«Люди» Зимнего

«Люди» Зимнего

В Зимнем дворце жили сотни людей. Со временем «плотность населения» дворца только увеличивалась. Многочисленные лакеи, камер-лакеи, официанты, гоф-фурьеры, гоф-медики и прочий дворцовый люд плотно заселили подвал, первый этаж и отчасти третий этаж Зимнего дворца. На конец 30-х гг. XIX в. в Зимнем дворце проживали порядка 4 тыс. служителей. Главной их задачей было содержание в достойном виде всех помещений дворца, «оформление» церемониалов и обслуживание растущей императорской фамилии.

Все эти дворцовые служители были сведены в различные команды или службы. уже к середине XVIII в. структура Императорского двора вполне устоялась, и если и происходили какие-либо изменения, то они не имели принципиального характера. Даже беглое перечисление придворных административных и хозяйственных структур наглядно показывает тщательность и продуманность организации того, что называется повседневной жизнью. А поскольку это была повседневная жизнь императорской семьи, то и требования были соответствующие. фактически дворцовые подразделения обеспечивали достойный «социальный пакет» членам императорской семьи.

Если говорить о хозяйственных структурах, то среди них упомянем Кабинет Его Императорского Величества, созданный в 1704 г. и просуществовавший до начала 1918 г. Кабинет Е. И. В. занимался административными, хозяйственными и финансовыми делами императорской фамилии, подчиняясь лично императору. Гофинтендантская контора (с 1732 г.) являлась строительно-хозяйственным учреждением Придворного ведомства. Придворная конюшенная часть (с 1733 г.) занималась «транспортными вопросами». Примечательно, что именно в эту структуру в 1912 г. вошел образованный в 1907 г. Собственный Е. И. В. гараж. Церемониальной части (с 1744 г.) поручалось устройство и наблюдение за порядком исполнения придворных церемоний, торжеств, балов, спектаклей, обедов и пр. В ведении Дирекции императорских театров (с 1766 г.) находилось Управление императорскими театрами. Императорская охота (с 1742 г.) распоряжалась организацией императорских охот, приобретением и содержанием собак и лошадей; наблюдала за выездкой верховых лошадей, натаскиванием собак, обучением персонала охотничьему делу, покупкой и ремонтом ружей, истреблением хищных зверей в окрестностях загородных дворцов и пр. Придворная певческая капелла (с 1801 г.) готовила певчих для исполнения духовных песнопений на дворцовых церковных службах в присутствии императора, осуществляла цензуру всех духовно-музыкальных произведений, ведала устройством благотворительных концертов и пр. Контроль Министерства Императорского двора (с 1827 г.) являлся внутриведомственным органом проверки и ревизии счетов о приходах и расходах. Капитул российских императорских и царских орденов (с 1797 г.) «заведовал» всеми орденами Российской империи и объединял все орденские администрации (кавалерские думы). Придворно-медицинская часть (с 1843 г.) ведала медицинским обслуживанием императора и его семьи, а также всех тех, кто входил в «ближний круг» императорской семьи. Археологическая комиссия (с 1859 г.) наблюдала за археологическими раскопками, разысканиями памятников древности, их собиранием и охраной. Гоф-маршальская часть (с 1891 г.) заведовала «довольствием» Императорского двора, комплектовала штаты комнатной прислуги, готовила «высочайшие вояжи» и многое другое. Управление дворцового коменданта (с 1881 г.) занималось обеспечением охраны императорских резиденций и охраной императора во время его поездок по стране.

Ф. Крюгер. Князь П. М. Волконский. 1850 г.

Ф. Крюгер. Граф В. Ф. Адлерберг. 1851 г.

О. Коннел. Граф И. И. Воронцов-Дашков. 1868 г.

Барон В. Б. Фредерикс

В 1826 г. большую часть этих структурных подразделений свели в Министерство Императорского двора, министры которого являлись преданнейшими и довереннейшими слугами российских императоров. За все время существования Министерства (1826–1917 гг.) им руководило всего пять сановников: князь П. М. Волконский (22 августа 1826 г. – 27 августа 1856 г.); граф В. Ф. Адлерберг (30 августа 1852 г. – 17 апреля 1870 г.); граф А. В. Адлерберг (17 апреля 1870 г. – 17 августа 1881 г.); князь И. И. Воронцов-Дашков (17 августа 1881 г. – 6 мая 1897 г.); барон В. Б. Фредерикс (6 мая 1897 г. – 28 марта 1917 г.).

Само Министерство Императорского двора также располагалось в Зимнем дворце, в его северо-восточной части. Подъезд, через который посетители попадали в кабинеты Министерства, так и назывался – Министерским. Поначалу и сами министры Императорского двора жили в Зимнем дворце, где им выделяли огромные квартиры, правда, на первом этаже.

Если говорить о слугах, точнее, «придворнослужителях», наполнявших Зимний дворец, то они имели свою жесткую иерархию. Фактически к этому слою относились и чиновники на весьма высоких должностях, поскольку все они обслуживали императорскую семью.

Любопытно, что среди слуг было довольно много женщин. Например – хранительницы коронных бриллиантов[907]. Безусловно, случайные люди на эту должность не попадали. Традиция эта восходит ко временам Екатерины II. После некоторых неудачных опытов «по подбору кадров» (имелось несколько проворовавшихся офицеров), в 1763 г. ключи от Бриллиантовой комнаты в Зимнем дворце получила камер-юнгфера императрицы Екатерины II – Анна Константиновна Скороходова[908]. Именно у нее хранились ключи от витрин, в которых находились императорские регалии и другие ценности.

Екатерина II высоко ценила порядочность камер-юнгферы и совершенно не случайно доверила ей ключи от Бриллиантовой комнаты. Один из современников упоминает, что однажды Екатерина II приказала в день рождения А. К. Скороходовой «подложить под кровать две тысячи серебряных рублей, и когда от нечаянного прикосновения зазвенел металл, то открылась придуманная награда»[909].

Преемницей А. Н. Скороходовой стала камер-юнгфера императрицы Марии Федоровны – Авдотья Петровна Пильникова. В должности хранительницы она пребывала с 1811 г. Официально статус хранительницы закрепили за камер-юнгферой только 27 декабря 1831 г. Тогда Николай I «высочайше повелеть соизволил» выплачивать из Государственного казначейства «сверх получаемых ею окладов» по 1000 руб. в год «за возложенную на нее должность в хранение государственных бриллиантов и коронных вещей»[910].

Поскольку на должность хранителя драгоценностей Бриллиантовой комнаты придворных дам брали что называется «навсегда», то эту должность А. П. Пильникова сохраняла, будучи уже камер-фрау императрицы Александры Федоровны. Именно А. П. Пильникова бестрепетно контролировала процесс спасения императорских регалий и коронных бриллиантов в страшную декабрьскую ночь 1837 г., когда зарево горевшего Зимнего дворца было видно за десятки верст. Помогали ей и другие камер-фрау императрицы. По крайней мере, дочь Николая I упоминает, что «старая камер-фрау Клюгель заботилась о том, чтобы не оставить безделушек и драгоценностей»[911].

После того как Зимний дворец выгорел и выяснилось, что все императорские регалии и коронные бриллианты благополучно спасены, император Николай Павлович повелел «хранить их в кладовой бриллиантовых вещей Кабинета, впредь до особого повеления»[912]. Эта кладовая находилась в здании Кабинета близ Аничкова дворца. Все бриллиантовые вещи были уложены в 11 вызолоченных деревянных ящиков, их перевезли в Бриллиантовую кладовую, около которой поставили постоянный пост из двух часовых. Весь процесс перемещения ценностей контролировали три человека: камер-фрау Пильникова, гоф-фурьер Пикар и начальник Второго отделения Кабинета Н. М. Петухов.

Форс-мажорный процесс перемещения ценностей колоссальной стоимости стал основанием для их тщательной ревизии. С 19 февраля 1838 г. три упомянутых должностных лица приступили к проверке, в результате которой они еще раз убедились, что все ценности налицо. Более того, у камер-фрау Пильниковой оказались в наличии 10 бриллиантов-шатонов, не учтенных в описях. Такие расхождения были обычным делом, поскольку наиболее активно носимые бриллиантовые вещи хранились в гардеробной императрицы и за их сохранность отвечали камердинеры. А поскольку драгоценностей у императрицы Александры Федоровны было множество, то «бухгалтерия не успевала» вносить их в списки коллекционно-мемориальных коронных бриллиантов.

29 июня 1839 г. «во исполнение Высочайшей воли» министр Двора приказал «хранящиеся в Кабинете Его Величества корону и бриллианты перевести в Зимний дворец 30-го сего июня в Бриллиантовую комнату и сдать госпоже камер-юнгфер Пильниковой вместе с книгою». Указание немедленно выполнили: «Две короны, скипетр и держава были доставлены в Бриллиантовую комнату и уложены в назначенном месте», что принявшая их Пильникова подтвердила своей распиской[913]. Тогда же, в 1839 г., для всех коронных солитеров были сделаны новые оправы с обозначением буквы «К» (коронные) на оправе.

Когда возраст начал брать свое, А. П. Пильникова, официально сохранив свою должность, передала все дела по хранению бриллиантов преемнице – камер-фрау Анастасии Александровне Эллис[914]. Только в 1847 г., когда умерла А. П. Пильникова, А. А. Эллис официально вступила в должность хранительницы коронных бриллиантов[915]. В «Адрес-календарях» ее именовали камер-фрау «при хранении государственных бриллиантов». На этой должности А. А. Эллис оставалась до своей смерти в октябре 1864 г., то есть свой ответственный пост она занимала на протяжении 24 лет, при двух императорах.

С 1840 по 1864 г. она проживала в Зимнем дворце. Поскольку Эллис занимала ответственную должность, связанную с хранением государственных регалий и коронных бриллиантов, кадровые решения принимались очень оперативно. Уже был подготовлен «кадровый резерв» в лице камер-фрау императрицы Марии Александровны – Каролины Карловны фон Винклер. По ее словам, место хранительницы коронных бриллиантов императрица предложила ей еще в ноябре 1863 г.[916] Поэтому уже 3 октября 1864 г. «Государь Император Высочайше повелеть соизволил: по случаю кончины камер-фрау Государыни Императрицы Эллис хранение Государственных бриллиантов поручить камер-фрау фон Винклер»[917]. 7 октября 1864 г. об этом решении сообщили всем должностным лицам, отвечающим за допуск к коронным бриллиантам.

К 1864 г. название должности К.К. фон Винклер уже не включало привычной с николаевских времен обязанности «хранения государственных бриллиантов». Вероятнее всего, после смерти в 1864 г. А. А. Эллис контроль за государственными регалиями и ювелирными изделиями, хранимыми в кладовой № 1 Камерального отделения (Бриллиантовая комната Зимнего дворца), «де-факто» перешел к его чиновникам.

Прошли годы. К.К. фон Винклер, как и ее предшественницы, хранила коронные бриллианты и императорские регалии буквально до своей смерти. А после ее кончины, 22 августа 1884 г., состоялось назревшее решение, отменившее вековую практику персональной ответственности за хранение драгоценных камней женщин на должности камер-фрау «при хранении государственных бриллиантов». С этого дня ответственность полностью возлагалась на профессионалов, то есть на чиновников Камерального отделения Кабинета Е. И. В. Новое принципиальное решение означало, что ответственность за хранение коронных бриллиантов и императорских регалий перешла от «физического лица» к учреждению.

Среди женщин, служивших в Зимнем дворце, традиционно значительным влиянием пользовались фрейлины. Длинный Фрейлинский коридор, куда можно попасть, поднявшись по 113 ступеням лестницы, начинавшейся у Комендантского подъезда, видывал всякое. Стены этого коридора видели удивительных людей, были свидетелями многих событий и удивительных начинаний…

Говоря о фрейлинах, следует иметь в виду, что со времен Екатерины II в Зимнем дворце складывается традиция, что выходящие замуж (с позволения императрицы) фрейлины получали приданое из «комнатной суммы». Судя по тому, что суммы выплат оказывались очень разными, они выплачивались «секретно». Например, в ноябре 1767 г. по распоряжению императрицы из «комнатной суммы» «вышедшей в замужество фрейлине Елисавете Чоглоковой»[918] выплатили «вместо всего приданого 20 000 р.». Через несколько дней вышедшая замуж княжна Четвертинская получила пожалованное «в приданое 2000 р.»[919].

Со временем сумма, выплачиваемая фрейлинам в приданое, стандартизировалась, и начиная с середины 1770-х гг. им выплачивали из «комнатных сумм» 12 000 руб.: «Приданное фрейлинам по 12 000 р.» (1778 г.). Эта сумма сохранялась «по образцу прошлых лет» вплоть до 1917 г.

Далеко не все штатные фрейлины, жившие в Зимнем дворце, входили в ближайшее окружение императорской семьи. Некоторые из них годами могли не видеть императора, другие же становились почти членами царской семьи. Великая княгиня Ольга Николаевна, описывая события 1832 г., писала: «В тот год у Мама было двенадцать фрейлин, включая тех, которых она получила от Бабушки. В деревню нас сопровождали только молодые, старшие оставались в Зимнем дворце. Мы, дети, знали их всех хорошо. Дежурная фрейлина должна была в обеденное время быть у Мама, чтобы принять приказания на день. Между ними была маленькая пожилая мадемуазель Плюскова, отпугивавшая нас своими ледяными руками, тем более что, захватив руку в свою, она долго ее не отпускала. Она была крайне бдительна, часто наблюдала за нами в дверную щель и была к тому же еще дружна с графиней Виельгорской. Она была неравнодушна к баталисту Ладюрьеру и часто навещала его в его ателье в Эрмитаже. Как только о ней докладывали, чтобы ее спугнуть, он начинал бить в барабан. Своим успехом он хвастался у Папа, который очень над этим смеялся»[920].

Многие из фрейлин, десятилетиями живущие во Фрейлинском коридоре, превращались в кладезь дворцовых легенд и преданий. Эти предания фиксировались в дневниках и мемуарах в виде «дворцовых анекдотов», не позволяя им уйти из жизни вместе с их носительницами. Например, фрейлина 1830-х гг., «прекрасная Россети», записала в своей записной книжке следующую историю: «Старуха Загряжская говорила Великому Князю Михаилу Павловичу: „Не хочу умереть скоропостижно. Придешь на небо, как угорелая и впопыхах; а мне нужно сделать Господу богу три вопроса: кто были Лжедмитрий, кто Железная Маска и Шевалье д’Еон – мужчина или женщина? Говорят также, что Людовик XVII увезен из Тампля и остался жив; мне и об этом надо спросить“. – „Так вы уверены, что будете на небе?“ – заметил Великий Князь, старуха обиделась и с резкостью отвечала: „А вы думаете, и родилась на то, чтобы торчать в прихожей Чистилища (pour faire rantichambre au Purgatoire)?“. Она еще старой закваски: большая волтерьянка, хотя и бывает в церкви»[921].

Е. И. Нелидова. 1790-е гг.

Одной из часто повторяющихся историй в стенах Фрейлинского коридора становились романы великих князей и императоров с фрейлинами, его населявшими. Платонические романы юных великих князей с фрейлинами рассматривались как возрастная данность, как ступенька в их взрослении. Но как только эти романы переходили известную грань, то начиналась суета, связанная с поисками для фрейлины (неважно, забеременевшей или нет) подходящей партии и удалением ее из Зимнего дворца.

То, что фрейлины высочайшего двора периодически использовались государями и великими князьями «для особых услуг», было давней дворцовой обыденностью, о которой и говорить не стоит. Эта дворцовая традиция плавно переходила в Зимнем дворце из века в век. На рубеже XVIII–XIX вв. ее живым олицетворением в стенах Зимнего дворца служила фрейлина Екатерина Ивановна Нелидова, занимавшая особое положение при императоре Павле I.

После восшествия на престол Павла I, когда «особые отношения» фрейлины и императора остались в прошлом, 18 февраля 1797 г. состоялось решение о выплате Е. И. Нелидовой жалованья по должности камер-фрейлины в размере в 1200 руб.[922] Александр I повелением от 1 августа 1801 г. добавил к штатному жалованью ежегодную выплату в 3600 руб. в год. Кроме этого, императрица Мария Федоровна «из своих» ежегодно доплачивала бывшей сопернице по 1800 руб. В апреле 1829 г. уже Николай I после наведения справок о предыдущих выплатах распорядился: «камер-фрейлине Катерине Ивановне Нелидовой производить из Государственного казначейства в пенсион по 10 000 р. в год по смерть ея, а за сим все получаемые ею оклады прекратить. Продолжать ей по прежнему отпуск экипажа… сверх пожалованного ей пенсиона»[923].

Забегая вперед, упомянем, что в октябре 1897 г. в Зимнем дворце закончила свой жизненный путь племянница Е. И. Нелидовой – Варвара Аркадьевна Нелидова, фрейлина императрицы Александры Федоровны (супруги Николая I). Эта фрейлина, как и ее тетушка для Павла I, скрашивала последние годы жизни императора Николая I.

Фрейлина М. П. Фредерикс снисходительно и по-доброму писала об этих людях: «Известно, что он (Николай I. – И. 3.) имел любовные связи на стороне – какой мужчина их не имеет… хотя предмет его посторонней связи и жил во дворце, но никому не приходило в голову обращать на это внимание; все это делалось так скрытно, так благородно, так порядочно. Например, я, будучи уже не очень юной девушкой, живя во дворце под одним кровом, видясь почти каждый день с этой особой, долго не подозревала, что есть что-нибудь неправильное в жизни ее и государя… Что же касается той особы, то она и не помышляла обнаруживать свое исключительное положение между своих сотоварищей фрейлин; она держала себя всегда очень спокойно, холодно и просто… после кончины Николая Павловича она хотела сразу удалиться от двора, но воцарившийся Александр II, по соглашению со своей августейшей матерью, лично просил ее не оставлять дворца. Но с этого дня она больше не дежурила, а только приходила читать вслух императрице Александре Федоровне»[924].

То, что некоторым фрейлинам, в память «особых заслуг», в Зимнем дворце приплачивали или оставляли их жить в главной резиденции, до самой смерти было делом обыденным. Но рожали фрейлины от правящих государей прямо в Зимнем дворце только два раза: первой в 1818 г. родила ребенка фрейлина Варвара Туркестанова, второй, согласно одной из легенд, фрейлина Екатерина Долгорукая.

Об истории любви фрейлины В. И. Туркестановой и Александра I известно из множества мемуарных упоминаний, включая короткий дворцовый «анекдот», записанный в дневнике А. С. Пушкина (8 марта 1834 г.): «Княжна Туркестанова, фрейлина, была в тайной связи с покойным государем и с кн. Владимиром Голицыным, который ее обрюхатил. Княжна призналась государю. Приняты были нужные меры, и она родила во дворце, так что никто не подозревал. Императрица Мария Федоровна приходила к ней и читала ей Евангелие, в то время как она без памяти лежала в постели. Ее перевели в другие комнаты – и она умерла. Государыня сердилась, узнав обо всем; Вл. Голицын разболтал все по городу»[925].

Фрейлина В. И. Туркестанова

Неизвестный художник. Александр I. До 1825 г.

История любви Варвары Ильиничны Туркестановой удивительна и противоречива. Она родилась в 1775 г. и только в 1808 г. получила место штатной фрейлины императрицы Марии Федоровны, переехав в квартиру на третьем этаже Зимнего дворца, где прожила 11 лет. О том, как Туркестанова в свои 33 года оказалась в Зимнем дворце, упоминает граф Ф. П. Толстой: «Очень часто бывала на вечерах и обедах у моего дяди княжна Туркестанова, самая короткая приятельница обеих сестер Голицыных, любимица Марии Алексеевны и ее мужа, девушка уже не первой молодости, очень умная, хитрая, ловкая, веселая и весьма занимательная в салонных беседах. Почтеннейший дядюшка, как мне казалось, очень за ней ухаживал, и она скоро, по его просьбе, была сделана фрейлиной большого двора».

В своих записках фрейлина периодически упоминает о реалиях императорской резиденции и чаще всего о 113 ступенях лестницы, ведущей во Фрейлинский коридор: «Я надеюсь иметь возможность гулять, так как вот уже 8 месяцев, как я забыла о существовании своих ног; я совершенно не хожу даже по саду. Сойти со своих 113 ступеней, для того чтобы прогуляться, даже не приходит мне в голову»[926]. Когда после очередного отпуска в июле 1813 г. В. Туркестнова вернулась в Зимний дворец, в котором полным ходом шли очередные летние ремонты, она писала: «Мое помещение произвело на меня впечатление тюрьмы: при входе в него я не встретила ни одной собаки. Я с трудом взобралась на мои 113 ступенек и, войдя к себе в комнату, не испытала и половины удовольствия, как прежде, когда сюда приезжала…»[927]. Летом пустой Зимний дворец разительно отличался от пышной и многолюдной резиденции зимнего сезона. Туркестанова не без оснований писала (17 мая 1815 г.): «Не могу без содрогания подумать о том, что придется лето прожить во дворце; в жару там задыхаешься, становится просто невыносимо. И к тому еще ни малейшего развлечения; все в деревне…»[928].

К. А. Ухтомский. Лестница на Комендантском подъезде Зимнего дворца. 1866 г.

Вскоре и она выехала на дачу, а в комнатах фрейлины начался ремонт. Осенью, накануне возвращения в Зимний дворец, Туркестанова писала, что скоро она вновь водворится «на своем чердаке». Когда фрейлина вернулась на «свой чердак», то ее ожидал приятный сюрприз: «Мое помещение, состоящее из трех комнат, приняло вид свежести, ласкающей глаза, благодаря новому паркету, исправленному камину, вновь окрашенной обивке и вывернутому зеленому кашемиру на мебели; мои сотоварки смотрят на него особенно, с настоящей завистью. Господствующая в нем чрезвычайная чистота, известный порядок в моих вещах – все это прелестно. Я себе устроила маленький уголок, где поставила очень удобное вольтеровское кресло, напротив маленький столик и сбоку этажерку, на которой стоят мои книги; это очень комфортабельно, как говорят англичане. Тут провожу я каждое утро.

Я отказалась от прогулок: конечно, невозможно несколько раз на день взбираться на эти ужасные лестницы; надо ограничиться галереями Эрмитажа…»[929].

Повторим, что, когда Варвара Туркестанова оказалась в 1808 г. в Зимнем дворце, ей было уже 33 года. И она совсем не походила на молоденьких девочек-аристократок, получающих престижное место службы в Зимнем дворце благодаря протекции влиятельной родни. Соответственно, в 1813 г. Туркестановой исполнилось уже 38 лет. Но императора Александра I она, даже проживая в Фрейлинском коридоре и выполняя обязанности штатной фрейлины при вдовствующей императрице Марии Федоровны, видела считанные разы.

Роман Туркестановой, которая была старше императора Александра I на 2 года, начался в 1816 г., когда фрейлину включили в свиту великой княгини Анны Павловны, супруги принца Оранского, приехавшей с визитом на родину. Сама Туркестанова так писала об этом эпизоде (15 мая 1816 г.): «За восемь лет, что я при дворе, мне впервые пришлось обедать с императором, то есть в частном семейном кругу. В прошедшую субботу он пригласил Оранский двор и, стало быть, мадемуазель Самарину и меня. Раньше он никогда со мной не говорил; на этот раз он соблаговолил нам сказать несколько слов мимоходом, когда императрица проходила круг. Но за столом, когда заговорили о Карлсбаде и других немецких водах, император упомянул о Лангедоке и, повернувшись в мою сторону, сказал мне, что видел моих сестер, и спросил, какие у них новости… После обеда он опять подошел ко мне и говорил со мной о том, о сем. Я ничуть не была смущена, так что говорила непринужденно и очень весело. Я нашла, что он вполне любезен, и если бы я часто видела его так, как сегодня, я думаю, я полюбила бы его до безумия»[930]. Так началась эта любовная история… и в письмах Туркестановой Александр I получил имя – «Le Grand».

После того как 39-летний Александр I проявил интерес к 41-летней фрейлине, отношение к Туркестановой со стороны придворных моментально изменилось. Всем пришла на ум история романа маркизы де Ментенон и Людовика XIV, которая была старше короля на 3 года. Отмечали и интеллектуальную подоплеку этого сближения, и восточный шарм неординарной фрейлины.

Сама Туркестанова писала (4 июня 1816 г.): «Говоря с ним, я радовалась тому удовольствию, с которым он меня слушал, и когда я взглянула на толпу, которая меня окружала после того, как он от меня отошел, поверите ли, в тот же миг я мгновенно оценила выражение всех лиц: казалось, что все эти люди видят меня в первый раз! Такое выражение было у тех, кто со мной говорил, кто ко мне подходил, уверяю Вас, я до сих пор смеюсь, когда думаю об этом; однако так было от начала времен и с тех пор, как существуют монархи и придворные. Это обычный ход вещей при дворе. Не станем с этим спорить, и пусть оно будет как есть»[931].

Затем император счел возможным посетить квартиру Туркестановой в Зимнем дворце. Умная фрейлина, понимая, что о таких визитах моментально становится известно всему двору, сочла необходимым доложить о приватном визите императора вдовствующей императрице Марии Федоровне. И тогда фрейлина с удивлением узнала, что Александр I не впервые побывал в квартирах Фрейлинского коридора.

«Лицо, которое было со мной столь любезно в Петергофе, спросило меня, не пожелаю ли я принять его у себя, потому что оно намеревалось приехать, чтобы выполнить поручение, которое ему дала графиня Строганова, но страх оказаться нескромным удержал его. Я ответила, что имела бы большое удовольствие, но что, не упуская из виду того, что это не практикуется у других, я хотела бы быть на одной доске со всеми; меня заверили, что посещали такую-то и такую-то. Тогда я сказала, что никогда ничего об этом не знала. Это лицо, которое, вероятно, хотело немного меня помучить, утверждало, что, по-видимому, оно не внушает мне никакого доверия, и когда я приготовилась снова отвечать, кто-то нас прервал, и так все и осталось»[932].

В день именин Варвары Туркестановой Александр I подарил ей свой портрет в виде камеи, сопровождая дар словами: «Тот, которого Вы предпочитаете. От того, кто Вас предпочитает»[933].

В конце августа 1818 г. Мария Федоровна отправилась в европейский вояж, в качестве спутницы она взяла свою фрейлину Варвару Туркестанову. Судя по всему фрейлина отправилась в поездку уже беременной. Все путешествие Туркестанову мучил жуткий токсикоз. Уже 11 сентября она писала: «Весь день я чувствовала себя совершенно больной: горечь во рту внутреннее беспокойство, натянутые нервы, одним словом, мне было плохо, и, тем не менее, мне пришлось ехать на парад…»[934]. Удивительно, но взрослая женщина довольно долго считала, что причина недомогания – расстроенный желудок, и лечилась от беременности слабительными.

22 октября 1818 г. Туркестанова на короткое время пересеклась в Германии с императором Александром I. Она все еще активно принимала слабительное, рвотное и хлористую ртуть. Наконец 30 декабря 1818 г. мучительное для фрейлины путешествие закончилось: «Когда я увидела Зимний дворец, я чуть не выскочила из кареты. Наконец я подошла к своему подъезду, поднялась по 113 ступеням, открыла дверь, и меня охватило чувство полнейшей радости и благодарности Провидению, приведшего меня к родному очагу. Первым делом я пошла в домашнюю часовню и воздала Ему должное за оказанное мне благодеяние»[935].

Но факт беременности фрейлины был уже, что называется, налицо. С отцовством ребенка все оказалось очень сложным. В 1818 г. Туркестанова одновременно встречалась с двумя мужчинами – 41-летним Александром I и 24-летним светским повесой князем Владимиром Голицыным. И в том, и другом случае отношения эти были далеко не платонические. Большинство исследователей склоняется к тому, что Александр I считал ребенка своим. По крайней мере, он продолжал навещать беременную Туркестанову в ее квартире во Фрейлинском коридоре, подтверждая ее статус официальной фаворитки.

Об этом писала и сама Туркестанова (17 апреля 1819 г.): «Император оставался у меня два с половиной часа. Он, как обычно, выказал по отношению ко мне бесконечную доброту; мы болтали о вещах очень интересных… Снова вернулись к вопросу о том, чтобы мне сменить квартиру; он говорил мне о дворце Шепелева, но так как придется, может быть, брать дворец Салтыкова, который мне не очень подойдет, то я думаю, что остановлюсь на том, чтобы не двигаться с места или, быть может, просто обменять мои комнаты на соседние, где только немного больше солнца; впрочем, все это должно устроиться этим летом. Если Господь даст мне жизни и здоровья, я надеюсь устроить мои дела, как мне удобно…»[936]. Совершенно очевиден тон письма, в нем просматриваются и обширные планы на будущее, и уверенность в дальнейшей благосклонности Александра I. Отметим и то, что вдовствующая императрица Мария Федоровна была категорически против таких визитов императора, но Александр I пренебрег запретом Марии Федоровны и продолжил визиты во Фрейлинский коридор.

Надгробие В. И. Туркестановой

Однако, как часто бывает, жизнь распорядилась по-своему. На момент первых родов Варваре Туркестановой исполнилось 44 года. Вполне возможно, что беременность осложнялась почечной недостаточностью, гипертонией и болезнью желудка. В результате тяжелых родов в мае 1819 г. фрейлина Туркестанова родила девочку в своей квартире на третьем этаже Зимнего дворца. Через несколько дней Туркестанова умерла от послеродового заражения крови.

Официально объявили, что причина смерти – холера. Хотя «больную» активно посещали не только врачи, но и друзья. Никто и не думал изолировать «больную холерой». Более того, после 18 мая 1819 г., когда Туркестанова, почувствовав приближение конца, причастилась, на следующий день, 19 мая, в Зимний дворец из Павловска прибыла императрица Мария Федоровна и оставалась с умирающей фрейлиной до самого конца.

По поводу этой смерти было много разговоров. Факт родов в Зимнем дворце скрыть невозможно. Так и осталось неизвестным, кто отец родившейся девочки. Очень многое свидетельствовало, что им был Александр I, который распорядился, чтобы тело усопшей оставалось в Зимнем дворце, что являлось знаком «беспримерного отличия; и он пожелал, чтобы похороны были устроены за его счет»[937]. 22 мая 1819 г. тело Варвары Туркестановой перевезли в Александро-Невскую лавру где утром 23 мая предали земле. П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу: «Вчера скончалась княжна Туркестанова. Что ни говори, но она была и добрая, и любезная, и необыкновенно умная женщина. Благодетельствовала многим, несмотря на недостаточное состояние, и оставила приятные о себе воспоминания в многочисленном знакомстве».

А. В. Жуковская

Еще одна грустная история произошла во Фрейлинском коридоре Зимнего дворца при Александре II. Тогда, в 1869 г., Алексей Александрович, 19-летний великий князь, влюбился во фрейлину Александру Васильевну Жуковскую, ей на то время было 27 лет.

Об отношении великого князя к фрейлине А. В. Жуковской красноречиво свидетельствует запись в дневнике великого князя, которую он предполагал показать своей любимой (12 июля 1869 г.): «После обеда учебному батальону и маневров я возвратился в Царское Село. Перовский мне передал Твое чудное письмо, где Ты выразила желание, чтобы я писал мой журнал, и что Тебе это доставит удовольствие, я с радостью принялся за него, хотя последнее время совсем перестал писать, но мне приятно знать, что я каждый день могу делать что-нибудь приятное для my dear little wife. Ночью с 12-го на 13-е я писал Тебе письмо, прости мне, если оно было слишком безумное, но я не мог иначе писать, со мною Бог знает что делалось, после того как я прочел твое письмо, все чувство, которое когда-либо было в моей душе к Тебе, все оно поднялось и заговорило так сильно, что я думал, что сойду с ума. Я написал Тебе всю правду, потому что я фраз писать не умею, я написал Тебе все задушевные мысли, которые я думал прежде никому не говорить. Мне было больно, мне было ужасно думать, что я должен уехать от Тебя, и я не знаю, увижусь ли с Тобой еще раз в жизни. Я еще раз Тебе повторяю, что Ты – моя гордость, Ты – моя святыня»[938].

Великий князь Алексей Александрович

Александра Жуковская не была чужой в Зимнем дворце, поскольку ее отец – поэт Василий Андреевич Жуковский – сначала состоял чтецом императрицы Марии Федоровны, затем учил русскому языку будущую императрицу Александру Федоровну (супругу Николая I), а после являлся главным воспитателем наследника-цесаревича Александра Николаевича, будущего Александра II. Александра Жуковская стала фрейлиной императрицы Марии Александровны в 16 лет, в 1858 г.

Надо заметить, что очень часто третий этаж Зимнего дворца походил на серпентарий, и молодой великий князь отчетливо представлял себе, что кроется за милыми улыбками и словами придворных. Поэтому в своем дневнике летом 1869 г. он отметил: «Я спрашивал их, довольны ли они своим житьем в Ильинском, на что они отвечали, что очень, что жизнь чрезвычайно спокойная, что все общество живет, как ангелы, так дружно и мирно. По словам Александры Андреевны, она сделалась большим другом Нины, что Нина тоже ангел, одним словом, по их словам можно подумать, что они все живут в раю. Я бы предпочел ад, чем этот рай… Спрашивала она о Тебе, говорила, что вообще все тихо и о нас совсем не говорят. Слава Богу. Я у всех узнал все, что мне нужно было знать, и в душе хохотал над ними. Жалкий, пустой народ».

Официально роман великого князя с фрейлиной был «высочайше закончен». Конечно, императрица Мария Александровна не могла согласиться с тем, что ее сын видит в своей связи с фрейлиной нечто большее, чем стандартное увлечение юности. У императрицы Марии Александровны уже имелся опыт отлучения своих сыновей от фрейлин. В 1866 г. она сумела уговорить старшего сына Александра Александровича (будущего Александра III) расстаться с фрейлиной княжной Марией Элимовной Мещерской. Императрица убедила фрейлину в необходимости покинуть Зимний дворец и отправиться за границу. В июне 1867 г. М. Э. Мещерская вышла замуж за П. П. Демидова.

Оторванный от своей любимой, великий князь Алексей Александрович, как и всякий искренне влюбленный, продолжал думать о ней (15 июля 1869 г.): «Я лег в постель, закурил папироску и стал думать. Вспомнил я наши последние свидания, вспомнил все, что Ты мне говорила и писала, и стало мне грустно, и казалось мне, что я совсем один и некому мне сказать свои задушевные думы и чувства, как, бывало, мы с Тобой разговаривали в чудную прошедшую зиму и весну, и вспомнил я наши прогулки в Павловском, и стало мне больно, и хотел всей душой Тебя видеть, Тебя обнять, моя душка, мой ангел».

В это время Алексей Александрович сопровождал своего старшего брата, будущего Александра III, в его путешествии по Волге. Во время пребывания в Казани великий князь записал: «После чтения я ходил по своим темным комнатам и долго думал. Думал я, что делается в Лигове, что делаешь и думаешь Ты, вспоминаешь ли Ты обо мне так же часто, как я о Тебе. Думал я о сегодняшнем бале, и сравнивал я его с теми чудными балами в Петербурге, где я танцевал с Тобой мазурку и потом ужинал. Вспомнил я о вечерах у гр[афини] Тизенгаузен и возвращение домой. Вспомнил я Твою маленькую комнату, где мы, бывало, так часто сидели, и стало мне опять тяжело одному и захотелось во что бы то ни стало написать Тебе, но потом я вспомнил, что это невозможно, и я, скучный и печальный, пошел спать, но долго не мог заснуть, и хотел я Тебя видеть, с Тобой забыть весь мир, Тебя одну хочу я, и отняли Тебя у меня, и проклинал я всех людей и всех, всех на свете». Отметим, что «маленькая комнатка» – это квартира фрейлины Жуковской в Зимнем дворце, где влюбленные «так часто сидели». Можно только предполагать, кого из близких проклинал великий князь, разлученный с любимой женщиной.

К осени 1869 г. влюбленные продолжали встречаться, поскольку в дневнике («журнале») великого князя Алексея Александровича появляются строки, написанные рукой фрейлины А. В. Жуковской (23 ноября 1869 г.): «Ты сказал сегодня: „И не забывай, что я тебя люблю“. Спасибо, мой ангел, да возлюби тебя Господь за это. Это было еще твоим прощением, которое я услышала, как слыхала уже дважды; эти два раза ты стал моим спасением, говоря, ты снова спасал меня от отчаяния. Не забывай, что мы любим друг друга, и Бог это знает, и Он милостив и не судит, как люди. Думай об этом, когда тебе придет мысль, что ты не таков, каким должен быть, и когда ты будешь страдать за меня. Говорю тебе снова и снова и буду говорить всегда, что ты сделал мне только добро, ничего кроме добра, и без тебя мое несчастье было бы слишком трудно вынести, и каждый день я благодарю Бога, давшего мне тебя, и трепещу от боли, которую тебе причиняю, ибо я не могу дать тебе ничего другого. О, прости мне это еще раз и не покидай меня больше. Я боюсь без тебя».

Каких-либо документов, подтверждающих факт брака фрейлины и великого князя нет. Есть предположение, что тайный брак заключен 9 сентября 1868 г. в русской православной церкви в Женеве. Есть версия о тайном браке, совершенном в Италии в 1870 г.

Сохранились их письма, в которых они называют друг друга мужем и женой. Есть фотография Алексея с автографом: «То my dear little wife from her faithful husband» (Моей милой женушке от ее преданного мужа)[939].

После того как фрейлина А. В. Жуковская забеременела от великого князя Алексея Александровича и такое «событие» стало уже невозможно скрывать, великого князя срочно отправили в кругосветное плавание. О душевном состоянии великого князя накануне отплытия (20 августа 1871 г.) свидетельствует фраза из записной книжки его воспитателя Посьета (22 мая 1870 г.): «АА ничего не делает, ко всему равнодушен, только бы пить „неразб.“»[940].

Однако долг оказался выше чувств влюбленных, хотя сам Александр II фактически жил на два дома, имея детей от другой фрейлины – Е. М. Долгоруковой. Только весной 1873 г. великий князь Алексей Александрович прибыл во Владивосток.

Для Алексея Александровича, оставившего беременную любимую женщину, произошедшее стало настоящей трагедией. 31 августа 1871 г. он писал из Копенгагена императрице: «Мама, ради Бога, не губи меня, не жертвуй своим сыном, прости меня, люби меня, не бросай в ту пропасть, откуда мне не выйти…»[941]. 12 сентября 1871 г., уже во время плавания, великий князь продолжал молить мать: «Ты понимаешь, что такое чувства? Иметь жену, иметь дитя и бросить их. Любить больше всего на свете эту женщину и знать, что она одна, забыта, брошенная всеми, она страдает и ждет с минуты на минуту родов. А я должен оставаться какой-то тварью, которого называют великим князем и который поэтому должен и может быть по своему положению подлым и гадким человеком. И никто не смеет ему этого сказать. Дай мне лучше надежду. Я не могу так жить, клянусь тебе Богом. Помогите мне, возвратите мне честь и жизнь, она в ваших руках»[942].

Как только великого князя отправили в плавание, фрейлину А. В. Жуковскую выслали за границу, где она в Зальцбурге 14 ноября 1871 г. родила сына, назвав его по имени отца – Алексеем Алексеевичем. У императрицы Марии Александровны в Зальцбурге имелись «свои люди», они «присматривали» за фрейлиной, донося получаемую информацию в Зимний дворец. Судя по всему, это были «люди» из ближайшего окружения А. В. Жуковской. Присматривало за фрейлиной и III Отделение, имевшее в Германии своих агентов.

Летом 1872 г. императрица по своим каналам получила из Зальцбурга сведения о том, что Жуковская может отправиться «в путешествие», целью которого было «перехватить» великого князя Алексея Александровича на одной из стоянок его судна. Получив эту информацию, Мария Александровна немедленно подключила к решению «проблемы» официальные структуры. В июне 1872 г. министр Императорского двора А. В. Адлерберг направил шефу жандармов и начальнику III Отделения графу П. А. Шувалову шифрованную телеграмму: «Ливадия 14 июня 1872 г. Императрице частным образом известно, будто Жуковская выехала из Зальцбурга, как говорят, в Англию. Ея Величеству угодно знать, имеете ли вы сведения об этом и приняты ли меры к тому, чтобы агент ваш следовал за нею, куда бы она ни поехала. Главное опасение состоит в намерении ея отправиться в Индию»[943].

Ответ от П. А. Шувалова получили в Ливадии 16 июня 1872 г.: «Жуковская выехала действительно из Зальцбурга, и находится в Венеции… Указанные в вашей депеше меры будут приняты; но предваряю, что будет трудно проследить, когда она оставит Европу»[944].

В силу неизвестных нам причин Жуковская и Алексей Александрович не встретились в 1872 г. Однако сам факт таких намерений свидетельствует, что они поддерживали между собой связь и во время путешествия великого князя. Время и расстояния развели влюбленных, но Алексей Александрович считал своим долгом позаботиться о ребенке. Поэтому, для того чтобы обеспечить сыну достойное будущее, великий князь Алексей Александрович в марте 1875 г. купил маленькое имение в республике Сан-Марино, дававшее мальчику право на титул барона Серджиано. А еще, с позволения Александра II, Алексей Александрович образовал из собственных средств особый неприкосновенный капитал в 100 000 руб. серебром для сына.

Что касается самой Александры Васильевны Жуковской, то она в декабре 1875 г. вышла замуж за саксонского полковника, барона Кристиана Генриха фон Вёрмана, российского подданного и владельца имения Вендишбора. После этого великий князь Алексей Александрович перевел на имя Жуковской вексель на крупную сумму. Позднее Александр III назначил А. В. Жуковской пожизненную пенсию, распорядителем которой стал великий князь Алексей Александрович.

Сын великого князя, названный матерью Алексеем Алексеевичем, носил титул барона Серджиано до 13 лет. Уже Александр III в 1884 г. дал бастарду титул графа и фамилию Бёлевского[945], дав возможность ему жить в России. Граф Алексей Алексеевич Бёлевский служил вольноопределяющимся в Сумском драгунском полку. После производства в офицеры в 1904 г. его взял к себе ординарцем дядя – великий князь Сергей Александрович. Николай II в 1913 г. позволил графу присоединить к своей фамилии фамилию матери.

О реалиях жизни Фрейлинского коридора Зимнего дворца и жизни на императорских половинах много пишет в воспоминаниях фрейлина М. П. Фредерикс, отработавшая на этой должности с 1851 по 1868 г., при двух императрицах. Все эти 17 лет она прожила в Зимнем дворце.

В 1851 г., после смерти матери, ближайшей подруги императрицы Александры Федоровны, М. П. Фредерикс приступила к фрейлинским дежурствам. Ее поселили «наверху, во фрейлинском коридоре». Как ближайшая фрейлина, М. П. Фредерике имела право ходить к императрице в любое время, но не могла выезжать ни в свет, ни в театр без ее позволения[946].

После смерти в 1860 г. императрицы Александры Федоровны М. П. Фредерике перешла «по наследству» к императрице Марии Александровне. Приступив к работе, фрейлина сразу же ощутила иной стиль взаимоотношений между императрицей и ее фрейлинами: «Покойная императрица Александра Федоровна употребляла всех фрейлин по очереди. Императрица Мария Александровна выбирала доверенную фрейлину, на которую все и взваливала»[947]. Подобных «любимых фрейлин» мемуаристка иронично именовала «поплавок на вершине горы Фавора».

Фрейлина А. С. Долгорукова (1836–1913)

Сначала такой фрейлиной была Анна Федоровна Тютчева. Фредерикс упоминает, что «Тютчева обладала большим умом» и «при императрице была в большой силе… Она не стеснялась чернить перед Ее Величеством каждого, кто ей мешал и даже, равно как и Мальцова, старалась отдалить императрицу от Государя, которого она ненавидела и даже часто была груба против него»[948].

Затем «поплавком на горе Фавора» стала фрейлина (с 1853 г.) Александра Сергеевна Долгорукова[949], она, как считалось в большом свете, выполняла обязанности дамы «для особых услуг» при императоре Александре II. Фредерикс упоминает, что до своего замужества фрейлина «была в большой милости у Государя», но «она выставляла себя тем, чем, в сущности, она никогда не была».

М. Зичи. Александр II в Арсенальном зале Гатчинского дворца. 1859 г.

По свидетельству А. Ф. Тютчевой, юная фрейлина Долгорукова «была изумительно одарена, совершенно бегло, с редким совершенством говорила на пяти или шести языках, много читала, была очень образованна и умела пользоваться тонкостью своего ума без малейшей тени педантизма или надуманности, жонглируя мыслями и особенно парадоксами с легкой грацией фокусника».

После замужества и ухода из Зимнего двора А. С. Долгорукой, «на горе Фавора» оказалась, наконец, и сама М. П. Фредерикс. Тогда у нее состоялся примечательный разговор с императрицей, которая потребовала от фрейлины: «Красней сколько угодно, но говори правду»[950]. По словам фрейлины, «привыкнув к постоянной деятельности и оживлению жизни вокруг покойной императрицы, мне казалось, что я попала к какому-то мертвому Двору»[951]. Поскольку церемонии и празднества уже давно не удивляли мемуаристку, она замечает, что, «когда Двор находился в Петербурге, почти всегда жизнь текла довольно монотонно; все те же приемы, балы, обеды, представления и пр… Мне было почти невозможно отлучаться из Дворца, я была, так сказать, на постоянном дежурстве… Мне страшно завидовали, против меня интриговали всеми силами, но я не обращала внимания на всю эту присущую этому Двору грязь…»[952].

Баронесса А. К. Пиллар фон Пильхау

После ухода в 1868 г. М. П. Фредерикс с должности штатной фрейлины ближайшей фрейлиной Марии Александровны становится баронесса А. К. Пиллар фон Пильхау[953] («Нина»), остававшаяся «на горе Фавора» вплоть до смерти императрицы в мае 1880 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.