Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…

Последствия ссоры оказались трагическими. Троянцы во главе с Гектором пробились к ахейским кораблям и подожгли один из них, стремясь лишить ахейцев путей к отступлению. Вместо Ахиллеса навстречу врагам вышел его любимец Патрокл и пал от руки могучего Гектора. Пылая жаждой мести за друга, Ахиллес наконец помирился с Агамемноном. Оба сокрушались при виде тяжких последствий ссоры, повод для которой представлялся им теперь ничтожным, они сетовали на свое ослепление. В новом бою Ахиллес убил Гектора, но это не избавило его от скорби. Мщение свершено – можно ли считать это победой Ахиллеса? Вряд ли. В знаменитой фразе «Гнев, богиня, воспой…» переводчиком допущена стилистическая неточность. В греческом подлиннике стоят слова «менин аэйде» – то есть «пой о гневе», и у строки есть продолжение: «который ахеянам тысячи бедствий сод ел ал». Поэма не воспевает Ахиллесов гнев, поэма его осуждает.

Все заканчивается похоронами Патрокла и духовным обновлением Ахиллеса. Чувство вины в смерти друга так потрясло Ахиллеса, что сердце его смягчилось и он согласился выдать тело Гектора его отцу Приаму для почетного погребения.

Наши знания об этой войне основываются на сведениях, содержавшихся в целом ряде других эпических произведений – так называемых поэмах троянского цикла, циклических, или, следуя древнему произношению, киклических. Это «Киприи», «Эфиопида», «Малая Илиада», «Гибель Илиона», «Возвращения», «Телегония». Эти поэмы излагали события Троянской войны в хронологической последовательности – от ее причины до возвращения героев на родину. Каждая из них значительно короче «Илиады» или «Одиссеи», а события, упоминаемые в «Илиаде», нередко выглядят в киклических поэмах иначе, чем в этих упоминаниях.

Строго говоря, эпическое повествование о Троянской войне содержалось в киклических поэмах, а в «Илиаде» оно вторично, находится на заднем плане. У «Илиады» другие художественные задачи, она входит в иной, особый тип песен – о ссорах героев. Ее сюжет посвящен ссоре Ахиллеса с Агамемноном. Известны и другие подобные песни. Так, одна из песен Демодока (перелагается в «Одиссее») – о ссоре Ахиллеса с Одиссеем, а «Малая Илиада» повествует о ссоре Аякса с Одиссеем. В «Илиаде» вокруг сюжета о ссоре собрано много других, поэма стала многоплановой и разрослась. По-видимому, печальный сюжет о ссоре вождей пользовался в архаической Греции особой популярностью, потому что раздоры аристократических родов и войны между мелкими царствами ослабляли и изматывали тогдашнюю Грецию, беспокоили жителей страны. Естественно, что именно эта тема привлекала лучших певцов, была мастерски разработана и осталась в веках, тогда как поэмы, бесхитростно излагавшие ход военных действий, забылись и исчезли.

Популярность «Илиады» в Греции была безмерна. Поэма стала для всех эллинов учебником жизни. Один из героев Ксенофонта, историка и философа IV века до нашей эры, говорит: «Мой отец, заботясь, чтобы я сделался хорошим человеком, заставил меня выучить поэмы Гомера, и теперь я мог бы произнести всю «Илиаду» и «Одиссею» наизусть». Александр Македонский всегда возил с собой в золотой шкатулке список поэмы, сделанный для него учителем, великим Аристотелем. И все же и в античные времена находились люди, которые высказывали сомнения в достоверности мифов о Троянской войне.

Дион Златоуст жил во времена Римской империи. Он был странствующим философом-софистом и оратором: разъезжал по греческим городам и произносил речи на самые разнообразные темы. Одну из своих речей он произнес перед жителями Трои – на месте легендарной столицы царя Приама через несколько веков был построен греческий городок, который хоть и был маленьким и захудалым, но гордился своим славным именем.

По мнению Диона, гомеровские поэмы, и прежде всего «Илиада», собрание нелепиц и несуразностей. Он задает вопрос своим слушателям: «Как же все было на самом деле?» Дион утверждает, что похищение Елены никак не могло стать причиной войны: «Неужели чужеземец, приезжий мог так легко увлечь за собой греческую царицу? Неужели муж, братья так плохо следили за Еленой, что позволили ее похитить? Неужели троянцы, увидев у своих стен греческое войско, не захотели выдать Елену, а предпочли долгую и погибельную войну?» Дион предлагает свое объяснение, весьма правдоподобное, но совсем не романтичное: «Действительно, у Елены было много женихов. И одним из этих женихов был Парис. Что было за душой у греческих вождей, сватавшихся к Елене? Клочок земли да громкое звание царя. А Парис был царевичем Трои, которая владела почти всей Азией с ее несметными богатствами. Что же удивительного, что родители Елены предпочли всем греческим женихам троянца Париса? Елену выдали за Париса, и он увез ее в Трою как законную жену. Греки, конечно, были недовольны: во-первых, было обидно, во-вторых, уплывало из рук богатое приданое, в-третьих, было ясно, что могучая Троя начинает вмешиваться в греческие дела. Оскорбленные женихи (конечно, каждый был оскорблен за себя; за обиду одного лишь Менелая они бы и пальцем не шевельнули!) двинулись походом на Трою и потребовали выдачи Елены. Троянцы отказались, потому что они знали: правда на их стороне и боги будут за них. Тогда началась война».

Сомневается философ и в доблести греческих воинов, не делая различия между простыми воинами и вождями: «…девять лет стоят греки под Троей, но ни о каких победах мы ничего не слышим. Вот разве что Ахилл убивает троянского мальчика-царевича Троила, когда тот выходит к ручью за водой. Хорош подвиг – могучий герой убивает мальчишку! И разве не видно из этого рассказа, как слабы в действительности были греки: даже мальчик, царский сын, безбоязненно выходит по воду за городские ворота». Даже над описанием героических поединков Менелая с Парисом, Аякса с Гектором Дион смеется – поединки, доблестно закончившиеся вничью! «Но ведь это известный прием: когда на войне дела плохи и армия отступает, то в донесениях всегда кратенько и мимоходом пишут об отступлении, а зато очень пространно – о каком-нибудь подвиге такого-то и такого-то удалого солдата».

Но самое главное: Дион подвергает сомнению и кульминационный эпизод «Илиады» – гибель Патрокла и бой Ахиллеса и Гектора: «Кто был этот воин в доспехах Ахилла? Каждому понятно: это был сам Ахилл, это он выступил на помощь своим, и это он погиб от руки Гектора. Но грекам обидно было это признать – и вот Гомер изобретает самую фантастическую из своих выдумок. Он говорит: в доспехах был не Ахилл, а его друг Патрокл; Гектор убил Патрокла, а Ахилл на следующий день вышел на бой и отомстил за друга, убив Гектора. Но кто же поверит, чтобы Ахилл послал своего лучшего друга на верную смерть? Кто поверит, что Патрокл пал в бою, когда курганы всех героев Троянской войны до сих пор стоят недалеко от Трои и кургана Патрокла среди них нет? Наконец, кто поверит, что сам Гефест ковал для Ахилла новые доспехи, что сама Афина помогала Ахиллу убить Гектора, а вокруг бились друг с другом остальные боги – кто за греков, кто за троянцев? Все это детские сказки!»

Знаменитая история с деревянным конем вообще не удостоилась внимания Диона, она так неправдоподобна, что даже не нуждается в опровержении. Сам факт овладения Троей греки выдумали, «чтобы не так стыдно было возвращаться на родину. А как по-вашему, когда царь Ксеркс, разбитый греками, возвращался к себе в Персию, о чем он объявил своим подданным? Он объявил, что ходил походом на заморское племя греков, разбил их войско при Фермопилах, убил их царя Леонида, разорил их столичный город Афины (и все это была святая правда!), наложил на них дань и возвращается с победою. Вот и все; персы были очень довольны».

Наконец, посмотрим, как вели себя греки и троянцы после войны. Греки отплыли от Трои в спешке, в сезон бурь, не все вместе, а каждый порознь: так бывает после поражений и раздоров. А что ждало их на родине? Агамемнон был убит, Диомед – изгнан, у Одиссея женихи Пенелопы разграбили все имущество – так встречают не победителей, а побежденных. Недаром Менелай на обратном пути так долго находился в Египте, а Одиссей странствовал по всему морю: они просто боялись показаться дома после бесславного поражения. А троянцы? Проходит совсем немного времени после мнимого падения Трои, и мы видим, как троянец Эней с друзьями завоевывает Италию, троянец Гелен – Эпир: право же, они совсем не похожи на побежденных, а скорее на победителей. В этих местах до сих пор стоят города, основанные, по преданию, троянскими героями, и среди этих городов – основанный потомками Энея великий Рим.

Дион не рассчитывал на то, что его рассказ найдет отклик в душа слушателей. «Вы не верите мне, друзья мои троянцы? Рассказ Гомера кажется вам красивее и интереснее? Что ж, я этого ожидал: выдумка всегда красивей правды. Но подумайте о том, как ужасна война, как неистовы зверства победителей, представьте себе, как Неоптолем убивает старца Приама и малютку Астианакта, как отрывают от алтаря Кассандру, как царевну Поликсену приносят в жертву на могиле Ахилла, – и вы сами согласитесь, что куда лучше тот исход войны, который описал я, куда лучше, что греки так и не взяли Трою!»

Казалось бы, раскопки Шлимана поставили точку в многолетних спорах о местонахождении Трои и историчности гомеровского эпоса. Но на самом деле и по сей день многое в этой истории не ясно. Как было выяснено в результате многолетних раскопок, начатых в 1870 году Генрихом Шлиманом и законченных перед Второй мировой войной американским археологом Блегеном, примерно пять тысяч лет назад, около 3000 года до н. э., на небольшом холме, расположенном в 5–6 километрах от южного берега пролива Дарданеллы, недалеко от входа в пролив из Эгейского моря, впервые поселились люди и построили тут крепость. Этот холм сейчас носит турецкое название Гиссарлык. Обитатели крепости контролировали торговлю между Азией и Европой, держа в своих руках переправу через пролив. Постепенно развивавшееся мореплавание из Эгейского в Черное море также оказалось под контролем обитателей поселения-крепости. Множество золотых изделий, найденных при раскопках Шлимана, говорит об огромных по тем временам богатствах, накопленных в городе.

Около 1900 года до н. э. холм и его окрестности захватило новое племя, выращивавшее лошадей, которых не знали их предшественники. Новые пришельцы также построили крепость, большую по размерам и более могущественную, чем прежняя. Около 1250 года до н. э., если судить по археологическим данным, поселение снова было захвачено, разрушено и сожжено, а через некоторое время на холме поселились пришельцы из центральной Европы. Около 1100 года до н. э. в городе произошел еще один пожар, и холм сделался необитаемым на несколько сот лет.

Кто жил в этом городе, местоположение которого более всего соответствует Илиону, или Трое, который изображен в «Илиаде»? Как называли этот город его жители, не оставившие каких-либо письменных памятников?

В середине II тысячелетия до н. э. земли на восток от Гиссарлыкского холма принадлежали могущественной хеттской державе. В анналах хеттского царя Тутхалийи IV, правившего примерно с 1250 по 1220 год до н. э., упоминаются две местности, очевидно, находившиеся на северо-западе Малой Азии, – Вилусия и Труиса: одно из этих названий (скорее всего Вилусия), вероятно, носил город на Гиссар-лыкском холме, который греки впоследствии называли Илионом (в более древние времена Вилионом) или Троей. Из тех же хеттских анналов мы узнаем, что Вилусия входила в воевавшую против хеттов коалицию.

Захватить столь мощно укрепленное поселение могла либо регулярная армия, либо переселяющееся с женами и детьми воинственное племя, могущее обосноваться вокруг города и предпринять длительную осаду. Так как, согласно данным археологов, пришельцы поселились здесь лишь через некоторое время после разрушения города, вероятнее всего то предположение, что его взяло хеттское войско царя Тутхалийи IV: анналы дошли до нас не полностью, и о захвате Вилусии могло говориться в утраченной их части.

Среди хеттских документов, найденных при раскопках хеттской столицы Хаттусас, обнаружен отрывок эпоса на родственном хеттскому лувийском языке, в котором упоминалась «крутая Вилуса». Очевидно, судьба города на крутом холме Гиссарлык волновала народы хеттской державы, ибо только такие, волнующие, события находят отражение в героическом эпосе.

Однако не меньшее впечатление судьба Вилусии произвела на появившихся на Балканском полуострове около 1900 года до н. э. и постепенно заселявших острова Эгейского моря древних греков. В XV веке до н. э. они прочно обосновались на юго-западной оконечности Малой Азии, основав город, который позднее назывался Милетом. Вскоре они должны были познакомиться и с Вилусией: когда примерно в VIII веке до н. э. будет создаваться «Илиада», холм Гиссарлык будет покрыт развалинами и Гомер сможет охарактеризовать троянцев как «конеборных», лишь опираясь на полутысячелетнюю традицию, хранившую сведения о том, что жители Вилусии выделялись среди соседних народов той ролью, которую у них играла лошадь. Отношения греческих племен, которые, очевидно, именовали себя ахейцами (ахайвой), с Вилусией, по всей видимости, не были мирными. Об этом свидетельствует само то обстоятельство, что осада Вилусии (в языке греков Илиона) и ее взятие оказались в центре греческой эпической традиции, ибо эта традиция, как показывает героический эпос шумеров и германцев, тюркских народов и славян, не строит своих сюжетов из ничего, всегда отталкиваясь от каких-то имевших место в действительности столкновений. Греки могли предпринимать и самостоятельные военные экспедиции против Вилусии-Илиона (они едва ли могли закончиться взятием города), могли принимать участие и в войне, которую вел против Вилусии и ее союзников хеттский царь: хеттская держава находилась в оживленных сношениях с одним из ахейских греческих государств, которое именуется в хеттских текстах как Ахийава и находилось, скорее всего, на о. Родосе. Греки могли быть и в числе тех, кто поселился на Гиссарлыкском холме после разрушения города.

Пытаться извлечь из гомеровских поэм подробности исторических событий бесполезно – эпос так трансформирует историческую реальность, что никакая реконструкция реальных событий на основе одного эпоса невозможна: мы не могли бы восстановить по русским былинам события истории Киевской Руси даже в общих чертах, если бы не знали о них и из летописей. Лишь упоминание в хеттских текстах Труисы дает нам основание предполагать, что в греческий эпос о войне и взятии Илиона проникли также и какие-то отголоски военных событий, связанных с городом Труисой, сколько-нибудь отчетливо заметные лишь в не объяснимом иначе двойном названии осаждавшегося греками города – Троя-Илион.

Где же искать Трою? В 1950-е годы было опубликовано двухтомное собрание писем Генриха Шлимана, открывшего миру Трою и Микены, постепенно ученые получили доступ к его личным архивам. До того все биографии Шлимана строились в основном на его автобиографии. Сличение писем с дневниками, документами и газетной хроникой вызвало к жизни в 1970—1980-е годы целую серию скандальных разоблачений. Оказалось, что известная всему миру романтическая биография Шлимана в значительной части выдумана им самим. Не было ни взлелеянного в раннем детстве плана найти и раскопать Трою, ни крушения в море, ни наблюдения пожара в Сан-Франциско, ни выступления молодого купца в американском сенате, ни приема у президента и т. д. И, что гораздо важнее, не было знаменитой сцены обнаружения «клада Приама», когда супруги вдвоем вынимали из земли бесценные сокровища, а затем Софья под шалью переносила их в хибарку. В те дни, которые позднее Шлиман обозначил как время открытия клада, Софья находилась далеко от места раскопок – за морем, в Греции. Клад был искусственно создан задним числом из разрозненных находок в разных слоях. Накапливать драгоценности приходилось ради того, чтобы затем «скопом» тайно вывезти их из Турции (вопреки договору). А уж коль скоро их накапливали, то надо было это замаскировать приличным образом: выдать за клад, обнаруженный при самом окончании работ. К тому же мистификация пригодилась Шлиману для нагнетания сенсации, для вящего убеждения мировой общественности, что в Гиссарлыке он обнаружил именно Илион, столицу Приама. Плутовал Шлиман и с дневниками микенских раскопок.

Конечно, и после этих разоблачений Шлиман остается выдающимся археологом. Его самоотверженный труд подарил миру Илион и Микены, что обеспечило первооткрывателю признательность многих поколений. Но выявленное плутовство подорвало доверие к его материалам и концепциям.

Более ста лет назад Шлиман эффектно утвердил веру в историчность событий греческого эпоса, в реальность гомеровской Трои. Вероятно, он потому и ухватился за «клад Приама» (позже оказавшийся на тысячу лет древнее времен Троянской войны), что других доказательств того, что он раскопал Трою, у него не было. Между тем, идентичность Гиссарлыка священной Трое уже заранее была провозглашена на весь мир. В дневнике Шлиман записывал: «Я должен твердо верить, что найду Трою, ибо иначе окажусь в дураках». И вот запись в дневнике от 1 ноября 1870 года: «Я уже больше не верю, что когда-либо найду здесь Трою». «Клад Приама» был очень нужен немцу, и теперь мы знаем, что это не только не сокровище Приама, но и не «клад».

С тех пор появилось немало свидетельств того, что раскопан именно Илион, но другой – более поздний, греческий. Об имени города говорят монеты и надписи. Города переносились, строились заново на новом месте. Как доказать, что город и раньше назывался именно так, то есть что крепость, на руинах которой вырос этот греческий город, тоже была Илионом и что именно здесь велась Троянская война?

Обнаруженный город не очень подходит под величественное гомеровское описание: крепость – всего 200 метров в поперечнике, а вне крепостных стен нет вообще никаких построек, никаких следов обитания человека. Величие города уже сам Шлиман считал поэтическим преувеличением. Но идентифицировать надо еще и лагерь ахейцев, что очень непросто. Дело не только в отсутствии следов каких-либо ахейских укреплений вне города – они тоже могли быть поэтическим домыслом, – однако само место, где высадились ахейцы и откуда они наступали на город, должно же соответствовать описаниям Гомера! А такого места не находилось.

Холм Гиссарлык расположен в северо-западном углу Малой Азии. В нескольких километрах к западу от него – берег Эгейского моря, а в нескольких километрах к северу – пролив Геллеспонт (Дарданеллы), которым начинается морской путь из Эгейского моря в Черное. Город отделен от Эгейского моря долиной реки Скамандр. На севере река впадает в пролив. Согласно «Илиаде», ахейцы высадились в бухте, открывавшейся в Геллеспонт, то есть в пролив. Это значит, что они высадились в устье Скамандра, севернее города, и должны были наступать на город по долине реки. Но из целого ряда стихов «Илиады» ясно, что река протекает между городом и ахейским лагерем, а в каком-то ее месте есть брод, который часто упоминается в поэме, – видимо, он имел немаловажное значение для переправы. Так где же находился ахейский стан? Если на Геллеспонте, в устье Скамандра, то это не за рекой от города, а если на западе, за рекой, то не на Геллеспонте, а на Эгейском побережье.

Шлиман считал, что высадка произошла на Геллеспонте, а русло реки тогда проходило восточнее, по самому краю поймы, под стенами крепости. Отсюда и необходимость для войск переправляться через реку. Английский гомеровед У. Лиф, много занимавшийся географией Троады, принимал эту версию, но с тем отличием, что предпочитал как раз западное русло Скамандра: ведь в «Илиаде» река не у самого города, а ближе к ахейскому стану. Но тогда переправы через нее не должно быть. Помощник и преемник Шлимана В. Дёрпфельд после долгих колебаний высказался за версию, помещавшую стан ахейцев на Эгейском побережье, в бухте Бешика. По этой версии, Геллеспонтом могли называть не только пролив, но и прилегающую часть Эгейского моря. Однако это вдвое дальше от города (около 9 километров), что не очень вяжется с обстоятельствами эпических сражений.

Причиной путаницы многие исследователи считали недоступность Троады для певца или певцов VIII века до н. э., сложивших «Илиаду»: предание неточно донесло до них через века сведения о театре военных действий, а сами певцы не могли там побывать, поскольку греки тогда еще не утвердились в Илионе.

Между тем, в своих представлениях о карте театра военных действий все ученые исходили из давнего обследования Троады, которое провел приглашенный Шлиманом знаменитый ученый В. Вирхов. Он пришел к выводу, что отложения, сформировавшие пойму Скамандра, очень древние и что за несколько тысяч лет топография местности не изменилась. Однако современные геологи, участники экспедиций К. Блегена, провели интенсивный зондаж поймы и выяснили, что на ее месте в эпоху предполагаемой Троянской войны и даже в гомеровские времена была обширная бухта, с тех пор полностью занесенная речным илом и песком. Бухта, врезаясь в материк с севера, оставляла на западе от себя длинный выступ (Сигейский мыс), его восточное побережье и было местом, где расположение ахейского стана удовлетворяло всем условиям «Илиады»: находился на Геллеспонте, но был отделен от города рекой.

Таким образом, лишь сравнительно недавно стало известно, что окрестности Гиссарлыка очень хорошо соответствуют топографическим указаниям «Илиады». Говорит ли это о том, что Троянская война происходила именно здесь? Нет, даже наличия новых данных недостаточно для такой уверенности: Гомера отделяло от воспетых им подвигов несколько веков. Зато прибавляя полученные сведения к некоторым древним данным (детальный перечень в «Илиаде» мелких речек и городков Троады, безошибочное описание пейзажей, видов на горы и острова), мы может уверенно сказать, что певец, слагавший «Илиаду» (или, по меньшей мере, один из певцов), представлял себе войну именно здесь, что он хорошо знал эту местность и явно здесь побывал, а может быть, и жил. Не больше того, но и не меньше.

В какую же именно эпоху надо поместить истоки Троянского цикла и какую эпоху лучше освещает «Илиада»? По этому поводу в науке существовало много различных мнений. В течение длительного времени многие историки считали, что «Илиада» отражает историю Микенского периода (XVI–XIII века до н. э.). Некоторые ученые относили возникновение гомеровского эпоса к «Темным векам», когда погибли дворцы Пилоса и Микен и исчезла письменность (XI–VIII века до н. э.). Другие считали, что в нем отражена культура греческой архаики, и соответственно датировали возникновение поэм VII–VI веками до н. э., а части эпоса очевидно более ранней стилистики относили к пережиткам, сохранившимся в поэтической памяти, к художественным средствам искусственного удревнения. Наконец, третьи пришли к выводу, что в поэмах отражены разные эпохи в смешении и, стало быть, поэмы вообще не отражают какое-либо реальное общество, то есть что изображенное в эпосе общество «героического века» никогда не существовало. Только к середине XX века самого творца (или творцов) «Илиады» удалось прочно «поселить» в VIII–VII веках до н. э. Но вопрос о том, какая эпоха описана в поэме, все же требовал ответа.

Микенская Греция «ожила» после расшифровки табличек с крито-микенской письменностью. Сейчас их накопилось уже много, и общество, обрисованное ими, резко отличается от предстающего в гомеровских поэмах. Там, во дворцах Микен, Кносса и Пилоса цари-жрецы «анакты» ведут жизнь земных богов, управляя через многоступенчатую придворную бюрократию и писцов огромным дворцовым хозяйством, куда значительная часть добра поступает в качестве дани. Здесь, в гомеровских поэмах, мелкие царьки-воины «басилевсы», полуразбойники-полукупцы, ведут личное хозяйство и делят власть с советом знати и народным собранием.

На нынешнем уровне знаний ясно, что правы были те, кто отрицал микенский облик «героического века» Гомера. Да, эпос донес до нас некоторые реалии микенской эпохи, но из них четкой характеристикой, указывающей на эту эпоху, является только одна: бронзовое оружие (позже оно стало железным).

Гомеровские герои молились в храмах, где поклонялись статуям богов в полный рост, как в классической Греции, а микенское общество не знало ни храмов, ни таких статуй. Зато в микенских дворцах были фрески и ванны, у микенцев имелись перстни и печати, таблички с письменами – ничего этого не знали гомеровские герои. Они мылись в «прекрасно полированных тазах» и оставались поголовно неграмотными. Только один раз упоминаются в «Илиаде» «злосоветные знаки» на деревянной дощечке – их посылают в чужую страну. Микенскую знать хоронили в роскошных шахтных гробницах и голосах (купольных гробницах), а гомеровских покойников кремировали и урну с прахом помещали под курган, как делали греки в конце «Темных веков». Таким образом, создатели «Илиады» совершенно не представляли себе реалий микенского общества.

Но этот вывод совсем не дает оснований отрицать сам факт войны. Совпадение различных расчетов – по генеалогиям знатных греческих родов, спискам царей Спарты, спискам фараонов Египта – давно позволило отнести эпоху Троянской войны ко времени между концом XIV века и серединой XII века до нашей эры, и наиболее вероятным принято считать XIII век до н. э. Эту датировку Троянской войны подтвердил тот факт, что именно на этот век и в Гиссарлыке пришелся слой, где обнаружены остатки осаждавшегося, сожженного и разрушенного штурмом города, имевшего связи с Микенами.

В ходе раскопок на Гиссарлыке слой осады и сожжения неуклонно поднимался. Сначала Шлиман ожидал найти Гомерову Трою в самом низу, то есть полагал, что это слой «Троя I». Затем после некоторых колебаний избрал второй снизу слой («Троя II» – слой грандиозного пожарища и кладов). После его смерти Дёрпфельд, опираясь на находки микенского типа в шестом снизу слое, поднял город Приама в «Трою VI». В XX веке руководитель новых раскопок К. Блеген, сделав разбивку на слои более дробной, поднял взятый ахейцами город еще выше – в слой VII А, где также были обнаружены следы разгрома и пожара. Детальная классификация и изучение керамики позволили отнести этот город к XIII веку до н. э. Гибель города пришлась, по Блегену, примерно на 1240 год до н. э. Это и должна быть дата окончания Троянской войны.

Но вот что уже несколько десятилетий смущало археологов: город «VII А», и правда, взят штурмом и сожжен, но тот ли это штурм? Ведь, во-первых, этот город отнюдь не был процветающей столицей, а скорее представлял собой наспех отстроенный на руинах «Трои VI» жалкий поселок. Во-вторых, никаких следов пребывания в нем греков-ахейцев не найдено. Единственным указанием на штурм цитадели ахейцами Блегену служил оставленный нападавшими наконечник стрелы, но Блеген ошибся: ахейские наконечники надеваются на древко втулкой, а данный втыкается черенком. Других свидетельств ахейского штурма нет. Эпический Илион после штурма не был восстановлен, запустел, а сюда, в реальный город «VII А», и после пожара вернулись прежние обитатели, отстроили город и продолжали в нем жить – это «Троя VII В». Только этот город был захвачен чужеземцами, построившими на его развалинах свои жилища, но и эти победители не ахейцы, а пришельцы из Фракии. Поскольку события самого «подходящего» времени в этом самом «подходящем» месте разительно отличаются от описаний «Илиады», а главное – ахейцами здесь и не пахнет, вполне солидные археологи и историки все чаще задавали вопрос: а была ли Троянская война исторической реальностью? И отвечали на него отрицательно. Троянской войны не было, это поэтический вымысел. Она существовала и существует только в эпосе.

Блеген знал, что, по преданию, через два поколения после победы в Троянской войне погибли и сами ахейские государства – Микены, Тиринф, Пилос, Спарта. А в Гиссар-лык и после пожара продолжала поступать привозная микенская керамика – та, которая в Греции изготовлялась только до упадка ахейских центров. Все это хорошо вязалось с тем, что Гиссарлык – это Троя, что штурм, погубивший «Трою VII А», – это взятие Трои ахейцами, конец Троянской войны…

Блеген – археолог-профессионал, методичный и добросовестный. Многотомное издание результатов его раскопок Гиссарлыка было выполнено безупречно. Пересмотр его выводов грянул как гром среди ясного неба.

Один из самых достоверных способов археологической датировки – датировка по керамике. Работа эта кропотливая и сложная, и от ошибок никто не застрахован. Сортируя керамику, Блеген опирался на классическую работу шведа А. Фюрюмарка – фундаментальный труд, основанный на изучении огромного количества материала. В книге Фюрюмарка разработана классификация и хронология микенской керамики Средиземноморья с точностью подчас до десятилетий. Но сам Фюрюмарк, подержав в руках керамику из Гиссарлыка, обнаружил, что Блеген неверно распределил черепки по стилям. Это его наблюдение прошло практически незамеченным: авторитет Блегена уже был непререкаем. Тем не менее, не так давно несколько молодых археологов заинтересовались обоснованием выводов Блегена, его методикой. Оказалось, что, прослеживая «сорта» керамики по слоям, Блеген за единицу подсчета брал любой обломок – мелкий фрагмент или почти целый сосуд, тогда как они неравноценны: мелкие легче перемещаются из слоя в слой при перекопах. Когда же Блеген натыкался на керамику, по стилю «не подходящую» к эпохе, которая соответствовала его представлениям, то он хоть и честно фиксировал находку в документах, но при анализе всего найденного не учитывал, принимал за случайно попавшую не в тот слой.

Когда немецкий ученый X. Подцувейт пересчитал все по-новому, картина получилась иной. Оказалось, что керамика из Греции времени расцвета микенских государств перестала поступать в Гиссарлык не только задолго до штурма и пожара, но даже до гибели «Трои VI». Эта керамика давно уже не поступала не только в Гиссарлык, но и в другие города Малой Азий и на острова. Значит, во второй половине XIII века до н. э. ахейцам материковой Греции было уже не до торговли и не до плаваний в Малую Азию: именно тогда на них обрушились бедствия.

Судя по керамике, город был сожжен лишь в XI веке до н. э., на два века позже, чем полагал Блеген! Даже «Троя VI» погибла уже после падения ахейских государств Греции, что уж и говорить о «Трое VII А». Ахейцы не только не штурмовали этот город, но и не могли его штурмовать: у греков к этому времени не было ни сильных царств, ни крепостей с дворцами, ни мощных армий, ни флота. Греция уже второй век переживала период, получивший название «Темные века».

Троянская война не находит себе подтверждения в археологических материалах – вот непреложный вывод из проработки материалов Гиссарлыка. Это еще не значит, что войны за Илион не велось. Но в XIII веке до н. э. Илион не был взят ахейцами, а в XI веке, когда он был кем-то взят, победителями были не ахейцы. То есть Троянской войны, такой, какою она частично описана в «Илиаде» и более полно в Троянском эпическом цикле, не было. Но эпос знал только такую Троянскую войну. О другой ничего не говорят ни эпос, ни археология.

Еще в 1911 году Д. Лакенбилл, читая хеттский договор с вассальным царем Алаксандусом, заподозрил в этом царе некоего героя греческого эпоса Александра (одно из имен Париса). В 1924 году эту гипотезу подхватил Э. Форрер, причем он добавил к ней новые факты, опознав в хеттских документах и Илион (греч. Илиос, древн. Вилиос – хеттск. Вилуса), и ахейцев (греч. «Ахайвой» – хеттск. «Ахийява»), и конкретные имена героев эпоса (например, греч. Этеоклос – хеттск. Тавакалавас). Форрер также заметил, что для скрепления договора клятвой со стороны Алаксандуса привлечен бог Апалиунас, в «Илиаде» же Александру помогает Аполлон. Опознание Александра подкреплялось такой деталью: в греческом предании рассказывается о том, что, похитив Елену, бежавший Александр нашел приют у мало-азийского царя Муталиса. А в преамбуле договора рассказано, что в прошлом царевич Алаксандус не сумел утвердиться на отчем престоле и нашел приют у хеттского царя. Тот и помог ему захватить трон. Этим хеттским царем был, по мнению историков, Муваталис. Имя Александра по происхождению греческое (означает «защитник людей»), а Алаксандус чуждо хеттской речи – но ведь у Гомера многие троянцы носят греческие имена. Видимо, троянцы и в самом деле говорили на языке, родственном греческому.

Для тесных сношений Ахийявы с хеттами расстояние – не преграда, а море не отделяло греков от хеттов, а связывало с ними: ахейцы были завзятыми моряками. Львиные ворота в Микенах давно рассматриваются как подражание бесчисленным каменным львам хеттов. Царь Ахийявы, живя где-то на западе, обычно действует издалека, к нему отправляются на корабле. Повелитель хеттской империи титулует его как равного, в одном ряду с фараоном Египта и царем Ассирии, просит у него прощения за былые обиды. Кто еще мог бы на западе претендовать на такое обращение могущественного хеттского царя? На Родосе нет ни роскошных ахейских дворцов, ни толосов, а Кипр известен хеттам под другим названием (да ведь он и не на западе от хеттов, а на юге). В схему «Ахийяваахейская Греция» хорошо укладываются и результаты новых раскопок микенских колоний в Малой Азии (особенно Милета – хеттск. Милаваты, где хетты встречали людей Ахийявы), и новые находки хеттских документов с упоминанием Ахийявы и ее вассалов. Все это и вызвало резкое изменение хода исторической дискуссии.

Александр в свое время действительно царствовал в Илионе, и некоторые его данные (имя, принадлежность к царской семье, связь с Илионом и др.) действительно совпадают с характеристиками греческого эпического героя. Правда, говорили его подданные не на греческом языке, а на лувийском. Греческое имя царя может свидетельствовать об ахейском происхождении династии (иноземные династии – дело нередкое). Одна из ипостасей Аполлона – действительно малоазийская. Таким образом, сочетание образов Александра Илионского и Аполлона действительно восходит к XIII веку, но трудно назвать царя Алаксандуса историческим прототипом Александра-Париса, поскольку его образ (если это его образ) в поэмах изменился почти до неузнаваемости. Может быть, вернее будет сказать, что существовавшему издревле фольклорному образу мифического похитителя красавицы были приписаны имя и некоторые другие данные реального илионского царя. Во всяком случае, в греческом эпосе это один из древнейших образов: он более других (за исключением Елены) снабжен постоянными эпитетами, характерными для фольклора.

Была ли в бронзовом веке какая-либо историческая основа для предания о Троянской войне? Территориальных захватов в северо-западном углу Малой Азии – таких, как южнее, – ахейцам сделать не удалось. Государство Вилуса (Илион) и соседние с ним находились под хеттским протекторатом. Спустя одно поколение после договора с Алаксандусом хеттский царь в письме к царю Ахийявы упоминает свою ссору с ним из-за Вилусы, закончившуюся примирением. Еще позже в хеттском письме о царе соседней с Вилусой страны говорится, что царь этой страны «сделал войну (против хеттов), полагаясь на царя Ахийявы». Так что царь Ахийявы в XIII веке до н. э. плел какие-то интриги в этом районе против Хеттского царства, а поскольку Вилуса была вассалом хеттов, то эти действия царя Ахийявы означали непосредственную угрозу Вилусе. Но сведений об осаде и взятии Вилусы нет. Захват ее был скорее реализованной лишь в сказках мечтой ахейцев, нежели исторической действительностью XIII века до н. э. Возможно, то, что они не сумели осуществить в жизни, их потомки совершили в героических песнях.

Реальное историческое поражение ахейцев явно не вяжется с победным славословием Гомера. Но возьмем в руки «Илиаду» и «Одиссею». Прочтем их повнимательнее – так, как историки уже давно прочли надписи Рамзеса II о битве с хеттами при Кадеше. Там за пышными самовосхвалениями кое-где проступали горькие факты: египтяне не ожидали нападения, воины «бегали, как овцы». «Преступление моих воинов и колесничих, которые бросили меня», «эта далекая страна лицезрела мою победу… когда я был один… и ни единого возницы не было у меня под рукой», «ничтожный царь страны Хатти» направил отборных воинов на пленение фараона, «но я ринулся на них» и… пробился из окружения – «сам, без пеших воинов и колесничих». Потом подошли египетские резервы, и после нового боя египтяне отступили – теперь уже в порядке. Такая вот победа…

Обратимся же к Гомеру. Чем оканчивается повествование об осаде Илиона в старшей из двух поэм – «Илиаде»? По сути, ничем. «Илиада» не описывает взятие и разгром Илиона. Лишь «Одиссея», составленная позже, а также другие поэмы троянского цикла – «Малая Илиада», «Разрушение Илиона» – рассказывают о том, как завершилась Троянская война. И как же она завершилась?

Ахейцы, простояв под Троей девять лет, на десятый год (конечно, мифическое, символическое число) вынуждены были снять осаду и, вернувшись на корабли, отплыть. По логике, это и есть конец, и этот конец – поражение. Но эпический певец не может с ним примириться. И вот появляется совершенно сказочный эпизод с троянским конем – прощальным даром данайцев городу. Они-де лишь притворно примирились с поражением, а ночью вернулись, уповая на свою военную хитрость. И она дала успех. Вставной характер этого эпизода виден уже из того, что в окончательном тексте «Одиссеи» соединены две, очевидно, изначально существовавшие отдельно версии. Деревянный конь, доставленный в город, был «начинен» «лучшими из ахейцев», которые ночью вышли из него и бросились на спящих троянцев. Этого вполне достаточно для овладения воротами изнутри и успешного прорыва. Но сверх того, троянцы, чтобы протащить огромного коня в город, разобрали крепостную стену (ворота были слишком низки), и греки, вернувшиеся на кораблях, смогли пройти в Илион сквозь пролом в стене. Но ведь в таком случае начинять коня воинами даже и не было нужно! Толчком к сочинению подобных песен на основе туманных сказаний послужила, очевидно, экспансия греков-эолийцев на северо-западном побережье Малой Азии в X–IX веках до н. э., а непосредственным поводом – отплытие объединенной флотилии греческих отрядов, руководимых потомками Агамемнона, на восток, к Малой Азии. По преданию, переданному Страбоном, этот флот отплыл из Авлиды – как и у Гомера.

Еще одна проблема возникает при изучении хеттских документов: в одном из них упомянуты оба названия города – и Ил ион, и Троя (Вилуса и Труя), но как разные города, хотя и находящиеся по соседству. В самой «Илиаде» есть следы такого расхождения: у этих названий разные наборы постоянных эпитетов, а сами названия сосредоточены в разных песнях «Илиады». Иными словами, вполне вероятно, что в «Илиаде» слились разные сказания о взятии города – в одном речь шла об Ил ионе, в другом – о Трое. Илион найден и раскопан, о Трое мы можем строить лишь догадки.

Гомер считается автором еще одной знаменитой поэмы – «Одиссеи». С античности и до наших дней историки и географы, изучающие «Одиссею», делятся на два лагеря. Одни считают эту поэму чудесной сказкой. В ней люди встречаются с богами, на свободу вырываются стихии и космические силы. Волшебницы пользуются своими чарами для того, чтобы соблазнить уставших мужчин. Соответственно и места, где разворачивается действие «Одиссеи», должны быть такими же вымышленными, как и ее герои.

Вторые же исходят из того, что маршрут гомеровского героя реален. Разве в поэме не упомянуты названия многочисленных островов и городов? Ведь легендарная Троя, откуда начинает свое странствие Одиссей, простояла вплоть до времен Римской империи, а родина хитроумного героя – остров Итака в Ионическом море – и поныне носит это название.

Что же касается таких мест, как страна лотофагов – пожирателей лотоса, или остров бога ветров Эола, то еще греческие историки Геродот и Фукидид в V веке до н. э. поместили первую на побережье Северной Африки, а второй на один из Липарских островов возле Сицилии – в древности их называли Эолийскими. За бога ветров и его сыновей, как утверждал Фукидид, Одиссей принял древних правителей архипелага. С тех пор не прекращаются попытки нанести на карту все промежуточные остановки долгого кружного пути Одиссея из Трои до Итаки.

Порой можно прочитать, что Одиссей выходил в Атлантический океан и даже плавал по Балтийскому морю. В пестром ворохе этих надуманных предположений теряются серьезные, заслуживающие внимания исследования, проведенные в ходе научных экспедиций по Средиземному морю. Первую такую экспедицию организовал французский знаток античности и переводчик Гомера Виктор Берар в 1930-х годах.

Берар утверждал, что миссия рапсода – поэта времен Гомера (VIII–VII века до н. э.) – состояла не столько в том, чтобы услаждать слух и бередить душу публики. Нужно было еще и просвещать – передавать слушателям знания. А что более всего интересовало древних эллинов, только-только начинавших осваивать мир за пределами своих городов-государств? Конечно, географические сведения! Ведь они помогали расширить торговлю, вести войны и прокладывать новые пути в заморские страны.

Внимательный читатель «Одиссеи» Виктор Берар установил, что автор передал не только общеизвестные географические сведения. В поэме есть информация, неизвестная большинству эллинов в ту эпоху. Вероятно, Гомер воспользовался опытом чужеземцев, более искушенных в мореплавании, чем его соотечественники. Самыми же искусными моряками той далекой поры были финикийцы. Именно у них греки учились искусству навигации. Гомер, судя по всему, изучал записи финикийских путешественников, беседовал с иноземными моряками и учеными.

Чтобы проверить, насколько достоверно Гомер описал Средиземноморье, Берар совершил несколько морских путешествий по упомянутым в «Одиссее» местам. Сличая текст поэмы с описаниями берегов, так называемыми навигационными инструкциями, которые помогают штурманам ориентироваться в море, он попытался восстановить маршрут Одиссея.

Разумеется, помимо гомеровской поэмы, у древних греков были и другие источники информации. Например, рассказы местных жителей. Известно также, что моряки в те далекие времена прекрасно владели искусством извлекать нужную им информацию из наблюдений за полетом птиц и морскими волнами. Но их представления о мире в целом определялись, конечно, мифами. Понятие «край света» было общепринятой географической координатой. Один край лежал на западе, другой – на востоке. Чем дальше устремлялись взоры греков, тем сильнее разыгрывалась фантазия, рисуя образы обитающих там невероятных и страшных существ.

Но что для нас фантазия, то для эллинов – реальность. Древние мореходы, отваживаясь идти на край света вслед за Одиссеем, умели извлечь рациональное зерно из мифов. Первопроходцы времен Гомера в большинстве своем были торговцами и пиратами. Слушая описания страны циклопов, они подмечали, что там есть пещеры, где удобно прятать награбленное добро, а баранов, которых пасли одноглазые пастухи, можно погрузить на корабль. Чем не провиант? Даже иносказания и гиперболы Гомера могли служить инструкциями для моряков.

Приключения хитроумного гомеровского героя можно локализовать в трех областях Средиземного моря. Первая – острова и побережья Ионического моря. Здесь уже в XIII веке до н. э., то есть во времена Одиссея, регулярно ходили торговые и военные корабли. Второе место действия – Эгейское море – центр мироздания для древних эллинов. Этот район был в те времена еще более «исхоженным». Здесь пролегал путь к восточным рубежам ойкумены – к Черному морю.

Путь по этим морям описан точно, его можно прочертить по карте. Описания берегов достоверны, галеры царя Итаки держались удобного курса. Даже количество дней, за

которые совершали переходы парусные суда, указано верно. Острова, бухты, пляжи, места остановок, мысы, опасности – все здесь выдерживает сравнение с современными навигационными инструкциями.

Совсем иначе обстояли дела в третьем участке путешествия – у побережья Северной Африки и островов Тирренского моря. Роковой северо-восточный ветер занес Одиссея туда, куда эллины не плавали – далеко на запад. Именно там, в непосредственной близости от «края света», один за другим появляются мифические существа – чудища, волшебницы, нимфы, боги.

Некоторые исследователи считают, что им удалось расшифровать скупые намеки Гомера в отношении мест, где Одиссей встречался со всеми этими фантастическими персонажами. Одни из них явно символизируют опасности в море (ветры бога Эола), трудности перехода через пролив (Сцилла и Харибда), другие – отличные условия для жизни, которые имелись на открытых Одиссеем берегах, – сады во владениях волшебницы Цирцеи и красоты острова нимфы Калипсо. Не для того ли, чтобы созерцать их, Одиссей отложил возвращение домой на целых семь лет?

Конечно, однозначно сказать, куда заносило Одиссея в скитаниях по Западному Средиземноморью, в ряде случаев невозможно. Например, это касается страны циклопов, которые издревле ассоциировались с вулканами. Одиссей мог встретиться с ними и на Сицилии, и на Эгадских островах, и севернее – в гавани Неаполитанского залива. Описание страны пожирателей лотоса одинаково применимо к двум островам близ Туниса. Берег Калипсо может лежать на крайнем западе Средиземноморья – в Испании, но описания Гомера вполне позволяют поместить обитель нимфы и на мальтийский остров Гоцо. Оттуда он с большей долей вероятности добрался бы на своем плоту до греческих островов живым и невредимым.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.