Глава VI. Первый среди равных

Глава VI. Первый среди равных

Итак, гражданские войны закончились. Последний могущественный соперник покоился в роскошной гробнице рядом с легендарной царицей. Восток и Запад смиренно склонились перед победителем, и Гай Юлий Цезарь Октавиан стал теперь единоличным властелином обширного Римского государства.

После похорон Клеопатры Октавиан выступил перед александрийцами на торжественном собрании. Он сказал на греческом языке, что прощает египтян по трем причинам: в память основателя города Александра Македонского, из восхищения перед красотой Александрии и по просьбе философа Арея, его прежнего учителя, поселившегося в этом городе наук и муз.

«В то же время, – читаем у Светония, – он осмотрел тело Великого Александра, гроб которого велел вынести из святилища: в знак преклонения он возложил на него золотой венец и усыпал тело цветами». При этом, как добавляет другой историк, Дион Кассий, он не только осматривал великого полководца, но и ощупывал его набальзамированное тело, при этом сломал ему нос. Но гробницу Птолемея, соратника великого греческого полководца, основателя династии, посетить отказался, сказав, что хотел бы видеть царя, а не его останки. Всем стало понятно, что отпрыски Клеопатры, последней из рода Птолемеев, едва ли будут востребованы к власти. Детей у нее, как помним, было четверо. Старшего она отправила в Нубию, от греха подальше. Клеопатра прекрасно понимала, что рожденный от Цезаря, он является претендентом на власть не только здесь в Египте, но и в Риме. Цезарион должен был вместе со своим воспитателем Родоном плыть дальше, в Индию, но учитель, видимо, был подкуплен. Он уговорил юношу вернуться в Александрию, внушив ему, что его, сына Цезаря, Октавиан сделает царем Египта. Но тот приказал его казнить, перефразировав при этом Гомера. «Нехорошо многоцезарство», – сказал властелин, имея в виду, что он является не только приемным сыном Цезаря, принявшим его имя, но и единственным наследником. Остальные ее дети были отправлены в Рим и отданы на воспитание Октавии. Антилл, старший сын поверженного Антония и покойной Фульвии, был также казнен, несмотря на его слезы и мольбы. Он пытался найти защиту у статуи Цезаря, но его оттащили от изваяния и убили. Казнены были также и некоторые военачальники Антония из римлян. Для острастки, в назидание другим.

Победитель не только пощадил город, не отдал его на разграбление (а в то время полководцы расплачивались со своими солдатами чаще всего именно так), но даже позволил сохранить в Александрии изваяния Клеопатры; правда, ее почитателю Анхибию пришлось заплатить за это две тысячи талантов. Зато все статуи Антония были уничтожены, его день рождения объявлен несчастливым днем, а всех его потомков было запрещено называть именем Марк. Храм, который строился в его честь, был достроен, но посвящен не ему, а Божественному Юлию Цезарю.

Добыча оказалась настолько огромной, что Октавиан смог не только расплатиться с солдатами (каждому было выдано по двести пятьдесят драхм), но и, как свидетельствует Дион Кассий, раздать долги и даже отменить задолженности по недоимкам.

После этого завоеватель покинул Александрию и отправился в поездку по стране. Надо было осмотреть доставшиеся владения. В древней столице Египта, Мемфисе, он пренебрег посещением храма Аписа, древнего божества в образе быка, заявив, что поклоняется богам, а не быкам.

Итак, Египет был обращен в провинцию римского народа, как это было официально объявлено, однако, вопреки обычаю, сенат не назначил туда проконсула. Страна стала вотчиной самого Октавиана и управлялась в дальнейшем его доверенными лицами, префектами. Он верно рассудил, что было бы опрометчиво отдавать в управление временщику такую богатую страну. С берегов Нила одного зерна поступало в Италию почти полтора миллиона гектолитров. Победитель прекрасно знал, как назначенные на год, по закону, наместники за это короткое время торопятся выкачать как можно больше в свой карман, не заботясь о развитии провинции, ее дальнейшем процветании и так далее. Житница Рима не должна стать ареной амбиций и политического шантажа очередного зарвавшегося полководца, способного ради власти развязать очередную гражданскую войну, как уже бывало не раз. Всякий видит себя на месте Цезаря. Поэтому был сохранен установленный Птолемеями порядок взимания налогов и другие функции управления, приняты меры по улучшению дорог, торговли, земледелия и т. д.

Из Египта Октавиан направился в Сирию, и в этой поездке его сопровождал царь Иудеи Ирод, получивший, как уже упоминали, существенное приращение к своему царству за счет Палестины и Самарии. Сирийцы, еще вчера раболепно стоявшие на коленях перед Антонием, теперь столь же ревностно выказывали знаки почитания новому хозяину. Даже летоисчисление решено было начать датой победы при Акции. На Востоке Октавиан также не стал менять структур управления, мудро полагая, что с покорных царьков легче получать контрибуцию, нежели ставить начальниками римских мародеров, грабивших в свой карман больше, чем в казну.

Целый год победитель обустраивал восточные дела, при этом награждал и делал налоговые послабления тем, кто был на его стороне в войне с Антонием, и отстранял от власти и казнил его сторонников. Возвращаясь домой, он посетил остров Капри, и он так ему понравился, что Октавиан обменял его у неаполитанцев на несколько более мелких островов. Капри полюбился также и его преемнику, Тиберию, который прожил здесь последние годы жизни в грехе, как говорят историки, и разврате. Кинорежиссер Тинто Брасс в фильме «Калигула» показывает поражающие масштабом и сопряженные с изощренной жестокостью сексуальные оргии похотливого старика в его островном дворце.

А в Кампании его встретил друг и сподвижник Меценат, который привез с собой Вергилия. Поэт познакомил императора с «Георгиками», где, кстати, он называет Октавиана великим Цезарем, который «дальний Египет разит и народам охотно-покорным как победитель дает законы». Чтение четырех поэтических книг заняло несколько дней. Впрочем, о Меценате и его знаменитом кружке мы расскажем в следующей главе.

И только в августе двадцать девятого года победитель прибыл в Рим, где уже все было готово к трехдневному триумфу. Первый день был посвящен победам в Иллирии, второй – победе над Секстом Помпеем, а в третий день наиболее пышно был отпразднован египетский триумф.

В этом шествии рядом с триумфатором слева был сын Октавии от первого брака, четырнадцатилетний Марцелл, а справа – сын Ливии Тиберий. Причем на этот раз сенаторы и прочие должностные лица вышагивали не перед колесницей, а позади, и это было знаком того, что приоритет верховной власти принадлежит триумфатору, а не сенату, ее республиканскому носителю. В шествии прошли и закованные в цепи дети Антония и Клеопатры, которая ускользнула с помощью змеи от этого позора. Зато зрители могли полюбоваться на сокровища египетских царей, а также скульптурной композицией, изображавшей Клеопатру на смертном одре.

Золота и драгоценностей было вывезено из Египта так много, что победитель в дни триумфа смог наградить каждого солдата суммой в тысячу сестерциев, а гражданам пожертвовал по четыреста.

Это был последний триумф нашего героя. В дальнейшем на Капитолий поднимались лишь его победоносные полководцы. Он же никогда не был склонен присваивать чужие победы, да и его дальнейшая государственная стратегия не предусматривала усиления атрибутов его личной власти. И на этом мы вскоре остановимся.

Праздненства продолжались и после триумфа. На форуме был торжественно открыт храм Юлия Цезаря, возведенный на месте его погребального костра (остатки его фундамента, кстати, и теперь можно увидеть в Риме), а также курия, новое здание сената, названное также именем Цезаря. Там была установлена статуя Виктории, богини Победы. Ну и, конечно же, начались пиры, бесплатные угощения народу, игры, гладиаторские сражения, цирковые бега и все прочее, что во все времена называется зрелищами. И народ был искренен в своей радости по поводу победы над морскими разбойниками и египтянами, и в толпе говорили об избавлении от возможного завоевания Рима Клеопатрой, которая, дескать, намерена была сровнять Капитолий с землей, сделать римлян рабами, чего как будто добивался и разбойник Секст Помпей.

Сенат оповестил о том, что Октавиан волен по своему усмотрению производить ротацию жрецов, его имя вносится в текст торжественных песнопений наряду с именами богов, день его вступления в Рим объявляется праздничным на вечные времена. Ему также официально даруется сенатом пожизненное звание императора, и оно становится, как у Цезаря, личным именем. Его хотели назвать также Ромулом, основателем уже нового Рима, и он как будто был не против, но из опасений, что ему могут предъявить обвинение в стремлении к самодержавию (ведь Ромул был царем), от этого отказался. Однако через два года ему, по предложению Мунация Планка, преподнесут звание Августа, что значит священный, достойный поклонения, иначе говоря, равный богам. Его имя теперь звучит так: Император Цезарь Август.

Были и другие экстраординарные почести, но от многих он отказался, имея план реформирования государственного устройства, не меняя его фасадов.

Особенно стали ликовать в народе, когда были торжественно закрыты ворота храма Януса. А это означало, что наступил очень редкий в истории Рима период, когда не велось войн. Ворота этого храма были постоянно открыты, потому что на протяжении многих веков велись завоевательные войны, а в последнее столетие и гражданские.

Наконец-то в стране наступил долгожданный мир! И вместе с этим нашему герою следовало уже не размышлять, как обустроить великую страну, а действовать. Похоже, у него был давно обдуманный план. Еще в тридцать втором году, когда закончились его полномочия триумвира, ему предлагали звание диктатора, но он встал на колени и стал снимать с себя тогу, умоляя народ не уговаривать его принимать такое звание, несмотря на то что должность эта была конституционной. В римском законодательстве было заявлено такое положение, что, когда государству грозит опасность, оно должно управляться одним лицом, диктатором, а не двумя консулами. Но Октавиан не принял эту должность в первую очередь потому, что помнил судьбу своего приемного отца. Он был очень тонким психологом и чутко реагировал на колебания общественного мнения, во многом зависимого от политических традиций. Гай Юлий Цезарь, прекрасно осознававший невозможность управления огромной империей по устаревшей системе полисной демократии, провел целый ряд политических и народно-хозяйственных реформ, во многом оздоровивших политическую и экономическую жизнь государства. Но не пожизненные полномочия диктатора, не харизма сверхчеловека не спасли его от кинжалов республиканцев, не потерпевших неделимой власти одного человека.

Перед победителем в гражданской войне действительно встал вопрос: возвращать ли власть сенату либо, опираясь на армию, сохранить ее за собой? Светоний говорит в жизнеописании Божественного Августа, что «о восстановлении республики он задумывался дважды: в первый раз – после победы над Антонием, когда еще свежи были в памяти частые обвинения его, будто единственно из-за Октавия республика еще не восстановлена». Разумеется, серьезных намерений восстанавливать республику в прежнем виде у него не было. Он был умный, трезвый, дальновидный и расчетливый политик и прекрасно видел, что механизмы старой администрации не только пришли в негодность, но и несут в себе тенденции перманентной гражданской войны. Пожизненный трибунат, полученный в тридцать шестом году, не давал ему всей полноты власти, необходимой для управления государством во всех сферах деятельности. Причем Август, как патриций, не мог быть избран народным трибуном, но саму трибунскую власть ему дали. Юристы пришли к выводу, что закон не запрещает патрицию быть носителем этой власти. Не трибун, но носитель трибунской власти. Недаром в России говорят: «Закон – дышло, как повернул, так и вышло». К тому же полученный пожизненный империй позволял ему оставаться главнокомандующим, имея право объявлять войны, взимать налоги, управлять провинциями и так далее. Поэтому необходимо было сохранить и упрочить модель, опробованную боготворимым им Цезарем, но и избежать нареканий во всевластии.

Если верить Диону Кассию, к этой мысли его привела беседа со своими соратниками Меценатом и Агриппой. Полководец, который был до конца своей жизни искренним и преданным сторонником Августа, опорой его режима, советовал сохранить республику, мотивируя это тем, что в случае установления монархии Цезарь не обретет для себя никакой выгоды. В глазах граждан, лишенных равенства, он будет выглядеть тираном и творить, даже против своей воли, жестокости, в то время как его друзья, «которым никто не завидует и ничто не угрожает», будут собирать «пышный урожай всех мыслимых льгот и привилегий». А дипломат Меценат, никогда, кстати сказать, не занимавший никаких официальных должностей, убеждает его учредить единовластие и говорит буквально следующее: «Если же, на деле признавая монархию, ты опасаешься носить ненавистное звание царя, откажись от него и довольствуйся тем, что станешь единовластным правителем под именем Цезаря. Если тебе все же хочется иных титулов, тебя станут величать императором, как величали твоего отца; к твоему имени добавят какое-нибудь торжественное прозвище, и ты будешь пользоваться всеми преимуществами власти царя, не нуждаясь в его подлом имени». Здесь уместно вспомнить такую историю. Когда наш герой правил суд и один за другим выносил смертные приговоры, вдруг получил записку от Мецената с текстом: «Перестань, палач!» И Август тотчас прервал заседание.

Как известно, наш герой, взвесив все «за» и «против», прислушался к советам Мецената. Впрочем, вполне возможно, что Дион Кассий, сенатор и консул при императоре Александре Севере, пользовался сохранившимися еще тогда мемуарами самого Августа, который вполне мог свалить с больной головы на здоровую, то есть вложить свои мысли в уста преданного друга.

Во все времена сенат, как мы уже говорили, был центром власти, где решались практически все вопросы внутренней и внешней политики. Помимо законодательных функций, сенат ведал государственным имуществом, казной, утверждал бюджет, налоги, назначал наместников в провинции, послов в другие государства, определял количество войск, утверждал планы военных кампаний, назначал полководцев, награждал их триумфами, а также ведал религиозными вопросами.

Поэтому необходимо было сделать этот мощный инструмент власти своим послушным орудием. Но мало было, как это сделал Цезарь, произвести ротацию и обеспечить послушное большинство, надо было создать условия непосредственного руководства этим органом. Поэтому молодой Цезарь поставил себя первым в списке сенаторов и объявил свою персону принцепсом (princeps senatus), то есть первоприсутствующим, первым среди равных. Иначе говоря, председателем, главой или, как теперь говорят, спикером. Звание princeps существовало и раньше, оно было пожизненным, особых властных полномочий не давало, и его удостаивались наиболее влиятельные представители патрицианских родов. Принцепсами были такие выдающиеся деятели республики, как Фабий Максим и Сципион Африканский. Но Август влил в эту старую форму новое содержание. Такая модель названа историками принципатом. Таким образом, по пословице, и волки были сыты, и овцы целы. Октавиан получал неограниченную, по сути царскую, власть, но по форме она была республиканской. Сам он говорил в «Деяниях Божественного Августа», что «никакой должности, дававшейся вопреки отеческим обычаям, я не принимал… я превосходил всех авторитетом, но власти имел не больше, чем другие, кто были у меня когда-либо коллегами по должности». Вот так. Не самодержавие и не диктатура, а всего лишь авторитет. И вот что странно: отказываясь от старых полномочий и наделяя себя новыми, более широкими, он не казался современникам узурпатором, отнюдь, его называли защитником свободы народа Рима, и всем казалось, что он восстанавливает республику. И действительно, все ее властные структуры были сохранены, но работали они теперь по указаниям единого начальника.

Пользуясь своим «авторитетом», который поддерживался послушной ему армией, Октавиан постарался как можно мягче и тактичнее реконструировать сенат. Когда он стал консулом (вместе с Агриппой, в шестой раз, на двадцать восьмой год), предложил тем, кто не соответствовал требованиям, предъявляемым к членам сената, самим отказаться от представительства в высшем органе, но таких оказалось всего лишь сорок человек, а лишних, по мнению принцепса, было гораздо больше. Сенат, разбавленный Цезарем выскочками из провинций и своими преданными офицерами, а затем ставленниками триумвиров, разросшийся до тысячи человек, был сокращен принцепсом до восьмисот. Причем имущественный ценз сенатора был увеличен до миллиона сестерциев. И если у преданного Августу члена сената денег не хватало, то он сам до миллиона приплачивал. Один остроумный сенатор, за которого было заплачено, спросил: «А я ничего не получу?» Август затем не один раз прибегал к процедуре очищения сената от ненужных или ненадежных людей. К концу его правления этот орган уменьшился до шестисот человек.

Консулы взяли на себя и цензорские полномочия, была произведена также и перепись населения. Римских граждан оказалось более четырех миллионов. Отметим, что в списки включались только мужчины. Последняя перепись проводилась сорок лет назад, и тогда римских граждан было зафиксировано только девятьсот тысяч, то есть почти в пять раз меньше. Демографический взрыв во время непрекращающихся войн? Ничего подобного. Гражданство получили те провинциалы, кто во время гражданских войн поддерживал победителей. Начало этому положил Цезарь, который прекрасно понимал, что такое огромное, чудовищно разросшееся за счет завоеваний государство невозможно удерживать в новых границах лишь военной силой. Необходимо было давать гражданство провинциалам, чтобы они ощущали себя полноценными членами великой империи. Наш герой, впрочем, относился к дарованию гражданства выходцам из провинций и вольноотпущенникам довольно осторожно. «Особенно важным считал он, чтобы римский народ оставался неиспорчен и чист от примеси чужеземной или рабской крови». Это мы читаем у Светония, который в подтверждение этого говорит, что он отказал даже Ливии и ее сыну Тиберию, когда они просили дать гражданство своим клиентам из Галлии и Греции.

Во время гражданских войн очень сильно выросло количество отпущенных на волю рабов, которые стали проникать в высшие сословия. Император очень сильно ужесточил и саму процедуру отпуска раба на волю, и получение вольноотпущенником полноценных прав и свобод римского гражданина. Либертины (отпущенники) не могли перейти в сословие, скажем, всадников, несмотря на то что у них имелся необходимый ценз в четыреста тысяч сестерциев, не могли они служить и в армии. Если отпущенный на свободу раб хотя бы один раз был наказан хозяином или попадал под суд, он не считался гражданином, а «иностранным подданным», и мог жить не ближе, чем за сто миль от столицы. А сенаторам было категорически запрещено жениться на дочерях или вдовах вольноотпущенников. Вот так Август боролся за чистоту римской крови. Впрочем, при его преемниках вольноотпущенники вследствие тотального террора против родовой знати и благодаря своей пассионарности выйдут на арену политической жизни и станут занимать самые высокие государственные должности.

По окончании переписи был совершен торжественный акт очищения (lustrum) великого римского народа. На Марсовом поле покровителю Рима, богу войны Марсу, были принесены в жертву овца, свинья и бык.

Тринадцатого января двадцать седьмого года, в седьмой раз вступая в должность консула, он в своей речи заявил, что все прежние декреты и указы, не соответствующие законодательству, теряют силу. Это означало, что чрезвычайные полномочия, данные ему в период гражданских войн, он с себя слагает и поручает отныне власти сената «все, все без исключения: армию, законы, провинции – и не только те, что вы передали мне в управление, но и те, что я своими силами завоевал для вас. То, что я делаю, послужит вам доказательством, что даже вначале я не стремился ни к какой власти, что единственным моим побуждением было отмстить за безжалостно убитого отца и спасти государство от жестоко терзавших его бед» (Дион Кассий). Наверняка многие сенаторы, ставленники Октавиана, были заранее посвящены в содержание лицемерной пьесы, какую они вместе разыгрывали. Поэтому господа сенаторы в своем послушном большинстве отвергли, разумеется, предложение принять всю полноту власти. А три дня спустя ему присвоили звание Августа, ставшее нарицательным для многих и многих поколений царей и королей, прибавлявших к своему титулу слово «Августейший». Конечно, объявление республики было чистейшим блефом. Все прекрасно понимали, что Гай Октавий, внучатый племянник Цезаря, стал единоличным правителем, каким именем его ни назови. Так что Меценат оказался прав: Август теперь пользовался «всеми преимуществами власти царя, не нуждаясь в его подлом имени». Тогда же, в январе двадцать седьмого года, сенат постановил переименовать месяц секстилий (sextilis) в август (augustus). Такое решение сенат принял из таких соображений: именно в августе (тогда еще секстилии) Октавиан впервые стал консулом, в том же месяце был завоеван Египет, и в августе же были проведены триумфы. Поэтому этот месяц был признан самым счастливым, стало быть, и называться должен именем избранника.

К этому следует добавить, что Октавиан, ставший Августом, устранил ошибки жрецов, которые добавляли день в феврале не через три года на четвертый, а лишь на третий, поэтому за тридцать шесть лет в году появились еще три дня, и Август повелел пропустить вставки дней в високосные годы между девятым годом до Р.Х. и восьмым годом после Р.Х. Кроме того, ему захотелось, чтобы переименованный в его честь месяц содержал, как и июль, названный в честь божественного Юлия Цезаря, тридцать один день. Для этого из февраля был убран один день и добавлен к августу.

Ну а все республиканские органы действительно были востребованы к жизни, чтобы волеизъявление повелителя было вставлено в рамки демократии. Сенат превратился в канцелярию, где, образно говоря, ставили печать на распоряжения императора. Дион Кассий, как бы расставляя все точки, писал по этому поводу, что сенат освободил его от всякого подчинения закону и «он получил право делать все, что ему заблагорассудится, и не делать ничего, что ему было не по нраву». К чести нашего героя надо сказать, что после окончательной победы в гражданских войнах, установления порядка и обезопасив себя преторианцами, он редко проявлял жестокость. Старался идти путем милосердия и справедливости и к своим идеологическим противникам проявлял мудрую снисходительность. И если ему противоречили, к примеру, во время заседаний сената или даже откровенно возражали, он, бывало, от возмущения даже покидал курию, но, как свидетельствует Светоний, «за вольные или строптивые речи от него никто не пострадал».

Отметим здесь, что поставить знак равенства между демократией и жесткой вертикалью власти для любого правителя является лукавым искушением, и он никогда не станет рисковать безопасностью государства ради политических свобод, которые в своем крайнем проявлении могут привести к беспорядкам, бунтам и революциям. Поэтому свобода в любом обществе постоянно востребована, но всегда находится в дефиците. И это, к сожалению, всегда являлось хронической язвой общественного сознания.

Теперь можно с уверенностью сказать, что идеи Августа бессмертны. Все так называемые демократические режимы живут строго по его заветам. Современный президент, правда, избирается на определенный срок и действует в рамках конституции, которая и является тем фиговым листком, каким он прикрывает свою почти абсолютную власть главы государств. Мы не будем сейчас говорить обо всех пороках этой системы, нам, современникам, это кажется неизбежным злом, и мы не видим никакой альтернативы. Поэтому уроки прошлого, и особенно такого далекого, как время Римской республики, очень полезны. Мы не будем сейчас пропагандировать принципы полисной демократии, зародившейся в Элладе, зерна которой до сих пор прорастают в сознании каждого нового поколения землян. Хочется лишь напомнить о паутине лжи, в какую нас запутали, и попытаться проследить ее истоки, то есть найти того паука, который впервые начал плести прочную нить для сетей, в какие все мы нынче уловлены. Вспомним при этом изречение Черчилля о том, что демократия порочна (или что-то в этом духе), но лучшего пока не придумано. В сравнении с монархией, добавим мы. Но если пороки абсолютной власти очевидны и служат, как утверждают все властители, для укрепления государства, то цветы и гирлянды декларируемого мнимого равноправия маскируют пороки так называемой демократии, за фасадом которой таится откровенная тирания.

Так вот и Август всеми силами старался так разукрасить крону дерева своей абсолютной власти, чтобы никто не усомнился, что и корни этого дерева тоже республиканского оттенка. И он преуспел в этом настолько, что многим казалось, что наступили благословенные старые времена. Август старательно избегал всяких знаков своей власти. Запрещал называть себя даже господином (dominus), хотя каждого римлянина в своем доме называли именно так. Когда его как-то в театре назвали господином, он на следующий день издал эдикт, в котором было сказано, что по отношению к лицу, которому даны полномочия сенатом и народом, такое обращение недопустимо. Он не любил торжественных встреч и приемов и вообще не терпел никаких знаков и атрибутов верховной власти. Ходил в самой простой одежде и вел себя настолько скромно, что всем казалось, будто принцепс действительно такой же, как все простые граждане. Когда были выборы, он вместе со своими кандидатами ходил по домам и уговаривал отдавать свои голоса за своих людей, а сам голосовал в своей трибе (районе) как простой житель. Причем было ужесточено наказание за подкуп избирателей. Однако сам Август выплачивал по тысяче сестерциев каждому избирателю, «чтобы они уже ничего не требовали от кандидатов», как пишет Светоний.

Не вмешивался он и в правосудие, даже если от этого зависела судьба своих самых близких друзей или родственников. Не пощадил даже своей дочери, когда она преступила нравственные законы. Но об этом в последующих главах. Так что Август делал все возможное, чтобы его никоим образом не заподозрили в узурпации верховной власти и стремлении к тирании. И хоть в январе двадцать седьмого года он публично отрекся от чрезвычайных полномочий, они все равно остались у него в руках (а это и пожизненная трибунская власть, первенство в сенате, титул императора и Августа и т. д.). Более того, при императоре был создан совет, состоявший из обоих консулов, пятнадцати сенаторов, избиравшихся по жребию на полгода, и по одному представителю других магистратур. Прообраз политбюро ЦК КПСС, где все принималось под диктовку генерального секретаря. Решения этого совета оглашались в сенате, который единодушно одобрял, а народное собрание также единодушно утверждало их как законодательные акты. Вот такая незамысловатая схема, которая дожила до наших дней и, думается, будет служить еще долго.

Он предусмотрел также возможность возникновения беспорядков в столице и учел промах Цезаря, стоивший ему жизни. Чтобы обезопасить себя и быстро пресечь народные волнения или заговоры знати, он создал гвардию из девяти так называемых преторианских когорт по тысяче легионеров в каждой. Три из них располагалась в Риме, остальные были расквартированы в предместье. Его личная охрана состояла из пятисот отборных германцев. Кроме того, в столице содержались еще три так называемые городские когорты, исполнявшие непосредственно полицейские функции. Здесь уместно добавить, что Город был поделен на районы и кварталы, причем районами руководили избиравшиеся на год чиновники, а кварталами выбранные из населения старосты. Созданы были пожарная служба и ночная стража. Кроме того, Август ввел новые городские должности по контролю за дорогами, строительством, водопроводами и т. д. Командир преторианцев был подчинен лично ему. Гвардия императора станет отныне мощным инструментом подавления недовольства, а впоследствии, при преемниках Августа, преторианские когорты будут не только орудием террора, но и влиятельной политической силой, способной посадить на трон того претендента, кто им выгоден или кто больше заплатит. Преторианцы были привилегированным войском. Срок их службы был равен шестнадцати годам, в то время как в армии он составлял двадцать лет. И жалованье тоже разнилось. В армии легионеры получали по двенадцать тысяч сестерциев в год, а преторианцы – двадцать тысяч.

Тогда же, в январе двадцать седьмого года, Август поделил провинции. Те из них, какие были не до конца усмирены и там возможны были вооруженные восстания, были названы императорскими и управлялись доверенными лицами Августа. Там же были расквартирована большая часть армии. Так что военная сила была в его руках. Такими провинциями были Заальпийская Галлия, Испания, Сирия и Иллирия. Причем их жители обязаны были приносить клятву верности Августу. Египет не был римской провинцией, он считался как бы вотчиной императора и управлялся назначенным префектом. Первым на этой должности оказался Гай Корнелий Галл, военачальник Антония, переметнувшийся затем к Октавиану. Он известен и как поэт, водивший дружбу с Вергилием и сочинявший любовные элегии. Но Галл недолго продержался на этом посту, был смещен, а затем был обвинен в подготовке заговора; сенат приговорил его к смерти, и он покончил с собой.

Срок полномочий над императорскими провинциями был десятилетним, но неоднократно пролонгировался, и в конце концов временное стало постоянным и сохранилось при его преемниках. Налогообложение провинциалов осталось со времен Цезаря избирательным, то есть те, кто поддерживал Августа в гражданской войне, получали льготную поблажку.

Все другие провинции остались за сенатом, и туда, как и прежде, назначались бывшие консулы и преторы в качестве наместников. Но напомним, что Август был в сенате первоприсутствующим, так что без его одобрения проконсулы туда не назначались. При этом доходы с сенатских провинций шли в государственную казну, эрарий, а из императорских – в закрома Августа, называвшиеся фиском. Он учел личный опыт, когда во время гражданских войн ему постоянно не хватало денег, а казной распоряжался сенат, поэтому в случае чрезвычайных ситуаций у него теперь всегда были средства. И это очень мудро, если встать на его позицию. И тут он недалеко ушел от своего приемного отца. Когда тому были нужны деньги для войны с Помпеем, он просто конфисковал эрарий, пригрозив оружием чиновнику, который хотел честно выполнить свой долг и не дать денег. После победы над Помпеем, как свидетельствуют источники, Цезарь не различал казны и собственного кармана, поэтому Антонию так легко было овладеть его финансами, уговорив убитую горем жену отдать ему капиталы убитого мужа. Впрочем, мы повторяемся. Август впоследствии из фискальных денег создаст фонд, из которого сможет своевременно выплачивать жалование солдатам и вознаграждения ветеранам.

Отношения, казалось бы, таких разных ветвей власти, императорской и сенатской, можно было бы назвать и двоевластием, как это обозначил знаменитый немецкий историк Теодор Моммзен, но так как очевидных несоответствий между ними древние историки не видели, то, вероятно, они были незначительны. Всем было ясно, кто в доме хозяин, и безропотно подчинялись. Упоминается, правда, случай, когда оставленный в Риме градоначальником Валерий Мессала не смог найти общего языка с городскими магистратами и подал в отставку. Он был в прошлом республиканцем, и поэтому причины отставки могли быть и идеологическими.

Впрочем, мы не будем утомлять читателя перечислением всех нюансов и сложных компромиссов, какие были использованы Августом в реформировании управления государством. Нам важно отметить, что эта возведенная им система единодержавной, по сути, власти смогла положить конец междоусобным войнам и обеспечить гражданам долгожданную стабильность. Народ поэтому готов был к любому характеру власти, лишь бы она дала возможность трудиться на своей земле, получать доход, не голодать, не проливать кровь ради амбиций честолюбивой знати, быть уверенным в завтрашнем дне. Эту уверенность давали и такие подачки обществу, как списание старых долгов, прекращение затянувшихся судебных процессов, упрощение получения участков под строительство и т. д. В большой степени этому способствовало и то, что Август не только не искоренял староримских традиций, но всячески их приветствовал и возрождал, и к этому мы еще вернемся. Здесь же отметим, что правитель понял, что его сила – не только армия и деньги, но и разумная идеология и пропаганда.

С одной стороны, как мы говорили, народ был настолько рад миру, что готов был отдать власть любому тирану, но, с другой – спустя малое время его бы и сверг. И это очень хорошо понимал Август, он помнил, как всего через полгода после победы Цезарь, едва намекнув соотечественникам о возможности нацепить корону, тотчас же поплатился жизнью. И хоть он боготворил своего покойного приемного отца, полностью разделял его политические убеждения в том, что такой большой страной уже нельзя править по старинке, сделал все возможное, чтобы фасад его самодержавной власти выглядел республиканским. Принцепс постоянно внушал, что не занимает никаких экстраординарных должностей, что все его реформы не выходят за рамки республиканской отеческой конституции, что он действительно всего лишь первый среди равных. Сенаторам давал понять, что он сын сенатора и внук всадника, и ни происхождением, ни чем иным от них не отличается, простым римлянам – что, как их сосед и друг, стремится помочь словом и делом и т. д. И он это всячески подчеркивал и образом своей жизни. Жил не во дворце, в обычном доме, который «не бросался в глаза ни величиной, ни роскошью. Небольшие портики были из альбанского камня; в комнатах не было ни мраморных украшений, ни дорогих полов. Более сорока лет Август жил зиму и лето в одной и той же спальне… Платье он носил исключительно домашней работы – сделанное его женой, сестрой, дочерью или внучками» (Светоний).

Все это вместе взятое снискало ему всенародную любовь и уважение. Люди всех сословий отмечали, как семейный праздник, день его рождения, на Новый год делали ему подарки, молились о его здоровье, когда сгорел его дом на Палатине, «несли деньги и ветераны, и декурии, и трибы, и отдельные граждане всякого разбора, добровольно и кто сколько мог». Италики и провинциалы также выражали ему всяческие знаки преданности и почтения. Некоторые города стали считать датой начала нового года тот день, когда впервые туда приезжал Август; восточные цари, по примеру Ирода, новые города называли именем Цезаря; в провинциях строились в его честь храмы и алтари, проводились спортивные состязания по образцу Олимпийских игр и так далее.

Режим, установленный Августом, ассоциируется у некоторых историков с понятием конституционной монархии. Вместе с тем принципат по своей форме напоминает также и президентскую республику. Все силовые министерства – у президента, так же армия (он главнокомандующий), исполнительная власть, то есть кабинет министров, назначается им же, законодательная власть штампует законопроекты правительства. Власть абсолютная по содержанию, все это видят, но делают вид, что это демократия.

С установлением мира отпала необходимость содержать доставшуюся ему после гражданской войны огромную армию. Она сократилась почти вдвое, и Август закрепил ее регулярное положение, фактически уже существовавшее со времен Суллы. Она окончательно перестает носить характер ополчения, как это было в прежние времена. Солдаты теперь до окончания двадцатилетнего срока службы не могли обзаводиться семьями, жили в местах дислокации частей, подчинялись строгой дисциплине. Они регулярно получали жалованье, и по окончании срока службы им полагался уже не надел земли в колонии, а определенная денежная сумма. Каждый легион (численность его при Августе была равна пяти с лишним тысячам человек) имел свое название, знамя и штандарт, каждая когорта свой номер и т. д. Командовали легионами только представители сенаторского сословия. Исключение составлял Египет, где командирами были префекты из всадников. То же самое касается и флота. Были созданы постоянные эскадры, стоявшие в Мизене, Александрии и Равенне. Они служили гарантом нормального торгового и хозяйственного судоходства и охраняли водные рубежи империи.

Август не стремился к новым завоеваниям, его внешняя политика носила миролюбивый характер, но для охраны чрезвычайно протяженных границ государства и возможных очагов восстания в провинциях, не до конца покоренных, нужна был мобильная крепкая армия с хорошо отлаженной дисциплиной и боевым духом. Хоть ему и пришлось много воевать ради достижения верховной власти, но во многих случаях он предпочитал военной силе дипломатию.

Приведем примеры, как умело он пользовался ситуацией и извлекал максимум пользы. После поражения Красса и неудачных походов Антония в Парфию ситуация в этом регионе складывалась не в пользу римлян. Однако Август умело воспользовался дракой за престол. Царь Парфии Фраат IV не поделил трон со своим братом Тиридатом, который сумел изгнать его, но Фраат сумел одолеть брата, и тот сбежал в Сирию, к римлянам, прихватив с собой сына царя, тоже Фраата. Парфянский царь прислал в Рим посольство с требованием вернуть перебежчика Тиридата и своего похищенного им сына. Император сделал вид, что это не его компетенция и отправил послов в сенат. Сенаторы, понятное дело, отправили послов к шефу, первому среди равных. Август отказался выдать Тиридата, но пообещал, что вернет Фраату сына, если тот вернет захваченные парфянами знамена Красса и военнопленных. Царь не дал определенного ответа, но, когда пасынку Августа, Тиберию, удалось посадить на армянский трон ставленника Рима Тиграна III и над парфянами нависла угроза вторжения, Фраат вернул знамена и пленных.

Но Августу очень хотелось посадить и на парфянский трон проримски настроенного человека. И он предпринимал такую попытку: подарил царю италийскую красавицу-рабыню, которая на деле была, как теперь говорят, агентом влияния. Мусса Тейя, так звали рабыню, уговорила царя отправить своих детей и внуков в Рим для знакомства, налаживания связей и в общеобразовательных целях. Естественно, они оказались в заложниках. В «Деяниях Божественного Августа» есть такие строки: «Царь парфян Фраат, сын Орода, своих сыновей и внуков всех послал в Италию, не будучи побежденным в войне, но нашей дружбы прося, отдавая в залог своих детей». Странный оборот мысли, не правда ли? Зачем же «не будучи побежденным» просить дружбы и отдавать в залог детей? Далее еще интереснее. Мусса родила царю сына Фраатака, а когда он подрос, они убили Фраата, но воцарившийся отпрыск италийской рабыни быстро сориентировался в политической ситуации и понял, что с римлянами ему не по пути. И народ и знать осознавали свою независимость и гордились, что Парфия – единственная на Востоке страна, не склонившая головы перед Римом. Поэтому Фраатак по личным ли убеждениям, или под влиянием окружения вел патриотическую, традиционно антиримскую политику. Эти события относятся уже ко второму году до Рождества Христова, а в следующем, первом, внук императора Гай Цезарь встретился с Фраатаком, и напряженная ситуация несколько сгладилась. Тем не менее Август не прекращал попыток внедрения в парфянский высший класс своих агентов влияния. И ему даже удалось посадить на престол воспитанного в Риме Вонона, сына убитого Фраата, но того вскоре свергли, а царем стал Артабан III. Практика десантирования агентов влияния в элиты других государств, широко используемая Августом, всегда была в ходу, не исчезла она и в наши дни.

Если продолжить тему восточной политики Августа, то нельзя не отметить, что помимо положительного в конце концов решения парфянского вопроса (был подписан мирный договор, возвращены римские знамена, отбитые врагом у Красса и Антония, и граница между Парфией и восточными провинциями Рима прошла по реке Евфрат), весьма успешными были результаты римской дипломатии и на сопредельных территориях. Прикармливая царьков, давая им римское гражданство, называя их друзьями римского народа, Август устанавливал свое влияние и строго контролировал династические споры. Власть на Востоке получали только с его одобрения, и горе тому, кто сам устанавливал свое право на власть. Взошедший без санкции римского императора на престол Набатеи, соседней с Иудеей страны, царь Арета IV впал в немилость, и Август хотел присоединить Набатею к Иудее, отдав ее царю Ироду. Но, рассудив, что Ирод и так много от него получил, утвердил Арету царем в седьмом году до Р.Х. после его долгих унижений и просьб. Царь Ирод, пользуясь благосклонностью Августа, расширял границы своего государства за счет соседей, и в его правление был заложен город Кесария, или Цезарея, названный так в честь Августа. Это был порт с насыпным молом, потому что естественных гаваней в Иудее не было, рассчитанный на три сотни кораблей. Цезарея после смерти Ирода станет резиденцией римских прокураторов.

Также был заново отстроен Иерусалимский храм и поражающий роскошью и великолепием дворец. Имя Ирода, как инициатора избиения младенцев в Вифлееме, пережило века благодаря евангельским текстам. Но историками этот факт не подтверждается. Кровожадный тиран умер в четвертом году до Р.Х., а библейские события, связанные с этими персонажами, происходили позже.

Он пришел к власти с помощью римлян и пытался романизировать свою страну. В столице были построены театр и цирк, где, как и в Риме, устраивались гладиаторские бои, конные бега и другие римские состязания. Иудеи ненавидели царя, внедрявшего чуждые им нравы и обычаи. Он в свою очередь не доверял своим подданным, и его личная охрана состояла из фракийцев, галлов и германцев, подаренных ему Августом. Поэтому царь жил в атмосфере постоянной подозрительности и вскоре перестал отличать мнимые заговоры от настоящих. Иосиф Флавий в «Иудейской войне» пишет: «Массу невинных он поволок к пыткам только для того, чтобы не обойти ни одного виновного». Нельзя не упомянуть, что он повелел установить над воротами Иерусалимского храма золотого орла, и это так возмутило иудеев (их религиозный закон запрещает какие-либо изображения или изваяния в храме), что они сбросили его, разрубив топорами. Те, кто это сделал, были сожжены заживо, остальных участников казнили.

В его огромной семье были постоянные интриги и склоки, и он был вынужден казнить первую жену Мириам, обоих от нее сыновей и тещу. А всего у него было десять жен, девять сыновей и пять дочерей. За пять дней до смерти он приказал казнить своего старшего сына Антипатра, наследника престола, по обвинению в намерении отравить его. Тот действительно был главный интриган при дворе Ирода Великого, и именно он втягивал родственников в заговоры с целью обезопасить свой приход к власти после смерти отца. О намерении казнить наследника Ирод известил Августа, и тот ответил, что «если отец предпочтет изгнание смертной казни, то император против этого ничего не имеет» (Флавий). Вот такой тонкий дипломатический совет. Конечно, Августу Антипатр пригодился бы живым как пешка в его внешнеполитических играх на Востоке.

Умер Ирод Великий, как предполагает русский писатель Антон Чехов, врач по образованию, от гонореи, но современные медики полагают, что у него была гангрена половых органов (у Флавия: «В срамной области – гниющая язва, которая плодила червей»). Он правил страной более тридцати лет. Его имя стало нарицательным, как символ зла, тирании и порока. Хотя он действительно был по нынешним меркам чудовищным злодеем и тираном, но если сопоставить даты, окажется сомнительным то, в чем его обвиняет Библия, то есть в избиении младенцев. Более вероятно, что речь идет о его сыне Антипе Ироде, который после смерти отца стал тетрархом (управлял областями Галилея и Перея). Он оставил свою жену ради жены своего брата Филиппа, Иродиады, которая была внучкой Ирода Великого и поэтому приходилась мужу племянницей. Ее дочь была той самой Саломеей, которая так очаровала танцами Антипу, что он готов был выполнить любое ее желание. Она попросила голову Иоанна Крестителя, и этот сюжет так распространен в европейской живописи, что в редком музее не встретишь изображения танцующей красавицы-иудейки возле блюда с отрезанной головой. В Евангелии говорится, что потом Антипу мучила совесть, и когда он услышал об Иисусе Христе, то подумал, что Иоанн воскрес (Евангелие от Матфея, 14.1). Любопытен еще один эпизод, описанный в Священном Писании. Правнук Ирода Великого Агриппа II, когда апостол Павел перед ним и его сестрой Береникой говорил защитительную речь, сказал: «Ты почти убеждаешь меня сделаться христианином» (Деяния Апостолов, 26).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.