Порфирий

Порфирий

Порфирий — один из наиболее выдающихся философов неоплатонической школы, непосредственный ученик Плотина, общепризнанного главы неоплатоников. Порфирий не только продолжил и развил в своих произведениях идеи своего учителя, но и в свою очередь воспитал поколение философов. От него сохранилось значительное литературное наследство.

Порфирий оставил немало материалов для своей биографии — в послании к своей жене Марцелле, в «Жизнеописании Плотина» и др. Подробные сведения о нем сообщает лексикограф Свида и софист Евнапий; но в биографию этого философа проникло много легендарного, т. к. христиане старались его очернить, тогда как Евнапий со свойственной софистам того времени любовью к пустой риторике сильно разукрасил в ущерб исторической истины образ Порфирия. В частности, к христианским легендам относится сообщение историка церкви Сократа (III, 23), будто Порфирий был христианином, но, избитый однажды христианами, он воспылал к ним ненавистью и из мести выступил с книгой против христианства.

Порфирий — сириец, родом из Тира, и часто его называют просто «тирийцем» [528]. Его сирийское имя — Малх («царь»), переделанное впоследствии Плотином в греческое Порфирий. Родился он в 232—233 г., умер около 304 г. Получив хорошее образование, он долгое время слушал знаменитого филолога Кассия Лонгина, от которого он сохранил склонность и способность к литературной критике и экзегетике. В 262 г. он переехал в Рим, где примкнул к школе Плотина. Будучи популяризатором Плотина, он вместе с тем пытался внести новое в систему своего учителя, увязывая ее с формальной аристотелевской логикой.

Порфирий писал много. В 301 г. он написал «Жизнеописание Плотина» и введение к изданным Плотином «Эннеадам». От его «Истории философии» сохранилась глава «Жизнь Пифагора»; Евсевий цитирует его «Историю филологии»; сохранилась его книга «О воздержании от мясного», нравоучительное «Послание к Марцелле», «О пещере нимф», «К аристотелевским категориям» и др., всего 9 произведений. Но перечень его произведений, известных по заглавиям или по отдельным отрывкам и цитатам, достигает 77 названий [529] и касается не только философии, но и истории, грамматики, риторики, мифологии, религии, математики, астрономии.

Неоплатоновская философия была идеологией упадка. Захваченные безжалостным колесом римской колесницы, давившей все на своем пути, многочисленные большие и малые народности, попавшие под иго Рима, утратили вместе с политической независимостью также свою национальную, подчас весьма древнюю, культуру, свою национальную религию и даже язык. Нивелирующая сила Римской империи лишила господствующие классы покоренных государств прежнего политического могущества и заставляла их приспособляться к новым условиям, получать свои привилегии из рук римских чиновников, делиться с ними. Право римского гражданства, которое теперь широко раздавалось «варварам», потеряло свою ценность в глазах тех, кого сенат и цезари удостаивали этого права; оно означало лишь уравнение в бесправии. «К потере независимости и самобытной организации прибавились насилия, грабеж со стороны военных и гражданских властей, которые сперва отнимали у покоренных их богатства, а затем снова давали им их взаймы под ростовщические проценты, чтобы дать им возможность выплачивать новые поборы» (Ф. Энгельс). Устремившийся в провинции ростовщический капитал действовал со страшной разрушительной силой, не вызывая, по выражению Маркса, «ничего иного, кроме экономического упадка и политической коррупции». Результатом такого положения вещей была полная деморализация — бегство в самое пошлое чувственное наслаждение для меньшинства и тупая покорность перед неизбежным — для большинства. Отсюда — пышный расцвет мистики, магии, всякой чертовщины. Отсюда — стремление оправдать зло, для борьбы с которым не было ни сил, ни желания. Отсюда — романтические мечтания о потустороннем мире, бледным, преходящим подобием которого является мир земной. Получив свое первое оформление в туманной экзегетике Филона Александрийского, эти религиозно-философские идеи нашли свое завершение в «Эннеадах» Плотина. Но если Плотин старался теоретически обосновать свою философию на реакционном идеализме Платона, то Порфирий пытался найти формы приложения неоплатоновской философии на практике. Поэтому центром его внимания была мораль, нормы поведения, а осуществить в жизни идеи Плотина он пытался, с одной стороны, путем пропаганды магии (или, как он ее называл, теургии), мантики и тому подобной чепухи, с другой стороны, путем аллегорического толкования эллинской мифологии и религии. С одной стороны, уступка культовой практике, с другой стороны, попытка поднять богословие до уровня философской дисциплины.

В сущности, христианство шло по тому же пути, и оно многое позаимствовало из платоновского идеализма. Учение неоплатоников о Логосе заняло центральное место в христианском богословии; разработанная ими демонология вполне подходила и к христианской догматике. Но если неоплатоники, в частности Порфирий, пытались сохранить старую религию, утратившую уже свою социально-экономическую базу, то христианские богословы и апологеты III—IV вв. были глашатаями идущей к власти новой, не помнящей родства провинциальной земельной и чиновной знати: христиане искали в неоплатоновской философии философского венца для своей воинствующей и побеждающей церкви; неоплатоники цеплялись за древнюю религию, чтобы удержать любыми средствами распадавшиеся античные мировые порядки. Поэтому христиане и неоплатоники, говоря как будто одно и то же, фактически говорили на разных языках и ставили себе противоположные задачи. Исследователи, отмечая идейную близость Порфирия к христианству [530], недоумевают, откуда у него такая ожесточенная ненависть к этой религии. Недоумение это объясняется неумением этих исследователей видеть политическую и — в конечном счете — экономическую подоплеку идейной борьбы Порфирия против христианства. «Торжествующий зверь» христианства не мог не вызывать ненависти у идеолога истекающего кровью, гибнущего эксплуататорского класса.

Труд Порфирия «Против христиан» в 15 книгах, судя по отзывам церковников и сохранившимся отрывкам, представлял собою выдающееся произведение. Автор обнаруживает огромную эрудицию, крупный полемический талант, глубокое знакомство с христианской и иудейской литературой. Пожалуй, среди аргументов, приводимых Порфирием, не найдется такого, который не был бы использован позднейшей буржуазной критикой евангелий, вплоть до Древса. Судя по сохранившимся у Иеронима скудным цитатам и намекам, Порфирий подверг детальному анализу весь Ветхий завет; в частности, в своем разборе книги «Даниил» он предвосхитил выводы современной библейской критики; он установил, что книга эта написана при Антиохе Епифане (около 165 г.), что ее «пророчества» относятся к истекшим уже событиям, а «видения» содержат намеки на современные автору события. Порфирий впервые указал, что так называемые Моисеевы книги не написаны Моисеем, а спустя, как он считает, 1180 лет, Ездрой и его учениками; что это у него не просто догадка, а результат серьезного исследования, можно умозаключить из отрывка у Евсевия (Praep. ev. I, 9 и X, 9) и Феодорита (Graec. affec. cur. II, 27); очевидно, Порфирий изучал источники по древней истории евреев. Столь же детально он разбирает и новозаветную литературу. Необходимо отметить, что Порфирий, в отличие от других, вовсе, по-видимому, не прибегал к приему опорочивания личности отдельных христиан или христианской организации в целом и не возводил на них обвинений во всякого рода уголовных преступлениях. Его аргументация достаточно убедительна и без такого рода доводов.

Неудивительно, что отцы церкви наделяют Порфирия самыми оскорбительными эпитетами. Его книга вызвала весьма обстоятельные возражения со стороны церковников. С ответными работами выступили Мефодий Тирский, Евсевий, Аполлинарий и Филосторгий, причем Евсевий посвятил опровержению Порфирия 20 книг, Аполлинарий — 30.

Наиболее сильным, хоть и наиболее кратким, было, однако, опровержение императоров Валентиниана III и Феодосия, которые в 448 г. издали следующий указ; «Императоры Феодосий и Валентиниан Августы — префекту претория Гормизду. Предписываем все, что Порфирий (или кто-либо другой), гонимый своим безумием, написал против благочестивой веры христианской, где бы оно ни было обнаружено, предать огню. Ибо мы хотим, чтобы всякие произведения, вызывающие гнев божий и оскорбляющие душу, не достигали даже до слуха людей» [531]. Указ этот был проведен в жизнь неукоснительно и быстро — уже в апреле того же года он был опубликован даже в самых отдаленных уголках Египта. В результате от огромного труда Порфирия почти ничего не сохранилось. Не лучшая участь постигла и его противников; их опровержения были слишком слабы, чтоб их стоило сохранять, да и, по-видимому, сочли за благо искоренить самое воспоминание об этом противнике, на сокрушительные аргументы которого церковники могли ответить лишь жалким лепетом и апелляцией к «писанию».

Таким образом, если мы в состоянии восстановить больше половины книги Цельса и около трети книги Юлиана против христиан, то от Порфирия мы можем процитировать едва несколько строк. В приведенных ниже отрывках, заключенных нами в скобки, полемизирующие с Порфирием церковники передают лишь мысль Порфирия, но не его подлинные слова. Буквальные цитаты из Порфирия мы имеем лишь у Евсевия (Н. е. VI, 19 и Ргаер. ev. I, 9 и в параллельных текстах) и, возможно, Иеронима (Comm. in Dan. XI, 44—45). Но если прямых цитат из труда Порфирия почти нет, то косвенных — довольно много, так как у Августина и особенно в найденном лишь в 1867 г. произведении Макария Магнета содержится полемика против возражений язычников и противников христианства, причем эти возражения, несомненно (в некоторых случаях это прямо указано), заимствованы в конечном счете из книги Порфирия.

Установить теперь, какова была композиция труда Порфирия, невозможно. Более или менее определенные данные мы имеем лишь о некоторых книгах из тех 15, которые содержал труд Порфирия, поскольку у нас есть цитаты со ссылками на книги I, III, IV, XII и XIII (римская цифра перед цитатами в приведенных ниже текстах означает книгу Порфирия, к которой эта цитата относится). Поэтому в расположении материала мы не пытались держаться последовательно порядка книг Порфирия и дали текст Августина и Макария в том порядке, в каком он имеется у этих авторов [532]. Сохранившиеся отрывки составляют лишь незначительную долю труда Порфирия, но они дают довольно ясное представление о характере этого труда, и — главное — содержащаяся в них критика «священного писания» и христианских догматов не утратила своего значения и в наше время. «Еще и теперь Порфирий не опровергнут» [533] — этот вывод виднейшего протестантского богослова свидетельствует о силе аргументации этого философа.

О ФИЛОСОФИИ ИЗ ОРАКУЛОВ

DE PHILOS. EX ORAC. HAUR.

Aug., Civ. Dei XIX 23,1

На вопрос, какого бога надо молить, чтоб отвлечь жену от христианства, Аполлон ответил в стихах следующее:

Легче тебе письмена начертать на поверхности моря,

Легче взлетишь ты, как птица, поднявшись на крыльях воздушных,

Нежели женщины ум нечестивый, нечистый исправишь.

Пусть же и дальше она в бессмысленной лжи погрязает,

Пусть воспевает в обманчивых жалобах мертвого бога,

Коего судьи в решении мудром своем осудили,

И среди славных [534] позорная смерть и железо [535] сразили.

В этих стихах бог открыл упорство их неисправимой веры, говоря, что иудеи больше чтут бога, чем те…

(…На вопрос, заданный Аполлону, — что лучше, бог, т. е. Логос, или закон, Аполлон) ответил стихами, говоря так:

В бога — творца и царя всего сущего, перед которым

Небо трепещет и море, земля и подземное царство,

Коего боги боятся; отец — закон для них высший,

Верно и свято евреями благочестивыми чтимый.

Aug., Civ. Dei XIX 23,2

Конечно, кое-кому покажется неожиданным то, что я скажу: боги провозгласили Христа весьма праведным и вспоминают о нем с большой похвалой; но они говорят, что христиане осквернены, запятнаны и погрязли в заблуждении; они применяют к ним много такой брани… А когда спросили, бог ли Христос, Геката сказала:

Путь бессмертной души, покинувшей тело, ты знаешь.

Если ее отделить от ума, она вечно блуждает.

Благочестивейший муж обладал той душою; а ныне

Чтут ее люди, чья вера совсем на нее не похожа.

Итак, оракул сказал, что он — благочестивейший муж, что душа его, как и души других праведников, обрела после кончины бессмертие и ее чтут невежественные христиане.

А на вопрос, почему же он был осужден, богиня ответила оракулом:

Бренное тело всегда поддается жестоким мученьям,

Души же праведников в небесах обретают обитель.

Но тем существам, которым судьбой не дано обрести дары богов и познание бессмертного Юпитера, та душа [536]дала погрязнуть в заблуждении. Поэтому-то они ненавистны богам — потому что, поскольку им не дано судьбой познать бога и получить дары богов, он [537] роковым образом дал им погрязнуть в заблуждении. Сам же он — праведник и, как все праведники, поднялся на небо. Поэтому его не надо хулить, а надо сожалеть о безумии людей, о возникшей из-за него для них серьезной, неотвратимой опасности.

Евсевий, Demonstr. ev. III 6,39—7,2 Dindorf

(Что ты можешь считать более заслуживающим доверия, чем признание автора направленного против нас сочинения, которое он дал в третьей книге своего произведения «О философии из оракулов», — вот как это место гласит): Кое-кому покажется парадоксом то, что я намерен сказать. Боги признали Христа весьма праведным и получившим бессмертие и вспоминают о нем с большой похвалой… Когда спросили, бог ли Христос, Геката сказала:

Путь бессмертной души, покинувшей тело, ты знаешь.

Если ее отделить от души, она вечно блуждает.

Благочестивейший муж обладал той душою…

Таким образом (оракул) назвал его благочестивейшим и сказал, что душа его, как и других, после смерти обрела бессмертие, и ей поклоняются невежественные христиане. А когда спросили, за что его казнили, оракул ответил:

Бренное тело всегда поддается жестоким мученьям,

Души же праведников в небесах обретают обитель.

(Вслед за этим оракулом он прибавляет): Итак, сам он праведник и, как все праведники, удалился на небеса; поэтому его не надо хулить, а надо сожалеть о неразумии людей.

(Ср. также Лактанций, Inst. div. IV 13).

Августин. Civ. Dei XIX 23,4

Есть где-то низшие земные духи, подчиненные власти злых демонов. Еврейские мудрецы — а к ним принадлежал и тот Иисус, как ты знаешь по божественным оракулам Аполлона, изложенным выше, — так вот евреи запрещали верующим сноситься с этими злейшими низшими демонами и держали верующих вдали от них; они предписывали почитать больше небесных богов, больше всего бога-отца. Этому и боги наставляют, и мы выше показали, как они убеждают обратить свою душу к богу и приказывают всюду его почитать. Но невежды, нечестивые по природе, которым действительно не дано судьбой получить дары от богов и обрести познание бессмертного Юпитера, не слушают ни богов, ни божественных людей; всех богов они отвергли, а запрещенных демонов не ненавидят, а чтут. Бога же они почитают притворно, не делая того, чем единственно можно выразить поклонение богу. Ведь бог, как отец всего, ни в чем не нуждается, но для нас благо, если мы его почитаем справедливостью, целомудрием и другими добродетелями, тем, что мы самую жизнь превращаем в молитву ему, подражая ему и исследуя его. Ибо исследование очищает, а подражание вызывает любовь к нему, делает нас богами.

ПРОТИВ ХРИСТИАН

CONTRA CHRISTIANOS

Иероним, Ерist. LVII ad Pammachium 9 = PL, v. 22, p. 575

(Я на этом останавливаюсь не для того, чтобы обличить евангелистов во лжи, — это дело нечестивцев, Цельса, Порфирия, Юлиана, — но чтоб уличить моих противников в невежестве.)

I. Иероним, Comm. in Is., 1. XIV (к Ис. LIII 12) = PL, v. 24, p. 513

(Те, кто утверждают, что организационные разногласия между Петром и Павлом были действительно ссорой и дракой, угождая таким образом богохульствующему Порфирию…)

I. Иероним, Comm. in en ad Gal., Prologus = PL, v. 26, p. 310—311

(Не поняв этого [538], известный батанеот [539] преступный Порфирий в первой книге своего произведения, направленного против нас, указывает, что Павел порицал Петра за то, что он неправильным путем распространял евангелие; этим он хочет заклеймить заблуждение последнего и нахальство первого, а обоих обвинить в измышлении ложных догматов, поскольку князья церкви не согласны между собою [540].)

I. Иероним, Comm. in Matth., 1. I, с. IX = PL, v. 26, p. 56

(В этом месте Порфирий и Юлиан Август обличают либо невежество лживого рассказчика, либо глупость тех, которые сейчас же последовали за спасителем, потому что они якобы без размышления пошли за первым показавшимся человеком, который позвал их [541].)

III. Евсевий, Hist. eccl. VI 19, 4—8 Dindоrf

Некоторые, желая, вместо того чтобы отвергнуть жалкие иудейские писания, найти решение их, обратились к нескладным и несоответствующим (тексту) толкованиям, которые не столько служат оправданию чужих писаний, сколько приносят одобрение и похвалу их собственным. Хвастливо заявив, что ясно сказанное у Моисея представляет собою иносказания, и окружая их благоговением, как оракулы, полные скрытых тайн, они навязывают свои толкования, заглушив в своей ереси способность суждения.

Основоположником этого вида нелепости был весьма прославившийся человек, с которым и я встречался еще в молодости, пользующийся еще и теперь известностью за оставленные им сочинения, — Ориген; он в большой чести у учителей этого направления. Он был слушателем Аммония [542], который больше всех сделал для успеха философии в наше время. От этого учителя он получил большую пользу в смысле научной подготовки, но в отношении правильности выбора жизненного пути он пошел по направлению, противоположному от него. Аммоний, будучи христианином и воспитанный в христианской семье, когда стал мыслителем и философом, вернулся к законному образу жизни [543]; Ориген же, будучи эллином и получив эллинское образование, сбился на дерзостное учение варваров [544]. Отдав ему всего себя и продав ему свои способности ученого, он в личной жизни жил, как христианин и в беззаконии, а в своих воззрениях на общественные дела и богословие остался эллинствующим, приспособляя к эллинским взглядам чуждые им мифы. Он никогда не расставался с Платоном и хорошо был знаком с сочинениями Нумения, Крония, Аполлофана, Лонгина, Модерата, Никомаха и прославленных пифагорейцев. Он пользовался также книгами стоика Херемона и Корнута [545]. Ознакомившись с их методом объяснения греческих мистерий, он применил его к иудейским писаниям.

IV. Евсевий, Praep. еv. 19, 20—21 Dindоrf = X. 9, 12 [546]

Dindorf = Феодорит, Graec. aff. cur. II 27 (PG, v. 83, p. 839)

(Упоминает об этом автор направленного против нас произведения в четвертой книге сочинения о нас, свидетельствуя об этом человеке [547] в следующих словах):

Весьма достоверную историю иудеев, вполне согласующуюся с местами и именами их, дает Санхуниатон из Берита [548], получивший записки Гиеромбала, жреца бога Иево [549]; последний передал свою историю беритскому царю Абибалу, а тот и его приближенные исследователи истины одобрили ее. Время их падает на эпоху, предшествующую троянской войне, и приблизительно подходит к эпохе Моисея, как об этом говорят списки финикийских рыцарей. Санхуниатон, собравший добросовестно и записавший на финикийском языке всю древнюю историю на основании официальных памятников и жреческих записей, жил во времена ассирийской царицы Семирамиды [550], которая, как пишут, жила или до троянской войны, или в одно время с ней. Сочинение Санхуниатона перевел на греческий язык Филон из Библоса.

XII. Иероним, Apol. adv. libr. Rufini, 33 = PL, v. 23, p. 455

(Впрочем на основании моего утверждения, что Порфирий много высказал против этого пророка [551], причем я сослался на Мефодия, Евсевия и Аполлинария, которые возразили его безумию во многих тысячах строк, — меня можно обвинить за то, что я в своем небольшом предисловии не выступил против книг Порфирия.)

XII. Иероним, Comm. in Dan. II 46 = PL, v. 25, p. 504

(«Тогда царь Навуходоносор пал на лицо и поклонился Даниилу и велел принести ему дары и благовонные курения». На это место клевещет Порфирий): Весьма гордый царь не стал бы поклоняться пленнику, ведь и ликаонцы не захотели принести жертвы ради великих знамений Павла и Варнавы [552].

XII. Иероним, Comm. in Dan. VII 7 = PL, v. 25, p. 530

(Порфирий помещает обоих зверей — Македонского и Римского — в одном царстве — Македонском [553] и различает в них двоих: под барсом ему угодно понимать самого Александра, а зверь, отличный от прочих зверей, — четыре преемника Александра; затем, до Антиоха, по прозванию Епифан, он насчитывает десять царей, которые были весьма свирепы; а самих царей он помещает не в одном царстве, напр.: Македонии, Сирии, Азии, Египте, а помещает в один ряд царей различных царств — для того, очевидно, чтобы сказанное в писании: «уста, говорящие высокомерно» [554], можно было отнести не к Антихристу, а к Антиоху.)

XII. Иероним, Comm. in Dan., Praefatio = PL, v. 25, p. 491

(Даниил не только пишет, что Христос придет, — это у него общее с прочими пророками, — но и указывает время, когда он придет, он называет по порядку царей, перечисляет годы и предвещает вполне явные знамения. Порфирий, видя, что все это исполнилось, и не будучи в состоянии отрицать факты, под давлением исторической истины ударился в клевету и утверждает на том основании, что деяния кое в чем сходны, будто) то, что говорится об Антихристе и должно совершиться при конце света, уже совершилось при Антиохе. (Слова Даниила внушают такое доверие, что даже неверующие считают, что пророк не говорил зря, а рассказал то, что уже было [555].)

XII. Иероним, Comm. in Dan. XI 44—45 = PL, v. 25, p. 573

(И в этом месте Порфирий несет какой-то невероятный вздор об Антиохе): Сражаясь против египтян и проникши в Ливию и Эфиопию, он услышит, что против него затеваются бои с севера и востока; он поэтому возвратится, сломит сопротивление арадийцев и произведет опустошения на морском берегу в финикийской провинции. Немедленно он выступит против армянского царя Артаксия, который двинется с востока и, перебив значительную часть его войска, раскинет свою палатку в местности Апедно, которая расположена между двумя широчайшими реками — Тигром и Евфратом… «И дойдет до вершины той горы» в провинции Элимаиде, составляющей крайнюю восточную область Персии. Там, желая разграбить храм Дианы, владевший неисчислимыми богатствами приношений, он был обращен в бегство варварами, относившимися к этому святилищу с редким благоговением, и умер с горя в персидском городе Табес [556].

XII. Иероним, Comm. in Is., 1. IX (к Ис. XXX 2) = PL, v. 24, p. 339

(Сила фараона здесь выражена словом maoz, так же как в конце видения Даниила [557], mauzim мы должны понимать не, как болтает Порфирий), «бог селения Модин», (а — «могучий», «сильный» бог).

XIII. Иероним, Comm. in Matth., 1. IV = PL, v. 26, p. 178

(К XXIV, 16. По поводу этого места, т. е. «о мерзости запустения», о которой говорит пророк Даниил как о находящейся в святом месте, много богохульствовал Порфирий в тринадцатой книге своего сочинения против нас; ему ответил Евсевий, епископ Кесарейский, в трех томах восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом. Аполлинарий тоже написал обширный труд.)

Иероним, Hebr. Quaest. in Genesim (к I 10) = PL, v. 23, p. 939

(Напрасно Порфирий клевещет на евангелистов, что они, желая создать у неосведомленных людей представление о чуде, когда господь ходил по морю, назвали Генисаретское озеро морем [558].)

Иероним, adv. Pelag. II 17 = PL, v. 23, p. 553

(Ев. Иоанна 7: 10 гласит: «Но когда пришли братья Его, тогда и Он пришел на праздник, не явно, а как бы тайно», а раньше он сказал, что не пойдет (VII, 8). Сказал, что не пойдет, и сделал то, что раньше отрицал. Порфирий ругает его за непостоянство и обвиняет в изменчивости.)

Иероним, Comm. in Dan. 1 I = PL, v. 25, p. 495

(Порфирий, не зная этого [559], сочиняет клевету против церкви, обнаруживая свое невежество в своих попытках доказать лживость евангелиста Матфея.)

Евсевий, Ргаер. ev. V 1, 10 Dindorf = Феодорит,

Graec. aff. cur. XII 179 (PG, v. 83, p. 1151)

Ныне удивляются, почему, когда в течение стольких лет постигла город болезнь, не видно еще пришествия Асклепия и других богов. Потому что, когда почитают Иисуса, никто не чувствует никакой общественной пользы от богов.

Августин, Civ. Dei X 28

(Невежество и многие вытекающие из него пороки никакими таинствами очистить нельзя, а только посредством разума отца (patrikos nous), который знает отцовскую волю. Но Христос не есть этот разум. Разум божий не стал бы рождаться из чрева женщины, не снес бы позорной казни.)

Феодорит, Graec. aff. cur. 16 = PG, v. 83, p. 793

(…варвары узнали об истинном боге не только в Египте от египтян, но и от евреев. Об этом говорит и беотиец Плутарх, об этом учил и Порфирий, бесновавшийся против истины.)

Виламовиц-Меллендорф думает, что отрывок из антихристианского произведения мы имеем, кроме того, у Евсевия Praep. ev. 4. Правильно отмечая, что корявая конструкция фразы у Евсевия в этом месте свидетельствует о включении им в свое изложение чужой речи, Виламовиц пытается сконструировать примерно такую цитату: «В качестве кого христиане пришли к своему учению — в качестве эллинов или варваров (третьего ведь нет)? Что у них за программа и образ жизни (об их проповеди я не говорю — она для всех ясна)? Ведь мы видим, что они и по-эллински не мыслят, и варварского учения не придерживаются… Они — нечестивые безбожники, отвергнувшие отечественных богов, благодаря которым держится всякий народ и всякое государство… Какое оправдание возможно для тех, кто отвернулся от богов, которых почитают от века эллины и варвары по городам и весям, цари, законодатели, философы, совершающие в их честь жертвоприношения, процессии и таинства, а для себя отобрали то нечестивое и безбожное, что есть в людях?» и т. д.

Аргументация Виламовица, доказывающего, что здесь не просто изложение обычного довода против христианства, а буквальная цитата, звучит убедительно. Но что касается Порфирия как автора приведенной цитаты, то здесь знаменитый филолог руководствуется исключительно своей интуицией и никаких конкретных положительных доводов не приводит. Поэтому нет основания включить эту цитату (даже если это действительно цитата) в число отрывков из книги Порфирия: См. U. von Wilamоwitz-M?llendorf — Ein Bruchst?sk aus des Schrift des Porphyrius gegen die Christen. «Zeitschr. f?r Neutest. Wiss.» I, 1900, c. 101 ff.

В 408 г. Августин написал в виде письма к пресвитеру Деограциасу ответ на 6 «вопросов», задаваемых язычниками (Sex questlones contra paganos expositae). Послание построено таким образом, что сначала излагается «вопрос» или возражение язычника, а затем дается опровержение. 5-й и 6-й вопросы не принадлежат Порфирию, об этом прямо говорит Августин (с. 28, 30), но в вопросах 2-м и 4-м Августин прямо ссылается на Порфирия, от которого исходят, по-видимому, и вопросы 1-й и 3-й (qui eas ex Porphyrio proposuit с. 28). Однако вряд ли все вопросы представляют собою буквальные цитаты из книги Порфирия.

Августин, ер. 102 (49), с. 2. Вопрос первый

Некоторых беспокоит и они допытываются, какое из двух воскресений соответствует обещанному верующим — воскресение Христа или Лазаря. Если, говорят они, — Христа, то как может воскресение того, кто родился без всякого семени, походить на воскресение рожденных от семени? Если же утверждать, что воскресение Лазаря соответствует, то и это, по-видимому, нескладно получается. Ведь воскресение Лазаря произошло при еще не разложившемся теле (Ин., 11: 43), тогда как наше воскресение произойдет через много веков, когда тело распадется. Далее, если после воскресения будет блаженное состояние, когда тело не будет знать повреждений, не будет нужды в голоде, то что означает, что Христос ел и показал свои раны [560]? Если он сделал это (притворно) ради неверующего [561], то он совершил обман. Если же он показал то, что есть на самом деле, то, значит, после воскресения возможны еще раны?

Августин, 1. с., с. 28. Вопрос второй

Если Христос называет себя путем ко спасению, благодатью и истиной, если только в себе одном полагает возможность возврата для душ, в него верующих, — то что же делали люди столько веков до Христа? Уж не стану говорить о временах, предшествующих основанию царства в Лациуме [562]; допустим, что человечество существует только со времен Лациума. Так ведь в самом этом Лациуме богов почитали еще до основания Альбы. В Альбе также была религия и храмовые обряды. Немалое число столетий сам Рим просуществовал в течение долгих веков без христианского закона. Что же сталось со столь неисчислимыми душами, которые все были безгрешны, — ведь тот, в кого можно было уверовать, не удостоил еще людей своим пришествием? Весь мир и сам Рим блистали обрядами и храмами. Почему же так называемый спаситель в течение стольких веков скрывался? Пусть не говорят, что о роде человеческом имел попечение Ветхий завет иудеев; ведь иудейский закон появился гораздо позже и действовал в небольшой области Сирии; лишь впоследствии он проник в пределы Италии, но это было уже после цезаря Гая [563] или, во всяком случае, в его правление. Что же, в таком случае, сталось с римскими или латинскими душами, которые лишены были милости еще не явившегося Христа до эпохи цезарей?

Августин, 1. с., с. 16. Вопрос третий

Они осуждают богослужебные обряды, жертвы, курения и прочее, применяющееся в храмовом культе, а ведь этот самый культ создан ими или богом, которого они почитают, в самые древние времена; бог, по их представлениям, нуждался даже в первинках!

Августин, 1. с., с. 22. Вопрос четвертый

Христос угрожает тем, кто в него не верует, вечными муками, а в другом месте он говорит: «Какой мерой мерите, и вам будут мерить» (Мф., 7: 2). Довольно смешно и противоречиво. Ибо, если он намерен наказать в меру, а всякая мера ограничена пределом времени, то какой смысл имеют угрозы вечными муками?

С 1876 г. к сохранившимся отрывкам из книги Порфирия прибавился значительный по объему и содержанию материал, заключенный в апологетическом труде Макария Магнета «Apokritikos». Интересна судьба этой книги. В XVI в. иезуит Франциск Турриснус цитировал рукопись Макария, находившуюся в венецианской библиотеке; но впоследствии рукопись пропала. В 1867 г. француз Блондель обнаружил другую рукопись книги Макария у хранителя афинской библиотеки Апостолидеса. Блондель тщательно скопировал рукопись и стал подготовлять книгу Макария для печати, но умер, не успев довести дело до конца. Издана была книга лишь в 1876 г. другом Блонделя Фукаром. Когда после смерти Апостолидеса вдова захотела продать рукопись, ее в бумагах покойного не оказалось; не нашли ее также ни в делах Блонделя, ни в афинской библиотеке, и где она сейчас находится, — неизвестно. Но печатное издание сделано Блонделем и Фукаром настолько тщательно и добросовестно (Блондель сохранил даже имевшиеся в рукописи явные описки и орфографические ошибки), что пропажа рукописи существенного значения не имеет.

От труда Макария, состоявшего из 5 книг, сохранились только кн. II (без первых 6 глав), III и IV. Автор построил свою книгу в виде диспута, который в течение 5 дней ведут между собою язычник и христианин в присутствии многочисленной аудитории, причем язычник ставит ряд вопросов, вернее — выдвигает ряд возражений, на которые потом Макарий отвечает (пример этого мы видели в послании Августина к Деограциасу). Совершенно очевидно, что quaestiones язычника Макарий заимствовал из книги, направленной против христиан, так как сам он не мог их выдумать в столь развитом виде [564] и в столь резком тоне. Что автором антихристианского сочинения, которым воспользовался Макарий, был — прямо или посредственно — Порфирий, сомнений нет. К тем весьма веским аргументам в пользу этого мнения, которые приводит Гарнак, мы считаем необходимым присоединить еще и тот довод, что, как это совершенно очевидно при чтении Макария, книга, которой он пользовался, была значительна по объему, содержала подробную критику христианского учения и автор ее, несомненно, хорошо знал Библию, греческую литературу и эллинскую философию; между тем, если бы существовала когда-либо другая книга против христиан, столь же солидная, как и труд Порфирия, то совершенно невозможно, чтоб даже имя ее автора не сохранилось.

Другое дело, пользовался ли Макарий трудом Порфирия непосредственно или из вторых рук. Последнее более правдоподобно, так как сам Макарий, по-видимому, не знал, что имеет дело именно с Порфирием. Из многочисленных высказываний Евсевия, Иеронима и Августина мы знаем, что Порфирий имел много последователей, что наиболее меткие его аргументы ходили по рукам и, без сомнения, в обращении находились более или менее обширные выдержки из его книг против христиан. Такой сокращенный Порфирий был, надо полагать, в распоряжении Макария.

Книга Макария была написана в конце IV в.; автор ее, вероятно, тождествен с епископом Макарием из Магнезии, участником Эфесского собора 403 г.

Приводимые отрывки переведены с греческого текста, опубликованного Ад. Гарнаком: Harnack Ad. Die im Apocriticus des Macarius Magnes enthaltene Streitschrift. Texte u. Untersuchungen В XXXVII, H. 4, Leipzig, 1911.

КНИГА ПЕРВАЯ

Кн. I потеряна. Никифор I, патриарх константинопольский (806—815), цитирует гл. 6 книги I в своем «Antirrhetica»; из цитаты видно, что Порфирий подвергает критике сообщение ев. Матфея (9:20 сл.) о кровоточащей женщине.

КНИГА ВТОРАЯ

Главы 1—6, содержавшие вопросы противника, отсутствуют. Из ответов Макария (гл. 7—11) видно, что противник выдвигал следующие аргументы:

1) Мф., 10:34 сл.— «не мир пришел Я принести, но меч» и т. д. Порфирий находит меч неподходящим оружием для пропаганды веры.

2) Мф., 12:48 — 49 — «Кто Матерь Моя? и кто братья Мои?» и т. д. В чем в точности заключалось возражение Порфирия, нельзя установить; возможно, что он критиковал это место с той же точки зрения, что и Цельс.

3—4) М.к., 10:18 — «никто не благ, как только один Бог». Лк., 6:45 — «добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе». Порфирий, по-видимому, указал на противоречивость этих положений.

5) Мф., 17:15 — «господи! помилуй сына моего; он в новолуния беснуется» (по-гречески — seleniazetai, от слова selene — луна); Порфирий отсюда заключил, что христиане считают луну причиной бесноватости.

6) Ин., 5:31 — «если Я свидетельствую Сам о Себе, то свидетельство Мое не есть истинно»; отсюда Порфирий заключил, что Иисус сам свидетельствует о ложности показаний о нем.

Гл. 12. Евангелисты — выдумщики, а не историки деяний Иисуса. Все они написали отчеты о страстях, не согласующиеся между собою, а совершенно разноречивые. Один рассказывает, что распятому некто поднес губку, напитанную уксусом (это — Марк) [565], другой рассказывает иначе: «Пришедши, говорит, на место, называемое Голгофа, дали ему пить вино, смешанное с желчью; и, отведав, не хотел пить» и вслед за тем: «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: элоим, элоим, лема савахтани, то есть — Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Это — Матфей [566]. Другой говорит: «Тут стоял сосуд, полный уксуса, и вот, привязав сосуд, полный уксуса, к иссопу [567], поднесли к устам его. Когда же Иисус вкусил уксуса, он сказал: «Свершилось» и, наклонив голову, испустил дух». Это Иоанн. Другой рассказывает: «И, возгласив громким голосом, сказал: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» [568]. Это, оказывается, Лука. Из этого блеклого и противоречивого рассказа можно сделать вывод, что речь идет не об одном, а о нескольких пострадавших. В самом деле, если один говорит: «В руки Твои предаю дух мой», другой: «Свершилось», третий: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?», а другой: «Бог, Бог Мой, для чего Ты Меня поносишь?» [569], то очевидно, что это противоречивое повествование относится к нескольким распятым либо к одному, но столь тяжко боровшемуся со смертью, что не мог дать присутствующим ясного представления о своем страдании. Если же евангелисты, не будучи в состоянии рассказать правду о способе его смерти, сочинили поэму об этом, то и обо всем остальном они не могли сообщить ничего достоверного.

13. А что они насчет всех обстоятельств его смерти высказали только догадки, доказывается и из другой главы; в самом деле, Иоанн пишет: «Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» [570]. Это говорит только Иоанн, а из прочих никто. Поэтому он хочет сам быть для себя свидетелем; он говорит: «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его» [571]; это, на мой взгляд, заявление пустослова, ибо как может быть истинным свидетельство, если то, к чему оно относится, не имело места? Свидетельствовать можно о том, что есть, а о том, чего нет, как можно дать показание?

14. Есть и другой рассказ, который может изобличить беспочвенность этого учения, — рассказ о его воскресении, о котором болтают. Чего ради Иисус после страстей своих и, как вы говорите, воскресения своего не явился Пилату, казнившему его, хотя и заявившему, что тот ничего не совершил достойного смерти, или Ироду, царю иудейскому, или первосвященнику иудейскому, или сразу многим достойным доверия лицам, особенно римскому сенату и народу, чтобы они прониклись удивлением перед его деяниями и не стали общим приговором осуждать на смерть его последователей за нечестивость [572]? А между тем он является Марии Магдалине, простой женщине, которая прибыла из какой-то весьма жалкой деревушки и была некогда одержима семью демонами, а с нею — другой Марии, тоже совершенно ничтожной деревенской женщине, и нескольким другим не очень приметным людям; а ведь Матфей говорит, что Иисус предвещал иудейскому первосвященнику, говоря: «Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» [573]. Если б он явился людям значительным, то через них все уверовали бы, и ни один судья не стал бы наказывать их, как измышляющих диковинные сказки; а ведь ни богу, ни разумному человеку не должно быть приятно, чтобы многие из-за него подвергались наихудшим наказаниям.

15. Если кто прочтет и следующий написанный в евангелии вздор, он вполне узнает, что там сказано нечто чудовищное, там, где говорится: «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон» [574]. В самом деле, скажи мне, ради бога, что это за суд тогда свершился и что это за князь мира сего? Если вы скажете — император, то он ведь не единый владыка, в мире много властителей, — да и он не был изгнан. Если же вы скажете, что речь идет о некоем умопостигаемом, бестелесном, то такого нельзя изгнать вон; ибо куда можно выгнать того, кто является властителем мира? Если бы вы сказали, что есть где-то другой мир, куда князь будет изгнан, то это еще было бы для нас правдоподобным рассказом. Но раз нет другого — ведь невозможно, чтобы существовали два мира, — то куда будет изгнан князь, если не в тот же мир, где он находится? Но как может кто-либо быть изгнан туда, где он находится? Не так ли, как глиняный сосуд, который, если его разбить, выбрасывает свое содержимое? Однако ведь не в пустое пространство, но в другое тело — в воздух ли, в землю или во что-нибудь другое. Итак, если бы подобным образом — что невозможно — мир разбился и его содержимое было выброшено вовне, каково же то внешнее пространство, куда оно будет выброшено? Какова особенность этого пространства, какова его высота, глубина, длина, ширина? Ведь только обладая этим, если оно все это имеет, оно является миром. А какова причина изгнания князя, как чуждого миру? И как это он, будучи чужим, мог обладать властью? Далее, как его изгоняют — добровольно или насильно? Очевидно, насильно; это явствует из способа выражения: изгоняемое изгоняется против воли. А ведь несправедливость совершает тот, кто творит насилие, а не тот, кто терпит насилие! Такую нелепость евангелий можно преподносить бабам, а не мужчинам. Если бы мы хотели подробнее исследовать подобные (евангельские россказни), мы бы нашли тысячи нелепых рассказов, не содержащих ни одной крупицы разума.

16. Давай послушаем и ту речь к иудеям во время праздника кущей, которая гласит так: «Вы не можете слышать слова Моего. Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего» [575]. Что же это за дьявол — отец иудеев? Разъясни нам это. А те, кто исполняют «похоти» отца, поступают порядочно, подчиняясь мнению отца и выказывая ему почтение. Если же отец дурной, то не следует винить в этом зле детей. Кто же этот отец, чьи похоти они исполняли и потому не слушали Христа? В то время как иудеи говорят: «Одного отца имеем — бога», Иисус отменяет это утверждение, говоря: «Ваш отец — диавол», т. е. вы происходите от дьявола. Итак, кто же он, этот дьявол, где он и кого он оклеветал, что получил это прозвище [576]? По-видимому, это не основное его имя и он получил его по какому-то поводу. Расследуем надлежащим образом, что можно здесь узнать. Если он называется клеветником за клевету, то перед кем он совершил этот предосудительный поступок? Придется признать и в данном случае того, кто приемлет клевету, легкомысленным, а сильнее всего обиженным оклеветанного. Мы увидим, что совершившим несправедливость является отнюдь не клеветник, но давший повод к клевете. Ведь тот, кто ночью положил на дороге столб, подлежит ответственности, а не тот, кто наткнулся на него и упал; обвинение падает на того, кто водрузил столб; точно так же тот, кто дал повод к клевете, сам больше виноват, а не тот, кто ее подносит и кто ее подхватывает. Вот что еще скажи: клевещущий одержим страстями или бесстрастен? Если он бесстрастен, он не стал бы клеветать; если же он одержим страстями, он заслуживает снисхождения. Ведь никого не судят как преступника, если он страдает от физических болезней, напротив — все его жалеют как страдальца.

КНИГА ТРЕТЬЯ

1. Как это Иисус дал себя распять с позором?

Почему Христос, когда его привели к первосвященнику и к прокуратору, ничего не сказал, что было бы достойно мудрого и божественного человека, нечто такое, что могло бы просветить судью и присутствующих и исправить их, а позволил, чтоб его били тростью, чтоб на него плевали и увенчали его терниями. Почему он не поступил, как Аполлоний [577], который, произнесши смелую речь перед императором Домицианом, исчез из дворца и через несколько часов открыто показался всем в городе Дикеархии, называющемся теперь Путеоли? А если уж Христос должен был пострадать по предписанию бога, то ему следовало подчиниться наказанию, но претерпеть страдания, по крайней мере, после яркой, свободной речи: ему следовало произнести перед судьей Пилатом серьезные, мудрые слова, а не подвергнуться поношениям, как первый встречный из подонков общества.

2. Как понимать: «Если возможно, да минет меня чаша»?

Право, полны неясности, проникнуты невежеством и те слова, которые Иисус сказал своим ученикам: «Не бойтесь убивающих тело» [578]; а сам он в смертной тревоге в ожидании страшного не спал, в молитве просил, чтоб миновало его страдание, а ученикам сказал: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение» [579]. Эти речи недостойны сына божьего и даже (просто) мудрого человека, презирающего смерть.

3. Как понимать: «Если бы верили Моисею, то поверили бы и мне»?

Верхом неясности мне представляется также сказанное в евангелии: «Если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне» [580], а между тем от Моисея ничего не сохранилось, ибо все его произведения, говорят, сгорели вместе с храмом, а то, что написано под именем Моисея, написано через 1180 лет после смерти Моисея Ездрой и его людьми. А если бы даже допустить, что это сочинения Моисея, то нельзя доказать, что где-нибудь Христос назван богом, или богом-словом, или демиургом. Вообще, кто говорил о распятии Христа?

4. Что это за рассказ о свиньях и бесах?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.