Глава X. Мадемуазель Эфрозин Рэзэн

Глава X. Мадемуазель Эфрозин Рэзэн

Девушка, о появлении которой объявили столь торжественно, с величественным видом вошла в дом старого лесничего, ничуть не сомневаясь в том, что своим присутствием она оказывает большую честь этому бедному дому, переступая его жалкий порог.

Безусловно, она была красива, но ее красота представляла собой сочетание гордости и вульгарности, смешанной с очарованием юности, то есть то, что называется beaute du diable note 30. Она была одета очень пышно, со множеством украшений, что было роскошью для провинциалки.

Войдя, она быстро посмотрела вокруг, видимо ища тех, кто отсутствовал, — Бернара и Катрин.

Матушка Ватрен казалась совершенно очарованной этой ослепительной красотой, подобной пламени свечей.

Она поспешила навстречу прекрасной посетительнице и придвинула ей стул.

— О моя дорогая мадемуазель! — воскликнула она.

— Здравствуйте, дорогая мадам Ватрен, — покровительственным тоном сказала мадемуазель Эфрозин, делая знак, что предпочитает остаться на ногах.

— Как! Это вы! — продолжала матушка. — Вы в нашем бедном маленьком домике!.. Но садитесь же! Стулья у нас не обиты такими тканями, как в вашем доме… но все равно садитесь, прошу вас! И я не одета… Право, я не ожидала увидеть вас в столь ранний час!

— Надеюсь, что вы нас извините, — ответила Эфрозин, — но, дорогая мадам Ватрен, всегда спешишь, когда хочешь увидеть тех, кого любишь!

— О, вы так добры! Право, я так смущена…

— Ба! — сказала мадемуазель Эфрозин, слегка раскрывая накидку, чтобы показать свой вечерний туалет, — вы знаете, что я не люблю церемоний, вы это сами видите!

— Я вижу, — сказала матушка Ватрен в полном восхищении, — что вы прекрасны как ангел и наряжены как для воскресной мессы, но я задержалась не по своей вине: дело в том, что наша дорогая девочка приехала из Парижа сегодня утром!

— Вы говорите о вашей племяннице, о маленькой Катрин? — небрежно спросила мадемуазель Эфрозин.

— Да, о ней… но вы ошиблись, назвав ее девочкой и маленькой

Катрин: это — взрослая девушка, на голову выше меня! — А, тем лучше! — сказала мадемуазель Эфрозин. — Я очень люблю вашу племянницу!

— Это такая честь для нее, мадемуазель! — ответила матушка Ватрен, делая реверанс.

— Какая ужасная погода! — продолжала юная горожанка, переходя от одной темы к другой, как это и должно было быть присуще столь возвышенному уму. — Вы понимаете, что в майский день… — и как бы невзначай, она прибавила: — Кстати, а где сей час мсье Бернар? На охоте, наверное? Я слышала, что инспектор собирался дать разрешение загнать кабана по случаю праздника Корси?

— Да, и также по случаю возвращения Катрин!

— Неужели! Вы думаете, что инспектора волнует ее приезд?

И мадемуазель Эфрозин надула губки, как бы говоря: «Может быть, он и интересовался бы подобными глупостями, если бы у него не было других дел!»

Старушка инстинктивно почувствовала неудовольствие мадемуазель Эфрозин и мгновенно перешла к той теме разговора, которая казалась более приятной:

— Бернар, сказали вы? Вы спросили, где Бернар? По правде говоря, я не знаю! Он должен был быть здесь, потому что вы приехали… Ты не знаешь, где он, Матье?

— Я? — спросил Матье. — А откуда я могу это знать?

— Он, должно быть, у своей кузины, — кисло сказала мадемуазель Эфрозин.

— О нет, нет, нет! — живо возразила старушка.

— А… она похорошела, ваша племянница? — спросила мадемуазель Рэзэн.

— Моя племянница?

— Да.

— Она… похорошела?

— Я вас об этом спрашиваю.

— Она… она очень мила, — смущенно сказала матушка Ватрен.

— Я очень рада, что она вернулась, — продолжала мадемуазель Эфрозин, вновь принимая величественный вид. — Лишь бы только в Париже у нее не появились привычки, не соответствующие ее положению!

— О нет, этого можно не опасаться! Вы знаете, что она ездила в Париж учиться на белошвейку и модистку?

— И вы думаете, что она больше ничему не научилась в Париже? Тем лучше! Но что с вами, мадам Ватрен? Вы кажетесь обеспокоенной!

— О, не обращайте внимания, мадемуазель… Но если вы позволите, то я позову Катрин, чтобы она составила вам компанию, пока я…

И с этими словами мадам Ватрен с отчаянием посмотрела на свое скромное платье, которое она носила каждый день.

— Как вам угодно, — ответила мадемуазель Эфрозин с небрежностью, полной достоинства, — что касается меня, то я буду очень рада увидеть нашу дорогую малышку!

Как только матушка Ватрен получила разрешение удалиться, она повернулась к лестнице и принялась звать:

— Катрин! Катрин! Спускайся скорее, дитя мое! Приехала мадемуазель Эфрозин! В то же мгновение Катрин появилась на лестничной площадке.

— Спускайся, дитя мое! Спускайся! — повторила матушка Ватрен.

Катрин молча спустилась по лестнице.

— Теперь, мадемуазель, вы позволите? — спросила Марианна, повернувшись к дочери мэра.

— Ну, конечно, идите, идите! — И пока старушка удалялась, делая реверансы, она украдкой посмотрела на Катрин.

— Однако, — прошептала она, нахмурив брови, — она очень мила, эта крошка! Что это там болтала матушка Ватрен?

Между тем Катрин приближалась к мадемуазель Эфрозин безо всякого смущения и деланной скромности, в то время как та смотрела на нее с самым величественным видом.

— Простите, мадемуазель, — просто сказала Катрин, — но я не знала, что вы здесь, иначе бы я не замедлила спуститься, чтобы выразить вам свое почтение.

— О! — прошептала мадемуазель Эфрозин, как бы разговаривая сама с собой, но достаточно громко, чтобы Катрин не пропустила ни единого слова из ее монолога. — Что вы здесь… не замедлила бы спуститься… выразить свое почтение… это действительно парижанка и нужно выдать ее замуж за мсье Луи Шолле. Они составят прекрасную пару! — Затем, повернувшись к Катрин, она сказала, продолжая сохранять величественный вид: — Мадемуазель, я имею честь приветствовать вас!

— Осведомилась ли моя тетушка о том, не нужно ли вам чего-нибудь, мадемуазель? — спросила Катрин, словно не замечая недоброжелательства, скрытого в словах дочери мэра. — Да, мадемуазель, но мне ничего не нужно! — И как бы заставляя себя прервать этот разговор на равных, она спросила: — Привезли ли вы новые образцы из Парижа?

— За месяц до моего отъезда я попыталась собрать все новые модели, мадемуазель! — Вы учились делать чепчики?

— Чепчики и шляпки…

— В чьем магазине вы работали? У мадам Бедран или мадам Баренн?

— Я работала в гораздо более скромном магазине, мадемуазель, однако я надеюсь, что не так уж плохо справляюсь с моей работой!

— Посмотрим, — снисходительно ответила Эфрозин, — как только вы начнете работать в вашем магазине на площади Ла Фонтен, я пришлю вам переделать несколько старых чепчиков и шляпку, которую носила в прошлом году! — Спасибо, мадемуазель, — сказала Катрин, кланяясь.

Внезапно она вздрогнула, подняла голову и прислушалась. Ей показалось, что кто-то позвал ее по имени.

Действительно, голос, казавшийся ей очень знакомым, приближался к дому и кричал:

— Катрин! Где же Катрин?

В тот же самый момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался Бернар. Он был весь в пыли, по лбу у него струился пот.

— А! — воскликнул он голосом человека, который долгое время был под водой и наконец-то выбрался на берег и снова начал дышать. — Это ты! Слава Богу, наконец-то!

И он упал на стул, сжимая ее руки в своих.

— Бернар, милый Бернар! — радостно воскликнула Катрин, подставляя ему обе щеки для поцелуя.

На крик, который издал ее сын, прибежала матушка Ватрен. Увидев недовольное лицо мадемуазель Эфрозин, стоящей в стороне, а в другом углу комнаты двоих влюбленных, переполненных своим счастьем и не замечающих ничего на свете, она поняла, что ошиблась в чувствах своего сына по отношению к мадемуазель Эфрозин. Задетая тем, что ее проницательность гак подвела ее, она воскликнула:

— Бернар! Послушай, Бернар! Да разве так можно себя вести?

Но он не слышал голоса матери и совершенно не обращал внимание на присутствие мадемуазель Эфрозин.

— Ах, Катрин! — повторял он. — Если бы ты знала, как я страдал! Я думал… я боялся, что… но, неважно — главное, что ты здесь! Ты поехала через Мо и Ферте-Милон, не так ли? Франсуа мне сказал, что ты путешествовала всю ночь и проехала целых три лье в двуколке! Бедное дитя! Ах, как я рад, как я счастлив, что снова вижу тебя!

— Но, мальчик, — сердито повторила старушка, — ты разве не видишь, что здесь мадемуазель Эфрозин!

— Ах, простите! — сказал Бернар, повернувшись и удивленно взглянув на Эфрозин. — Но я вас не заметил… К вашим услугам! — И, снова отвернувшись, воскликнул: — Как она выросла! Какая она красивая! Да посмотрите же, матушка!

— Вы удачно поохотились, мсье Бернар? — спросила Эфрозин.

Ее голос достиг слуха Бернара, как какой-то неясный звук, но все-таки он уловил его смысл.

— Я? Нет… да… я не знаю, кто на кого охотился. Извините меня, но я просто потерял голову от счастья! Я выехал навстречу Катрин, вот что я сделал!

— Но, как мне кажется, вы ее не встретили? — возразила Эфрозин.

— К счастью, нет! — воскликнул Бернар.

— К счастью?

— О да, да! На этот раз я знаю, что я говорю!

— Если вы знаете, что говорите, мсье Бернар, — сказала Эфрозин, протягивая руку, словно в поисках опоры, — то я, напротив, не знаю… Мне нехорошо!

Однако Бернар был всецело занят Катрин. Она ему так ласково улыбалась, он был так благодарен ей за нежные пожатия руки и то радостное волнение, доказательство которого он только что получил, что он совершенно не понимал, о чем говорит Эфрозин, и не замечал ее истинной или мнимой бледности и дрожи.

Но матушка Ватрен это сразу заметила, так как не спускала глаз с мадемуазель Эфрозин.

— Боже мой! Бернар! — воскликнула она. — Разве ты не видишь, что мадемуазель плохо себя чувствует?

— Да, конечно, — сказал Бернар, — здесь слишком жарко! Мама, дай руку мадемуазель Эфрозин, а ты, Франсуа, вынеси кресло в сад!

— Вот кресло! — сказал Франсуа.

— Нет, нет, — сказала Эфрозин, — ничего страшного!

— Не может быть, — возразила матушка Ватрен, — вы так бледны, дорогая мадемуазель, кажется, что вы сейчас упадете в обморок!

— Мадемуазель нужен свежий воздух! — поддержал ее Бернар.

— Лучше дайте мне вашу руку, мсье Бернар! — слабым голосом попросила Эфрозин.

Бернар понимал, что отказаться было бы неприлично.

— Ну, конечно, мадемуазель, с большим удовольствием! — сказал он и тихо добавил, обращаясь к Катрин: — Подожди меня, я сейчас вернусь!

Затем он дал Эфрозин опереться на свою руку и увлек ее к выходу гораздо быстрее, чем это позволяла ее кажущаяся слабость.

— Пойдемте, мадемуазель, пойдемте! — сказал он, а Франсуа, повинуясь полученному указанию, шел за ними, повторяя:

— Вот кресло!

За ними следовала матушка Ватрен, приговаривая:

— А вот уксус, чтобы потереть виски!

Катрин осталась одна.

То, что произошло, — неподдельное волнение Бернара и ложный обморок Эфрозин, — объяснили ей все лучше, чем всевозможные доказательства и клятвы.

— А теперь, — сказала она, — матушка Марианна может говорить все, что угодно, я совершенно спокойна!

Едва она произнесла эти слова, как вернулся Бернар и бросился к ее ногам.

В этот момент Франсуа закрыл входную дверь, оставив их наедине с их любовью и счастьем.

— О Катрин! — воскликнул Бернар, обнимая ее колени, — как я тебя люблю! Как я счастлив!

Катрин опустила голову. Глаза молодых людей так ясно выражали то, что они хотели сказать, что они поняли все без единого слова; их дыхание смешалось, и губы встретились.

Они одновременно радостно вскрикнули и посмотрели друг на друга затуманенным от счастья взором, не замечая ничего вокруг себя. Они не видели, как Матье просунул голову в полуоткрытую дверь кухни и полным ненависти голосом прошептал:

— А, мсье Бернар! Вы дали мне пощечину! Это будет вам дорого стоить!