СТРАННОЕ МОЛЧАНИЕ МОСКВЫ

СТРАННОЕ МОЛЧАНИЕ МОСКВЫ

Продолжим тему нашей книги. В своих воспоминаниях наш посол в Англии И. М. Майский так описывал события накануне войны. В субботу 21 июня ему позвонил посол Англии в Советском Союзе Стаффорд Криппс, который был в то время на своей родине и попросил встретиться. При встрече сообщил важную новость: «У нас есть заслуживающие доверия сведения, что это (германское. — В.М.) нападение состоится завтра, 22 июня, или, в крайнем случае, 29 июня… Гитлер всегда нападает по воскресеньям… Я хотел информировать вас об этом».

После того, как они обменялись краткими репликами по поводу этой новости, Криппс прибавил: «Разумеется, если у вас начнется война, я немедленно же возвращаюсь в Москву».

После встречи Майский отправил шифровку-молнию в Наркомат иностранных дел. На следующий день в 8 часов утра узнал о нападении Гитлера на нашу страну. Около 11 часов по советскому радио было сообщено, что в полдень выступит с заявлением по радио нарком иностранных дел.

«Когда я узнал о предстоящем выступлении, — вспоминал Майский, — первое, что пронеслось у меня в голове, было: «Почему Молотов? Почему не Сталин? По такому случаю нужно было бы выступление главы правительства». Однако я не придал данному обстоятельству особого значения… Выступление наркома иностранных дел произвело на меня хорошее впечатление. Оно вполне соответствовало моему настроению».

Как видно и у Майского возникло чувство недоумения по поводу отсутствия Сталина на Московском радио в полдень 22 июня. Дальше события становятся не менее «интересными». Майский вспоминает: «Я с нетерпением ждал каких-либо руководящих указаний от Советского правительства и прежде всего указаний о том, готовить ли мне в Лондоне почву для заключения формального англо-советского военного союза».

Это высказывание нашего посла надо понимать так, что после начала войны с Германией ему в Лондон не было послано ни одного сообщения о его дальнейшей деятельности. Майский как честный человек, патриот, не мог оставаться безучастным к судьбе своей Родины: «Я считал, что в годину великого бедствия каждый советский гражданин должен что-то сделать для своей страны. Из моих прежних разговоров с товарищами в Москве я знал, что вопрос о втором фронте является одним из важнейших в случае нападения Германии на СССР. Я решил сделать соответственный демарш. Но с кем говорить на такую тему?… По зрелому размышлению я пришел к выводу, что, пожалуй, целесообразнее всего первый демарш сделать перед лордом Бивербруком».

Как видим, и это решение он принимает самостоятельно, без указаний из Москвы. И как долго длилось данное состояние дел? Надеюсь, читатель не забыл, что началась война с Германией и бездействие советского посла в стране, волею обстоятельств ставшей теперь союзником нашей страны, вызывает полное недоумение. И сколько же длилось это безобразие?

«Бивербрук был в то время членом военного кабинета Черчилля и как таковой имел отношение к общим вопросам стратегии и ведения войны. Вдобавок за предшествующие шесть лет у меня сложились с ним хорошие личные отношения… И я решился: на пятый день после начала германо-советской войны я отправился в Черкли (имение лорда. — В.М.) и просил Бивербрука поднять в военном кабинете вопрос об открытии второго фронта во Франции».

Проведя несложное арифметическое действие, мы узнаем, что Иван Михайлович отправился на встречу с лордом Бивербруком 27 июня 1941 года, что также подтверждается его телеграммой на Родину от 30 июня: «В частности, по поводу мыслей Бивербрука, которые он мне высказал 27 июня…». Таким образом, получается, что его «зрелые размышления» по поводу своих решительных действий удивительным образом совпали с возможным отсутствием Сталина в Кремле и закончились как раз с предполагаемым возвращением Сталина к активной работе.

Но может быть, это случайное совпадение? В жизни всякое бывает, но, смотрите, как после этого зашевелился Вячеслав Михайлович Молотов.

«О своем разговоре с Бивербруком, — вспоминает Майский, — я немедленно телеграфировал в Москву. Никаких возражений против моей инициативы не последовало. Напротив, нарком иностранных дел вызвал к себе Криппса и, ссылаясь на сочувственное отношение Бивербрука к идее второго фронта, просил британского посла поставить этот вопрос перед британским правительством».

Чем же занимался наш нарком иностранных дел эти пять дней, если не удосужился послать Майскому хотя бы одну телеграмму? А ведь тот очень тяготился своим неведением относительно дел на Родине.

И тут автору могут возразить товарищи из министерства иностранных дел, подготовившие и издавшие в 1983 году документы и материалы в двух томах «Советско-Английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941–1945», где в 1-м томе под номером 3 приведена телеграмма наркома иностранных дел СССР послу СССР в Великобритании:

«22 июня 1941 г.

Если заявление Криппса о присылке военной миссии и экономических экспертов действительно отражает позицию Британского правительства, Советское правительство не возражает, чтобы эти две группы английских представителей были присланы в Москву. Понятно, что Советское правительство не захочет принять помощь Англии без компенсации и оно в свою очередь готово будет оказывать помощь Англии.

Молотов».

Так что же, Майский вводит нас в заблуждение, утверждая что не получал никаких указаний из Москвы? И кто же прав?

Давайте-ка сначала разберемся вот с каким вопросом. Посол Майский послал на Родину срочное сообщение, основанное на информации Криппса, о том, что на 22 июня ожидается нападение на СССР. Почему же это сообщение не включили в данный сборник документов? Это ведь не какое-то рядовое сообщение, а сверхважное. Да ради таких сообщений порой и находятся послы в сопредельных государствах, чтобы первыми ударить в набат и предупредить свою отчизну о планах врага. А здесь, посол Майский шлет экстренную телеграмму о сроках нападения, — кстати, сведения оказались на удивление, достоверными, — и решение не включить такую телеграмму в сборник представляется необоснованным.

Разумеется, всегда можно сделать отговорку, сославшись, дескать, на то, что приведенные в сборнике документы начинаются с 22 июня, начала войны, а послание Майского, о котором мы ведем речь, относится как бы к довоенному времени. Пусть будет так, но Майский 22 июня посылает еще одну телеграмму. Так вот любителям русского языка и литературы автор предлагает поломать голову над вопросом: «Является ли телеграмма Молотова, приведенная выше, ответом на телеграмму Майского от 22 июня?».

Приводить телеграмму Майского (док. № 2) полностью автор не решился из-за ее большого объема, но ключевые предложения раскрывающие суть данного сообщения приведены:

«1. Сегодня в 8 час. 30 мин. утра секретарь Идена позвонил в посольство и просил меня быть у Идена (министр иностранных дел Англии. — В.М.)… В 12 час. я был у Идена. Он начал с расспросов о содержании речи Молотова. Я его подробно информировал. Далее он заявил, что только сегодня утром беседовал с Черчиллем и на основании этой беседы считает нужным заявить, что объявление Германией войны Советскому Союзу ни в какой мере не меняет политику Англии, что ее действия в борьбе с Германией сейчас не только не ослабевают, но, наоборот, усилятся… Далее Британское правительство готово оказать нам содействие во всем, в чем оно может, и просит лишь указать, что именно нам нужно. В частности, военная и экономическая миссии, о которых мне вчера говорил Криппс, могут вылететь в любой момент, если мы того пожелаем. Иден просил меня выяснить также, не нужна ли нам какая-либо помощь в морских делах?.. Вообще, подчеркивал Иден, нам нужно только сообщить, что мы хотим, а Британское правительство постарается, поскольку это в его силах, исполнить всякое наше желание. Я ответил, что по понятным причинам не могу сейчас дать ответ на вопросы Идена, но обещал снестись с Советским правительством и после этого вновь его повидать. Жду от Вас по этому поводу указаний.

2. Иден сообщил мне, что сегодня в 9 час. вечера премьер выступит по радио и выскажется в том же духе, в каком Иден только что сделал мне заявление. Я заметил, что, учитывая слухи и разговоры, которые в последние недели велись вокруг прилета Гесса, «мирной кампании» немцев в США и так далее, было бы хорошо, если бы Черчилль в своей речи ясно и определенно заявил, что Англия тверда в своей решимости вести войну до конца. Иден обещал переговорить об этом с премьером и добавил, что совершенно спокоен за позицию своей страны: ни о каком мире с Гитлером не может быть и речи… Затем я поинтересовался мнением Идена об американской реакции на совершившиеся события… Иден ответил, что только вчера вечером имел длинную беседу с Вайнантом, который вчера прилетел из США на бомбардировщике, и в предчувствии того, что совершилось, как раз поставил перед американским послом аналогичный вопрос… Со своей стороны Иден добавил, что, поскольку нападение Германии на СССР носит характер самой явной и оголтелой агрессии, реакция Америки должна быть более благоприятной для СССР и Англии, чем это имело бы место в других условиях…

3. Затем Иден перешел к вопросу о Криппсе. Он хотел бы, чтобы Криппс как можно скорее вернулся в Москву, однако ввиду инцидента с коммюнике ТАСС и болезненной реакцией на него со стороны Криплса Иден хотел бы знать, является ли Криппс для нас «персона грата»? Иден считал бы нецелесообразным в такой момент менять посла, но он готов это сделать, если бы мы того пожелали. Я заверил Идена, что подозрение Криппса ни на чем не основано, что отношение лично к нему у нас хорошее и что если у Криппса раньше были в Москве известные трудности, то это вытекало совсем из других, хорошо известных Идену причин. Иден был очень доволен моим ответом и заявил, что постарается срочно отправить Криппса в Москву.

4. Иден интересовался поведением Турции и Японии, но я не мог ему сообщить ничего нового. В заключение я поставил Идену прямой вопрос: могу ли я сообщить Советскому правительству, что ни о каком мире между Англией и Германией не может быть и речи, что Англия не только не ослабит, а, наоборот, усилит свою энергию в борьбе с Германией и что Англия твердо будет продолжать войну? Иден ответил: да, можете это сообщить… Когда я прощался, Иден в раздумье произнес: «Это начало конца для Гитлера». Я ответил: «Война делает поворот всемирно-исторического значения».

Майский».

И где же здесь в тексте говориться о заявлении Криппса, дорогие товарищи из министерства иностранных дел? Что же вы так невнимательны к своим же собственным документам? Ведь в послании Майского на Родину 22 июня (док. № 2) тот сообщает, что вел переговоры именно с министром иностранных дел Иденом и ни с кем другим, и одном из пунктов был затронут всего лишь вопрос о Криппсе, точнее, о его возвращении в Москву.

А вот о заявлении Криппса, которое он сделал Майскому, отражено именно в телеграмме последнего от 21 июня. Текст этой телеграммы, как я уже отмечал, почему-то в сборнике не приведен, но в препарированном виде этот текст можно обнаружить в т. 1 в примечании под № 1:

«1. В беседе с Майским 21 июня 1941 г. Криппс заявил, что (и далее следует закавыченный текст, судя по всему этой самой экстренной телеграммы нашего посла от 21 июня. — В.М.) «уже договорился с начальником генштаба Диллом о том, что в случае нападения Германии на СССР из Лондона в Москву в самом срочном порядке будет отправлена военная миссия для передачи нам опыта войны с Германией, причем данная миссия сможет отправиться по воздуху без посадки из Англии в СССР через Швецию… Равным образом Криппс договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов в целях налаживания хозяйственной координации между обеими странами. Люди, которых в данных условиях послала бы Англия, были бы людьми «первого ранга», могущими решать большинство вопросов на месте. Все это Криппс просил меня передать Советскому правительству немедленно и заверить его, что Британское правительство не допустит никакого промедления в оказании СССР (в случае нападения на него Германии) той помощи, на которую оно будет способно».

Как видим, очень хочется вышеупомянутым товарищам заполнить этот злополучный день 22 июня какими-либо действиями Молотова и правительства. Ну не могла эта телеграмма Молотова быть отправленной в Лондон 22 июня. Понятно, что если очень хочется, то можно! Телеграмму послу от 26 июня перенесли на 22 июня и пытаются таким образом заполнить образовавшийся информационный вакуум. Скажите, ну зачем нужно передергивать даты телеграмм и почему нельзя правдиво изложить данные события? Все это лишний раз доказывает, что события с 22 по 26 июня очень беспокоили определенные круги послесталинского руководства нашей страны.

Снова возвращаемся к мемуарам нашего посла в Англии:

«На двенадцатый день после нападения Германии на СССР, 3 июля, И. В. Сталин впервые выступил по радио. Я слушал его с затаенным дыханием и старался найти в его словах надежду на решительный перелом в военных событиях — и притом в самом ближайшем будущем», — признается в своих чувствах читателям Майский.

Из написанного Иваном Михайловичем вполне ясно читается, что тот лишь 3 июля, наконец-то, услышал самого Сталина и из его уст узнал о происходящем в стране на период гитлеровской агрессии. А до предполагаемого появления Сталина в Кремле с Майским, вообще, никто из нашего МИДа не вел никаких переговоров относительно его действий, как посла.

Майский продолжает: «Сначала июля (разумеется, после речи Сталина 3 июля. — В.М.) стала возобновляться дипломатическая деятельность между СССР и Англией. В Москве был поставлен вопрос об оформлении новых отношений между обеими странами… Черчилль был несколько обижен тем, что Сталин никак не откликнулся на его речь по радио 22 июня, но решил все-таки сделать первый шаг для установления более дружественных отношений с главой Советского государства. 7 июля он направил Сталину письмо, в котором давал понять, что помощь Англии Советскому Союзу выразится главным образом в воздушных бомбардировках Германии».

Смотрите, как проясняется картина. Черчилль, по замечанию Майского, высказал определенное неудовольствие тем, что Сталин никак не отреагировал на его речь, но, тем не менее, первым сделал шаг к сближению наших стран. Да, но кто же мешал Черчиллю послать письмо раньше, хотя бы до 26 июня? Однако не решился послать. Почему? Да потому что доподлинно знал, что Сталина нет в Кремле. Даже если английская разведка и зафиксировала появление Сталина где-либо в правительственных учреждениях после 26 июня, то для Черчилля только прямое выступление Сталина по радио явилось неоспоримым доказательством того, что это настоящий живой Сталин, а не его, скажем, двойник. Поэтому он и написал письмо Сталину именно после 3 июля. А строить из себя обиженного, особенно в глазах советского посла Майского, это была его отличительная черта, как политика-актера, не более того.

Теперь, давайте обратимся к послу Англии в Советском Союзе Стаффорду Криппсу. Как видно из сообщения Майского, министр иностранных дел Англии Иден обеспокоен тем, как отнесутся к возвращению в Советский Союз посла Англии и не будет ли тот «персоной нон грата»? А почему, собственно говоря, возникла данная проблема? Почему Криппс так «болезненно» отреагировал на сообщение ТАСС от 13 июня, которое прозвучало по радио для иностранных слушателей? Приведем отрывок из данного сообщения:

«СООБЩЕНИЕ ТАСС.

Еще до приезда английского посла г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР Германией…

Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении войны…»

Криппс убыл из нашей страны за три дня до этого сообщения, якобы для консультаций со своим правительством. После же сообщения ТАСС, как пишет в своей книге «Трагедия 1941 года» А. Б. Мартиросян, Криппс срочной телеграммой приказал своей дочери, находящейся в Москве, немедленно выехать в Тегеран. Чего же он так испугался? Думается, не только начала войны, но и тех непредсказуемых событий, которые могли произойти в Москве.

И вот, находясь в Лондоне буквально накануне войны, 21 июня, Криппс напросился на встречу с нашим послом Майским и сообщил ему секретную информацию о нападении Германии на Советский Союз. Более того, выразил желание немедленно возвратиться в Москву для работы в посольстве и предложил направить военную и экономическую миссии для контактов с Советским правительством.

Помните, выше мы разбирали причины, по которым Гесс прилетел в Англию. Пришло время рассказать об одной деликатной помощи, которую, видимо, должна была оказать Англия Третьему рейху. Что должно произойти с германским посольством в Москве при начале военных действий между СССР и Германией? Совершенно верно, оно должно быть интернировано. Таким образом, связь заговорщиков и руководства Германии, осуществляемая, разумеется, главным образом через посольство, будет парализована. И через кого же она будет осуществляться в дальнейшем и как? Ведь без связи нет координации действий заинтересованных сторон: наших заговорщиков и германской стороны. Вот эту функцию, видимо, и должно было взять на себя английское посольство.

Тогда все становится понятным. Прежде всего, необъяснимая ничем дружеская расположенность Криппса к нашему послу. Кто снабдил его секретной информацией о времени нападения Германии? Кто уполномочил его донести эту информацию до нашего посла? Не из английских же газет Криппс вычитал информацию о нападении Германии, чтобы ею поделиться с Майским. А в «дружеские порывы» английского дипломата что-то верится с трудом. Вы посмотрите на уровень его полномочий. Криппс, будучи дипломатическим работником, без труда «договорился с начальником генштаба Диллом» об отправке в Москву военной миссии. Кроме того, Криппс «договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов», которые тоже должны были войти в контакт с высшим руководством нашей страны. Обратите также внимание на уровень полномочий лиц, составляющих военно-экономическую миссию. Эти лица «первого ранга» будут наделены полномочиями «могущими решать большинство вопросов на месте». Это вам не 1939 год, когда в Москву прибыла английская делегация под руководством адмирала Дракса для ведения переговоров без необходимых на то полномочий.

Надо понимать, что подготовка этой миссии проводилась не за один день. Значит, английское правительство точно знало о начале агрессии Германии против нашей страны.

Хотелось бы отметить и такой факт. Криппс сообщил Майскому дату нападения 21 июня, давая тому возможность как бы заранее сообщить эту информацию своему правительству. Но зная коварство туманного Альбиона, можно уверенно предполагать, что англичане абсолютно были уверены в том, что мы этой информацией не воспользуемся. Так ведь и получилось на самом деле! А Криппс, в глазах Майского, стал выглядеть большим другом Советского Союза.

Как видно из сообщений Майского, Криппс буквально рвался в Советский Союз, и Иден, в свою очередь, тоже подтверждал намерения английской стороны отправить Криппса с военно-экономической миссией как можно скорее. Вопрос был только в согласии нашей стороны. Если верить нашим архивистам и зная намерения англичан, то после телеграммы Молотова от якобы 22 июня нашему послу, где говорится о согласии принять данные миссии, они должны были бы прилететь буквально на следующий день. Однако, как следует из документов, Криппс и компания прилетели в Москву только 27 июня, что никак не соответствует логике жгучих желаний Криппса срочно прибыть в нашу страну.

Скорее всего, эта телеграмма от 26 июня, как уже говорилось выше и, к тому же, ее содержание выглядит намеренно сокращенным, чтобы по тексту трудно было понять, что она послана значительно позже указанной даты. Цель одна — затруднить понимание процессов, происходящих в первые дни войны.

Но вот, наконец, английская миссия во главе с Криппсом 27 июня прибыла в Москву. В составе военной — генерал-лейтенант Мэсон Макфарлан, контр-адмирал Майлс, вице маршал авиации Кольер; экономической — Лоуренс Кадбюри, полковник Эксам, командор Уайбэрит и полковник Дэвис, — все сплошь, надо полагать, джентльмены. Для начала обменялись дипломатическими любезностями, затем Криппс остался один на один с Молотовым. Вячеслав Михайлович попросил Криппса раскрыть карты относительно деятельности представителей обеих миссий. Криппс сразу пошел с козырей: «Члены военной миссии должны войти в контакт с представителями советских военных кругов, причем, английская военная миссия будет независима». А чего церемонится-то, время идет, а цель еще не достигнута. А насчет другой миссии еще конкретнее: «Экономическая миссия должна будет установить контакт с Микояном и будет работать под его руководством».

А что сказать по поводу вот такой информации, приведенной в книге «Трагедия 1941 года» А. Б. Мартиросяна: «До начала 1941 г. у британской разведки, к сожалению, имелся очень сильный, прекрасно информированный агент непосредственно в секретариате члена Политбюро А. И. Микояна. Кстати говоря, он передавал своим британским хозяевам информацию мобилизационного характера». Жаль, что это стало известно так поздно!

Но в то время у Молотова тоже нашлись свои козыри: а ну-ка, любезный друг, расскажи-ка нам про Гесса. С какой такой целью прилетел он к вам на острова? Криппс сразу завял и промямлил, что «Гесс прибыл в Англию не без ведома Гитлера». Скажите, на милость, какая прозорливость! Ну, а конкретнее можно? Тоже ничего вразумительного в ответ. «В настоящий момент Гессом в Англии не интересуются», — попытался успокоить Криппс нашего наркома и клялся, отрицая его предположение о том, что «Гесс предупредил Английское правительство о возможности ближайшего нападения Германии на СССР». Разве этот змий английский проговориться когда-нибудь?

А на тему, нельзя ли немедленно получить ответы на поставленные вопросы, Криппсу указали, как в «12 стульях» Ильфа и Петрова. Днем вопрос — вечером ответ, или вечером вопрос — утром следующего дня ответ.

Теперь Молотову стало значительно легче: у него есть весомый козырь — в Кремле появился Сталин. Молотов так прямо и заявил Криппсу, — обо всем, что говорится на переговорах, он докладывает лично главе правительства И. В. Сталину. Поэтому, видимо, и отделывался молчанием с Майским Вячеслав Михайлович, что до 26 июня не мог он советоваться со Сталиным. А взять на себя ответственность, как видно, не по молодцу шапка.

А английские ребята из военной миссии так насели на Молотова при очередной встрече, что нашему наркому пришлось буквально отбиваться от их настойчивых попыток иметь «детальную и подробную картину всей обстановки, существующей сейчас повсеместно на восточном фронте». Молотов им разъясняет, «что он не собирается вдаваться в подробности существующей сейчас на фронте обстановки и не считает, что это входит в задачи собравшихся здесь. Общее положение на фронтах уже известно. Сведения опубликованы в советских газетах, в сводках Информбюро, из которых совершенно ясно вытекает, что обстановка на фронте весьма серьезная. Речь идет в настоящий момент не о деталях, а о серьезных вопросах, и помощь со стороны Англии весьма ослабила бы это напряженное положение… В этом смысле сейчас и встает вопрос, могут ли военные силы Англии каким-либо образом помочь своими действиями».

А что, разве такая задача стояла у данной английской миссии? Макфарлан с подозрительным упорством снова стал домогаться «получения подробных сведений, без которых, по его мнению, Генеральный штаб не сможет решить вопрос о помощи и не сможет определить пути ее оказания».

Макфарлану и компании нужно официально получить возможность контактировать с верхушкой нашего военного командования, среди которых и будут находиться нужные им люди из числа заговорщиков. Макфарлан делает очередной заход на цель, пытаясь выглядеть при этом невинной птичкой: он, дескать, «не хочет получить конкретные сведения о расположении советских войск и линии фронта на карте, он лишь хочет получить соответствующие необходимые сведения от советского Генерального штаба, которые он мог бы сообщить в Англию». А чтобы отвести от себя подозрения в чрезмерной назойливости в получении информации от наших военных, то взял и перевел стрелки на посла Криппса, — дескать, тот «уже телеграфировал о серьезности положения на фронте и просил Макфарлана выяснить детали этого положения».

Нелегко приходилось Молотову на встречах с «товарищами по оружию». Они из тех, о ком говорят: его гонишь в дверь, а он лезет в окно. Если не допускают до получения чужих сведений, то дайте хотя бы возможность передать свои. И Макфарлан с упорством, заслуживающим одобрения своего начальства, пытается зайти с другой стороны: он, дескать, «весь день хотел передать весьма важные сведения, полученные из Генерального штаба Англии, но, ввиду отсутствия возможности, до сих пор их не передал в Штаб советских войск. Он хотел бы обменяться информацией и сверить имеющиеся у него сведения, чтобы получить точные и полезные для обеих сторон материалы».

Конечно, при желании все эти действия английской стороны можно представить и в другом свете. Дескать, «твердокаменный» Молотов не пускает к нашим военным англичан для передачи их боевого опыта «под Дюнкерком», а недалекий в военных делах Сталин не понимает «свалившегося на него счастья», в виде английских генералов и адмиралов, грудью пытающихся встать на защиту нашего Отечества.

А вот давайте зададимся вопросом: «С помощью чего должны установить связь наши заговорщики с немцами, если немецкого посольства в Москве уже нет и помощь англичан, как видели выше, будет блокироваться?». Радиосвязь очень проблематична, так как ее тут же запеленгуют. Курьеры — это слишком долго и ненадежно. Остается самое быстрое после радио на тот момент — авиация. Наши «активисты из пятой колонны» вполне могли с помощью авиации совершать перелеты линии фронта и сбрасывать вымпела с нужной для немцев информацией. Разумеется, цель полета может быть вполне оправданной. Например, связь с нашими войсками, находящимися в окружении.

Поэтому, смотрите, что предлагает Макфарлан Молотову. Дескать, не у него одного имеется информация для передачи нашим военным. Такой же информацией обладает и вице-маршал авиации Кольер, «который до сих пор не был представлен ни одному из представителей Воздушных Сил Советского Союза». То-то после войны одними из первых, кто получил по загривку от Сталина, были именно наши доблестные ВВС.

Видать крепко не допускали мы англичан до наших военных, что британцы решили изменить тактику: чем больше их представителей будет в Советском Союзе, тем лучше. Кто-нибудь да пробьется к цели. И вот из Англии прибывает дополнительная миссия: «два эксперта по ПВО, три клерка — авиационный, военный, морской; один офицер-техник (специалист подводник), один офицер из разведки, имеющий последнюю информацию о германской армии; один офицер-шифровальщик; один офицер-воздушник, приезжавший с военной делегацией два года тому назад; один сержант стенографист-машинист». Густо они, однако, облепили наш Наркомат иностранных дел, ничего не скажешь.

Пресекая, видимо, попытки контакта с англичанами и принимая во внимание имевшую место негативную оценку деятельности ряда лиц из числа военных высокого уровня, Сталин решил отправить их на фронт. В число явных фигурантов попали сам нарком обороны Тимошенко, представители Генштаба Ватутин, Маландин, и к ним в компанию Соколовский.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.