ВЫПАВШИЙ СТИЛЬ

ВЫПАВШИЙ СТИЛЬ

Гней Невий плакал как ребенок. Слезы текли по его морщинистым щекам и капали на привязанную к шее восковую дощечку. Из атриума, через открытую дверь, он увидел смуглого человека в оковах. Его вели двое легионеров. Это был Сифакс, некогда могущественный царь, а теперь жалкий пленник.

Прикованный к постели недугом, Гней Невий мог наблюдать за всем, что делается вокруг, лишь через эту узкую дверь. Наблюдать и думать. Разговор со Сципионом остался незаконченным, не завершена и поэма. О победе Сципиона при Заме и заключении мира с пунами он услышал от ухаживавшего за ним раба. От него же он узнал трогательную историю гибели Софонибы. По рассказу раба, Софонибу отравил сам Масинисса, когда Сципион потребовал, чтобы тот удалил ее от себя. Гней Невий мотал головой (боги отняли у него и речь). Он не мог поверить в эту гнусную клевету. Масинисса скорее отказался бы от короны, чем убил ее, женщину, которой посвятил жизнь. Гней Невий плакал от бессилия.

Гомер, которого скульпторы изображают слепым, подсмотрел и горе Гекубы и прощание Андромахи с Гектором. А он, Гней Невий, римлянин, не нашел своей Андромахи. Героями его поэмы были полководцы и воины. Он рассказал о них правду, потому что видел их и в лагере перед сражением и на поле боя. Вместе с войском Медлителя он обошел пол-Италии. Пламя подожженных пунами селений и городов легло в горькие и тревожные строки гекзаметра. Ветер пыльной Апулии шевелил волосы Невия, и в песне «Канны» звенели сталкивающиеся мечи, слышался топот бегущих, ржание нумидийских коней и торжествующий хохот Ганнибала. В песне «Капуя» запечатлелись и радостные крики горожан, встречающих победителя римлян, и вопли стариков, уводимых в рабство. С неотвратимостью судьбы поэма следовала за событиями и казалась бронзовым зеркалом, отражающим все многообразие человеческих судеб. Но теперь, когда Невию мир виден лишь через щель этой двери, он понял, чего не хватало его произведению. Оно не освещено мягким светом женской любви. Если бы боги возвратили ему силы, Гней Невий написал бы о Софонибе. Наверно, Метеллы обвинили бы его в отстутствии патриотизма и снова бросили в тюрьму. "Как! — сказали бы они. — Римлянин Гней Невий пишет о какой-то пунийке, как будто у нас мало своего горя, своих вдов и сирот! Но рано или поздно народ оценил бы его поэму, как афиняне оценили трагедии Эврипида, осыпаемого при жизни насмешками. В горе Софонибы спаялись бы, как в огне, судьбы всех любящих и любимых, судьбы человеческих песчинок, растираемых жерновами войны. Может быть, юный воин, потрясенный стихами Гнея Невия, не откликнутся на зов глашатая, как некогда Сципион, а выбежит на форум и крикнет:

«Боги дали нам жизнь и разум не для того, чтобы убивать друг друга, не для того, чтобы разлучать любящих! Мы не рабы, привязанные к мельничному колесу судьбы. Мы свободны, как ветер!»

Гней Невий плакал навзрыд. Он плакал над тем, что ему не дано перенести на воск эти слишком поздно пришедшие к нему мысли. Рядом, на каменном полу атриума, поблескивал металлический стиль, а у Невия больше не было сил, чтобы его поднять.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.