2

2

Как уже было сказано, Олав Харальдссон добился заметных успехов в деле утверждения своей власти в Норвегии. И все же ему не удалось поставить под свой контроль все без исключения норвежские земли. В областях, расположенных далеко на севере или во Внутреннем Трендалеге, царили свои порядки. Люди здесь предпочитали жить по старинке и отказывались платить дань Олаву. Почти то же самое происходило и в Киевской Руси на протяжении X–XI веков, когда русским князьям приходилось силой подчинять окрестные племена, не желавшие признавать их власть. Возможно, Олаву все-таки удалось бы сломить сопротивление упрямых херсиров и бондов, утвердив свою власть даже там, где его присутствием тяготились больше всего, но у него было слишком мало времени для того, чтобы осуществить задуманное. Поэтому он, как и Олав сын Трюггви, вряд ли может считаться подлинным объединителем Норвегии. Однако это обстоятельство нисколько не умаляет значения того, что сделал Олав Харальдссон для своей страны. Увы, не все из сделанного им современники оценили по достоинству.

О государственной деятельности норвежского конунга мы узнаем из «Саги об Олаве Святом»: «Обычно конунг вставал рано утром, одевался и мыл руки, а потом шел в церковь. Затем он решал тяжбы или говорил людям о том, что считал необходимым. Он собирал вокруг себя и могущественных и немогущественных, и особенно тех, кто были самыми мудрыми. Он часто просил говорить ему законы, которые установил в Трандхейме Хакон, воспитанник Адельстана (норвежский конунг Хакон Добрый). Сам он устанавливал законы, советуясь с самыми мудрыми людьми. Одни законы он упразднял, а другие добавлял, если считал это необходимым. Закон о христианстве он установил, посоветовавшись с епископом Гримкелем и другими священниками. Он прилагал все силы, чтобы искоренить язычество и те древние обычаи, которые, по его мнению, противоречили христианской вере. И вышло так, что бонды приняли законы, которые установил конунг» [71].

После себя конунг оставил довольно большое количество законов. Однако не все из законов, авторство которых приписывают Олаву, на деле составлены именно им.

Еще двумя тесно связанными между собой направлениями деятельности Олава были распространение христианства и устройство норвежской церкви. Первые шаги по распространению христианства среди норвежцев, как мы видели, были сделаны задолго до Олава Харальдом Синезубым. Большой, хотя и неоднозначный вклад в это дело внес Олав сын Трюггви, который своими радикальными мерами, направленными на увеличение числа последователей новой религии, вызвал озлобление со стороны широких слоев норвежцев, придерживавшихся языческих верований. Олав Харальдссон действовал ничуть не менее жестоко, но, возможно, более разумно, чем его предшественники. Он подвергал казням закоренелых язычников или причинял им различные увечья. Все их имущество отбиралось в казну конунга, чтобы затем, вероятно, пойти на строительство новых церквей или ремонт старых. Но стоило кому-то из язычников продемонстрировать конунгу свое расположение к новой вере, как он тотчас же удостаивался щедрого вознаграждения. Эти меры были призваны показать народу, на чьей стороне его правитель и какие наказания ждут тех, кто по той или иной причине не отрешился от языческих заблуждений.

В деле устростройства норвежской церкви Олаву помогал епископ Гримкель. Судя по имени, норвежец. Был принят «Закон о христианстве», определивший правовое положение молодой норвежской церкви и, в частности, источники средств на ее содержание. Нелишним будет также отметить, что в правление Олава было восстановлено значение Гамбургско-Бременской епархии, утраченное при его тезке, Олаве сыне Трюггви, который преимущественно ориентировался на клириков английской церкви. Гримкель и другие норвежские священнослужители принимали свой сан в Бремене.

Резиденция Олава располагалась в Нидаросе, основанном при предшествующем норвежском конунге. Выстроенные для Олава большие палаты с дверьми с обоих концов должны были выделить его жилище из общей массы домов других знатных норвежцев. Одна из палат была отведена для совещаний конунга со своими приближенными. Посередине ее располагался престол конунга, рядом с которым сидел его придворный епископ, а за ним — другие священники. С другой стороны от престола конунга сидели его советники.

По велению Олава, в Нидаросе была возведена церковь Клеменса (Св. Климент Папа Римский), «на том самом месте, где она и сейчас стоит» [72].

Кроме того, множество церквей было построено и в других областях Норвегии. Но не будем забегать вперед.

В Дании тем временем происходили важные перемены, значение которых для будущего Норвегии было трудно переоценить. В 1018 (или 1019) году умер датский конунг Харальд. Кнут, воспользовавшись этим обстоятельством, присоединил к своим английским владениям еще и Данию.

Под властью Кнута, таким образом, вновь возродилась мощная империя, способная состязаться на равных с ведущими державами раннего Средневековья.

Казалось бы, ничто не мешало Кнуту немедленно приступить к подготовке военно-морской экспедиции против Норвегии, чтобы жестоко покарать тех, кто осмелился выступить против данов. Но он не спешил предпринимать враждебные действия против Норвегии. Эта внешняя медлительность, скорее всего, была связана с необходимостью для Кнута укрепить свою власть в принадлежавших ему землях, а уже затем браться за непокорных норвежцев. После того как Кнут решил первую часть стоявшей перед ним задачи, он со спокойным сердцем мог взяться за решение второй ее части. Т. е. он начал проводить активную внешнюю политику в отношении Норвегии и Швеции.

Нелишним будет указать, что военный союз между шведами и норвежцами против Дании был заключен в Конкунгахелле в 1022 году. Спустя три года Олав Харальдссон и Анунд-Якоб открыто выступили против Кнута, надеясь, что им удастся отвоевать у датчан некоторые из принадлежавших последним территорий. Это была большая ошибка, но ее цена стала очевидной лишь спустя некоторое время. Пока же норвежский и шведский конунги были преисполнены решимости довести начатое дело до конца и взять реванш за предыдущие унижения, которые их народам пришлось испытать от данов. Во главе норвежского флота, насчитывавшего шестьдесят кораблей, Олав направился к берегам Зеландии. А шведы принялись опустошать Сконе. Не очень хорошее начало для совместной военной кампании. Вместо того чтобы объединить свои силы и нанести поражение датчанам, союзники зачем-то тратили драгоценное время на второстепенные операции.

Вернувшийся в Данию в 1026 году Кнут сполна воспользовался этой оплошностью, собрав многочисленный и сильный флот, в который помимо кораблей, приведенных им из Англии, входили и те, которые присоединились к нему непосредственно в Дании. Отныне перевес в силах был на стороне Кнута, который взял инициативу в этой войне в свои руки. Шведскому и норвежскому конунгам пришлось выступать в качестве обороняющейся стороны. Об успехе в этой войне им пришлось забыть. Олав под угрозой разгрома его флота кораблями Кнута оставил Зеландию и присоединился к шведам. Некоторое время союзники сообща грабили Сконе, а затем все же решились встретиться с главными силами данов.

Битва, определившая исход этой военной кампании, состоялась в устье реки Хельге. В источниках не существует единого мнения по поводу точной даты этого сражения, поэтому ограничимся лишь указанием на то, что оно произошло в 1026–1027 годах. Столь же неясно, кто одержал победу в этом сражении: датчане или силы норвежско-шведской коалиции. С учетом того, что в последующем военный союз между норвежцами и шведами фактически распался и Олаву Харальдссону пришлось самостоятельно бороться с армадой Кнута, можно гипотетически предположить, что перевес в этом сражении был все-таки на стороне датчан.

Для Олава наступило время серьезных испытаний. Один, без союзников, он, конечно, не мог на равных сражаться с Кнутом. Во избежание ошибки, допущенной Олавом сыном Трюггви, когда тот буквально оказался в ловушке в проливе Эрессун, норвежский конунг бросил свои корабли и по суше добрался до Сарпсборга. По крайней мере, здесь он чувствовал себя в безопасности и не опасался преследователей.

Удача на этот раз отвернулась от Олава Харальдссона. У Кнута было все или почти все для покорения Норвегии: флот, войско, поддержка датской и норвежской знати. Не хватало только одного: согласия, пусть и не явно выраженного, римского первоиерарха, слово которого в сложившихся обстоятельствах имело гораздо больший вес, чем все то, что было в распоряжении у Кнута. Ведь норвежский конунг немало потрудился для торжества христианской церкви в своей стране.

Римскому папе была небезразлична судьба верного последователя христианства. Кнут, со своей стороны, должен был убедить папу, что дело христианства в Норвегии нисколько не пострадает от того, что она будет завоевана данами. В 1028 году Кнут предпринял паломническую поездку в Рим. Надо полагать, он ехал не с пустыми руками, поскольку его политико-религиозный маневр вполне удался. Папа благосклонно отнесся к планам Кнута расширить свою державу за счет Норвегии.

Далее Кнут заручился поддержкой представителей норвежской знати, которых не устраивало правление Олава и которые были не прочь, разумеется, за щедрое вознаграждение, поучаствовать в его свержении. Наступил 1028 год — один из самых решающих в истории Норвегии. Датский флот приплыл к норвежским берегам. Ни Олав, ни его малочисленные сторонники, не смогли помешать высадке датчан. Олав предпочел не искушать судьбу и бежал из своей страны. Ему предстоял неблизкий путь, приведший его в Киев, ко двору Ярослава Мудрого.

Кнут, на удивление легко избавившийся от своего противника, вступил в Норвегию как триумфатор. Практически все представители норвежской знати признали его своим верховным правителем. В Нидаросе он был провозглашен конунгом. Наместником Кнута в Норвегии стал Хакон, сын ярла Эйрика, давнего союзника данов. Что же делал Олав Харальдссон на Руси? Учитывая его давние и теплые отношения с Ингигерд, можно с полным основанием предположить, что при дворе киевского князя он был принят радушно и ни в чем не нуждался. Это предположение еще более усиливается после того, как мы узнаем, со слов Снорри Стурлусона, что конунг Ярицлейв и его супруга Ингигерд предлагали Олаву в тот момент, когда он уже собирался отправиться в Норвегию, остаться в Киевской Руси и стать наместником того государства, «которое зовется Вулгария, и это часть Гардарики, и был народ в той стране языческий». Не совсем, правда, понятно, какое государство подразумевал под Вулгарией Снорри Стурлусон. Однозначно, Волжская Булгария к государству Ярослава Мудрого отношения не имела. Власть русских князей никогда не распространялась на эту страну, хотя попытки ее завоевания ими предпринимались. Но сам факт того, что Ярослав вполне мог предложить Олаву какую-то часть своих владений, пожалуй, не должен вызывать сомнений. Как видно из последующего развития событий, перспектива стать наместником Ярослава где-нибудь на окраинах его обширной державы едва ли устраивала Олава. Он не оставил надежды вернуться в Норвегию и дожидался только удобного случая, чтобы осуществить задуманное.

Впрочем, Снорри Стурлусон вносит необходимое уточнение: поначалу Олав склонялся к тому, чтобы принять это предложение конунга Ярицлейва и его супруги Ингигерд. Но стоило ему рассказать об этом своим соратникам, как те стали отговаривать его.

Спустя год после бегства Олава в Норвегии произошла перемена, которая позволила надеяться на его скорое возвращение на родину. Осенью 1029 года ярл Хакон утонул в море. Важное место наместника Кнута в Норвегии стало вакантным. В итоге после всех многочисленных интриг, связанных с борьбой за это место, Кнут решил сделать наместником своего сына Свена. Скорее, он просто желал загладить свою вину перед своей первой супругой Эльфгиву, предпочтя ей во имя государственных интересов другую женщину. Пусть хотя бы ее сын Свен не чувствует себя ущемленным.

У Олава в Норвегии были хорошо информированные осведомители. Они-то постоянно держали его в курсе происходившего в Норвегии. Как только им стало известно о гибели Хакона, они тотчас поспешили уведомить об этом Олава. Снорри Стурлусон упоминает о некоем Бьерне Окольничем. Узнав о гибели Хакона, Бьерн раскаялся в том, что нарушил верность Олаву. Совершенно справедливо он посчитал, что Олав может вернуться в Норвегию и снова стать конунгом, поскольку там не было правителя. Взяв с собой несколько человек, Бьерн собрался в дорогу. Днем и ночью ехали они в далекую Русь. Добирались то на лошадях, если это было возможно, то на корабле, если это было необходимо. Все равно, только зимой, на йоль, т. е. к двадцатым числам декабря, они прибыли в Гардарики. Бьерн нашел конунга и рассказал ему о случившемся. Сообщил он и многие другие важные новости из Норвегии. Узнав о гибели Хакона, беглец воспрянул духом. Конунг решил, что наступил благоприятный момент для его возвращения в Норвегию. Хотя если мы будем оценивать ситуацию в Норвегии более беспристрастно, то неизбежно придем к выводу, что Олав слишком оптимистично смотрел на вещи. Он переоценивал влияние данов на внутреннее положение в Норвегии и не учитывал настроения местной знати. А ведь она была не заинтересована в том, чтобы видеть Олава своим конунгом.

Сразу после Рождества Олав стал готовиться к отъезду. Конунг Ярицлейв дал Олаву и его спутникам вьючных животных и необходимое снаряжение, в котором они нуждались.

В начале 1030 года Олав навсегда покинул дворец гостеприимного конунга Ярицлейва и его супруги Ингигерд, оставив им на попечение своего малолетнего сына Магнуса.

В распоряжении Олава Харальдссона, когда он предпринял свою последнюю попытку завоевания Норвегии, было около двухсот воинов. Все-таки это почти в два раза больше того, чем было у него в прошлый раз. Совершив путешествие по замерзшим русским рекам, Олав вместе со своими людьми добрался до морского побережья. Весной, когда сошел лед, они снарядили корабли и, дождавшись попутного ветра, направились к острову Готланду. Здесь, убедившись в том, что сведения, предоставленные его осведомителями, верны, и более подробно выяснив, что происходит в Норвегии, Олав направился в Швецию.

Анунд-Якоб радушно принял своего друга. Но в планах Олава участвовать он наотрез отказался. Воевать с могущественным Кнутом для шведского короля было бы верхом безумия. С годами Анунд-Якоб стал все больше походить на своего отца, Олава Шетконунга, опасавшегося принимать участие в большой международной политике. Однако он все же оказал кое-какую помощь Олаву. В частности, предоставил в его распоряжение 480 воинов из своей дружины. Кроме того, позволил Олаву проехать по шведским землям и набрать добровольцев, готовых отправиться с ним в Норвегию. После того как Олав значительно увеличил свое войско, норвежский конунг двинулся на соединение со своими родичами, также приведшими свои отряды. Согласно сведениям источников, Олав собрал примерно 3600 воинов. Количество, прямо скажем, не особенно впечатляющее. Вдобавок мы должны учесть, что военные приготовления Олава не остались тайной для его противников. Норвежская знать, активно поддерживавшая Кнута в его борьбе с Олавом, теперь в спешном порядке собирала войско, чтобы остановить возвратившегося изгнанника. Своевольным херсирам удалось сделать это гораздо лучше, чем Олаву. В источниках приведена численность войска, выступившего против Олава, — 14 400 воинов. Т. е. в четыре раза больше, чем у норвежского конунга.

Решающая битва произошла при Стикластадире. Обе стороны долго готовились к этой битве. В день битвы была хорошая погода, светило солнце. Но стоило противникам сойтись друг с другом в ожесточенной схватке, как небо и солнце побагровели, а потом вдруг стало темно, как ночью. Снорри Стурлуссон следующим образом описывает вооружение Олава в день битвы: «Олав конунг был вооружен так: на голове у него был позолоченный шлем, в одной руке белый щит со Святым Крестом из золота, в другой копье, которое теперь стоит в алтаре в церкви Христа, у пояса — меч Хнейтр, очень острый меч с рукоятью обвитой золотом. На конунге была кольчуга…» Войско бондов устремилось вперед с кличем: «Вперед, вперед, войско бондов!» В ответ в рядах сторонников Олава пронеслось: «Вперед, вперед, люди Христа, люди Креста, люди конунга!»

Воспользовавшись своим численным преимуществом, противники Олава добились успеха. Сам конунг был убит. «Торстейн корабельный мастер нанес Олаву удар секирой, — описывает смерть норвежского конунга Снорри Стурлусон. — Удар пришелся по левой ноге выше колена. Финн сын Арни тотчас сразил Торстейна. Получив эту рану, конунг оперся о камень, выпустил меч и обратился к Богу с мольбой о помощи. Тогда Торир Собака нанес ему удар копьем, удар пришелся ниже кольчуги, и копье вонзилось в живот. Тут Кальв нанес конунгу удар мечом, удар пришелся с левой стороны шеи. От этих трех ран конунг умер. После его гибели пали почти все, кто сражался рядом с ним». К моменту гибели Олава ему исполнилось тридцать пять лет. Он сражался в двадцати больших битвах.

Среди погибших Снорри Стурлусон упоминает и двух скальдов из трех, которые пришли вместе с Олавом и собирались воспеть эту битву в своих стихах.

Случилось это в среду, в четвертые календы августа месяца.

Сторонники Кнута праздновали победу. Они на несколько лет обеспечили себе спокойную жизнь в Норвегии под покровительством английско-датского властителя. Разве это не был вполне достойный итог их совокупных усилий, направленных на то, чтобы не допустить централизации норвежских земель под властью одного человека? Разве битва при Стикластадире не знаменовала собой торжество упрямой воли норвежской знати, желавшей любой ценой сохранить свою независимость? Насколько же сильна была ненависть знатных норвежцев к Олаву, что они были готовы признать над собой власть чужеземного правителя! Датское иго норвежские херсиры и бонды рассматривали как наименьшее из зол.

Но выяснилось, что гибель Олава вышла далеко за рамки этого сражения и привела к неожиданным последствиям, повлиявшим на умонастроения многих поколений норвежцев. После гибели Олава почти сразу же открылось, что он наделен даром исцеления. Даже его кровь даровала облегчение больным и раненым. Пожалуй, это было самое главное потрясение, которое испытали все те, кто знал норвежского конунга при его жизни. Кому могло прийти в голову, что он живет рядом со святым?! Народная молва вскоре докатилась до епископа Гримкеля, верного сподвижника Олава. Желая проверить, так ли это, Гримкель попросил разрешения у конунга Свейна, утвердившегося в Норвегии, открыть гроб с телом покойного. Гроб, в котором был похоронен Олав, выкопали из земли и открыли. Глазам епископа предстало удивительное зрелище. Тело Олава было нетленным. Гримкель немедленно объявил погибшего конунга святым. Спустя некоторое время состоялась торжественная церемония перенесения его мощей в церковь Святого Климента в Нидаросе. Отныне гроб с телом Олава должен был покоиться в храме, возведенном им самим лет за двадцать до этого события. То была лишь местная канонизация. Что же касается общей канонизации, то норвежцам пришлось ждать до конца XII века, прежде чем римско-католическая церковь официально признала их конунга первым норвежским святым.

О большой популярности культа св. Олава (и не только у норвежцев) говорит тот факт, что из двенадцати чудес, приписываемых этому норвежскому конунгу, шесть произошли за пределами Норвегии. Причем четверо из этих шести чудес непосредственно связаны с Киевской Русью. А два чуда из четырех имеют явно новгородское происхождение. Упоминаемая в рассказах об этих чудесах церковь Св. Олава действительно существовала в Новгороде в XII–XIII веках. В частности, она упоминается в одной среднешведской рунической надписи, относящейся к 1070–1090 годам.

Первое из этих чудес произошло, когда в Новгороде вспыхнул сильный пожар. Новгородцы стали умолять священника названной церкви Стефана спасти их от беды. Стефан вынес из церкви образ святого, который и остановил пожар. Второе чудо произошло в той же церкви и связано с исцелением немого юноши-ремесленника, родом из варягов. Хозяйка дома, в котором жил юноша, увидела во сне св. Олава, который сказал ей, чтобы она привела своего постояльца в церковь. Придя в церковь, юноша заснул и также увидел во сне Олава, который исцелил его. Очевидно, что эти два рассказа возникли именно в Новгороде, поскольку они имеют ряд лингвистических особенностей, указывающих на их местное, новгородское происхождение. Понятно и другое: клирики церкви Св. Олава в Новгороде были прямо заинтересованы в том, чтобы привлечь сюда как можно большее число прихожан. Особое покровительство, которое оказывал св. Олав выстроенной в его честь церкви, играло важную роль в этом деле.

Два других чуда Олава, судя по всему, произошли в Киеве. В рассказе о первом из них некий Вальдамар в Гардах вернул себе зрение с помощью волос, росших на голове Олава [73]. Однако кто был этот Вальдамар, исцелившийся столь необычным способом, скальд Сигват, являющийся автором этого рассказа, не уточняет. Соблазнительно предположить, что речь идет о Владимире, старшем сыне Ярослава Мудрого. Вполне возможно, что во время своего пребывания на Руси Олав встречался с Владимиром и продемонстрировал ему одно из своих чудес.

Тот факт, что Олав уже при жизни был наделен способностью исцелять людей, подтверждается рассказом о его четвертом чуде, произошедшем на Руси. Одна местная женщина, желая вылечить мальчика от нарыва в горле, пришла за советом к Ингигерд. Княгиня посоветовала ей обратиться за помощью к Олаву. Женщина была удивлена ее советом и заметила, что люди не считают Олава лекарем. В свою очередь, Ингигерд заметила собеседнице, что Олав может излечить больного с помощью медовых сот, положив их ему в рот. Женщина последовала совету Ингигерд и обратилась за помощью к Олаву. Мальчик был исцелен от своего недуга.

Пройдет совсем не много времени после гибели Олава Харальдссона, и он будет провозглашен небесным покровителем Норвегии, ее «вечным королем». Такова была благодарность норвежцев человеку, который при жизни не пользовался их любовью и погиб, отстаивая свое право на норвежский престол.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.