Глава 3 Отношение Конфуция к его предшественникам

Глава 3

Отношение Конфуция к его предшественникам

Как я показал раньше, период жизни Конфуция до тридцати лет – то есть годы учения, когда формировалась его мысль, – точно совпал со временем деятельности Цзы Чаня, представителя «управления достойных министров». В биографии Конфуция в «Исторических записках» отражена традиция, согласно которой в юности он получил от правителя Лу повозку и лошадей и отправился в путешествие на запад, в столицу Чжоу (которая находилась на месте современного Лояна), чтобы встретиться там с Лао-цзы, своим предшественником в философии, и расспросить его о ритуале. Если бы это было правдой, у Конфуция могла бы быть возможность встретиться с Цзы Чанем, поскольку княжество Чжэн лежало по пути в Лоян. Но даосизм развился позже конфуцианства, кроме того, существуют сомнения и в историчности его предполагаемого основателя – Лао-цзы. Эта история вряд ли состоятельна; она представляет собой просто попытку связать Конфуция с Лао-цзы. Посещение Конфуцием в возрасте тридцати шести лет государства Ци, по-видимому, было его первым путешествием за пределы Лу. В таком случае получается, что у него не было возможности лицом к лицу встретиться с Цзы Чанем (следует помнить, что он умер, когда Конфуцию был тридцать один год).

Конфуций явился в Ци в расцвете лет, и, хотя неизвестно точно, сколько времени он там провел, он все же оставался в Ци некоторое время. Существует свидетельство о том, что во время своего пребывания там он был принят правителем Ци, Цзин-гуном, с которым говорил об отношениях между князем и подданными. Диалог зафиксирован в так называемых «Поздних изречениях» – в той части «Изречений», которая была составлена в более позднее время. Поэтому существуют серьезные сомнения относительно того, точно ли была записана эта беседа.[1] Тогда Конфуций был всего лишь безвестным сыном впавшего в бедность воина, поэтому не кажется вероятным, чтобы ему именно в тот раз позволили говорить с Цзин-гуном. Кроме того, похоже, что в тот раз он не встречался и с Янь-цзы, первым министром княжества Ци, хотя, по-видимому, часто слышал об этом популярном государственном деятеле. Так, в «Изречениях» записано утверждение Конфуция: «Янь Пинчжун (то есть Янь-цзы) хорошо знал, как заводить друзей, и, сколько бы ни продолжалось знакомство, он выказывал ту же степень уважения». Позже, заняв высокую должность министра юстиции (да сыкоу), Конфуций сопровождал правителя Лу, Дин-гуна, на встречу с циским Цзин-гуном. В ходе встречи он разгадал уловку Ци с танцами вооруженных восточных варваров, целью которых было устрашение лусцев, и сделал суровый выговор Цзин-гуну и его первому министру Янь-цзы. (Эту историю рассказывают все три комментария к «Чуньцю».) Повествование кажется несколько преувеличенным, но Янь-цзы, хоть и был предшественником Конфуция, видимо, пережил Цзы Чаня и, пожалуй, действительно мог встретиться с Конфуцием после того, как последний стал чиновником в Лу.

Существует множество пассажей в «Изречениях», где Конфуций высказывает суждения об известных государственных деятелях периода Чуньцю. Среди них есть четыре упоминания о достижениях Гуань Чжуна, министра циского Хуань-гуна, сплотившего государства центральной равнины и образовавшего северную коалицию для обороны от набегов варварских племен. Следующий по числу упоминаний – Цзы Чань, о котором говорится трижды. Благодеяния Гуань Чжуна, совершенные им в помощь цискому Хуань-гуну, Конфуций описывал так: «Если бы не было Гуань Чжуна, мы бы сейчас ходили с распущенными волосами и запахивали одежды налево; вплоть до нынешнего дня люди пользуются его благодеяниями». Это значило, что, если бы Гуань Чжун не организовал защиту против варваров, народ Китая, несомненно, причесывался и одевался бы, как варвары. Есть и рассуждения о Цзы Чане. Во фрагменте, относящемся к цискому Гуань Чжуну, Цзы Си, первому министру государства Чу, и Цзы Чаню, говорится: «Некто спросил о Цзы Чане, и учитель ответил: «Он был добрым человеком». На вопрос о Цзы Си он отвечал: «О! Тот человек!», а на вопрос о Гуань Чжуне отвечал: «Он был таким человеком, что, когда он отнял город Пянь с тремя сотнями дворов у семьи Бо, хотя главе этой семьи пришлось есть грубую пищу и жить в бедности, он не сказал ни слова о том, что обижен». Конфуций отказывается говорить о Цзы Си, потому что не хочет упоминать его в такой компании, хотя Цзы Чаня он считает возможным поставить рядом с Гуань Чжуном. В то время как первого отличало сочувствие к людям, Конфуций настаивает, что, хотя Гуань Чжун и проявлял суровость по отношению к другим, его величие было таково, что они молча соглашались с таким обращением и до самой смерти не жаловались на него. Цзы Чань не так значителен, как Гуань Чжун, хотя его достоинства и позволяют упомянуть его рядом с ним. Очевидно, Конфуций очень уважал Цзы Чаня как своего предшественника.

Кроме того, Конфуций унаследовал дух периода управления мудрых и достойных министров, воплощенный в Цзы Чане, которого он, бесспорно, уважал. Теперь следует задаться вопросом, что именно унаследовал Конфуций из более раннего периода и каким образом он развивал воспринятое им. Более близкое рассмотрение разных социальных условий, в которых жили Цзы Чань и Конфуций, сущностно важно для истолкования критики последним эпохи «мудрых министров» и для уточнения того, как шла выработка его собственной позиции в результате этой критики.

Цзы Чань происходил из княжеской семьи, относившейся к группе «Семи My», которая вела свой род от чжэнского правителя Му-гуна. Хотя его род был относительно слабым, Цзы Чань все же был сыном аристократа и родился в семье достаточно выдающейся, чтобы получить подготовку к высокой должности. А предки Конфуция происходили из княжеского рода государства Сун, если это не преувеличение, но вскоре оставили родину, и, за четыре поколения до Конфуция переселившись в Лу, семья многое потеряла в своем социальном положении. После переезда в Лу семья Кун продолжала переезжать с места на место в сельских районах. Конфуций был всего лишь сыном сельского служилого – Шулян Хэ, военные подвиги которого обеспечили ему некоторую известность в Лу. Цзы Чань, напротив, происходил из хорошей семьи, получил аристократическое воспитание, основанное на длительной традиции. Какое впечатление должно было это произвести на Конфуция, сына обедневшего воина, родившегося в бедном и холодном доме, обремененного необходимостью зарабатывать себе на хлеб тяжелым трудом и всю свою молодость прилагавшего отчаянные усилия, чтобы получить знания?

Конфуций говорил, что Цзы Чань «обладал четырьмя добродетелями благородного мужа: в личной жизни он был скромен, служа высшим – почтителен, воспитывая народ – добр, пользуясь услугами народа – справедлив». Хотя он родился в знатной семье, он был скромен, никогда не заносился и не гордился. Он искренне стремился к благосостоянию своего народа и к улучшению его экономических условий и назначал умеренные военные и трудовые повинности. В нем не было высокомерия, мешающего обращаться с человеком по-человечески, не было и презрения высшего или полного отсутствия сочувствия к тем, кто находился ниже его по общественному положению. Он фактически представлял собой идеальный образец аристократа.

Конфуций был вправе назвать Цзы Чаня, идеального аристократа, «благородным мужем». В «Изречениях» этот термин используется в разных значениях. Первое значение, о котором следует упомянуть, это противоположность «мелкому человеку» – деревенщине, незнакомому с правилами ритуала и никогда не учившемуся музыке. Благородный муж, напротив, означает аристократа, живущего в городе, жители которого знали ритуалы и обладали музыкальным вкусом. Кроме того, выражение «благородный муж» использовалось, чтобы указать на то, что он противоположен «мелкому человеку». «Мелкий человек» был занят обработкой земли, жил в сельской общине, не зная ничего о мире, и входил в число угнетенных, не имея голоса в управлении государством. Благородный муж, напротив, не интересовался сельскохозяйственным трудом, и его кругозор не был ограничен узкими пределами деревенской общины. Термин этот указывает скорее на представителя знати, живущего в столице и вовлеченного во всякую деятельность широких политических кругов. «Благородный муж» получает весь объем аристократического образования. Это идеал просвещенного человека знатного происхождения, который был воплощен в Цзы Чане, представителе эпохи управления «мудрых министров». Как-то раз Конфуций так обрисовал процесс управления государством в Чжэн, в центре которого находился Цзы Чань: «Когда надо было обнародовать приказ, Би Чэню доверяли составление плана, Ши Шу – изучение и обсуждение его содержания; Цзы Юй, посланник, должен был поправить в нем стиль, а Цзы Чань из Дунли – придать окончательные краски». То есть только после того, как Цзы Чань, живший в Дунли, в пределах стен чжэнской столицы, отшлифовывал стиль приказа, его можно было обнародовать. Любое постановление, созданное совместными усилиями такого количества «мудрых министров», простые люди должны были принять с энтузиазмом, и поэтому в результате оно осуществлялось беспрепятственно. Все шло гладко в чжэнском правительстве, которое было сформировано в результате подбора наиболее талантливых представителей аристократии: Цзы Чаню, главе кабинета, оставалось лишь украсить цветами стиля представленные правительством эдикты. Здесь на передний план выступает его талант стилиста.

В благоприятной обстановке, когда на международной арене между северным и южным союзами государств царило равновесие сил, а внутри страны власть сильных семей Чжэн также была сбалансирована, чжэнское правительство во главе с Цзы Чанем открыло период эффективного аристократического управления. Но это равновесие было лишь временным состоянием. Вскоре возникло множество общественных и международных факторов, способствовавших падению здания, воздвигнутого «достойными министрами».

Во-первых, в области международных отношений после провала мирного соглашения между двумя коалициями в середине периода Чуньцю некоторое время сохранялась ситуация баланса между четырьмя серьезными силами – двумя коалициями плюс Ци на востоке и Цинь на западе. В такой атмосфере «мудрые министры» использовали преобладание сравнительного спокойствия для развития просвещенности. Однако во времена Конфуция, примерно поколение спустя, недавно возникшие варварские государства юга, сначала У, а вскоре – Юэ, начали вторгаться на центральную равнину, стремясь стать гегемонами в Китае. Прозвучала тревога: китайской цивилизации вновь угрожал кризис. С начала до середины эпохи Весен и Осеней государство Чу также представляло собой постоянную угрозу княжествам центральной равнины. Считалось, что Чу родственно южным варварам, да оно и само признавало такое свое происхождение. Однако в ходе продвижения на север и контакта с различными равнинными государствами Чу стало постепенно усваивать культуру ханьских народов равнины. Как говорит пословица, «чуские таланты были использованы в Цзинь». Это означает, что немало талантливых чусцев покинуло пределы своей родины и приняло важные государственные посты в Цзинь. К середине периода Чуньцю между культурой Чу и культурой центральной равнины фактически не было большой разницы.

Совсем по-другому дело обстояло с государствами У и Юэ, которые позже стали распространять свое влияние к северу на территорию центральных государств, хотя и существовало предание о том, что предком народа У был чжоуский Тай Бо. Однако, оставляя в стороне происхождение правящего дома, следует заметить, что самая длительность пребывания народа княжества У на территории к югу от Янцзы должна была способствовать усвоению им местных нравов, и поэтому жителей У, пожалуй, можно считать не родственными чжоусцам. Интенсивность проникновения Чу на север уменьшилась при выдвижении этих варварских государств, но, поскольку их давление на севере становилось все сильнее, цивилизация равнинных княжеств вновь оказалась перед угрозой варварских нашествий. Это особенно касалось Лу, расположенного по обеим сторонам основной линии коммуникаций: оно было открыто для лобовых атак У и Юэ в их продвижении по направлению к равнине. Угроза со стороны южных варваров в сочетании с давлением северного соседа Лу – княжества Ци – принесли тяжкие невзгоды родине Конфуция.

Внутреннее положение равнинных государств со времен Цзы Чаня серьезно изменилось, особенно в политическом и социальном отношении. На протяжении всего периода Чуньцю в разных государствах постоянно возникали беспорядки по поводу престолонаследия, которые нередко оказывались поводом для возникновения междоусобных розней. Знатные семейства, считавшие место первого министра или другие важные должности своей привилегией, постепенно обрели всю полноту власти, раньше принадлежавшую удельным князьям. Так, фактически к середине периода Чуньцю, управление всеми городами-государствами было полностью захвачено немногочисленными семейными группировками, а правитель стал всего лишь их марионеткой; города-государства подпали под влияние аристократической олигархии. Время «мудрых и достойных министров» фактически пришлось на последние годы жизни этой олигархии. Равновесие сил между различными влиятельными аристократическими семьями вполне можно объяснить как результат того факта, что они, наделенные политическим влиянием и экономическим благосостоянием, были все же не в состоянии полностью прибрать к рукам контроль над управлением государством и пошли на компромисс, передав бразды правления способным главам более слабых семей. Кроме того, это равновесие сил можно рассматривать как симптом начинавшегося разрушения фундамента олигархии влиятельных знатных семей.

В ходе периода правления «мудрых министров» возникла тенденция к приобретению реального контроля над правительством, до этого перешедшего от правителя к главам влиятельных семей, приближенным таких семей, которые обычно принадлежали к недавно возникшему классу служилых. Эта тенденция стала более заметной примерно во времена Конфуция, ослабив влияние сильных семей. В Лу главный приближенный, или управляющий семьи Цзи, самой влиятельной из семей «Трех Хуань», которого звали Ян Ху, вмешивался в дела наследования в семье Цзи и обрел такую власть, что даже смог захватить бразды правления в Лу. Рассматривая Ян Ху в качестве типичного представителя недавно развившегося класса служилых, не следует забывать, что именно к этой социальной группе принадлежал Конфуций.

Теперь следует задаться вопросом о том, какую позицию занял Конфуций в отношении наследия времени «мудрых министров», предшествующего поколения. Выше я сказал, что он действительно глубоко уважал великого представителя той эпохи, Цзы Чаня. Однако сыну служилого, вероятно, импонировало само происхождение Цзы Чаня – отпрыска знатной семьи, и он мог ощущать какую-то неполноценность по отношению к нему из-за собственного изначально низкого социального статуса. Конечно, он, естественно, проникся уважением к Цзы Чаню, дав верную оценку его выдающимся человеческим качествам. Однако в глубине сознания Конфуция, вероятно, сохранялась бессознательная подоплека – стремление к воспитанию и образованию, казалось, принадлежавшим аристократам просто по праву рождения.

Как бы то ни было, Конфуций называл Цзы Чаня благородным мужем и превозносил его добродетели. Термин «благородный муж», как я объяснил выше, означал идеального аристократа, или идеал человека, получившего аристократическое воспитание. Конфуций принял такое толкование этого термина лишь временно, не безусловно и не безоговорочно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.