Религия

Религия

Тем не менее нам представляется, что в общем ходе событий курс цивилизации на Древнем Востоке определялся концепциями и отношениями духовного характера.

Первое и главное из них – религия, которая определяет и интерпретирует все стороны жизни без исключения. Более того, каждая сторона жизни формируется и мотивируется в соответствии с религией. Именно единство религиозной веры снова и снова появляется в древне-восточных цивилизациях как доминирующий, самый главный мотив. Это мера всех вещей, равных которой вы не найдете среди других цивилизаций древности: нам придется добраться до Средневековья, чтобы обнаружить нечто подобное в нашем собственном мире. Возьмите, к примеру, правовые институты: религиозное и светское законодательство слиты воедино и никак не разделяются; мало того, человек Древнего Востока не увидел бы никакого смысла в их разделении, поскольку источником того и другого является одна и та же власть. Это же можно сказать в отношении науки: астрономия и астрология развиваются как единый организм; никто не видел ни смысла, ни нужды разделять их. То же в искусстве: это служанка религии, Ближний Восток не знал свободного художественного творчества, искусства ради искусства. «Отдайте Цезарю цезарево, и Богу Богово» – такой мудрости не было места на Древнем Востоке.

Но даже в этих обстоятельствах было бы поверхностно не рассмотреть абсолютное господство религии, которое мы только что постулировали, более подробно и конкретно; возможно, придется наложить на это утверждение некоторые ограничения. Возможно, никто не сформулировал так хорошо эту проблему, как немецкий ученый Х. Шмёкель. Рассуждая о верованиях шумеров, он задался вопросом: что думал крестьянин, которого постоянно отрывали от плуга и заставляли рабски трудиться на сооружении храмов? Что думал царь Лугальзаггиси, когда завоеватель Саргон посадил его в клетку перед храмом того самого бога, который ранее через своих жрецов даровал ему власть над шумерами? Этого мы не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем. Другими словами, нам известна лишь религия ограниченного правящего класса – официальный государственный культ; о религиозном мире остального народа – громадного большинства его – мы можем узнать очень и очень мало.

Все это правда. Но можно в ответ указать на рассказ Геродота о паломниках, которые толпами собирались в ладьи и плыли на праздник в Бубаст с музыкой и песнями. Или напомнить о празднике в Папремисе, когда паломники лупили друг друга палицами, разыгрывая на городских улицах сражения богов. Дело в том, что вопрос нужно формулировать иначе: мы не знаем, до какой степени отдельные люди были вовлечены в религиозную жизнь, это правда; но правда и то, что официальная религия была тесно связана с народными верованиями – питательной средой для официального курса всегда служат традиционные религиозные чувства народа.

Анализ древне-восточных религий позволяет выделить моменты и концепции, которые пронизывают и определяют их от начала до конца. Во-первых, религии эти в основе своей натуралистичны и основаны на поклонении космическим силам. Небеса, земля и вода обожествляются, одухотворяются и ставятся на первое место; человек занимает более скромное положение. Божественность приписывается также звездам, которые определяют ход жизни во Вселенной. Характерные черты божественных сил создаются по образцу человеческих: макрокосм подгоняется под микрокосм, и боги любят, ненавидят и совершают ошибки. Так у сверхчеловеческого мира появляется своя последовательность событий, своя история, призванная в первую очередь объяснить происхождение Вселенной и всего, что в ней есть, ее законов и судеб. Речь идет о мифологии. Мы встречали разные типы мифов: мифы о сотворении мира; о происхождении труда; о жажде бессмертия; о путешествиях в иной мир. Но один миф возвышается, как башня, над всеми остальными сюжетами: это растительный цикл, воплощенный в фигуре умирающего и воскресающего бога; часто в нем присутствует также богиня-мать, символ плодородной земли.

Но миф на Древнем Востоке не имеет собственной независимой жизни. Прежде чем принять литературную форму, он используется в богослужениях и всевозможных священных обрядах. Действия богов представляются не как фантастические истории, а как реальные происшествия; к ним присоединяются действия людей, которые решительным образом оживляют и обновляют древние сюжеты. Особенно хорошо можно проследить взаимодействие мифа и обряда в двух центрах древне-восточной цивилизации – в Египте и в Месопотамии. Религиозная жизнь и обряды приспособлены к смене времен года и сельскохозяйственных сезонов. Доминирует здесь картина увядающей и расцветающей природы, умирающей и вновь оживающей растительности. Но между двумя центрами существует глубокая разница, которую мы можем определить как разницу в настроении и которая берет начало непосредственно в разных представлениях о том, как управляется Вселенная. В Месопотамии, где царь – всего лишь человек, ни один обряд не обходится без тревоги и страха, без метаний между радостью и болью: никогда нельзя быть уверенным, что человек правильно понял волю богов и действует в строгом соответствии с ней. В Египте, где царь – одновременно бог, ритуал строится на куда более прочной основе: все хорошо, иначе и не может быть. Надо ли напоминать, что в основе этой разницы отношений лежит разница условий существования в двух землях? Месопотамия открыта для вторжения со стороны гор и пустыни и зависит в своем существовании от неверных дождей и непредсказуемых рек; Египет отрезан от остального мира и защищен пустыней, а разливы Нила, хотя и различаются по интенсивности и качеству, никогда не подводят.

Таким образом, главной целью всякого обряда являются обновление и, соответственно, сохранение жизни. Но и в этом отношении между двумя великими долинами есть глубокая разница. В Месопотамии главный объект – жизнь природы, ее плодородие, поскольку жизнь человека неверна; несомненные следы веры в загробную жизнь дают довольно безрадостную картину этой самой жизни (бесконечные тоскливые скитания несчастных душ). В Египте, напротив, жизнь природы и жизнь человека текут параллельно: следующая жизнь без всякого разрыва продолжает нынешнюю в тех же мирных и часто радостных формах. Душа продолжает жить; тело сохраняется благодаря мумификации; гробница – новый дом. Кто-то удачно сказал, что древние египтяне, как ни парадоксально, отвергали реальность смерти.

Подобная концепция человека и его места во Вселенной делает понятным то важнейшее место, которое занимают в религиозной жизни гадания и магия. Если закон существования заключается в постоянных взаимоотношениях человека и обожествленной природы – божества, хотя и бесконечно более могущественного, чем человек, но обладающего вполне человеческими качествами, – понятно, что человек приложит все силы и всю свою энергию, чтобы поддержать на должном уровне свою сторону взаимоотношений. Он использует все возможности, которыми снабдило его божество, ради двойной цели – понять волю божества и направить ее в желаемую сторону. Гадания и магия – крайние способы соединить различные уровни Вселенной; вполне логично, что усилия в этом направлении должны быть больше – а соответствующая литературная продукция обширнее, – там, где связь ненадежна, где преобладают отделенность и неуверенность.

В заключение мы должны еще раз привлечь внимание к тому обстоятельству, что все сказанное относится в основном к главным представителям древне-восточной цивилизации. В остальных случаях можно выделить два варианта. Иногда концепция Вселенной похожа – или, если угодно, копирует религиозную концепцию великих держав; правда, здесь она выглядит менее развитой; многие черты находятся в зародышевом состоянии из-за ограниченных возможностей. Больше здесь, в сущности, обсуждать нечего. Но есть и другой вариант – создание независимой концепции, своего рода реакция, преодоление существующего положения. Этический монотеизм, зародившийся в Палестине и Иране, отбрасывает концепцию Вселенной, преобладающую в двух речных долинах, полностью отрывает божественное от человеческого и приписывает ему черты, которые не повторяют, а сублимируют человеческие черты и, соответственно, противоположны им. Природный культ приходит в упадок, а проблема космического единства становится частью вопроса о высшей божественной воле. Исчезают даже узы государства: Бог в своей абсолютности уже не замечает границ, не ограничивает свое внимание одним народом и не в состоянии делить власть над Вселенной с другими божествами.

Именно теперь, когда религия отделяется от государства, становится понятно, что достижение максимальных высот духа никак не связано с политической властью. Скорее наоборот, создается впечатление, что развитие религии вступает в конфликт с государством и чем дальше, тем больше провоцирует кризис: так христианство, утвердившись в Риме, привело в конце концов к его падению.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.