9

9

Из-за неспособности администрации предвидеть взрыв в студенческой среде спектр развлечений в Нантере был сравнительно невелик. В нем были киноклуб, дотированный ресторан, кафе на сто мест, возможность уехать на поезде в Париж, автостопом выбраться на природу или приготовить кастрюльку рагу в коммунальной кухне и съесть его с друзьями. Некоторые студенты изъявляли желание работать с детьми «из лачуг». Они помогали им с французским языком. Многие их современники ездили на мопедах «Веспа» или «Велосолекс», покупали пластинки, занимались макраме и ску-биду, чтобы своими руками сделать такие вещи, как брелки для ключей и абажуры для ламп; они посещали торговые центры, бывали в аэропортах и жили в условиях, более подходящих для развития сексуальных или любовных отношений. В Нантере друзья были либо препятствием, либо профилактикой волнений и отчужденности. Предназначенные для молодежи популярная радиопрограмма и журнал «Привет, ребята» рассматривались как форма отеческой опеки и почти совершенно были лишены интеллектуального содержания.

Студенческий бунт обещал расширить диапазон мероприятий и точнее спланировать услуги для молодежи. Однако при отсутствии денег эти мероприятия часто были символическими: можно было выставить портреты Троцкого или Мао Цзэдуна, съесть сэндвичи в лекционном зале, усыпать пол сигаретными окурками, организовать политические «группки».

По иронии судьбы, студенческие лидеры появлялись на телеэкране не просто как «люди в новостях», а как потребители и объекты визуального потребления. Они были, если процитировать субтитр в фильме Жан-Люка Годара 1966 г. «Мужское – женское», «детьми Маркса и кока-колы». Они обладали ходкими качествами молодости, изяществом и остроумием. Их длинные волосы согласовывались с такими коммерческими идолами молодых, как «Битлз» и Ален Делон. Хотя идеологические объекты ссылок студентов были особыми – Маркс, Ницше, Фрейд и другие, – их настроения были легко узнаваемы в песнях типа «йе-йе», которые главенствовали в хит-параде, еще демонстрировавшем некоторые признаки сегментации рынка, столь заметные в Великобритании и Америке: «Больше ничего не останется», «Я не знаю, чего я хочу», «Моя молодость уходит за дверь». Интервьюеры были склонны не замечать политико-философские дебаты и искали студенток, чьи лица и одежда соответствовали вкусам телезрителей. Они не пытались недооценивать или унижать их, хотя часто флиртовали с ними, чтобы вызвать хорошо выглядящую на экране телевизора реакцию или втянуть зрителя в процесс обольщения.

Документ 2

Документальный фильм о Нантере и «нантеризме» был снят общественной широковещательной компанией ОРТФ и показан на экранах 26 марта 1968 г. В нем с благожелательностью был представлен диапазон мнений студентов, и он разбудил в зрительской аудитории чувства, которые повлияли на изначальное восприятие майского бунта. Большая часть фильма была снята в маленькой, заполненной народом комнате, в которой двенадцать студентов-социологов ели вместе рагу, разложенное в две сковороды из нержавейки и чугунную кастрюлю. Сначала атмосфера была шумной и веселой.

Обычный антрополог, возможно, не счел бы этот фильм особенно ценным документом из-за вмешательства мужчины-интервьюера в речь главной интервьюируемой – привлекательной студентки, одетой в тонкий полосатый пуловер и короткую юбку. Она выглядела красноречивой, приветливой, довольно застенчивой, но стремящейся точно отвечать на вопросы. Камера показала ее лицо крупным планом и сделала ее глаза и рот центром внимания. В стесненных условиях в кадре периодически появлялись то прядь темных волос интервьюера, то его рука в черном пиджаке, поднятая, чтобы свериться с золотыми наручными часами. Студентка сидела подтянув голые колени к груди, и казалось, что интервьюер ее слегка затеняет. Сначала шум в комнате почти полностью заглушал некоторые ее ответы, но по мере продвижения интервью в комнате становилось заметно тише.

– Что вы изучаете?

– В прошлом году – социологию, а в этом я пишу диплом по демографии. На самом деле… я изучаю результаты исследований, проведенных по теме «Способность к воспроизведению потомства угнетенными женщинами».

– Это очень серьезная тема…

– Да. Эту тему я считаю действительно интересной, потому что она касается женщин.

– Вы раньше жили в Реймсе, вы говорили.

– Да, я жила в Реймсе.

– И вы жили в общежитии…

– Я здесь… уже второй год… Когда я приехала сюда в январе, я жила здесь тайком.

– Что значит «тайком»?

– Со своим молодым человеком… потому что у меня не было комнаты.

– С молодым человеком?

– Да.

– С которым вы познакомились…

– В прошлом году… Я с ним вместе с прошлого года.

– Вы познакомились с ним здесь?

– Да.

– Как же так получается, что молодая девушка из провинции появляется в Нантере и…

– Здесь, в Нантере, полно провинциалов… Понимаете, вы сюда приезжаете и сначала немного теряетесь…

– Вы никого здесь не знали.

– Никого. В первый месяц я здесь почти не проводила время. Я договорилась ночевать у друзей в Париже… Я не хотела здесь жить. Это было по-настоящему страшно.

– Почему?

– Во-первых, я никогда не жила в таком общежитии – эти маленькие комнаты, как скворечники и коробки. Я боялась здесь жить… Как только парни узнают, что появилась новая девушка, они набрасываются на нее…

– Как вы думаете, почему это происходит?

– Ну, это вызвано тем, что им явно скучно. Они ищут что-нибудь новенькое, вот и все; дальше этого дело не идет… Все дело в скуке… Когда вы выходите вечером из ресторана, вы не знаете, что делать. Вы сыты. Есть кафе…

– И с тех пор, как вы познакомились с этим парнем, вы вместе.

– Да.

– Так обычно бывает?

– Нет. Паре очень трудно приходится.

– Почему?

– Потому что здесь невозможно жить парой. Это не жизнь. Невозможно скрыться от друзей… Есть очень много чередующихся пар: они живут вместе неделю, а потом партнеры меняются.

– Вы полагаете, что это характерно для Нантера?

– Нет… Я думаю, что это характерно для любого места, где живут студенты.

– Это связано с проживанием в общежитии?

– Послушайте, если полторы тысячи девушек и полторы тысячи парней живут нос к носу, проблемы будут обязательно… проблемы пар, проблемы с… ну, я не знаю…

– Это беспокоит вас?

(Спокойно.)

– Да, беспокоит.

– Вы полагаете, что молодой человек, с которым вы живете, ощущает эти проблемы?

– Конечно, конечно… Особенно теперь, когда началось какое-то коллективное сумасшествие и люди стали уезжать… Сначала вокруг вас слаженная группа людей, а потом вдруг все это разваливается, ваши друзья вот так срываются. (Пауза.)

– Бывают ли вечера, когда вы чувствуете, что сыты по горло?

– Конечно… Сейчас это каждый вечер.

– Даже несмотря на то, что вы с Жаком?

(Пауза.)

– Да.

Теперь в комнате наступила тишина. Девушка по левую руку от интервьюируемой сначала выглядела веселой, а теперь – подавленной и испытывающей неудобство. Какой-то студент грызет ногти, и видно, что он взволнован. Из интервью не делаются никакие выводы. Затем сцена резко меняется, и документальный фильм заканчивается тем, что четыре студента в испанских костюмах играют на гитарах и мандолинах цыганскую музыку у подножия бетонной башни.

Вопросы и образцы ответов

• Чего боялись студенты?

Того, что они могут вложить свои молодые годы в тяжелую учебу, а затем не найти работу (риск безработицы оставался высоким).

• Каковы могли быть последствия?

Их покупательная способность не будет приниматься в расчет, что затронет не только перспективы брака, но и стиль жизни и в конце концов приведет к понижению на социальной лестнице (деклассированию).

• Как студентов затронула все возрастающая социальная мобильность конца 1960-х гг.?

Социальная мобильность была смешанным благом. Она означала не только то, что дети пролетариата могли претендовать на руководящие посты, но и то, что дети буржуа могли оказаться в рядах неопролетариата.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.