Скитская альтернатива

Скитская альтернатива

Целью жития русских подвижников, основывавших пустынножительные монастыри, становится «безмолвие», «умное делание». Но достичь искомого состояния было невозможно без «пустынной нищеты», полного отрешения от мирских забот. В обители Сергия строго придерживались правил апостола Павла не жить на чужой счет и не быть никому в тягость. Преподобный Сергий строго запрещал братии выходить из монастыря для собирания по селам и деревням подаяния от мирян; каждый инок должен был доставать сам для себя пропитание трудами рук своих, а в случае недостатка — просить и с терпением ожидать милости от Бога. Потому в обители Сергиевой установилось такое нестяжание, что и самые книги писались на бересте.

Однако столетие спустя после основания монастыря нравы там переменились совершенно, в чем учитель Нила Паисий Ярославов убедился на собственном опыте, когда по настоятельной просьбе Ивана III согласился стать троицким игуменом. Как отмечает летописец: «Принуде бо его дотоле князь великий у Троицы, в Сергееве монастыре, игуменством быти, И не може чернецов превратить на божии путь, на молитву и на постъ и на въздръжание, и хотеша его убити, бяхо бо тамо бояре и князи постригшиеся не хотяху повинутися, и остави игуменство».

Преподобный Нил Сорский и его скит. Икона

Увы, но подобную метаморфозу претерпели многие обители, основанные в ходе Великого монашеского строительства. Рост монастырской братии, среди которых оказывались люди самых разных устремлений, обрастание движимым и недвижимым имуществом, беспрестанно умножающиеся хозяйственные заботы приводили к тому, что о практике «умного делания» приходилось забыть, все силы уходили на поддержание элементарной дисциплины и внешнего благообразия.

На это противоречие Нил Сорский указывал в своем «Уставе», где, в частности, он цитирует слова Василия Великого: «Начало чистоты души — безмолвие». «И Иоанн Лествичник сказал: “Дело безмолвия — непопечение и о благословенных, и о бессмысленных вещах и молитва без лености, a третье — неокрадываемое делание сердца”, — продолжает преподобный Нил. — Благословенными вещами он называет не те, что ныне у нас обычны, — заботы о стяжании сел и о содержании многих имений и прочие с миром сплетения. Ибо таковые суть бессмысленны».

Трагическое несоответствие между целями, которые ставили основатели обителей, и их современным состоянием наблюдал Нил на примере Белозерского монастыря. Преподобный Кирилл был искренним радетелем нестяжательности. В его Житии есть рассказ о том, как игумен отказался от села, которое собирались подарить монастырю. Однако нестяжательство Кирилла определялось не отказом от владения селами, но отсутствием «пристрастия» к ним. Документально установлено, что Кирилл и покупал села и получал их в дар. К последней четверти XV века монастырская вотчина представляла собой значительную территорию, в состав которой входила 51 деревня.

Эта парадоксальная ситуация воспринималось как некое неизбежное зло, печальные последствия которого Кирилл рассчитывал минимизировать следующим образом: «Аще села въсощемъ владети и дръжати, болми будет в нас попечение, могущее братиамъ безмлъвие пресецати, и от нас будут поселкиа и урядникы».

Еще во времена Сергия Радонежского митрополит Киприан советовал игумену Высоцкого монастыря — лучше бы у чернецов сел вообще не было, но если они есть, то лучше доверить их управление доверенному лицу из мирян. Вот и в Кирилловом селами распоряжался «светский» управляющий. Но этот и подобные ему компромиссы между стремлением к нестяжательности и имущественными претензиями монастырей не способствовали благотворному влиянию на состояние умов иноков. Вернувшийся в Белозерский монастырь Нил обнаружил, что монастырь живет не по заветам преподобного Кирилла.

Помыслами монахов все больше овладевали материальные заботы. Нил ясно видел, в чем корень зла — по мере того как к отшельнику или двум-трем насельникам присоединялись все новые и новые иноки, на определенном (очевидно, достаточно раннем) этапе этот численный рост проходил своеобразную «точку возврата», когда условия, необходимые для обеспечения жизнедеятельности растущей обители, входили в непримиримое противоречие с требованиями нестяжательности и уединения.

Примечательно, что когда преподобный Сергий Радонежский избирал себе место для пустынного безмолвия, он вовсе не заботился о том, чтобы иметь поблизости воду. Но с умножением братии недостаток воды становился все ощутительнее. Некоторые даже упрекали игумена в неудачном расположении обители, на что преподобному приходилось «оправдываться» тем, что «хотел здесь безмолвствовать один».

В свое время Сергий при поддержке константинопольского патриарха и московского митрополита Алексия осуществил реформу, преобразовав особножительные киновии, где у каждого чернеца имелось свое имущество, в общежительные. Сергий отталкивался от того, что нестяжательство наряду с послушанием и целомудрием является третьей добродетелью монаха. Однако следующий этап реформы Сергия — добиться нестяжания самого монастыря, — как мы видим, так и не был осуществлен, разбившись о неразрешимое противоречие между отрешением иноков от мира и ростом их корпоративной собственности. Духовное движение, поднятое Сергием Радонежским и его учениками, завязло в толщине монастырских стен и величии храмов, померкло в блеске церковных украшений.

Какими стремительными темпами пустынное обиталище отшельника разрастается в многонаселенный монастырь, можно проследить на примере Александро-Свирской обители. Почти одновременно с Нилом, а именно в 1487 году, валаамский инок Александр поселился в пустыни на озере Рощинское, что в Прионежье. Не прошло и двадцати лет, как в 1506 году вокруг обители собралось около 130 монашествующих. Понятно, что для достойного содержания столь внушительной братии недостаточно усилий одних насельников.

Из печального опыта предшественников и современников Нил сделал однозначный вывод — оптимальной формой иноческого жития является скит. С тем он и отправился на Афон. Один из русских путешественников оставил следующее описание афонского скитского жития: «Скити же именуются, иже на уединенных и далекых местах обретаются, идеже часты келии, недалече едина от другой… в них же обитают по единому или по два, или по тры… и питаются иже такожде от рукоделий различных, но паче всех подвизаются в молитвах, постах и бдениях и безмолвствуют наедине в работные дни, в неделы же и праздникы всей собираются с вечера и утра в общий храм, на се нарочно устроен, и в том согласно вси совершают правило и пение».

«Того ради нам удобно зрится, — пишет в своих главах “О мысленном делании” преподобный Нил Сорский, — с верными братиами и единомудренными въ дело Божие пребывание съединем или двема, да от святых писании воли Божии научаяющеся, и аще кому Бог подаетъ вящие разумети, брат брата да назидает и друг другу помогает».

Особножительные монастыри на Афоне владели пашнями. Впрочем, как отмечает прот. Иоанн Мейендорф, византийские исихасты являлись принципиальными противниками крупных общежительных монастырей. Ни афонские скиты, ни Нило-Сорский скит пахотной земли не имели. Скит никогда не владел селами и деревнями. Царское жалованье (ругу), которое получал скит, нельзя назвать большим — это минимум, необходимый для пропитания монахов. Простым и неукрашенным, построенным «со всякою скудостию» был первый храм Нило-Сорского скита. Нестяжание («неимение излишнего»), как монастырское так и личное, оставалось строгим правилом монастырской жизни на всем протяжении истории Нило-Сорской обители.

Н. В. Синицына насчитывает шесть положений хозяйственной программы Нила Сорского — своего рода альтернативы устройству современных ему монастырей:

— основа монашеского жития — собственный труд монаха;

— допускается незначительный товарный обмен — купли потребны на продажу рукоделий;

— разрешается получение милостыни извне;

— отказ от вкладов, в том числе поминальных, которые и являлись основным источником обогащения монастырей и расширения их владений;

— допускается наемный труд за оплату;

— отказ от необходимости творить милостыню.

Последний пункт может вызвать некоторое недоумение у современного читателя, но знатокам святоотеческой традиции такой подход был хорошо знаком. «Не думай, что только приобретение золота и серебра — это любостяжательность, но и все, что бы то ни было, к чему привязана воля твоя. Если угодно подавать нищим, то подавай из собственного, — писал прп. Исаак Сирин. — А если вознамеришься жертвовать чужое, то знай: это самый скверный сорняк пред Богом».

Нил вслед за святыми отцами полагал, что благотворительность — функция богатства, но никак не отрекшегося от всего личного инока. В своем «Предании» Нил пишет: «Не имеющий более необходимо-потребного не должен совершать такие даяния. И если скажет: “У меня нет”, — не солгал”, — говорит Варсонофий Великий. Ведь “явно, что инок — тот, кому не надлежит творить милостыню. Тот ведь с ясным лицом может сказать: “Вот, мы оставили все и вослед Тебе пошли” (Мф. 19:27)”, — пишет святой Исаак. “Нестяжание ведь выше таковых подаяний”. Ибо иноческая милостыня — помочь брату словом во время нужды и утешить ему скорбь рассуждением духовным…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.