Глава 8 ПАДЕНИЕ ГАЛЬДЕРА 4 августа – 19 ноября 1942 г.

Глава 8

ПАДЕНИЕ ГАЛЬДЕРА

4 августа – 19 ноября 1942 г.

Я не боюсь военных неудач. Ваша империя имеет слишком могущественных защитников в виде громадности и климата. Русский император всегда будет грозным в Москве, ужасным в Казани и непобедимым в Тобольске.

Советы царю, 1812 г.

Я категорически настаиваю на отзыве Сталина. Царицынский [Сталинградский] фронт плох, несмотря на изобилие войск. Я оставляю его (Ворошилова) командующим 10-й (Царицынской) армией при условии подчинения командующему Южным фронтом.

Троцкий Ленину, 4 октября 1918 г.

Я знаю, как умирать, но я никогда не уступлю ни дюйма территории. Ваши суверены, которые родились на троне, могут позволить себе быть разбитыми двадцать раз и всегда вернутся в свои столицы. Я не могу этого допустить. Я – солдат, сделавший себя сам.

Наполеон, 1813 г.

Знак истинной страсти уничтожает своего обладателя, когда цель становится недостижимой.

Карл Буркхардт

4 августа Гальдер написал Муссолини. Он объяснил, что, в то время как он будет делать все возможное для остановленного наступления войск стран оси в Египте, ему больше необходим воздушный транспорт для «обширных бездорожных зон» в низовьях Дона. Там в плохую погоду топливо для ударных танковых армий часто приходится доставлять по воздуху. Хотя начальник штаба итальянской армии считал, что у немцев в России дела идут хорошо, он больше не верил, что страны оси смогут полностью разгромить своих врагов. Вместо этого начальник штаба подбросил графу Чиано идею, ставшую характерной для будущих меморандумов главных союзников Германии, а именно заставить русских заключить сепаратный мир со странами оси, предположительно аналогичный Брест-Литовскому.

Наступление немцев на Сталинград, получившее подкрепление в течение первой недели августа, шло нормально. 4-я танковая армия, теперь на другой стороне Дона, нанесла удар по направлению к Сталинграду вдоль железнодорожной ветки с юго-запада. Направление удара было выбрано так, чтобы обеспечить полную внезапность. Преодолевая сопротивление слабой 51-й советской армии, спешно переброшенной с Кавказа, сильная немецкая танковая армия, со 2 августа наступавшая из Котельникова, к 9 августу оказалась в 70 километрах от Сталинграда. Там 4-я армия была остановлена из-за нехватки топлива да и самих танков, хотя ее превосходство в силе по сравнению с русскими составляло по крайней мере 2:1. Как Гитлер сообщил Муссолини, немцы теперь действовали в регионе, где отсутствие соответствующих коммуникаций больше напоминало об азиатской части России, чем о достаточно невысоких стандартах Европейской России.

Полная зависимость от единственной железнодорожной ветки при отсутствии мощеных дорог лишала силы наступление 6-й немецкой армии на Сталинград с запада. К счастью для ее неопытного командующего генерала Паулюса, конфликт между командованиями советского фронта и армий, располагавшихся в его секторе, помог его армии одержать победу над 62-й и 64-й советскими армиями по частям в излучине реки Дона. И хотя, как обычно, неудачливые командующие советскими армиями были заменены, их попытки отойти за Дон раньше, чем они окажутся в немецком окружении, представляются вполне разумными, а вовсе не пораженческими, как утверждал один из их преемников.

Следует отметить, что к 1942 году потребовалось несколько советских армий, организованных во «фронт», чтобы противостоять одной немецкой армии. В результате отчаянной нехватки опытных офицеров в Красной армии, ставшей следствием огромных потерь 1941 года, корпус был упразднен из советской командной структуры, по сути сведя численность советских армий до прежних корпусов. Над этими так называемыми армиями были фронты, представлявшие собой эквивалент бывших российских армий. При необходимости в 1941–1942 годах несколько фронтов объединялись, образуя временную и довольно гибкую командную структуру на высшем уровне.

А тем временем к югу от Дона на бескрайних просторах Кубани и в предгорьях Северного Кавказа, как и предвидела немецкая разведка, группа армий «А» быстро продвигалась вперед, первоначально почти не встречая сопротивления. 9 августа 1-я танковая армия генерала Эвальда фон Клейста захватила Майкоп, ближайшее из нефтяных месторождений, перечисленных в качестве ее целей на лето. К сожалению, общая добыча Майкопа, даже после восстановления его поврежденного оборудования, составляла только 8 % от общей добычи СССР.

К концу месяца танковая армия Клейста вышла к реке Тереку, протекающей примерно в 100 километрах от следующего нефтяного месторождения – Грозного. В это же время та часть, которую Гитлер оставил от 11-й немецкой армии в Крыму, наконец собралась переправиться через Керченский пролив и нанести удар по советским военно-морским базам Новороссийск и Туапсе. Но к этому времени тактические решения Гитлера, которые Сталин назвал «попыткой одновременно поймать двух зайцев» (то есть на Кавказе и на Волге), постигла та же судьба, что и многие другие немецкие наступления. 4-я немецкая танковая армия остановилась к югу от Сталинграда, а 1-я танковая армия – в предгорьях Кавказа из-за отсутствия горючего и нехватки танков.

Почти одновременно, несмотря на ненадежность мусульманских элементов кавказских дивизий Красной армии, около 20 советских дивизий, поддерживаемых бомбардировщиками, заняли прочные позиции на труднопроходимой местности кавказских предгорий. Они были готовы встретить растянутые и ослабленные немецкие части. Суть заключалась в том, что немецкая логистика не была готова поддержать наступление, ушедшее более чем на 500 километров от «бутылочного горлышка» в районе Ростова-на-Дону.

В августе 1942 года, пока шли кажущиеся успешными немецкие наступления на юге, немцы решили принять действенные меры против растущего партизанского движения в своем тылу. В основном речь шла об обширных лесных массивах, где находилась группа армий «Центр». Безжалостный сбор людей на принудительные работы, так же как и отказ нацистов выполнить свое обещание и ликвидировать систему колхозов, толкали молодых и активных людей центра России, все еще оккупированного немцами, в ряды партизан. Более справедливое отношение к сельскому населению, а также обеспечение для него хотя бы минимального уровня жизни могло бы изменить настроение крестьянства. Кстати, в неофициальном порядке немецкая армия, в которой катастрофически не хватало людей, все охотнее принимала помощь советских добровольцев для выполнения вспомогательных работ.

К августу 1942 года численность таких вспомогательных служащих вермахта (хилфсвилигены) достигла полумиллиона человек и продолжала быстро расти вплоть до 1943 года. Одновременно более или менее независимый от нацистов вермахт также попытался организовать целое боевое подразделение из советских граждан под командованием недавно взятого в плен генерала Андрея Власова. Однако, если не считать некоторые мусульманские формирования в Крыму и на Северном Кавказе, нацистская политика в России не позволила более эффективное использование немецкой армией сильно переоцененного антисоветского потенциала армии Власова.

12 августа советское Верховное командование, как обычно, получило точную информацию о намерениях немцев через свою агентуру в Швейцарии. Так Москва узнала о спорах, идущих в ОКВ. Гитлер и Геринг хотели возобновить атаку на Сталинград, несмотря на преобладающее среди немецких военных мнение, что дальнейшее наступление к Волге будет бесполезным, а на Кавказ – не станет успешным. Ставка спешно перебрасывала резервы с севера России в низовья Волги, ожидая возобновления немецкого наступления на такой важный транспортный узел, как Сталинград. 10 августа она поручила управление Сталинградским фронтом (тогда вдоль Дона) командованию Юго-Восточного фронта генерала Еременко.

Пока Ставка готовилась помочь Сталинграду, генерал Франц Гальдер начал ощущать все больше возрастающее беспокойство относительно крайне растянутого левого фланга группы армий «А» на Дону, где в основном находились не слишком надежные войска неохотных союзников Германии. В свое время линия Дона была легко взята сталинским наступлением против белого генерала Врангеля. Когда Гальдер 16 августа показал Гитлеру старые русские карты, отображающие давнее сталинское наступление, фюрер приказал направить немецкую танковую дивизию в резерв за 8-й итальянской армией на Дону.

А получив еще и подкрепление пехотой, снятой с наступления на Сталинград, уже изрядно деморализованная итальянская армия все же сумела отбить атаку 1-й советской гвардейской армии 22 августа. Равно как и Красной армии в Сталинграде, советским силам на Дону не хватало воздушной поддержки, да и боеприпасов у них было явно недостаточно. Гитлер, при одобрении оперативного штаба ОКВ генерала Варлимонта, решил, что лучшая защита линии Дона заключается в скорейшем захвате Сталинграда с последующим высвобождением немецких ударных сил для обороны на Дону.

После яростной атаки на 4-ю танковую армию, находившуюся на правом фланге, оперативный приказ начать атаку Сталинграда, отданный генералом Паулюсом 19 августа, предвидел упорное сопротивление русских как в самом городе, так и в виде контратак с севера на левый фланг 6-й армии Паулюса. Тем не менее, сопровождаемая грандиозной бомбежкой люфтваффе на город и нефтяные резервуары Сталинграда, 6-я армия к 23 августа пересекла Дон и нанесла удар по восьмикилометровому коридору к Волге севернее Сталинграда. В этот период охваченный паникой горящий город защищали только войска НКВД и четыре пехотные бригады, поспешно переброшенные туда фронтом Еременко.

Более серьезные советские контратаки по растянутому и очень опасному немецкому выступу в районе Ржева в секторе группы армий «Центр» усилило растущее напряжение в штабе Гитлера, пока еще расположенном в Виннице. 8 августа фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, командовавший группой армий «Центр», попросил освободить две танковые дивизии, которые находились в его секторе, чтобы с их помощью снизить натиск русских в районе Ржева. Фюрер заявил, что эти дивизии должны остаться в резерве для пока еще даже непланируемого наступления на Москву, и отказал. Клюге вышел из штаба фюрера, сказав Гитлеру, что тогда он должен принять на себя всю ответственность за возможные последствия. Двумя неделями позже, когда ситуация еще более обострилась, Клюге все равно оказался виноватым.

В тот же день, 8 августа, фельдмаршал Георг фон Кюхлер, преемник Лееба на посту командующего группой армий «Север», потребовал у фюрера подкрепления для предполагаемой атаки на Ленинград в сентябре, операции «Нордлихт» («Северное сияние»). Заявив, что в его секторе превосходство русских составляет 2:1, Кюхлер также потребовал еще месяц на завершение подготовки наступления, предусматривающего самое масштабное использование артиллерии после Вердена. Характерным для отношения фюрера к Ленинграду было требование, чтобы бомбардировки и артобстрелы вызвали самые большие пожары, которые когда-либо видел мир.

Поскольку подготовка к такому сложному шоу помешала бы претворению в жизнь еще одного проекта Гитлера – разрушению Мурманской железной дороги в районе Кандалакши – операции «Лахсфанг» («Лососевая паутина»), назначенной на ту же осень, – Гитлер и Йодль настоятельно потребовали, чтобы операция «Нордлихт» началась не позднее 10 сентября. По предложению Йодля в пределах двух недель вместо сопротивляющегося Кюхлера командующим операцией «Нордлихт» был назначен Эрих фон Манштейн, недавно получивший маршальский жезл за успешную осаду Севастополя. Вовсе не обрадовавшись новому заданию, Манштейн 24 августа сказал Гальдеру, что предпочел бы оставить всю свою 11-ю армию на юге России в качестве мобильного резерва для наступления в этом секторе.

Гальдер все же вступил в спор с Гитлером, еще не полностью утратив оптимизм и считая неправильным накладывать ленинградское наступление на уже ведущиеся наступления на Сталинград и Кавказ. Гальдер просил, по крайней мере, оставить уязвимый выступ в районе Ржев-Вязьма на Центральном фронте, чтобы освободить войска для других наступательных операций, на которых настаивал Гитлер. Перед лицом ошеломленного Манштейна Гитлер с яростью осадил своего начальника штаба. Он сказал: «Вы всегда являетесь сюда с одним и тем же предложением – отступать». После еще нескольких унизительных замечаний о качестве немецких солдат в России Гитлер завершил свою тираду следующими словами: «Я жду, что командиры будут такими же жесткими, как воюющие войска». Гальдер, с трудом сдержавшись, ответил, что он достаточно жесткий человек. Но на фронте храбрые солдаты и молодые боевые офицеры тысячами гибнут только потому, что их командирам не позволено принимать единственно разумные решения; их руки связаны за спиной.

После такого прямого заявления Гитлер отпрянул и, уставившись на своего начальника штаба долгим злобным взглядом, выкрикнул: «Генерал Гальдер! Как вы смеете так со мной разговаривать! Неужели вы думаете, что можете учить меня тому, что думают люди на фронте? Что вы вообще знаете о делах на фронте? Где вы были во время Первой мировой войны? И еще имеете наглость заявлять мне, что я не понимаю, что такое фронт? Я не потерплю такого! Это переходит все границы!»

Гальдер еще больше разозлил фюрера постоянными напоминаниями о советском танковом производстве, которое, по его данным, достигло 1200 единиц в месяц против 350 единиц в Германии. Кстати, не говоря о 4500 танках, отправленных в Россию из Великобритании и Америки в прошедшем году, по утверждению Сталина в августе 1942 года советское танковое производство достигло 2000 единиц в месяц – это утверждение он повторил и в конце войны. Гальдер также проинформировал Гитлера о выводе, к которому пришел Генеральный штаб. Этот вывод заключался в том, что русские собрали полтора миллиона человек в Сталинграде и вдоль Дона, что является безошибочным признаком подготовки масштабного советского наступления в этом регионе. Неудивительно, что Гитлер обвинил Верховное командование армии в «самомнении, отсутствии гибкости и полной неспособности понимать суть вещей»[13]. Также вряд ли стоит удивляться тому, что Гальдер впоследствии записал в своем дневнике: «Решения Гитлера больше не имеют ничего общего с принципами стратегии и операциями, как их понимали многие поколения в прошлом. Они были порождениями вспыльчивого нрава, следующего сиюминутным побуждениям, нрава, который не признает пределов возможностей и делает свои желания отцом действия…»

Гитлер привык не обращать внимания на предостережения Генерального штаба. Однако 27 августа 2-я советская ударная армия начала мощное наступление на Ленинградском и Волховском фронтах, наступление, имеющее целью восстановить наземную связь с осажденным, но больше не голодающим городом на Неве. После этого Гитлеру пришлось с бессильной яростью наблюдать, как сначала подкрепление, предназначенное для будущей операции против Мурманской железной дороги в Кандалакше, было брошено в бой, чтобы остановить русских, а потом и резервы, сконцентрированные для захвата немцами Ленинграда, канули в водовороте на реке Волхове. Если до октября немцы могли отбивать атаки советской армии, нанося ей большие потери, то, что происходило на Финском фронте в конце 1941 года, теперь повторялось в Северной и Центральной России – инициатива медленно, но верно переходила к далекой от поражения Красной армии.

Гитлер остался недоволен отчуждением и ОКХ, и командующих группами армий, и к 7 сентября неистовое пренебрежение реальностью привело его к ссоре с доселе преданным сторонником генералом Альфредом Йодлем. После почти беспрецедентного личного визита в штаб группы армий «А» фельдмаршала Вильгельма Листа Йодль сделал ошибку, одобрив замедление горного наступления Листа к яростно обороняемым черноморским портам Новороссийск и Туапсе. Обычно покорный Йодль никогда не повторил бы ничего подобного, но все же немедленным результатом стала его временная опала, не говоря уже о замене Листа на посту командующего группой армий самим фюрером. После этого фюрер отказался обедать вместе с офицерами ОКХ и ОКВ. А провинившегося Йодля Гитлер планировал заменить генералом Паулюсом после успешного взятия его армией Сталинграда.

В это же время Гальдер услышал, что скоро тоже будет смещен. На протяжении этого кризиса вся работа в штабе фюрера на Украине была парализована, фюрер весь день сидел в своем бункере, появляясь только ночью, когда можно было не встречаться с ненавистными ему генералами. Атмосфера накалялась. Когда же 11 сентября Гальдер наотрез отказался писать приказ, запрещающий отступление при любых тактических обстоятельствах, Гитлер написал его сам. Через два дня, получив благоприятное разведывательное донесение о состоянии резервов советской армии, Гитлер приказал группе армий «Б» разработать операцию преследования советских сил и вверх, и вниз по Волге после их поражения под Сталинградом.

Когда 24 сентября Гальдер встретился с фюрером в последний раз, Гитлер объяснил, что большей частью нервного истощения он обязан тупости своего начальника штаба. Далее Гитлер заявил, что в настоящий момент рейху больше необходим энтузиазм национал-социалистов, чем профессиональные военные качества. Как бы то ни было, фюрер был намерен навязать свою волю армии. Как писал генерал Адольф Хойзингер из ОКХ, «мир отделил Гитлера от Генерального штаба. Его пренебрежение к интеллектуальной работе, чрезмерное предпочтение чисто практических вопросов, преувеличенная оценка важности силы воли, а не объективной истины» – все это не давало фюреру понять цели и задачи Генерального штаба.

Более того, в момент, когда Гитлер явно начал терять веру в себя и в свою великую миссию по уничтожению большевизма, наличие такого очевидного недоверия, не говоря уже о скрытой враждебности, как у Франца Гальдера, стало нетерпимым. Военный «пономарь» Гитлера генерал Йодль подтвердил, что все это поколебало уверенность диктатора в себе, главные устои его личности и его деятельности. В любом случае преемник Гальдера генерал-лейтенант Курт Цейтцлер обладал и энергией, и оптимизмом – качествами, больше всего импонировавшими фюреру в период уныния и застоя в Верховном командовании. Не поддерживавший нацистов глава абвера адмирал Кана-рис по этому поводу с открытым сарказмом заметил: «Нам не нужен гений на роль начальника штаба, ведь у нас есть фюрер».

Цейтцлер, назначенный при ловкой поддержке извечного врага сухопутных сил Германа Геринга, немедленно потребовал безоговорочного доверия и преданности фюреру от каждого офицера Генерального штаба. Что же касается изменений в деятельности Генерального штаба, назначение Цейтцлера значительно ухудшило ситуацию. Вместо того чтобы добиться долгожданного единства ОКХ и ОКВ, а с ним и их разделенных и соперничающих театров военных действий, Цейтцлер начал проводить политику полного устранения ОКВ с русского театра военных действий, лишив ОКВ даже самой важной информации о Восточном фронте. И хотя такая политика соответствовала принципу фюрера «разделяй и властвуй», в немецкой армии она привела к тому, что немецкие дивизии стали часто перебрасываться с относительно мирного театра военных действий ОКВ на западе совершенно неподготовленными в боевые условия Восточного фронта. А смертельно ненавидимое многими политиками долгосрочное стратегическое планирование успешно выродилось в краткосрочные импровизации, характерные для вульгарной натуры Гитлера.

Когда Черчилль в августе уезжал из Советского Союза, он видел многих поляков, и военных, и гражданских, которых эвакуировали из СССР через Персию. Полуголодные и озлобленные, эти беженцы получили разрешение Сталина покинуть Россию в процессе переговоров, начатых предшествующим декабрем. Русские, очевидно, потеряли надежду получить эффективную поддержку поляков на своем собственном фронте, и в период поражений не стоило рисковать хорошим отношением с британским союзником из-за ненужных споров с поляками. Пока поляки блуждали по Тегерану, в Персию начали прибывать американские инженеры, чтобы сделать путь через нее в Советский Союз надежным и неуязвимым. Русские всячески откладывали прием военно-воздушных сил союзников, не говоря уже о британских войсках, в ревностно оберегаемом ими Кавказском нефтеносном регионе. Судя по всему, они слишком хорошо помнили почти одновременное появление немцев, турок и англичан на Кавказе в 1918–1919 годах и предпочитали не рисковать потерей контроля над своими ценнейшими нефтяными месторождениями снова.

Черчилль, вернувшись в середине сентября в Лондон, опять начал торопить своих начальников штабов с проработкой идеи десантной операции в Северной Норвегии, имевшей целью снизить потери тоннажа в арктических конвоях, следующих в Мурманск. Утверждая, что он обещал Сталину что-то в этом роде, премьер-министр также признал, что его североафриканская экспедиция не является заменой вторжению во Францию через Канал в следующем году. Черчилль принял отставку из военного кабинета политически опасного сторонника второго фронта сэра Стаффорда Криппса, после чего 22 сентября написал президенту Рузвельту, что его «постоянной тревогой» остается Россия. Необходимость отложить отплытие арктических конвоев до проведения североафриканской операции чрезвычайно тревожила правительства обеих стран. Они не знали, как Сталин отреагирует на этот удар.

Ответа Сталина не пришлось ждать долго. Он уже имел некоторую информацию от посла в Британии Ивана Майского, так же как и от «странствующего» американского политического деятеля Уэнделла Уилки, который как раз находился в Москве. И 3 октября Сталин написал необычное письмо американскому корреспонденту в Москве Генри Кэссиди. В этом получившем широкую огласку заявлении советский диктатор утверждал, что помощь союзников Советскому Союзу пока была незначительной. Возможно, так оно и было, учитывая низкое качество поставляемой в Советский Союз военной техники, но все же подобные заявления являлись не лучшим способом заложить основу для нового требования самолетов, последовавшего уже 5 октября. Именно авиации отчаянно не хватало в сталинградском секторе.

Американский президент и британский премьер ответили Сталину 9 октября. Рузвельт снова предложил нежеланные американские военно-воздушные формирования на Кавказе, а Черчилль – собственную версию второго фронта в Северной Африке. Через десять дней официальная коммунистическая газета «Правда» опубликовала статью о Рудольфе Гессе, предположив, что Великобритания является безопасным убежищем для нацистских бандитов. К концу месяца президент решил, что русские «используют речь не для тех же целей», что союзники, а премьер-министр высказал мнение, что было бы «большой ошибкой бегать за русскими в их теперешнем настроении». Черчилль не обманывал себя. Русские действительно добивались серьезных жертв от своих относительно невредимых союзников и не желали, чтобы их водили за нос обещаниями блистательного будущего или неэффективными и ненужными действиями в настоящем.

А тем временем ситуация в Сталинграде накалялась. В начале сентября в отчаянной попытке выиграть время для усиления обороны города три новые советские армии, имевшие недостаточное количество артиллерии и необстрелянных новичков-солдат, были брошены по частям в наступление к северу от Сталинграда. Хотя это немощное наступление несколько ослабило немецкую армию и снизило концентрацию военно-воздушных сил над городом, 12 сентября 6-я армия продолжала сражаться на улицах города.

В тот же день командующий фронтом генерал Еременко и его политический комиссар Никита Хрущев приказали Василию Чуйкову принять деморализованную 62-ю армию у менее уступчивого генерал-лейтенанта А.И. Лопатина. Чуйков был назначен за свою готовность, в отличие от Лопатина, удерживать Сталинград любой ценой. Но мораль его армии отнюдь не укрепило отчетливое стремление Сталина задержать эвакуацию мирных жителей за Волгу. По мнению некоторых историков, советский диктатор верил, что армия будет активнее сражаться за живой город, чем за обезлюдевший[14].

Как бы то ни было, 62-я армия держалась в городе. Ей помогала артиллерия, бившая из-за Волги. В середине сентября начало прибывать подкрепление. Уже к 20 сентября атакующая армия генерала Паулюса достигла полного изнеможения, а в конце месяца новые советские контратаки на юге города еще больше снизили давление на принесенный в жертву гарнизон Чуйкова. Именно такова была роль 62-й советской армии. Она была слаба и идеально расположена для того, чтобы притягивать все больше и больше и без того недостаточных резервов немецких групп армий «А» и «Б».

Вопреки послевоенным заявлениям маршала Еременко, и войска стран оси на месте событий, и их командование довольно скоро поняли важность того, что происходило в сталинградской мясорубке. Так, например, 24 сентября румыны пожаловались немецкому Верховному командованию, что их 3-я и 4-я армии, теперь оставленные охранять растянутый фланг войск оси вдоль Дона и на юге Сталинграда, безнадежно слабы и не имеют мобильных дивизий или противотанковых орудий, чтобы удержать всю ширину фронта. В действительности подразделения 4-й румынской армии были изрядно потрепаны во время советского контрнаступления южнее Сталинграда в конце сентября, в процессе которого русские получили ценную информацию об этих очевидных ахиллесовых пятах рейха.

Командование немецких групп армий «А» и «Б» не осталось в стороне от нарастающей среди солдат тревоги. В конце сентября группа армий «Б» потребовала вывода войск из Сталинграда на короткую и хорошо укрепленную оборонительную позицию за Доном на зиму. Это бы освободило немецкие дивизии для поддержания трех слабых армий стран оси вдоль Дона. Хотя сам Гитлер ранее говорил министру пропаганды рейха Геббельсу о своем намерении перейти на зимние квартиры в октябре 1942 года, независимо от действий русских, фюрер основывал это замечание на успешном захвате не менее чем Кавказа, Ленинграда и Москвы.

В общем, подчиняясь своей извращенной логике, несмотря на то что фюрер так и не смог нанести решающее поражение Красной армии в 1942 году, он предпочел пойти на огромный риск и продолжать опаснейшие наступления в условиях приближающейся зимы. Как это часто бывает с политиками, престиж значил для Гитлера больше, чем следование даже собственным стратегическим планам. В конце концов, престиж – это кровь политики, а стратегия – всего лишь досадный, но подчиненный механизм, и так считали значительно более выдающиеся государственные деятели, чем Адольф Гитлер.

В начале октября даже такие конформисты в немецком Верховном командовании, как Паулюс и преемник Гальдера на посту начальника Генерального штаба Курт Цейтцлер, проявили беспокойство. Признаки грядущего советского наступления становились все более очевидными. Паулюс отлично понимал, что пехотного пополнения, которое поступало к нему через бутылочные горла днепровского и донского железнодорожных мостов, недостаточно для захвата Сталинграда. Правда, в середине октября его поредевшие и уставшие войска все же сумели захватить русских врасплох и, воспользовавшись превосходством в воздухе, выйти к Волге еще в одном месте – на фронте шириной в несколько километров. Это был последний важный успех в секторе 6-й армии; инициатива переходила к войскам Еременко.

2–3 октября генерал Цейтцлер, доселе радовавший фюрера серией мелких импровизированных тактических уловок, предложил создать более крупные резервы для групп армий «А» и «Б» против ставшей уже совершенно определенной грядущей советской контратаки. При поддержке Йодля Цейтцлер выступил против дорогостоящих сражений за руины Сталинграда. Гитлер довольно резко отказал новому начальнику штаба армии, впервые признав, что ему необходимо взятие Сталинграда по причинам морального характера. Несмотря на то что он назвал привычным беспокойством армии относительно «полумер», Гитлер был все еще намерен лишить коммунистов их оплота на Волге.

Предупреждения группы армий «Б» о том, что главный удар Красной армии будет нанесен на нижнем Дону в секторе 3-й румынской армии, также было встречено вполне убедительным, хотя и не слишком уместным возражением Гитлера, что для любой советской контратаки более подходящей целью будет прорыв через позиции итальянской 8-й армии, стоявшей выше по течению Дона, в надежде окружить группы армий «А» и «Б» в районе Ростова. Однако Ставка поступила мудро (теперь она находилась под профессиональным влиянием генерала Жукова), отвергнув все подобные схемы, слишком напоминающие чрезмерно оптимистичные советские планы предыдущего зимнего наступления.

В одной из своих многочисленных попыток принизить профессиональные качества его немецких противников маршал Еременко пренебрежительно отозвался о другом аспекте усилий немецкой армии образумить Гитлера в Сталинграде. Речь идет о вполне разумном аргументе генералов, что, поскольку 6-я армия Паулюса уже остановила советское торговое судоходство по Волге и уничтожила почти все сталинградские заводы, немцы достигли своих целей в этом регионе. Поэтому фюрер вполне мог позволить своим войскам отступить на зимний период, когда Волга скована льдом, и его гордость при этом была бы не задета.

Помимо того факта, что престиж, связанный с захватом города, который носил имя его великого соперника, стал истинной целью Гитлера, военные перевозки по Волге, конечно, никогда не останавливались полностью, да и три советские армии на западном берегу реки не могли бы выжить без снабжения. Все, что было необходимо этим героическим армиям, включая постоянный поток подкреплений для нового Вердена на Волге, пересекало великую реку и до того, и после того, как она в середине декабря замерзла. Да и даже самое незначительное отступление немцев от берега реки открыло бы весной торговое судоходство по ней.

Худшим было то, что, как указал «главный экономист» немецкой армии генерал Томас, на этой стадии, вероятнее всего, невозможно было обойтись меньшими действиями, чем захват бакинских нефтяных месторождений. Только такой поворот событий мог нанести серьезный ущерб советской военной экономике и военной машине. Об этом он написал в своем известном меморандуме, сразу ставшем удивительно непопулярным среди нацистов. Даже захват Астрахани, на который так надеялся Гитлер, запланировавший его на весну 1943 года, не мог полностью помешать транспортировке советской нефти из Баку на север через другие каспийские порты и затем по железной дороге. Другими словами, германская армия, как более объективно указывает Еременко, в действительности не обладала силами, необходимыми для нанесения поражения Советскому Союзу в 1942 году, применяя стратегию экономической войны в южных регионах обширной империи. Западные союзники тоже обнаружили, что политически популярная экономическая дорога к военному успеху сначала оказывается длинной, а в конце разочаровывающей.

В конце октября южное крыло войск Еременко к югу от Сталинграда возобновило атаки на 4-ю немецкую танковую армию и находившихся рядом румын, чтобы снизить давление на Сталинград. А на Дону 3-я румынская армия сообщила, что русские сооружают мосты через реку сразу в нескольких местах. Но Гитлер оставался уверенным, а с ним и вся 8-я итальянская армия, стоявшая выше по течению Дона в районе Богучар, что этот сектор является самым вероятным для зимнего наступления русских. В любом случае 1 ноября Гитлер и его объединенный штаб ОКХ и ОКВ покинул украинскую базу в Виннице и вернулся на зимние квартиры в Восточной Пруссии, отклонив просьбу теперь уже всерьез обеспокоенного генерала Паулюса об отступлении 6-й армии до Харькова – исходных позиций Паулюса в кампании 1942 года. В это время, безусловно, было уже слишком поздно начинать масштабное отступление немцев, как требовал Паулюс, учитывая крупные скопления сил русских и плохое состояние дорог. Представляется, что Гитлер до самого конца надеялся, что полное взятие Сталинграда заставит вступить в войну турок или японцев – ему очень нужны были союзники.

К несчастью для немцев, Гитлера даже в последний момент не удалось убедить в необходимости принятия хотя бы каких-нибудь мер против надвигающегося советского наступления. Даже в первую неделю ноября немецкая разведка все еще колебалась. Она испытывала вполне обоснованные опасения касательно концентрации советских войск напротив 3-й румынской армии, но вместе с тем появилась и новая проблема, возможно вызванная советским планом прикрытия, связанная с возможностью наступления Красной армии в Московском регионе. В это время большая часть немецкого пехотного пополнения, двигавшегося в Россию, формировалась из обширных резервов, может быть и высококлассного, но не имеющего никакого опыта пехотных операций персонала люфтваффе Геринга. Вместо того чтобы усилить этими людьми армейские пехотные дивизии-ветераны, численность которых существенно уменьшилась, ревнивый шеф люфтваффе предложил это пополнение только на условии, что оно останется под его командованием, не объединяясь с якобы реакционной армией.

И наконец, когда внимание фюрера было временно отвлечено высадкой союзников во французской Северной Африке, 9–15 ноября две слабые немецкие танковые дивизии и еще более слабое румынское бронетанковое подразделение были переведены в резерв за 3-й румынской армией. К сожалению, группе армий «Б» потребовалось так много времени, чтобы все-таки получить разрешение фюрера на эти запоздалые перемещения, что одна из немецких танковых дивизий, являвшаяся частью XLVIII танкового корпуса под командованием генерал-майора Фердинанда Хайма, даже не успела прибыть на новые позиции до начала советского наступления в этом секторе.

После разгрома армии Эрвина Роммеля под Эль-Аламей-ном в начале ноября Черчилль набрался смелости и поздравил Сталина с тем, что он назвал «решающим поражением второй кампании Гитлера против России». Сталин дал официальный ответ 8 ноября. Он поблагодарил премьер-министра за очередное предложение направить боевые эскадрильи союзников на Кавказ, где все еще не хватало авиации, – в конце концов, самолеты союзников не могли захватить советскую территорию. Тем не менее, в итоге, быстрое восстановление сил русских под Сталинградом позволило Сталину уклониться от предложения Черчилля.

Комплименты британского премьера, должно быть, позволили Сталину испытать чувство глубокого удовлетворения, вспоминая открытую критику маршала Тухачевского в 1932 году, утверждавшего, что его столь широко восхваляемая оборона Царицына (переименованного в Сталинград) во время Гражданской войны была ошибкой. Теперь мир увидел, кто был прав в этом случае! И успешная вторая оборона жизненно важной волжской артерии в какой-то степени оправдала инициатора великой чистки даже в глазах его врагов в среде военных. Сталин также постарался умиротворить военных с помощью декрета от 9 октября, упразднившего политических заместителей всех советских боевых командиров. Лояльность подавляющего большинства советского офицерского корпуса вместе с растущей нехваткой опытных офицеров способствовали этому важному поступку.

Настоящий ответ Сталина на возобновленную Черчиллем переписку может быть найден в его речи от 6 ноября в честь двадцать пятой годовщины Октябрьской революции. Сталин в этом самодовольном обращении к советскому народу приписал успехи немцев в России в 1942 году отсутствию второго фронта союзников на западе. Хотя он и продемонстрировал некоторый оптимизм в отношении будущего коалиции союзников против Гитлера, но все же не преминул с иронией упомянуть о британских достижениях в Египте, где, Сталин это подчеркнул особо, англичане сражались всего лишь с четырьмя немецкими и одиннадцатью итальянскими дивизиями. В другом заявлении, сделанном на следующий день, Сталин намекнул, что у России в ближайшем будущем тоже будет повод ликовать.

Гитлер, услышав о ставшей для него неожиданностью высадке союзников в Северной Африке, 8 ноября тоже произнес одну из своих разоблачительных речей. Перед старыми товарищами по партии в Мюнхене он защищал себя от обвинений в том, что его приказы не покидать город, который «носит имя Сталина», стоил немецкой армии столько же, сколько Верден, склеп, издающий неприятный запах тщетности, а не славы для встревоженного немецкого народа. На будущее Гитлер предупредил, что не будет другим Вильгельмом II, слабым правителем, который отказался от восточных завоеваний рейха из-за неожиданного желания солдат капитулировать на западе.

«С самого детства, – вещал фюрер, – у меня была привычка, изначально, наверное, плохая, но теперь ставшая достоинством, – оставлять за собой последнее слово. Все наши враги могут быть убеждены, что, если Германия того времени [1918] сложила оружие в без четверти двенадцать, я из принципиальных соображений никогда не заканчиваю до пяти минут первого».

У Гитлера были основания бросить вызов противникам и дома, и за границей. 6 ноября, после решающего поражения стран оси при Эль-Аламейне, Муссолини сообщил немцам, что следует как можно скорее договориться о сепаратном мире с Россией. В этом вопросе у дуче было много сторонников среди немецкого Верховного командования. На этом этапе и министр иностранных дел Риббентроп предложил начать такие переговоры через госпожу Коллонтай, советского посла в Швеции. Гитлер с яростью отверг предложение своего министра-русофила. Мысль отказаться от русских территорий была для него неприемлемой.

Чтобы еще более усложнить свои фундаментальные ошибки в отношении России, в начале ноября Гитлер также отверг отчаянную просьбу Роммеля, находящегося в Африке, позволить его армии отступить. Этот отказ лишь усугубил замешательство немцев, когда 8 ноября они были застигнуты врасплох высадкой союзников в Северо-Западной Африке. Однако, вопреки ожиданиям немецкого командования в Италии, импровизированные меры позволили ОКВ выполнить решение Гитлера и создать плацдарм в Тунисе, что было давней мечтой Муссолини.

Через десять дней другой сторонник стратегического рассредоточения немцев по Средиземноморью, гроссадмирал Редер, вступил в драку. На некоторое время позабыв о Мальте, шеф германских ВМС с энтузиазмом сообщил фюреру, что «Тунис всегда был… ключевым пунктом на Средиземноморье. <…> Совсем просто снабжать нашу танковую армию… потому что пути подвоза короткие». Последнее утверждение Редера как раз в этот момент опровергалось чрезмерно высокой ценой сопровождения новых сил стран оси морем в тунисские порты. Более того, быстрый перевод около 400 немецких истребителей и транспортных самолетов из России для поддержания новых запоздалых обязательств Гитлера за Средиземным морем должен был разрушить люфтваффе под Сталинградом в самом ближайшем будущем.

Поэтому Сталин посмеивался над кажущимися весьма впечатляющими достижениями в Африке западных союзников, упорно не признававших ужасную цену жизнями русских людей, приходившуюся платить за задержку в открытии второго фронта, к которой неминуемо вела североафриканская операция. В то же время авантюрный отказ Гитлера, находившегося под влиянием внезапных действий союзников, снизить потери в Африке, чтобы сконцентрировать силы на решающем театре военных действий на востоке, предрекал неизбежность еще больших неосмотрительных и недальновидных поступков, в конце концов лишивших немцев каких-либо надежд на победу во Второй мировой войне.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.