Княжеская эмиграция

Княжеская эмиграция

Великая княжна Софья и «мнози Греци, иже приидоша, служаще царевне», не развернули русскую внешнюю политику в нужном Венеции направлении, да и вряд ли прилагали к этому особые усилия. Зато у Деспины и ее окружения появилось достаточно времени и возможностей активно включиться во внутриполитическую жизнь Московского государства. У великого князя к тому времени имелся наследник — Иван, прозванный Иваном Молодым, родившийся от Марии Борисовны Тверской в 1458 году. Начиная с 1470 года Иван Молодой считался соправителем государя и титуловался великим князем. Иван III, как в свое время его отец Василий Темный, посчитал, что будущего правителя надо сызмальства приучать к навыкам управления страной.

Неудивительно, что отношения пасынка с мачехой оставляли желать лучшего, и на этой почве у взрослеющего наследника возникали недоразумения с отцом. Контарини, побывавший в Москве в конце 1476 года, отмечал, что Иван Молодой находится «в немилости у отца, так как нехорошо ведет себя с Деспиной». Очевидно, в первые годы супружества Иван Васильевич благоволил Софье Палеолог; его раздражало непочтительное отношение к ней старшего сына. Тем не менее до поры до времени статусу будущего правителя государства ничего не угрожало. Ситуация изменилась в 1479 году, когда у Софьи родился мальчик, потомок византийских императоров.

В Шумиловском списке Никоновской летописи содержится рассказ «О чюдесном зачатии и рождении великого князя Василия Ивановича», в котором говорится о том, что Софья родила «три дочери изрядны, сына же тогда не успе роди не единаго». Летописец сообщает, что супруги «о сем скорбь имяху и Бога моляху, дабы даровал имъ сынове родити в наследие царству своему, еже и получиша». Странно, что Иван Васильевич переживает об отсутствии наследника, который у него в то время уже имелся — очевидно, это вставка более позднего периода, а вот чувства Софьи волне понятны.

Как справедливо замечает С. М. Каштанов, «второй брак Ивана III с самого начала таил в себе смертельную опасность для Ивана Молодого, так как рано или поздно должна была возникнуть борьба за право престолонаследия между ним и сыном Софьи. Палеологи не могли не хотеть избавиться от Ивана Молодого при жизни Ивана III, когда сын Марии Борисовны не имел еще основания занять престол». Но сын этот появился только в 1479 году. В это самое время, по выражению Л. В. Черепнина, оппозиционные элементы «завязали какие-то отношения с Софьей Палеолог». Нам предстоит найти ответ на вопросы: что за оппозиционные элементы в верхушке страны противостояли режиму Ивана III и какие отношения их связывали с Софьей Палеолог.

В описываемую эпоху в политической элите Московского государства происходили серьезные подвижки. С половины XV столетия состав московского боярства глубоко изменяется: из 200 родовитых фамилий конца XVI века более 150-ти вошли в состав московского боярства именно с середины XV века. В течение двух-трех десятилетий московская элита обновилась более чем на три четверти. «Служилое князье если не задавило, то закрыло старый слой московского нетитулованного дворянства», — резюмирует В. О. Ключевский.

Служилое княжение рассматривалось в Москве как наследственная вотчина (перешедшая от предков слуги или пожалованная ему великим князем) и обуславливалось несением военной службы князем. По неписаному праву служилые князья обязаны были участвовать только в тех войнах великого князя, которые так или иначе затрагивали их интересы как владельцев определенных территорий.

Кремль при Иване III. Художник А. М. Васнецов

Служилые князья приходили на службу к московскому государю обычно из Литвы. Помимо дискриминации православной веры к исходу их подталкивали последствия ударных темпов формирования литовской державы. Небольшая «метрополия» напоминала остров, окруженный океаном земель бывшей Киевской Руси. Коренная Литва, составлявшая ¹/₁₀ часть от попавших под ее власть территорий русских княжеств, так и не стала ядром крепкого централизованного государства.

Литовцы, выказав себя удачливыми вояками, присоединили обширные пространства, но не смогли предложить восточнославянскому населению ничего того, что входит в понятие «цивилизация» — ни языка, ни религии, ни культуры, ни судопроизводства, ни традиций, позаимствовав все это у покоренных народов. Оставшиеся в западнорусских землях феодалы по большей части оставались на своих местах и продолжали вместе со своими боярами править местными сообществами на положении вассалов. «В них еще было так много местной политической жизни и силы, что литовские князья не считали возможным посягать на их цельность и единство», — отмечает М. К. Любавский.

Интенсивный переход литовских православных магнатов на службу московскому князю начался с Кревской унии 1386 года, от которой берет отсчет политика ущемления прав приверженцев «греческой» веры. Опираясь на народные массы, встречая поддержку во всех слоях русского, украинского и белорусского населения Литовской «Руси», русские князья, как Рюриковичи, так и обрусевшие Гедиминовичи, обиженные и обойденные польско-литовскими панами, организуют заговоры и все чаще «отъезжают» в Москву — потому их еще называют «выезжанами». В 80-е годы на сторону Москвы открыто переходят Одоевские, позднее князья Вяземский и Мезецкий, затем Трубецкие и Мосальские.

Сперва «отъезжал» обычно один из представителей того или иного княжеского рода, но совместность «отчинных» владений, которые приходилось делить (так как одна часть «тянула» к Литве, а другая к Москве), вызывала ссоры, стычки, пограничные столкновения. Великий князь Литовский не мог защитить своих оставшихся к западу от границы вассалов, тогда как великий князь Иван III действовал энергично, помогая своим новым слугам, как, например, в 1473 году, когда он «повоевал» Любутскую волость. Поэтому, поколебавшись немного, «отъезжали» в Москву и другие родственники. Так, например, за Иваном Белевским последовал Андрей, за Дмитрием Воротынским — Семен и т. д.

Часть выезжан ценила московскую службу за возможность бороться с врагами православия — католиками и ордынскими «бесерменами». Знаменитый воевода Дмитрия Донского Д. М. Боброк-Волынский выехал из Литвы между 1366–1368 годами, то есть после окончания успешной войны Ольгерда с Ордой. В 1376 году он участвует в походе против волжских булгар, а спустя три года внук Гедимина воюет против своей родины — Литвы. На Куликовом поле Боброк-Волынский командовал засадным полком вместе с серпуховским князем Владимиром Храбрым. Но в 90-х годах XIV века после поражения от Тохтамыша Москва временно избегала столкновений с Ордой. Напротив, в это время энергично готовился к войне против ордынцев литовский князь Витовт. И вот православные сыновья Ольгерда князья Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский, а вместе с ними Боброк-Волынский возвращаются на литовскую службу. Все они погибли в 1399 году на Ворскле, доблестно сражаясь с войском Едигея.

Князь Владимир Андреевич и Боброк Волынец в засаде. Лицевой летописный свод

Разумеется, было бы наивно представлять всех выезжан бессребрениками, которые переходили на московскую службу, исключительно движимые патриотическими убеждениями и приверженностью православной вере. С другой стороны, если бы князья Западной Руси, размышляя над своей дальнейшей судьбой, исходили из меркантильных соображений, то чаша весов, скорее всего, качнулась в сторону Литвы.

Королевские «привелеи» 1387 года освободили литовское шляхетство почти от всех государственных повинностей, закрепляли за ним право распоряжаться и передавать по наследству свои владения и имущество, выдавать дочерей замуж без санкции верховной власти — невиданная вольность для подданных московского государя. Городельская уния 1417 года закрепила привилегированный статус за литовскими боярами при условии перехода в католичество. Постепенно дискриминационные меры в отношении православных феодалов отменялись, однако сохранялся запрет для некатоликов занимать важные государственные должности. В 1447 году права феодалов закреплялись новыми обширными «привелеями».

Если бы западнорусские князья отказались от православия, нет сомнения, что они вошли бы в элиту Речи Посполитой наравне с Радзивилами, Сангушко и другими могучими магнатами. Яркий тому пример — князья Вишневецкие. Как и у восточных соседей, в Литве административные функции от удельных князей постепенно переходили к государевым наместникам, но переезд в Москву никаких особых выгод в плане расширения властных полномочий выезжанам не сулил. Никакого роста привилегий в Московской Руси не отмечалось. Напротив. Как отмечает В. Б. Кобрин, уже к середине XIV века власть великого князя по отношению к своим боярам была достаточной для того, чтобы конфисковать у опального боярина владение и не возвращать его даже после примирения. При Иване Васильевиче князьям запрещалось передавать свои вотчины кому бы то ни было без ведома великого князя. Следует признать, что верность Православной церкви и осознание того, что Москва по праву претендует на роль собирателя русских земель, являлись главными причинами, побуждавшими западнорусских князей искать покровительства московского государя.

Не всегда судьба выезжан на московской службе складывалась благополучно. Князь Иван Лукомский в 1473 году выехал в Москву. Двадцать лет спустя его казнили за участие в заговоре против великого князя Ивана Васильевича. По оговору Лукомского другого служилого князя — Федора Бельского — обвинили в намерении вновь уехать в Литву, его арестовали, сослали в заточение в Галич, а владения конфисковали. Лишь через четыре года (в 1497-м) Бельский был освобожден и, как ложно оговоренный, осыпан великокняжескими милостями: Иван III в качестве своеобразной морально-материальной компенсации за незаслуженное наказание женил его на племяннице — княжне Анне Васильевне Рязанской. Но прискорбные случаи, вроде казни Лукомского или опалы Бельского, не остановили ни Трубецких, ни Глинских.

Были и те, кто из Москвы бежал в Литву. Но, во-первых, это были прямые мятежники против государя, вроде удельного князя Ивана Можайского, а во-вторых, никогда им не удавалось перейти на службу со своими вотчинами. На новой родине они не занимали высших воеводских и административных постов, и весь смысл их пребывания в Литве сводился к планам реванша и пестованию заговоров. Никому из московских эмигрантов не удалось закрепиться в литовской элите.

Великий князь не зря привечал знатных перебежчиков. Приток эмигрантов из Литвы способствовал резкому усилению военного потенциала Москвы, отмеченному еще в середине XIV века. Это усиление можно проследить на примере трех походов литовского князя Ольгерда на Москву. В ходе первого нападения, имевшего место в 1368 году, москвичам не удалось организовать достойный отпор противнику — не узнали своевременно о подходе литовцев, смогли собрать только сторожевой отряд, который был разгромлен. Ольгерд беспрепятственно подошел к Москве, но не осмелился штурмовать недавно отстроенный каменный Кремль. В 1370 году Ольгерд уже столкнулся с успешной обороной Волока Ламского, к югу от Москвы великий князь успел собрать внушительную рать, которая стала угрожать войску Ольгерда с фланга и вынудила его отступить из московских пределов. В 1373 году московское войско и вовсе разбило передовой отряд Ольгерда и тверичей, после чего враждующие стороны посчитали за благо разойтись с миром.

Вклад литовских выезжан в военное усиление Руси вполне объясним, ведь москвичи до недавнего времени получали боевой опыт лишь в карательных походах против соседних княжеств, в то время как литовцы сражались и с крестоносцами и с ордынцами, а, значит, имели возможность перенимать их тактические приемы и заимствовать вооружение. При Дмитрии Ивановиче значительно выросло постоянное ядро русского войска — «двор», изменилась организация, тактика и вооружение русского войска. В более позднее время мы находим в летописи указание на заимствование москвичами новшеств из литовского военного арсенала. Так, в 1436 году на службу Москве перешел князь Иван Друцкий, который «изрядив свой полк съ копьи по литовски; такое же и вси прочии полци князя великаго изрядишася по своему обычаю вскоре». Наконец, переход на службу московского государя с землями, усиливая экономический и демографический потенциал Москвы, одновременно ослаблял ее врага — Великое княжество Литовское.

Как показали С. Б. Веселовский и Л. В. Черепнин, служилые князья показали себя решительными сторонниками объединительной политики великокняжеской власти, хотя их представления о путях ее осуществления не всегда совпадали с намерениями Ивана III. Лояльность к государю подкреплялась материальной зависимостью от его расположения. Часть служилых князей (Гедиминовичи и Звенигородские) ранее не имела никаких поземельных связей в Московском княжестве, поэтому их благополучие всецело зависело от воли великокняжеской власти, а другие (Стародубские, Оболенские), хотя и были связаны со своими исконными владениями, но могли их сохранять только при прямом покровительстве могущественного московского сюзерена.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.