Глава 2 Возрождение самозванческой интриги

Глава 2

Возрождение самозванческой интриги

Со смертью самозванца семейство Мнишеков разом лишилось всех привилегий и богатств. Крупные суммы денег и драгоценности, пожалованные родне Лжедмитрия, были отобраны обратно в казну. С конюшен Мнишека были уведены кони, из погребов изъяты винные запасы. Однако на своем дворе Юрий Мнишек продолжал строго следовать придворному церемониалу, оказывая Марине почести, положенные царствующей особе. Не желая считаться с новым положением дел, Мнишек лелеял несбыточные надежды на то, что дума, соблюдая присягу, признает вдовствующую царицу правительницей государства. После избрания на трон Василия Шуйского возник другой фантастический план: женить неженатого государя на царице Марине.

Боярская дума решительно отвергла претензии Мнишеков и подвергла отца царицы унизительному допросу. 15 июня семью Марины выдворили из Кремля и поселили в доме опального дьяка Афанасия Власьева. В августе вдова Лжедмитрия со всеми ближними отправилась в изгнание в Ярославль.

Между тем слухи о чудесном спасении «царя Дмитрия» не только не прекратились, но, напротив, захлестнули всю страну. Юрий Мнишек всеми возможными средствами поддерживал и раздувал их. Однако было бы неверно возлагать ответственность за эти слухи лишь на семью Мнишеков и польских сторонников Лжедмитрия I. Почвой для мифа были народные настроения, вера в «доброго царя». Юрий Мнишек пытался использовать эти настроения, чтобы возродить самозванческую интригу. Как бы то ни было, центром интриги вновь стал Самбор, где вскоре после переворота 17 мая появился человек, выдававший себя за спасшегося «Дмитрия». Новый самозванец пользовался покровительством хозяйки Самбора — жены Юрия Мнишека. Кажется невероятным, чтобы пани Мнишек могла действовать на свой страх и риск, предоставляя убежище и помощь человеку, нисколько не похожему на ее зятя. По-видимому, интрига была санкционирована Юрием Мнишеком и царицей Мариной. Мнишек и окружавшие его люди были пленниками в России. Но, даже находясь в ссылке в Ярославле, поляки имели при себе оружие, челядь, могли свободно передвигаться по городу. Все это позволило Мнишеку установить контакты с польскими послами в Москве и завести тайную переписку с Самбором. Мнишекам всячески помогали братья Бучинские, утверждавшие, будто вместо царя был убит похожий на него дворянин. Следуя указаниям Мнишека, его жена в Самборе стала спешно вербовать сторонников для «Дмитрия». Во Львове и других местах польские офицеры получили от нее письма с категорическими заверениями, что Дмитрий жив. Инициаторы новой интриги пустили слух, что чудом спасшийся русский царь прибыл в Самбор собственной персоной. Первоначально никто не верил толкам такого рода, но постепенно положение стало меняться. В начале августа 1606 года литовский пристав объявил задержанным в Гродно русским послам, что прежде (в июле?) он знал по слухам, а теперь узнал доподлинно от Е. Воловича, что «государь ваш Дмитрей, которого вы сказываете убитого, жив и теперь в Сендомире у воеводины (Мнишека. — Р.С.) жены: она ему и платье, и людей подавала». Информация исходила от «добрых панов», родни и приятелей владелицы Самбора. Один из них — ветеран московского похода самозванца пан Валевский мог сообщить множество «достоверных» подробностей о бегстве государя за рубеж. В Москве, утверждал он, у Дмитрия было два двойника — некто Барковский и племянник князя Мосальского. Они были похожи на царя как две капли воды, исключая разве что знаменитую бородавку. В день переворота убит был не Дмитрий, а Барковский. Царю удалось ускакать из Москвы.

Интереснейшие сведения о новом самозванце собрал в августе 1606 года итальянский купец Ф. Талампо, ездивший на Западную Украину, где находились владения Мнишеков. По словам купца, московский царь бежал из России с двумя спутниками и ныне живет здоров и невредим в монастыре бернардинцев в Самборе; даже прежние недруги признают, что Дмитрий ускользнул от смерти.

В первых числах августа русские послы узнали от приставов, что в Самбор к государю начали съезжаться польские ветераны — участники московского похода «и те многие люди, которые у него были на Москве, его узнали, что он прямой царь Дмитрей, и многие русские люди к нему пристали и польские и литовские люди к нему прибираютца; да к нему же приехал князь Василей Мосальской, которой при нем был на Москве ближней боярин и дворецкой».

Фактически владелица Самбора, следуя инструкциям дочери — царицы московской Марины и мужа, приступила к формированию «двора» и наемного войска для нового самозванца. Взявшись исполнить роль тещи нового «Дмитрия», она «людей к нему приняла з 200 человек».

Самым знатным лицом при самборском самозванце был Заболоцкий; «Да при нем же («Дмитрии». — Р.С.) некоторой Заболоцкой, москвитин выезжей». В Москве было целое гнездо дворян Заболоцких. Измена одного из них пагубно отозвалась на карьере всех других. Согласно помете в Боярском списке 1606–1607 годов В. В. и И. И. Заболоцкие были брошены в тюрьму и исключены из списка «больших московских дворян».

Будучи в Польше, царские послы получили достоверную информацию о внешности самборского самозванца и тотчас же выступили с заявлением, что под именем Дмитрия скрывается беглый московский дворянин Михаил Молчанов, любимец Отрепьева, нисколько на него не похожий: «Тот вор Михалко прежнему вору (Лжедмитрию I. — Р.С.) не подобен, прежней был вор рострига обличьем бел, волосом рус, нос широк, бородавка подле носа, уса и бороды не было, шея короткая; а Михалко Молчанов обличьем смугол, волосом черен, нос покляп, ус невелик, брови велики нависли, а глаза малы, бороду стрижет, на голове волосы курчеваты, взглаживает вверх, бородавица на щеке». Молчанов говорил по-польски и знал латынь. После переворота 17 мая 1606 года он был отдан в руки палача, который исполосовал ему спину кнутом. Русские послы полагали, что «пятно» на государственном преступнике поможет им разоблачить вора. «У нас есть пятно, — заявляли они, — …приметы у него на спине, как он за воровство и за чернокнижство был на пытке и кнутом бит, и те кнутные бои на нем знать».

Вяземский помещик средней руки Михаил Андреевич Молчанов происходил из рода Молчановых-Ошаниных, выслужившихся в опричнине. Уже при царе Борисе Михалко пользовался дурной репутацией в Москве. Когда ему велено было расследовать дело о незаконной выдаче вина, дьяк Алексей Карпов встретил его в приказной избе словами: «„Два, де, вас, воры ведомые во всем твоем в Московском государстве“; и другого вора, — поясняет в своей челобитной М. Молчанов, — имянем не сказал: „да и тот-то (очевидно, главный вор. — Р.С.), де, тебе не пособит, на кого, де, ты и надеешься“». Имея в виду дальнейшую карьеру Молчанова, И. И. Смирнов высказал предположение, что дьяк имел в виду измену Михалки в пользу Лжедмитрия I. Как бы то ни было, Молчанов не только перебежал на сторону самозванца, но и принял участие в убийстве Федора Годунова, благодаря чему добился дружбы самозванца, стал «его тайным пособником во всех жестокостях и распутстве».

После переворота московские власти объявили, что Отрепьев был чернокнижником. Верный приспешник самозванца Молчанов был также арестован и обвинен в том, что он жил у царя «в хоромах для чернокнижия». Фаворита Лжедмитрия подвергли пытке и наказали кнутом. Но ему удалось ускользнуть из-под стражи, и он бежал в Путивль на Северскую Украину. Противники царя Василия возлагали на этот город особые надежды вследствие многих причин. Во-первых, путивльские служилые люди, находившиеся в Москве в момент переворота, отказались присягать новому царю. Во-вторых, Путивль играл особую роль в гражданской войне с самого ее начала. На протяжении нескольких месяцев Путивль был «воровской» столицей.

Из английского донесения о России, составленного осведомленным современником в 1607 году, известно, что, утвердившись на троне, «Дмитрий за особые заслуги освободил эту область от всех налогов и податей в течение 10 лет».

Северская Украина подверглась страшному разорению, и путивляне рассматривали многолетнюю льготу как законную награду за все понесенные ими жертвы и тяготы. С воцарением Шуйского все эти льготы были утрачены ими навсегда. Еще более важное значение имела уверенность в том, что они борются за восстановление попранной справедливости, за «доброго царя» и против свергших его «лихих бояр».

События в Путивле развивались следующим образом. В мае 1606 года власти направили туда гонца Г. Шипова. Гонец должен был убедить путивлян, что царь Василий будет жаловать их своим царским жалованьем «свыше прежнего», и от имени царя предложил горожанам прислать в столицу путивлян «лутших людей человек трех или четырех» для изложения своих нужд и требований. В обращении к жителям Путивля власти просили, чтобы те «сумненья себе не держали никоторого» (по поводу гибели их «доброго царя Дмитрия») и жили «в покое и тишине». Шуйский прибег к прямой лжи, утверждая, будто самозванец перед смертью сам объявил «предо всем московским государством… всем людем вслух, что он прямой (подлинный) вор Гришка Отрепьев».

Г. Шипов привел путивлян к присяге. Местный воевода князь А. И. Бахтеяров-Ростовский присягнул вместе с другими. Но вскоре он получил предписание «быть к Москве». На его место Разрядный приказ назначил воеводу князя Г. П. Шаховского.

По словам английского современника, Молчанову удалось вовлечь в заговор дворянина, посланного Шуйским в Путивль для принятия присяги, тогда как новый воевода противился заговору и был убит. В действительности погиб старый путивльский воевода, а вновь назначенный (Шаховской) стал главным сообщником Молчанова.

Согласно английской версии, дворянин, посланный Шуйским в Путивль, «встретившись с одним особенным фаворитом прежнего государя по имени Молчанов (который, бежав туда, отклонил многих дворян и солдат от признания нынешнего государя), был соблазнен им…». Похоже на правду, что именно Молчанов подтолкнул Шаховского к выступлению против Шуйского. Но поскольку он оставался в тени, большинство современников не догадывалось о его активной роли в путивльском восстании. Молчанову удалось бежать после пытки из московских застенков, и он спешил укрыться за рубежом, оставив все прочее на долю Шаховского.

Можно подозревать, что судьба столкнула Молчанова с Шаховским в самый момент бегства первого из Москвы. 17 мая 1606 года фаворит Лжедмитрия I был взят под стражу, но ему удалось освободиться благодаря помощи сообщников. Современники приписывали Молчанову и его друзьям вину за исчезновение нескольких турецких лошадей из царской конюшни в Москве. Неизвестные лица потребовали лошадей для «Дмитрия» вскоре после переворота. Тотчас по Москве распространился слух, что вместо государя убит некий немец, а «Дмитрий» ушел вместе с Молчановым, своим ближним служителем. Слух был записан С. Немоевским. Камердинер самозванца Хвалибога в записке 1607 года отметил, будто в царских конюшнях пропали лошади и исчез Михайло Молчанов, «откуда всегласная весть была в столице, что Дмитрий с Молчановым и с несколькими иными потаенно ушел…».

Молчанов удачно использовал имя Дмитрия для бегства из Москвы. Вслед за тем он присоединился к воеводе князю Г. П. Шаховскому, который был послан из столицы на воеводство в Путивль. Они быстро нашли общий язык. Характерно, что на пути к месту назначения Шаховской употреблял ту же хитрость, к которой прибегнул Молчанов в Москве. Сведения об этом мы находим в «Хронике» Конрада Буссова. Согласно Буссову, Шаховской при переправе через Оку у Серпухова сказал паромщику: «Молчи, мужичок, и никому не рассказывай, ты перевез сейчас царя всея Руси Дмитрия». На всех постоялых дворах Шаховской и его спутники повторяли выдумку о том, что при них находится царь. В Путивле двое спутников Шаховского отделились от него и отправились прямо к жене Мнишека в Самбор.

Буссов, получивший информацию от повстанцев, называл спутников Шаховского поляками. Однако сообщенные им подробности наводят на мысль, что одним из спутников Шаховского был Молчанов. Ускользнув из московской тюрьмы, Молчанов должен был скрывать свое имя, чтобы беспрепятственно покинуть пределы России. Он хорошо знал польский язык и с успехом мог выдать себя за поляка.

Князья Шаховские принадлежали к младшей ветви ярославского княжеского рода. Они «захудали» задолго до опричнины, и двери Боярской думы оказались для них закрыты. Князь Г. П. Шаховской владел поместьем в Козельске и нес службу в столице вместе с козельскими выборными дворянами. Его отец князь Петр заслужил милость Лжедмитрия I и, по некоторым сведениям, входил в путивльскую «воровскую» думу. Но в московскую Боярскую думу он не попал. Г. П. Шаховской был послан Отрепьевым «на время из Путивля» в восставший Белгород в чине воеводы, но после воцарения самозванца не получил от него ответственных назначений.

По своему служилому и местническому положению Шаховской стоял выше самборского «вора» Молчанова. При царе Борисе Шаховскому платили достаточно скромный годовой оклад в 17 рублей, тогда как Молчанов получал низший оклад в 5 рублей.

Молчанов и Шаховской шли по стопам Григория Отрепьева, намереваясь повторить его опыт. По их замыслам, Самбор должен был вновь стать центром движения против московского царя, а собранные там войска возглавить второй московский поход. Шаховскому надлежало продержаться в Путивле до подхода профессионального наемного войска из Польши. Однако осуществление их замыслов сразу натолкнулось на непреодолимые трудности. Жена Мнишека не обладала способностями мужа, которому в свое время удалось в долг навербовать армию для самозванца.

Обстановка в Польше была тревожной. Страна стояла на пороге гражданской войны. После переворота в Москве Сигизмунд III поспешил заявить о своей полной непричастности к авантюре Лжедмитрия. В июне 1606 года он заявил в беседе с венецианским посланником Фоскарини, что «Дмитрий» определенно не был царским сыном и что, когда Мнишек явился ко двору с сообщением о «царевиче», он, король, посоветовал сенатору не вмешиваться в это дело, дабы не повредить Речи Посполитой, но воевода не пожелал ему повиноваться.

Общественное мнение в Польше отрицательно реагировало на сомнительные вести о спасении «Дмитрия». Мнишек, готовя новый тур самозванческой интриги, не мог рассчитывать ни на сочувствие польского общества, ни на помощь Сигизмунда III.

Самборские власти нашли поддержку лишь среди участников рокоша (мятежа), в числе которых были давние покровители и друзья Отрепьева, родня Мнишеков, Зебжидовский и др. Такие очевидцы, как Ф. Талампо, засвидетельствовали, что сторонники рокоша открыто говорили о спасении московского царя, нашедшего убежище в Самборе. Собравшаяся на рокош шляхта ждала появления «Дмитрия». Но «самборский вор», по сведениям московских дипломатов, так и не «сказался» людям и «на рокоше не был», боясь (как объясняли польские приставы послам) мести со стороны шляхтичей, потерявших родственников на царской свадьбе в Москве.

Инициаторы интриги так и не решились представить самозванца даже тем кругам польского общества, на сочувствие которых они могли рассчитывать. «Самборский вор» хотя и имел большую бородавку на лице, но бородавка росла не на том месте, а в остальном он нисколько не походил на убитого в Москве Отрепьева. В Польше многие знали характерную внешность Лжедмитрия I, и обман был бы мгновенно разоблачен.

Появление «царя» среди рокошан явилось бы прямым вызовом королю, на что Мнишеки никак не могли пойти. Юрий Мнишек находился в плену в России, и освободить его могло лишь вмешательство официальных властей Речи Посполитой.

В конце концов комедия с самборским Лжедмитрием провалилась. Военные приготовления в Самборе внушили беспокойство литовскому канцлеру Льву Сапеге, поскольку собранный там отряд мог быть использован противниками короля. Когда самозванец назначил своим главным воеводой Заболоцкого и «того Заболоцкого послал было в Сиверы (в Чернигово-Северскую землю. — Р.С.), чтобы нынешнему государю… (царю Василию. — Р.С.) не поддавались, и он («Дмитрий». — Р.С.) к ним (повстанцам. — Р.С.) будет», канцлер приказал задержать Заболоцкого и его отряд. В октябре канцлер Лев Сапега, давний покровитель Отрепьева, направил в Самбор слугу Гридича, чтобы тот «досмотрел» Дмитрия: «…подлинно тот или не тот?» Гридич ездил в Самбор, но «того вора (по словам послов) не видел: живет, де, в монастыре, не кажетца никому».

В октябре в Самбор наведался бывший духовник Отрепьева. Он также вынужден был уехать ни с чем. Вслед за тем бернардинский монашеский орден направил к Мнишекам из Кракова одного из наиболее видных своих представителей. Поскольку по всей Польше прошел слух, что Дмитрий «в Самборе в монастыре в чернеческом платье за грехи каетца», эмиссар ордена произвел досмотр самборского монастыря, а затем получил от самборских бернардинцев письменное подтверждение, что Дмитрия нет в их монастыре и они не видели царя с момента отъезда его в Россию.

Мнишеки не осмелились показать нового самозванца ни духовенству, в свое время покровительствовавшему тайному католику Отрепьеву, ни представителям официальных властей. Во время переговоров с русскими послами чиновники короля прибегли к нехитрой дипломатической игре. Они осторожно отмежевались от самборской интриги, заявив: «А что, де, вы нам говорили про того, который называетца Дмитреем, будто он живет в Самборе и в Сендомире у воеводины жены, и про то не слыхали». В то же время королевские дипломаты, добиваясь немедленного освобождения задержанных в Москве поляков, угрожали послам вмешательством в московские дела посредством новых самозванцев. «Только государь ваш (царь Василий. — Р.С.) вскоре не отпустит всех людей, — говорили они, — ино и Дмитрий (новый самозванец. — Р.С.) будет, и Петр прямой будет, и наши за своих с ними заодно станут».

Первый самозванец, по меткому замечанию В. О. Ключевского, был испечен в польской печке, но заквашен в Москве. Новый Лжедмитрий также не миновал польской кухни, но его судьба была иной: его не допекли и не вынули из печи. «Вор» таился в темных углах самборского дворца в течение всего восстания 1606–1607 годов, не осмеливаясь показать лицо не только полякам, Но и восставшему русскому народу.

Московские власти возлагали ответственность за восстание в Путивле на одного Шаховского, не зная того, что за его спиной стоял Молчанов. Князь Григорий, как отметил автор «Нового летописца», сказал путивльцам, «что царь Дмитрий жив есть, а живет в прикрыте: боитца изменников убивства». Аналогичным образом речь Шаховского изложил Буссов. По его свидетельству, воевода собрал в Путивле всех горожан и уверил их, что Дмитрий жив и скрывается в Польше, где собирает войско для нового похода. Именем Дмитрия Шаховской обещал путивлянам царскую милость, если они будут хранить ему верность и помогут отомстить «неверным псам». Когда в Путивль стали поступать из Польши личные письма «спасшегося государя», население преисполнилось энтузиазма и стало собирать казну и войско для изгнания из Москвы Шуйского.

Самозванческая интрига, возрожденная усилиями Молчанова и Шаховского, во многом отличалась от интриги Отрепьева. Двадцатичетырехлетнему Отрепьеву не приходилось беспокоиться, похож ли он на восьмилетнего царевича Дмитрия, которого через пятнадцать лет после смерти забыли даже те немногие, кто видел его лично. Для нового самозванца главная трудность заключалась в том, что он нисколько не походил на своего предшественника, характерную внешность которого не успели забыть за несколько месяцев, прошедших после переворота. По временам Молчанов брался за исполнение роли царя Дмитрия, и тогда посетители Самбора видели его на «троне» в парадном зале Самбора. Но подобные инсценировки устраивались крайне редко и лишь для лиц, никогда не видевших Отрепьева. Роль самозванца оказалась Молчанову не по плечу. Результатом было новое и весьма своеобразное историческое явление — «самозванщина без самозванца».

Приняв на себя роль «Дмитрия» в Польше, Молчанов не посмел въехать в Путивль и занять трон на первом отнятом у Шуйского клочке земли. Путивляне хорошо знали и своего «государя» Отрепьева, и его придворного Молчанова, обман здесь был невозможен.

Жители Путивля сами пытались разыскать «воскресшего» царя и поторопить его с возвращением на родину. В двадцатых числах августа 1606 года духовник короля Барч сообщил нунцию Рангони, что в Киев приехала депутация из Северской земли, члены которой разыскивают Дмитрия и выражают твердую уверенность, что найдут его в одном из польских замков. Примечательно, что прибывшие из России представители восставших северских городов не знали точно, где скрывается «Дмитрий». Очевидно, в письмах в Россию Молчанов не указывал своего местонахождения. «Прелестные письма» нового самозванца рано или поздно должны были попасть в руки Шуйского, и тогда любое указание на Самбор повлекло бы за собой самые суровые санкции против Марины и Юрия Мнишеков.

Самозванческая интрига не получила развития. Тем не менее появление призрака в самборском замке оказало большое влияние на ход гражданской войны в России. Деятельность Молчанова в роли «законного царя» и преемника Лжедмитрия I развернулась по двум направлениям. Во-первых, он стал рассылать по всей России «прелестные письма» с призывом свергнуть узурпатора Василия Шуйского. Во-вторых, он предпринимал попытки поставить во главе повстанческого движения лично преданных ему людей. В силу традиции царские указы не имели подписи царя, но их непременно скрепляли печатью. По словам современников, инициаторам интриги удалось похитить государственную печать перед бегством из Москвы. Это позволило Молчанову не только составлять воззвания, но и производить назначения в повстанческом лагере. Сохранившаяся переписка между руководителями повстанческих отрядов содержит прямую ссылку на присланную им «государеву цареву и великого князя Дмитрия Ивановича всея Русии грамоту за красною печатью».

Первоначально Молчанов предполагал направить в Путивль в качестве своего главного эмиссара дворянина Заболоцкого. Но тот был задержан на границе польскими властями. Потерпев неудачу с Заболоцким, Молчанов остановил свой выбор на казачьем атамане Иване Исаевиче Болотникове.

Некогда Болотников служил в холопах у князя А. А. Телятевского, затем бежал от господина и нашел прибежище на вольных казацких окраинах. Считается, что Болотников стал атаманом донских казаков. Но это не совсем верно. Автор английской записки о России 1607 года, указавший на Молчанова как главного инициатора восстания против Шуйского, прямо называет Болотникова «старым разбойником с Волги». Англичане вели большую торговлю на Нижней Волге, где их суда не раз подвергались нападениям волжских казаков. Возможно, этим и объясняется их осведомленность насчет Болотникова.

Самые подробные сведения о жизни Болотникова сообщают два иностранных автора — И. Масса и К. Буссов. Но их свидетельства противоречат друг другу, и примирить их невозможно. Однако надо иметь в виду, что Буссов служил под начальством Болотникова и располагал более надежными источниками информации.

В «Записках» И. Массы можно найти упоминание о том, что Болотников явился в Россию во главе 10-тысячного казацкого войска, а до того он «служил в Венгрии и Турции». На основании этого свидетельства историки заключили, что Болотников стал предводителем не потому, что во главе войск его поставил самозванец, а потому, что он привел в Самбор многочисленное казацкое войско, что и обеспечило ему роль народного вождя.

Рассказ К. Буссова отличается большей достоверностью, чем известие Массы. Болотников действительно побывал в Турции, но не как казацкий предводитель, а как пленник. Атаман разделил участь многих других вольных казаков. Он был захвачен в плен татарами и продан в рабство туркам. Будучи гребцом-невольником на турецких галерах, казак участвовал в морских сражениях. Одно из таких сражений кончилось поражением турок. Болотников был освобожден из плена итальянцами, оказался в Венеции, на обратном пути в Россию побывал в Германии и Польше. Слухи о спасении «Дмитрия» привлекли его в Самбор.

Буссов ни словом не упоминает о прибытии в Самбор вместе с Болотниковым десятитысячного войска, и в этом случае его версия заслуживает большего доверия, чем версия Массы. В самом деле, польские власти в обстановке мятежа не допустили передвижения по территории Польши даже небольшого по численности отряда Заболоцкого.

Болотников был пленником, пробиравшимся с чужбины на родину, и никаких воинских сил при нем не было. Молчанов следовал своему расчету, когда остановил выбор на казачьем атамане. Он пытался найти людей, которые были бы всецело обязаны его милостям и, кроме того, искренне верили бы, что имеют дело с прирожденным государем. Болотников прибыл в Польшу с запада после многолетних скитаний. Он не был свидетелем событий, разыгравшихся в России в 1604–1605 годах и никогда не видел в лицо Отрепьева. Его нетрудно было обмануть.

Буссов много раз беседовал с Болотниковым и, по-видимому, с его слов описал сцену свидания атамана с человеком, выдававшим себя за Дмитрия. Приноравливаясь к обстоятельствам, самозванец то надевал монашеское платье и скрывался в местном католическом монастыре, якобы по соображениям безопасности, то появлялся во дворце. Болотников был принят в самборском дворце. Самозванец долго беседовал с казачьим атаманом и под конец снабдил его письмом к Г. Шаховскому и отправил в Путивль в качестве своего личного эмиссара и «большого воеводы». Буссов ни словом не упоминает о том, что в подчинении Болотникова были какие-то воинские силы. Как видно, Молчанов не мог предоставить в распоряжение Болотникова солдат и не имел возможности снабдить его денежными средствами. «Большой воевода» Болотников получил от Молчанова мизерную сумму в 60 дукатов, вместе с заверениями, что в Путивле Г. Шаховской выдаст ему деньги из казны и даст под начальство несколько тысяч воинов.

Весть о том, что «добрый государь Дмитрий» прислал в Путивль личного эмиссара, ободрила народ и нодтолкнула к мятежу многие южные города.