательной имитации. Он всего лишь цитировал! Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Все резко обернулись, а один из медлительных официантов тут же примчался посмотреть, что случилось. Словом, Стивенсон отчасти уловил истинный смысл Народного союза.

В довоенном британском издании «Майн кампф» термин «Фольксгемайншафт» («Народный союз») обозначал подавление любой критики. Словосочетание «народное сообщество» применялось в отношении всего народа.

«Фольк» — «народ» — было ключевым словом, в нем-то и заключалась основная особенность настроений, витавших в воздухе после поражения 1918 года, падения монархии и уничтожения аристократии. Оно стало фактором объединения немецкого народа.

Братство имело то же самое таинственное и неопределенное значение, что было весьма на руку его членам. «Братство» оказалось словом, использовавшимся по договоренности внутри ODESSA для обозначения Третьего рейха.

В 1961 году из Аргентины поступили первые серьезные доказательства того, что имевшие место дикие слухи не были совершенно безосновательными. Человек, отвечавший за решение «еврейского вопроса» в гестапо, — Адольф Эйхман — был схвачен израильскими агентами и предстал перед судом в Иерусалиме. Там бывший посол Аргентины в Израиле заявил, что Борман бежал в Аргентину, а затем поселился где-то в Южной Америке. Спустя пять лет сын Эйхмана Клаус написал открытое письмо, призывая Бормана выйти из подполья и понести наказание за те преступления, в которых он повинен и за которые отец Клауса был осужден вместо Бормана. Клаус уже не жил в Аргентине, но там находился его брат Хорст-Адольф Эйхман. Хорст-Адольф доложил министру юстиции во Франкфурте о том, что часто беседовал с Борманом. Потом он неожиданно изменил свои показания и сказал, что Борман погиб в Берлине. Когда его попросили объяснить подобное противоречие, он ответил: «Когда живешь в Южной Америке, где существуют влиятельные нацистские круги, приходится помнить о том, что однажды оттуда могут нанести удар».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.