НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ДУЭЛЬ

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ДУЭЛЬ

Между тем в зале возобновилось прерванное было веселье. Офицеры думали, что Кернбук схитрил в разговоре с Ивером. Поэтому они немало удивились, когда увидели, что он взял шапку и приготовился вывести девушку из зала.

— Погоди-ка минутку! — рявкнул бородач и преградил ему дорогу. — У тебя, конечно, все права на девчонку, раз уж ты так ловко выставил ее Голиафа10, но пусть то, чему суждено произойти, произойдет здесь.

— То, чему суждено произойти, не может произойти здесь, — ответил Кернбук, спокойно затягивая портупею, — потому что я намерен отвести ее к человеку, который положился па мое слово.

— Это еще что такое? — закричали все. — А как же наши утехи?

— От утех вам придется отказаться, друзья! — сурово ответил Кернбук. — Ваши забавы и без того дорого обошлись этому человеку.

— Но мы же видим его первый раз в жизни!

— В Эрремандсгорде вы убили его сестру за то, что она не хотела сказать, где хозяйка прячет деньги.

— Вздор! — воскликнул немец-наемник. — Пусть меня разорвут в клочья десять тысяч ядер, если Кернбук не самый нудный из всех проповедников, каких я встречал! Сейчас мы, конечно, снова услышим историю про бедную девушку, которую истязали барабанной струной? Он донимает нас ею с самой масленицы, мы уже сыты ею по горло.

— Не ссорьтесь, друзья, не ссорьтесь! — воскликнул другой. — Пусть Кернбук остается со своими проповедями, а мы — с девчонкой, и все будут довольны.

— Хитрое решение, капитан Циглер! — ответил Кернбук. — Но толку от него мало, потому что никому и в голову не придет ему подчиниться.

— Дражайший господин капитан! — продолжал Циглер с насмешливой улыбкой. — Я хочу сказать только одно: если уж человеку так хочется играть роль наставника при своих друзьях, то для этого он должен обладать кое-какими способностями!

— И вы считаете, что я их лишен?

— По крайней мере, я никогда их не замечал!

— Пусть это не удивляет вас, капитан! — ответил Кернбук. — Я использую свои способности лишь тогда, когда нахожу им достойное применение, и не склонен метать бисер перед свиньями.

Хотя Кернбук с самого начала хотел — по мере возможности — избежать ссоры, ему все же не удалось сохранить необходимое хладнокровие. Слова Циглера и еще больше издевательский тон, каким они были произнесены, привели его в ярость.

— Господин капитан! — сказал Циглер. — Мы теряем время на пустые разговоры, а между тем наша крошка находит весьма странным, что шесть бравых офицеров до сих пор не оказали ей должных почестей. Вы мешаете нам это сделать, и поэтому мы просим вас добровольно покинуть зал. Я говорю «добровольно», потому что в противном случае мы выставим вас за дверь силой.

Кернбук шагнул к Циглеру.

— Вы не посмеете! — крикнул он.

Циглер с улыбкой взглянул на остальных офицеров и ответил:

— А я полагаю, что посмеем. Дверь я упомянул лишь потому, что выбрасывать вас из окошка было бы куда менее удобно. Если же вы хотите остаться, это возможно лишь при одном условии.

Кернбук закусил губу до крови. Глаза его метали молнии. В висках стучало. От его самообладания не осталось и следа.

— Я понял вас, Циглер! — сказал он, и голос его задрожал от едва сдерживаемой ярости. — Вы хотите драться со мной; что ж, я удовлетворю ваше желание.

— Наконец-то! — воскликнул немец, потирая руки. — Обычно дражайший капитан не слишком понятлив!

— Я буду с вами биться, — сказал Кернбук, смерив его с ног до головы презрительным взглядом. — Да, буду, сколько бы у меня ни было причин для отказа.

— Я полагаю, что недостаток храбрости не принадлежит к числу этих причин?

— Разумеется, нет, — ответил Кернбук. — Причины эти касаются не меня, а вас. Храбрости у меня хватает — полагаю, что эти господа не раз имели случай в этом убедиться. Не хватает мне разве лишь вашего умения похваляться своей отвагой. Так или иначе, я принимаю ваше предложение. Но с одним условием!

— С каким?

— Я не могу драться со всеми вами одновременно и, полагаясь на вашу честь, надеюсь, что никто из вас не будет на меня нападать. Пусть моим противником станет Циглер, который впервые в жизни померяется силами с честным шведским клинком. Но, если я одержу верх в поединке, девушка будет моей, и вы ее отпустите.

Это условие было принято единогласно и притом охотно, потому что Циглер слыл хорошим фехтовальщиком.

— А если вы, против ожидания, не одержите верх? — со злобной ухмылкой осведомился немец.

— Тогда я, по крайней мере, не увижу гнусного поступка, который вы собираетесь совершить.

— Стало быть, мы можем приступить к делу! — воскликнул Циглер. — Я предлагаю, чтобы нас привязали друг к другу шарфом за левые руки. А кинжалы у нас будут в правых. Я уже не раз пробовал этот способ, — продолжал он леденящим душу, зловещим тоном, — и заметил, что таким путем избегаешь многих промахов, а главное — экономишь время.

Кернбук не стал возражать. Офицеры снова наполнили пистолетные дула вином и выпили за здоровье Циглера.

— Послушайте-ка, бравый капитан! — воскликнул немец, осушив полбутылки вина в благодарность за то, что компания выпила за его здоровье. — Если вы хотите о чем-нибудь попросить господа бога, поторопитесь! Еще немного, и будет поздно!

Он крепко привязал конец шарфа к своему запястью и протянул Кернбуку другой конец. Офицеры взяли со стола свечи и встали в нескольких шагах от противников.

Половина зала погрузилась во тьму. В тусклом свете свечей было видно печальное, бледное лицо Кернбука и насмешливая улыбка, игравшая на губах Циглера, пока тот засучивал правый рукав своего камзола.

Неожиданно раздался глухой шум где-то у двери, словно за нею передвигали тяжелую мебель. Один из офицеров бросился к ней, запер ее и, ухмыляясь, вернулся с ключом.

— Этого удовольствия мы, уж во всяком случае, не станем себя лишать! — сказал он. — Послушай, Кернбук! Спрячь ключ — ведь ты больше всех нас хотел им воспользоваться!

И с этими словами он сунул ключ в карман офицера. В то же самое мгновение в темной части зала послышались легкие, торопливые шаги.

— Проклятие! — воскликнул офицер. — А где же девчонка?

Взоры всех присутствующих стали искать Ингер, но она исчезла. И тут вдруг растворилась потайная дверь — сквозь образовавшееся отверстие в панели у камина в зал проник луч света. Один из шведов бросился было туда, но застыл на месте, увидев Ивера, который спокойным, решительным шагом вошел в зал.

— Потолкуем, благородные господа! — сказал Ивер. — Давайте сначала попытаемся уладить дело миром, а если не удастся, будем драться.

— Каналья! — закричали офицеры. — Куда ты дел девчонку?

— Куда надо, туда и дел. Но не о ней речь. Советую вам задуматься над своей участью.

Холодный, почти торжественный тон, которым были произнесены эти слова, возымел свое действие. Циглер сорвал с руки шарф, подошел к Иверу и, размахивая кинжалом, воскликнул:

— А ты знаешь, что я намерен сделать? Я пришпилю тебя кинжалом к дверному косяку, и мои слуги засекут тебя до смерти.

— Вам придется долго ждать, пока они. придут, — ответил Ивер. — Ваши слуги валяются в погребе: одни убиты, другие связаны по рукам и ногам.

Собутыльники оцепенели, в их души закрался страх.

— Наши слуги связаны! — воскликнули они.

— Да, двое из них.

— И убиты!

— Да, двое других.

— Кто же, черт подери, посмел это сделать?

— Я, — сказал Ивер. — А теперь слушайте дальше. Я обещал рассказать вам нечто такое, что заставит вас позабыть о девушке, а обещания надо выполнять. Я связал и убил ваших слуг, потому что они мешали мне пройти в погреб, где хранятся бочки с порохом.

— Бочки с порохом! — воскликнули офицеры.

— Четыреста фунтов, — пояснил Ивер. — Я выбил у всех бочек днища и провел из погреба желобок через двор в крепостной ров.

Услышав эту новость, собутыльники сразу протрезвели. Они стали переглядываться, охваченные ужасом и отчаянием. Первым пришел в себя Циглер.

— Зачем ты это сделал? — спросил он.

— Чтобы напомнить вам одну историю, которая произошла в Эрремандсгорде. Там вы собрались той же компанией, что и сейчас. Вы пытали старую хозяйку замка и убили ее служанку.

— Эту историю мы знаем наизусть, — сказал Циглер, бросив насмешливый взгляд на Кернбука.

— Тогда я рыдал над покойницей.

— Ты рыдал, бедняга! Как трогательно и как поучительно!

— А сегодня вечером я за нее отомщу, — сказал Ивер, — это будет еще поучительнее.

— А вдруг ты не успеешь! — крикнул Циглер и бросился на него.

Кернбук встал между ними и решительно произнес:

— Пусть этот человек выскажется до конца!

Циглер в бешенстве заскрежетал зубами.

— Что вы за дворянин, капитан Кернбук, — спросил он, — коль скоро вы заодно с этим мужланом?

— А вы что за дворяне, — передразнил его Ивер, — когда ведете войну, как шайка разбойников и головорезов? Вы покрываете позором — нет, не вашу честь, потому что ее у вас никогда не было, — а доброе имя честного шведского народа, па стороне которого вы воюете!

— Тысяча чертей! — вскричал Циглер. — Уйдите с дороги, Кернбук! Разве вы не слышите, как он нас оскорбляет?

— Я вас не оскорбляю, — ответил Ивер, — но вы все до одного взлетите на воздух.

— Мы взлетим на воздух?

— Подойдите к окну и взгляните, все ли я сделал, как полагается?

Офицеры подбежали к окну и увидели на снегу черную линию, тянувшуюся из погреба через мост на другую сторону рва, где стоял с фонарем в руках старый фогт. Пока внимание всех офицеров было приковано к этому зрелищу, Ивер, тронув Кернбука за плечо, прошептал:

— Следуйте за мной!

Капитан на мгновение заколебался, но каждому из нас присущ инстинкт, который заставляет в решающий момент подчиняться тому, кто сильнее нас. Ивер подвел Кернбука к потайной двери, нажал на один из маленьких восьмиугольных выступов в панели и вытолкнул капитана в образовавшуюся щель. Циглер обернулся и бросился вслед за ним. Ивер стоял у двери: увидев приближавшегося немца, он шагнул вперед и обнажил свою шпагу.

— Вас я заприметил еще в Эрремандсгорде! — воскликнул он и, кинувшись на Циглера, с молниеносной быстротой завертел шпагой.

И когда капитан, ошеломленный этой отчаянной атакой, нарушавшей все правила фехтовального искусства, попятился назад, Ивер сделал выпад и вонзил клинок в его грудь. Двое бросились Циглеру на помощь, но Ивер уже закрывал за собой дверь. Когда офицеры подбежали к камину, они услышали звук задвигающегося засова и громкий голос:

— Вознесите ваши мольбы к всевышнему, несчастные! Вам уже больше не придется молиться.

Ручеек крови пополз по полу там, где упал Циглер. Раненый со стоном поднял голову и, вытянув руку, прошептал:

— Попробуйте открыть другую дверь и догнать его, пока не поздно!

Но было уже поздно. Несчастный хотел еще что-то сказать, на губах его показалась кровавая пена, и, изрыгнув проклятие, он упал навзничь с глубоким и продолжительным вздохом, возвестившим наступление смерти. Один из шведов попытался было открыть главную дверь, но сразу же отказался от этой попытки, вспомнив, что только что сам запер ее, а ключ положил в карман Кернбуку. Другой офицер вставил кинжал между косяком и замком, чтобы сломать его силой. Кончик кинжала отломился. Следующая попытка была более удачной. Дверь распахнулась, но прямо перед ней стоял огромный платяной шкаф, который Ивер перетащил сюда из коридора. Оттого-то чуть раньше и послышался шум, который прервал перепалку между Кернбуком и Циглером.

Пока в зале происходили описываемые здесь события, погреб огласился криками связанных слуг. Протянутый фитиль не оставлял никаких сомнений в том, что должно было произойти, и, растроганный мольбами солдат, Ивер вывел их из замка.

— О боже милостивый! — воскликнул один из них, выйдя во двор. — Бедный Ханс Альфонс, которого вы огрели кувшином, все еще дышит. Сжальтесь над ним, господин капитан!

— Я не капитан, хоть ты и назвал меня так, — сказал Ивер, дружелюбно взглянув на пленника, — но, если в твоем друге еще теплится жизнь, я позволю ему ее сохранить.

Богатырь вернулся в погреб, поднял раненого и понес его через весь двор на другую сторону рва. Здесь уже находились Кернбук, Ингер и фогт.

Немецкие офицеры открыли в зале окна. В тишине, царившей вокруг, гулко разнеслось эхо их жалобных криков. Безоблачное небо было усеяно звездами, во двор падал лунный свет. Ночная тишина и покой еще больше оттеняли чудовищность всего, что происходило в замке.

Общими усилиями запертым в зале офицерам удалось, наконец, проникнуть в коридор, но там они натолкнулись еще на одну дверь — ее массивные дубовые панели не поддавались никаким ударам. Поэтому офицеры вернулись назад, распахнули окна и стали кричать, моля о помощи.

Выведя слуг за крепостной ров, Ивер взял из рук фогта фонарь.

— А теперь дай дочери руку, Каспер Дам, — сказал он, — и пойди с ней к учителю в Вестер Эгеде. Он приютит вас на эту ночь. Вам не обязательно быть при том, что здесь произойдет.

Кернбук положил руку на его плечо.

— Ты хорошо обдумал то, что собираешься сделать? — с глубоким волнением спросил он.

— Не спрашивайте меня, капитан! С тех пор как мы последний раз говорили с вами, у меня было достаточно времени это обдумать!

— Ивер! — воскликнула Ингер. — Мы никогда не будем с тобой счастливы, если в день нашей помолвки здесь произойдет убийство!

— Ступай! — сказал Ивер, приподнимая крышку фонаря. — Моя сестра не обретет покоя в могиле, пока я не сдержу своего слова.

— Да, я хорошо знала твою сестру…

— Они замучили ее до смерти, хотя за всю свою жизнь она никому не причинила зла.

— Софи была кроткой и доброй душой…

— К чему ты это говоришь?

— К тому, что ты избрал худой способ почтить ее память!

— Я поклялся, что они умрут.

— А я говорю, что они не умрут, — сказала Ингер и, неожиданно нагнувшись к фонарю, задула в нем огонь. — Господь бог не принимает такие клятвы.

— Ингер! Что ты делаешь? — воскликнул Ивер. — Ты же должна во всем быть со мною заодно!

— А я с тобой заодно, любимый мой, ненаглядный! — ответила Ингер, с плачем обвив его шею руками. — Во имя нашего счастья я хочу, чтобы ты отказался от этого злодеяния. Перестань хмурить брови и взгляни на меня поласковей! Бог дал тебе доброе сердце, и сегодня — день нашей помолвки. Зачем же эта жестокость?

Кернбук отошел в сторону. Он стоял, прислонившись к перилам моста, и молча глядел на жениха и невесту: он понимал, что никто лучше Ингер не убедит Ивера. Тот был растроган, глаза его заблестели.

— Софи, которую мы с тобой так любили, лишилась бы покоя в своем гробу, узнай она, что ты сделал!

— Ах, Ингер! — воскликнул Ивер и разрыдался. — У Софи нет ни гроба, ни могилы! Ведь я схоронил ее в чистом поле, под глубоким снегом. И когда придет весна и начнет пригревать солнце, она станет добычей диких зверей!

— У нее будет могила, — раздался скорбный голос Кернбука, — это я тебе обещаю.

— Правда? — спросил Ивер.

— Я устрою ей пышные похороны, словно какой-нибудь принцессе. И вот что ты еще должен знать: большинство твоих врагов, так жестоко поступивших с твоей бедной сестрой, уже погибли в стычке с отрядом Свена — Предводителя энгов. Там, в замке, остался только один из них.

Ивер повернулся к Кернбуку. Глаза его сверкнули. Он выпрямился во весь свой рост и с торжествующей улыбкой воскликнул:

— Нет, капитан! Там, наверху, нет уже ни одного из них!

— Как же! А Циглер?

— Убит! — ответил Ивер и показал Кернбуку шпагу, клинок которой был еще в крови.

— Что же тебе надо? — спросила Ингер.

— Я не с тобой говорю, — ответил он суровым тоном, который, однако, никак не вязался с выражением его лица. — Ведь ты пошла против меня!

— Мне жаль этих людей, — прошептала Ингер. — Я ничего не могу с собой поделать.

— Если так, мне тоже их жаль, — сказал Ивер. — Пусть убираются восвояси.

— Ивер, любимый! — воскликнула Ингер и, раскрыв объятия, бросилась ему на грудь.

— Довольна ты? — спросил Ивер, и губы его задрожали.

— Я счастлива всей душой.

— Ступай к своему отцу, Ингер, и дан мне побыть одному. Потом и я тоже приду к учителю. Если даже я выпущу офицеров на волю, тебе здесь нечего делать!

С этими словами Ивер зашагал прочь. Ингер и фогт пошли в противоположную сторону — по тропинке вдоль Равенструпского болота.

Кернбук остался один.

Отойдя на некоторое расстояние, Ивер остановился и, обернувшись, воскликнул:

— Помните, капитан, вы обещали устроить ей пышные похороны!

— Да, обещал, и ты знаешь, что я всегда держу свое слово, вахмистр, — ответил Кернбук.

Луна осветила улыбающееся лицо Ивера, и он повторил уже про себя:

— Вахмистр! Теперь все меня так называют!

Вскоре он исчез в глубокой тени деревьев — там, где уже начинался лес.