1955 Год: волнения мобилизованных рабочих

1955 Год: волнения мобилизованных рабочих

Юридический статус и состав мобилизованных рабочих.

Специфическое место в общем ряду солдатских беспорядков занимают волнения, случаи массового хулиганства и групповых драк, в которых участвовала особая категория военнослужащих — мобилизованные через военкоматы рабочие призывного возраста или переданные из строительных частей для работы на стройках или в промышленности солдаты. Локализованные по времени (все 9 известных нам эпизодов имели место в 1955 г.) и составу участников эти события стали достаточно серьезной социально-политической проблемой для хрущевского руководства, поскольку их спровоцировали (и даже предопределили) не только конкретные обстоятельства места и времени, но и целый букет неуклюжих административных действий власти. В высшей точке своего развития (массовые многодневные беспорядки в Кемерово) события 1955 г. наглядно продемонстрировали Москве, насколько значительным может быть «бунтарский» потенциал и как далеко может зайти стихийная самоорганизация толпы в социально значимом массовом протесте.

Специальные постановления Совета Министров СССР, в соответствии с которыми военкоматы призывали рабочих и направляли их для работы на конкретных предприятиях и стройках, были достаточно распространенной практикой сталинского и послесталинского времени. Этот типичный для советского руководства метод «латания дыр» в трудовом балансе приоритетных стратегических отраслей народного хозяйства с помощью экстраординарных мер породил массу юридических казусов и разноголосицу правовых интерпретаций. Не ясно было, какие формы уголовного наказания и дисциплинарного воздействия вообще могут применяться по отношению к мобилизованным рабочим. Можно ли, например, рассматривать их самовольный уход с работы как дезертирство, а прогул — как уклонение от военной службы? Или же в данном случае предполагаются более мягкие, «гражданские», меры ответственности?[273]

Военкоматы, вынужденные заниматься несвойственным им делом, фактически, вербовкой рабочей силы, относились к этому занятию как к второстепенному и, поскольку речь шла о «ненастоящей» армии, отбором призывного контингента особенно себя не утруждали, призывали людей с судимостями, больных и т. п.[274] А кроме того, послесталинское руководство занялось новыми бюрократическими импровизациями. Задыхаясь от дефицита рабочей силы в районах нового стратегического строительства, оно стало расформировывать строительные батальоны и передавать солдат срочной службы в распоряжение строительных организаций «для использования на работах до окончания срока обязательной военной службы».[275] Военнослужащие при этом приобретали формальный статус демобилизованных, получали зарплату, могли располагать своим свободным временем. Предполагалось, что они смогут вернуться домой одновременно с окончанием срока службы своих сверстников в Советской армии.[276]

«Полудемобилизованные» солдаты переживали обычные трудности строительных рабочих, но, в отличие от последних, были лишены свободы перемещения и, в буквальном смысле этого слова, «прикреплены» к строительству. Это новое «крепостное право», конечно же, не имело под собой решительно никаких юридических оснований. Оно Ставило личности и группы в маргинальное положение, помещало их в зону особой анархической «свободы». Больше того, имела место как бы двойная маргинализация — «новостроечная» и «военно-гражданская», а значит и двойная предрасположенность к конфликтному поведению — суперконфликтность, отягощенная полукриминальным составом военно-строительного «контингента».

Неумная попытка хрущевского руководства превратить солдат-строителеи в «полусолдат-полугражданских», скорее, спонтанная, чем рассчитанная, обернулась против самой власти.

В. 1955 г. по районам активного трудового использования военизирированных строительных «контингентов» прокатилось три волны волнений и беспорядков. Специфические обстоятельства места и времени трансформировали действие общих факторов в разнообразные формы конфликтного поведения — от массового хулиганства, групповых драк, столкновений группировок и криминальных агрессий против местного населения до осмысленного социального протеста и прямого противостояния власти.

Март. Беспорядки в Каменской области.

Первая волна бесчинств и массового хулиганства охватила в марте 1955 г. города и поселки Каменской области, и так страдавшей от высокой преступности. В январе 1955 г. в угольную промышленность и на строительство шахт прибыли одновременно две потенциально конфликтные группы — около 30 тыс. человек, завербованных по оргнабору, и почти 10 тысяч рабочих, призванных через военкоматы или «условно демобилизованных».[277] Военизированный «контингент» включал в себя значительное число лиц с уголовным прошлым. Большая часть этих людей оказалась в городе Новошахтинске и поселках Гуково и Шолоховка,[278] где впоследствии и вспыхнули беспорядки.

Как писал Генеральный прокурор СССР Руденко в докладной записке ЦК КПСС от 2 июня 1955 г., призыв был плохо организован как Министерством обороны, так и Министерством угольной промышленности СССР.[279] Отсутствовали положения, определяющие права и обязанности призывников. Строительные управления на местах оказались неготовыми к приему многочисленного и взрывоопасного «контингента». Приезжих ждали обычные новостроечные неурядицы: неустроенные общежития, плохое питание, очереди в столовых, плохое медицинское обслуживание, нехватка врачей и аптек, отсутствие досуга и развлечений. Некоторого запаса социальной прочности хватило лишь на то, чтобы новые рабочие на первых порах выполняли нормы выработки, — ничего другого строительному начальству и не требовалось. Однако вскоре началось дезертирство со строек, широко распространилось пьянство и хулиганство.[280]

Местное население было терроризировано. В некоторых городах и поселках началась борьба за доминирование между самими приезжими. Она шла по жестоким законам подавления конкурентов, принятым в уголовных или блатных сообществах. Все это разворачивалось на фоне переживаемого большей частью новостроечного населения стресса адаптации и растущего недовольства отдельных групп местных рабочих.

Криминальная самоорганизация мобилизованного контингента начиналась уже по дороге к месту назначения. Поэтому и проблемы возникли сразу, как только эшелоны с призывниками стали прибывать в Каменскую область. В ночь на 1 марта в Новошахтинск из Московской области прибыли эшелоном 1000 мобилизованных на работу в угольную промышленность. Половина из них должна была остаться в Каменской области, другие — проследовать дальше. «Хозяйственные организации, — сообщало областное управление внутренних дел, — не смогли быстро разместить прибывших по общежитиям, в результате чего часть людей из вагонов направилась в разные места города». Пьяные мобилизованные совершили несколько преступлений. При попытке ограбления продуктового ларька совершено нападение на сотрудника милиции. Последний в целях самообороны применил оружие и ранил в живот одного из нападавших. Раненого доставили в больницу. А группа мобилизованных (до 60 человек) во главе с бывшим уголовником явилась в городской отдел милиции, потребовала выдать раненого и устроила дебош. Милиции удалось прекратить беспорядки и арестовать главного зачинщика. Были приняты меры к задержанию остальных преступников.[281]

В тот же день, 1 марта, в поселке Шолоховка часть призывников из Белорусского военного округа не вышла на работу, а стала пьянствовать и хулиганить. Несколько человек, угрожая администрации строительного управления расправой, предъявили требования о выдаче завышенных авансов, одежды и бесплатного питания. После этого, собрав вокруг себя около 100 призывников, они затеяли драку с военнослужащими строительного батальона, размещенного в поселке Шолоховка. Вооружившись ножами, железными палками и камнями, хулиганы ворвались в расположение штаба строительного батальона, разбили окна, обезоружили часового и избили восьмерых военнослужащих.

Через четыре дня (5 марта 1955 г.) в поселке Соколовка Новошахтинского района произошло столкновение двух групп мобилизованных рабочих. 18 марта несколько пьяных призывников, прибывших в поселок Самбековские шахты из Приволжского военного округа, во главе с двумя бывшими уголовниками (судимость за грабеж) затеяли ссору с людьми, стоявшими в очереди у магазина. Троих тяжело избили. Возмущенные рабочие задержали хулиганов и учинили над ними самосуд. Торжество первобытного «правосудия» стоило жизни обоим главарям. Трое призывников были тяжело ранены.

23 марта 1955 г. бесчинства и хулиганство военизированного «контингента» в поселке Гуковка Зверевского района приобрели этническую окраску. Группа призывников решила отомстить за старые обиды и, вооружившись железными прутьями и палками, избила мобилизованных узбеков. 3 человека были убиты, 48 получили телесные повреждения.

Все эти ЧП происходили на фоне общего разгула преступности.[282] Областная милиция растерялась и, судя по всему, на какое-то время потеряла контроль над ситуацией 6 рабочих поселках. Для нормализации обстановки потребовалось вмешательство Москвы. 28 марта 1955 г. Совет Министров СССР отдал специальное секретное распоряжение о расследовании случаев нарушения общественного порядка со стороны лиц, призванных и направленных в Каменскую область для работы в угольной промышленности. В состав правительственной комиссии вошло несколько министров, по ее инициативе были проведены открытые судебные процессы. Вынесенные приговоры были демонстративно жестокими — управляемые советские суды всегда правильно понимали «политическую задачу», что сразу охладило преступный пыл призывников. В поселках Гуково и Шолоховка были созданы оперативные группы милиции численностью в 130 человек; рядовой и оперативный состав милиции в городах Шахты и Новошахтинск был увеличен; в местах расположения призывников была усилена постовая и патрульная служба.[283] Помимо чисто карательных действий власти увеличили отпуск продуктов питания в неспокойные районы.[284] Однако, несколько выправив положение в Каменской области, московские министерские начальники не смогли или не сумели извлечь урок из событий — увидеть за нагромождением неприятных частных эпизодов проблему.

Май: вспышка «праздничных» волнений.

1 и 2 мая 1955 г. в разных районах страны снова вспыхнули беспорядки с участием бывших солдат строительных батальонов и призывников, переданных на строительство предприятий угольной промышленности. Два эпизода произошли в непосредственной близости от Москвы (поселок Сокольники Гремячевского района Московской области и город Кимовск Тульской области). Еще один — в городе Экибастуз Павлодарской области Казахской ССР. В Кимовске развернулось настоящее побоище между бывшими солдатами строительных батальонов, переданными в промышленность, и местными жителями. С обеих сторон участвовало несколько тысяч человек, в основном пьяных. Дополнительным возбудителем стали слухи об убийстве женщины и ребенка и этнический антагонизм (часть бывших «стройбатовцев» были азербайджанцами, узбеками и грузинами). В результате обычный конфликт между «своими» и «чужими» был многократно усилен апелляцией лидеров толпы к чувству этнической солидарности, а поразительная жестокость расправы как бы нашла свое моральное оправдание в праведной мести за «невинно убиенных».

В действительности никакой убитой женщины и ребенка не было, а этнический аргумент оказался фальшивым (среди бывших военных строителей больше половины составляли русские и украинцы, которые так же, как узбеки, азербайджанцы и грузины попали в число пострадавших). Среди слухов, подогревавших толпу, были и какие-то неясные упоминания об антисоветских выкриках бывших стройбатовцев. Местные жители в стремлении уничтожить постоянный источник страха и агрессии готовы были поверить всему, откликнуться на любой провокационный призыв, а заодно и воспользоваться дополнительным «политическим» доводом, окончательно превращавшим противников в «исчадий ада». И «женщину они убили», и «против Советской власти выступают», да еще и «чучмеки» (эту оскорбительную этническую кличку участники беспорядков применяли к кавказцам и узбекам). Одним словом, толпа и ее лидеры подсознательно превращали своих врагов в «нелюдей», выводили их за некую моральную границу, что только и могло хоть как-то оправдать собственную бесчеловечность и жестокость.

Расследование установило, что 377 строительных рабочих — бывших солдат строительных батальонов, прибыли в г. Кимовск 22 февраля 1955 г. Работали они хорошо, а вели себя отвратительно — хулиганили, участвовали в драках, врывались в женские общежития, избивали и пытались насиловать девушек.[285] За два месяца горожане успели возненавидеть пришельцев. А местная хулиганская «элита» явно искала случая подавить конкурентов. События начались в два часа дня 2 мая 1955 г. с очередной пьяной драки на центральной площади Кимовска. Местные хулиганы вышли победителями, три рабочих азербайджанца были сильно избиты. Спасаясь от преследования, они прибежали в свое общежитие, подговорили товарищей отбить нападение и с палками и ремнями направились к центральной площади. Не обнаружив там зачинщика драки, они избили его товарища. Вскоре, однако, зачинщик вернулся, а вместе с ним еще несколько местных хулиганов. В дело пошли камни и ножи. Военным опять сильно досталось от гражданских (один человек получил ножевое ранение), и они скрылись в общежитии. Прибывшая на место происшествия милиция закрыла вход в здание и оттеснила собравшуюся к тому времени толпу. Когда в 16 часов к общежитию подъехала машина скорой помощи за раненым, хулиганы окружили ее. Группа строительных рабочих, выбежав из общежития с палками и ремнями, попыталась разогнать собравшихся. Однако толпа с криками «Бей чучмеков!» стала бросать камни, и «контратака» захлебнулась.

Именно в это время слухи о якобы совершенных строительными рабочими убийствах и выкриках антисоветского характера придали вульгарному массовому хулиганству некий моральный смысл, а в орбиту событий оказались втянутыми более или менее добропорядочные обыватели. К общежитию стали стекаться местные жители. По показаниям очевидцев, собралось несколько тысяч человек. Было много пьяных. В отличие от инициаторов столкновения и погрома, для которых хулиганские действия были в определенной мере самодостаточными, собравшаяся толпа нуждалась в дополнительных источниках агрессивности и в иллюзорной рационализации происходящего. Уничтожению врага и собственной жестокости нужно было придать некий высший смысл. Раздались крики; «Бей чучмеков, они за Берию!». Имя Берии, превращенного к тому времени усилиями хрущевской пропаганды в самое скверное политическое ругательство, в высшее воплощение враждебных народу сил, окончательно освободило разрушительные инстинкты толпы.

Хулиганы, пользуясь моральной и физической поддержкой собравшихся местных жителей, смело напали на работников милиции, охранявших вход в общежитие, побили стекла в окнах, ворвались в помещение и учинили расправу над оказавшимися там рабочими (несколько человек были больными и лежали на койках). Спасаясь от нападения, строители, не оказывая никакого сопротивления, поднялись на чердак, где укрылись и забаррикадировались.

В течение нескольких часов охваченная манией убийства толпа неоднократно врывалась в общежитие, разыскивала там не успевших укрыться строительных рабочих, избивала их лопатами, молотками, табуретками, камнями, проявляя при этом исключительную жестокость. 6 рабочих — бывших солдат после избиения были выброшены на улицу со 2-го этажа и там забиты до смерти. В орбиту волнений вскоре попали строительные рабочие и из другого общежития. Лишь к 22 часам с помощью дополнительных воинских нарядов (до 450 человек) удалось полностью очистить помещение общежития и оттеснить толпу. Всего в результате побоища было убито 11 строительных рабочих из числа бывших солдат, тяжело ранено 3 человека. В общежитии выбили все стекла, выломали переплеты рам, сорвали двери, поломали столы, кровати, табуретки, взломали чемоданы с личными вещами. Сами вещи были расхищены.[286]

Еще два первомайских эпизода было гораздо скромнее по своим масштабам и разрушительной силе. Но и они сопровождались столкновениями с властями. В поселке Сокольники Гремяческого района Московской области драка на танцах между группой местной молодежи и бывшими солдатами закончилась смертью двух строителей. Для предотвращения дальнейших столкновений в поселок пришлось направить военные патрули (70 человек) и две оперативные группы работников милиции.[287] Конфликт в Экибастузе имел этнический оттенок. Столкновение строителей со спецпоселенцами-чеченцами сопровождалось нападением на отделение милиции и убийством троих чеченцев.[288]

Очередная записка Генерального прокурора СССР Руденко по поводу этих и мартовских событий 1955 г., указывавшая на больные проблемы применения милитаризированного труда в промышленности и на стройках и необходимость уточнения правового статуса подобных «демобилизованных мобилизованных», эффекта не возымела. Правительство и министерства продолжали импровизации с использованием мобилизованных рабочих. Одна из этих импровизаций закончилась большим скандалом — в сентябре 1955 г. в городе Кемерово произошел наиболее значительный из всех известных конфликтов, связанных с применением милитаризированного труда в угольной промышленности.

Кемеровская стачка (сентябрь 1955 г.).

На этот раз волнения мобилизованных представляли собой социально осмысленный протест против несправедливого решения власти. По своему сценарию они очень походили на стихийную рабочую стачку дореволюционных времен. Однако рабочие имели дело со специфическим собственником — государством, что предопределило как характер конфликта, так и особую чувствительность московского «начальства» к требованиям участников беспорядков.

Расследование обнаружило в Кемерово стандартный набор причин, вызывавших повышенную агрессивность мобилизованных рабочих: множество нарушений трудовой дисциплины, прогулы, простои и в то же время отмены выходных дней и удлинение рабочего дня в случае «авральных» работ, задержки и незаконные удержания из зарплаты, тяжелые условия труда. В некоторых общежитиях было сыро и холодно, столовые и магазины — грязные, рабочих в них часто обсчитывали и обвешивали.[289]

Обнаружились и типичные симптомы «целинно-новостроечного» синдрома: высокая преступность, массовое хулиганство, появление криминализированных группировок, столкновения между этими группировками, терроризирование местного населения, в крайних случаях — столкновения с милицией, погромы, массовые беспорядки. В большинстве своем эти беспорядки не «дорастали» до уровня социально осмысленных действий, а вершиной сформулированных требований было требование наказать «плохих начальников» и освободить задержанных милицией товарищей — иногда действительных хулиганов, иногда попавшихся по ошибке или в результате недоразумения.

Только в ходе кемеровской стачки обычная конфликтность военизированного «контингента», свойственная ему «двойная маргинальность» были облагорожены осмысленным социальным вызовом, настойчивой борьбой за свои права против произвола власти. Это придало массовым беспорядкам мобилизованных рабочих в Кемерово очевидное политическое значение и наглядно продемонстрировало пределы всевластия московских правителей. Оказывается, они совсем не были всемогущи и не могли «делать все, что угодно». «Население» имело свои, спрятанные обычно за жестокостью и бессмысленностью бунтов и волнений, способы народной «корректировки» московской политики. Более того, не выдвигая никаких особенных политических требований, конфликтная группа оказалась в состоянии добиться уступок и «исправления линии», принося в жертву режиму своих стихийных лидеров — их роль зачинщиков беспорядков была оценена властью по самым высоким «ставкам» уголовного кодекса.

Суть вспыхнувшего в сентябре 1955 г. конфликта сводилась вкратце к следующему. 18 июля 1955 г. Совет Министров СССР секретным постановлением продлил до 1 апреля 1956 г. (на полгода!) срок работы строителям, демобилизованным в свое время из строительных батальонов и переданным на строительство двух номерных заводов и Новокемеровского химического комбината. Это постановление противоречило предыдущим обещаниям власти — отпустить домой вместе со сверстниками, проходившими срочную службу в регулярной армии. О принятом решении мобилизованным ничего не сообщили. Более того, строительное начальство пустилось на недостойные уловки, пытаясь решить проблему кадров за чужой счет. Всех мобилизованных перевели на те стройки, откуда (по новому распоряжению Совета Министров СССР) после общего приказа о демобилизации никто уехать домой уже не мог.[290]

6 сентября 1955 г. в газетах был опубликован приказ министра обороны, маршала Советского Союза Г. К. Жукова об увольнении в запас отслуживших свой срок военнослужащих срочной службы. Мобилизованные, остававшиеся в неведении относительно закулисных бюрократических игр, ждали скорого возвращения домой. Однако власти безмолвствовали. И тогда утром 10 сентября, через три дня после публикации приказа, большая группа рабочих строительных батальонов пришла к управляющему трестом и потребовала расчета и увольнения в соответствии с приказом Жукова. В ответ было зачитано упомянутое выше распоряжение от 8 августа со ссылкой на распоряжение Совета Министров СССР от 18 июля 1955 г.

Узнав, что по непонятным причинам и вопреки данным ранее обещаниям срок работы им продлили на полгода, люди возмутились. О дальнейших событиях подробно рассказал впоследствии управляющий трестом Степаненко (запись беседы заверена заместителем начальника следственного отдела управления КГБ по Кемеровской области, стиль документа оставлен без изменений):

«Вопрос: Воспроизведите картину происходивших массовых беспорядков в тресте № 96.

Ответ: 10 числа, это было в начале десятого часа, пришла большая группа из 606-го общежития, где проживают люди разной национальности… начали вести беседу. Все было спокойно. Как только зачитали, что правительство приняло решение временно задержать на строительстве до 1 апреля 1956 г., после этих слов, тут ничего нельзя было разобрать, все начало трещать, стали ломать, бить. Стали кричать: «Давай отменяй приказ маршала Жукова». Один встал на ноги, берет ручку и чернило (так в тексте. — В. К.), дает мне — подписывай! Каждый вооружен газетами. «Подпиши, что отменяешь приказ Жукова, и ставь круглую печать». Я говорю: «Я не маршал Жуков и не правительство, я каких-либо документов не имею права подписывать». Потом они начали показывать свои документы, которые они получили из Министерства обороны».

Судя по рассказу Степаненко, толпа в это время еще была открыта для диалога с властями. Захватив с собой управляющего трестом, люди отправились в областной военный комиссариат. Но военком заявил, что его это дело не касается, что «это солдаты не мои, они демобилизованные, я к ним никакого отношения не имею, и веди их отсюда, куда хочешь». После препирательств рабочие разошлись, пообещав в понедельник вернуться.

Степаненко отправился в обком КПСС. Там собрались областной прокурор и заведующий административным отделом обкома. Прокурор, подобно военкому, попытался от ответственности уклониться: «Это не решение, а распоряжение, а для этого дела нужен Указ о продлении службы, они отслужили свое время». Стали звонить в Москву. Добрались до заместителя министра строительства СССР. Тот тоже решить ничего не мог и принялся звонить заведующему строительным отделом ЦК КПСС. Но в 6 часов вечера никого на месте не оказалось.[291]

11 сентября, в воскресенье, казалось, что все успокоилось. В саду организовали гуляния строителей. Рабочие подходили к Степаненко, выслушивали его обещания и миролюбиво расходились. В общежитие отправили члена партии, который попытался убедить людей выйти в понедельник на работу и прекратить волынку. Никаких эксцессов в этот день не было, и начальство несколько успокоилось. Впоследствии бюро Кемеровского горкома КПСС, разбирая ход событий, «указало», что заместитель начальника управления КГБ «проявил беспечность и не знал, что делалось среди рабочих накануне массовых беспорядков».[292]

Пока власти тешили себя надеждой на мирное урегулирование конфликта, рабочие уже обрели неформальных лидеров, которые занялись подготовкой стачки. Один из них, уроженец Таджикистана, узбек по национальности, имевший всего два класса образования и работавший бригадиром, ездил к своим знакомым из числа бывших солдат строительного батальона. Вернувшись в общежитие, он рассказал, что они 12 сентября не выходят на работу и все направляются в трест требовать увольнения с работы. Призывал рабочих поддержать своих товарищей и не выходить на работу. После этого трое бывших солдат направились в стройгородок и распространили это сообщение среди всех рабочих, также призывая их к стачке.[293]

Утром 12 сентября, в понедельник, на дверях одного из общежитий была обнаружена анонимная полуграмотная прокламация: не выходить на работу, а идти к зданию треста для решения вопроса о демобилизации с «высшим начальством с министерства строительства».[294] Степаненко так описывал события этого дня: «А в понедельник пришли в кабинет, побили стол, графин, кричали: „Когда нас отпустишь?“… Я стал говорить, что вот есть решение правительства, предложил записать себе номер, но дать его я вам не могу, так как оно секретное. Затем говорю, что есть такое решение и в облвоенкомате… Тут военком говорит: „Что вы их мне привели?“. Я ему говорю: „Я не вожу, а они меня водят“. Он опять сказал, что это не мои солдаты, и мы никакого отношения к ним не имеем, и мы никакого права не имеем их привлекать, служащие твои, и как хочешь, так и делай. Потом, когда они начали переть, лезть, он начал звонить в гарнизон, чтобы прислали войско. Я говорю:, не делайте этого, ведь это не полтысячи, не двести человек, это же две-полторы тысячи. Я говорю: я к ним пойду, я не боюсь.

Вопрос: Где он с ними говорил?

Ответ: Он с ними говорил из окна второго этажа. Я вышел во двор и говорю: „Пойдемте в клуб“. Здесь начались выкрики: „Дайте генерала!“ Я говорю: я генералом не распоряжаюсь. И все мы, полторы тысячи человек, прямо пошли в клуб. Я позвонил по телефону в трест, к нам приехал наш парторг Семенов, приехал начальник политотдела — полковник. Там начали разговаривать, я объяснил, что я сообщил в Москву, должны приехать из главка, давайте разойдемся, выйдем на работу. А завтра нужно будет машины, я дам… и будет какая-то ясность… Слушать они не хотели, но разошлись».[295]

Вечером того же дня прилетел из Москвы начальник управления по строительству в районах Сибири Министерства строительства СССР («Сибстрой»). А 13 сентября, во вторник, рабочие, около 2000 человек, собрались у здания треста. Места для всех в клубе не было, и митинг переместился на стадион. Туда же прибыли представители обкома и горкома партии, областной прокурор и военный комиссар, заместитель начальника областного управления КГБ, прилетевший из Москвы начальник «Сибстроя» и управляющий трестом Степаненко. Они попытались «разъяснить» распоряжение правительства. Сначала рабочие слушали спокойно, но когда, вопреки их ожиданиям, руководитель «Сибстроя» опять повторил, что срок им продлен до 1 апреля, поднялся шум. Начальство с этого момента потеряло контроль за ситуацией. Рабочие стали выходить на трибуну и читать «гарантийные письма», обещавшие демобилизацию вместе со сверстниками. Успокоить их обещаниями не удалось. Официальный митинг был сорван.

«Все бросились ко мне, — рассказывал Степаненко, — начали матом: „Так ты распускай“. Один толкнет, второй толкнет, а потом они окружили и говорят, что нужна кровь. Потом они меня толкнули, я ПОДНЯЛСЯ, ОНИ меня ударили ПО голове j потом под бок, потом по ногам. Затем они меня обыскали, они думали, что решение правительства у меня. У меня был партийный билет. Посмотрели его и положили в карман плаща. Потом они говорят: „Где решение?“. Я говорю: „У меня в тресте“, — и повели меня к тресту. Когда меня вели, я помню, что один черный человек стоял около меня и защищал, он говорил: „Убивать не надо“. А тут такой маленький с ножом лез ко мне, а тот, который меня защищал, его тоже ударил. Меня повели к тресту, я посидел и чувствую, что я теряю сознание. Там они кричат: „Давай приказ“. Я говорю: „Этот приказ не будет иметь силы. Я не могу отменять приказы правительства…“ Потом они все навалились, я чувствую, что уже все. Я говорю: „Военкомат же вас не отпустит“. — „Ну, тогда мы распорем толстый живот генералу“. Когда я подписал приказ, они говорят: „Ну, начальник хороший, несите вина, будем поить“…»

Вопрос: Какие вам помнятся выкрики, заявления из толпы по вашему адресу и вообще?

Ответ: Из толпы я слышал возгласы и крики, что это демонстрация будет известна в Америке, что „сила, которая вооружена одной идеей, чтобы противостоять, такой силы нет“. Милиции не давали подходить. Какой-то подошел ко мне в штатском, они говорят: „Это шпион, гоните всех этих шпионов“. Вытолкнули его. В основном требовали, что надо крови, тогда быстро решение из Москвы придет, во всяком случае, они требовали — убить».[296]

В конце концов, Степаненко потерял сознание и был доставлен в больницу, А толпа, получив «приказ», постепенно успокоилась.

По сравнению с обычными беспорядками и волнениями события в Кемерово отличались довольно высокой самодисциплиной участников. В толпе явно чувствовалась сдерживающая сила, не допустившая бессмысленной крови и человеческих жертв — несмотря на провокационные выкрики и призывы. Участники волнений не занимались обычными в таких случаях грабежами и погромами. Материальный ущерб поражает мизерными для такого большого числа участников размерами.

У стачечников была своя доморощенная идеология, основанная на коллективной солидарности некриминального типа, уверенности в силе объединенных справедливой идеей людей. В то же время в мотивах действий участников стачки присутствовала знакомая российским властям еще со времен крестьянской реформы 1861 г. идея о «поддельной грамоте» и нерадивых чиновниках, исказивших волю высшей власти, в данном случае — маршала Жукова.

КГБ, несмотря на все усилия, так и не удалось обнаружить в действиях участников беспорядков даже намека на «антисоветскую агитацию». Участники волнений в Кемерово готовы были ждать (и ждать достаточно терпеливо), когда, наконец, придет «правильная бумага» из Москвы. Выкрики о том, что происшедшее станет известно в Америке, похожи на подсознательную попытку «пристыдить» власть: что о нас подумают «империалисты»?! Московское руководство, со своей стороны, решило в этом случае пойти на компромисс с «народом» и поддержать репутацию доброго и справедливого ЦК. 300 агитаторов, направленных в трест «для проведения политработы» не уставали повторять: «имеется распоряжение правительства о демобилизации их с 1 декабря 1955 г.»[297] Целых четыре месяца «бунтовщики» у «начальства» отыграли!

По делу об организации массовых беспорядков в строительном тресте № 96 к уголовной ответственности было привлечено пятеро молодых людей (1931–1932 года рождения). В ноябре 1955 г. Судебная коллегия по уголовным делам Кемеровского областного суда вынесла жестокий приговор. В. П. Михневич был осужден к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и последующим поражением в избирательных правах на 5 лет, А. В. Новгородцев — к семи годам с конфискацией имущества и последующим поражением в избирательных правах на 3 года, А. Д. Диденко — к 6 годам с конфискацией имущества и последующим поражением в избирательных правах на 3 года. Длительные сроки получили Т. Кулахматов и И. И. Сивчук. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР в процессе пересмотра дела выяснила, что никто из осужденных ни 10, ни 11 сентября в беспорядках и погроме не участвовал, вооруженного сопротивления не оказывал, тем более не был организатором и руководителем волнений. 24 февраля 1956 г. приговор Кемеровского областного суда был отменен, деяния, осужденных переквалифицированы, а сроки лишения свободы снижены.[298]

Спустя месяц отголоски кемеровских событий донеслись до Киселевска — небольшого городка в той же Кемеровской области. Тридцатишестилетний Иван Трофимович Жуков — заместитель начальника Киселевского городского отдела МВД по политической части, член КПСС, участник Великой Отечественной войны, имевший боевые награды, сформулировал бессознательно мучившую «бунтовщиков» мысль о «неправильном коммунизме» и несправедливостях власти. Добропорядочный советский гражданин под впечатлением событий в Кемерово написал, расклеил по городу и отправил в ЦК КПСС несколько листовок:

«Товарищи шахтеры, рабочие! Рабочие Кемерово в сентябре бастовали. Почему бастовали? Они бастовали против противозаконных действий, произвола советской буржуазии, а не против советской власти.

Основной закон советской власти — это все для блага народа. Так говорят в лекциях и пишут в газетах. Что же на деле? На деле другое. Благами жизни пользуется небольшая кучка людей — советская буржуазия и их, прихвостни…

Рабочим муки нет или один мешок на 1000 человек, а для горкома партии привозят для закрытого распределения. Вот так вольная торговля…

Товарищи, критика на собраниях не помогает. Читайте наши листовки и передавайте их содержание своим товарищам. Выявляйте советских буржуев, произвол их в отношении вас и пишите листовки. Ищите контакт с нами.

За советскую власть без буржуазии.

„Союз справедливых“».[299]

Те слова, которые кемеровская толпа не умела и не могла сформулировать и произнести, но которые искала, мучаясь косноязычием, — о «неправильных» и неправедных чиновниках — «советской буржуазии», подрывающих «правильную» советскую власть, в конце концов прозвучали — в другом месте и в другое время, но по тому же поводу. Сторонники режима испытали первое разочарование в коммунистической утопии. «Рай на земле» был украден «советской буржуазией» у народа.