IV

IV

Адмирал Томас Грейвз не отличался изобретательностью, к тому же у него были девятнадцать кораблей против французских двадцати четырех, но это был английский морской волк. Он точно знал, что делать в присутствии смертельно опасного врага – драться. На его стороне были барометр и попутный ветер, поскольку французы выстроились довольно беспорядочным строем восточнее Кейп-Генри, и адмирал обрушился на них с севера. Сигнальные флажки, которые он вывесил на своем флагмане «Лондон» водоизмещением 98 тонн, державшемся посередине, означали «ближний бой» и «строй в кильватер на полкабельтова».

Роковым сигналом оказался «строй в кильватер». На британском военном флоте существовало нечто, именуемое «боевыми инструкциями»; в недвусмысленных выражениях они предписывали каждому кораблю после формирования боевого порядка следовать в кильватере следующего перед ним судна. В 1756 году одного адмирала предали морскому трибуналу и расстреляли на юте собственного корабля («pour encourager les autres»[17], как сказал Вольтер) за то, что он нарушил это непререкаемое правило. И когда «Шрусбери», головной корабль британцев (74 тонны), бросился на «Плутон» (74 тонны), шедший впереди французского строя, остальные британские корабли последовали за ним корма в корму, вместо того чтобы повернуться к своим противникам. Вследствие этого британцы подошли к французам под острым углом; передние корабли вели ожесточенную схватку, в центре обеих линий едва перестреливались, а те, что шли сзади, вообще не участвовали в бою.

Командовал британским арьергардом боевой адмирал Сэм Худ, возможно, он мог напасть на французов с тыла, где их строи немного смешался. Но он не собирался отступать от строя в кильватер, о котором сигнализировал флагманский корабль, чтобы отдать себя в руки военно-морского трибунала ради болвана Грейвза; и он это не сделал. Французские канониры передовых кораблей хорошо справились со своей задачей, и к тому времени, когда над слабо вздымавшимся морем сгустилась тьма, британцы несли потери три к двум, и несколько их кораблей были сильно разбиты; один из них так пострадал, что через несколько дней его пришлось сжечь.

На следующее утро Грейвз снова попытался войти в соприкосновение, но французы держались поодаль у входа в залив, и английским инвалидам морской войны пришлось отстать. Если бы Грейвз мог стать на якорь и произвести ремонт, дело могло бы обернуться по-другому, но стоянкой владел де Грасс. Они совершали маневры еще в течение трех дней, теперь погода была на стороне французов, и они вступали в сражение только на самых благоприятных для себя условиях. 10 сентября Грейвз открыл, что Баррас присоединился к де Грассу, у которого стало тридцать два линкора против восемнадцати Грейвза. Положение было слишком неравное даже для английского морского волка; Грейвз созвал военный совет, желая удостовериться, что никто не осудит его решение, и вернулся в Нью-Йорк, чтобы устранить повреждения.

27 сентября армия Вашингтона подошла к Уильямсбургу, всего в ней было 16 645 человек, почти половина из них французы. Кое-кто из военных критиковал Корнуоллиса за то, что он не постарался пройти мимо Вашингтона, но они оставляют без внимания вопрос о том, как ему было идти по враждебной стране, где ему противостояли быстроходная армия Вашингтона и французские регулярные войска, почти равные британским по численности и подготовке, и вдобавок несколько частей превосходной французской кавалерии. Осадная операция началась 29 сентября; фортификационные параллели энергично продвигались вперед. Александр Гамильтон провел блестящую ночную атаку, в ходе которой взял два редута, а доставленные Баррасом двадцатичетырех– и восемнадцатифунтовые пушки обстреляли все, что попадалось на глаза. Утром 17 октября, ровно четыре года спустя после капитуляции Бургойна, одетый в красное барабанщик поднялся на йорктаунские бастионы, чтобы пробить шамаду[18], и через два дня Корнуоллис со всей своей армией вышел и сдал оружие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.