Императрица и Григорий Григорьевич Орлов (1734–1783)

Императрица

и Григорий Григорьевич Орлов

(1734–1783)

История «революции» 1762 года — это уже рассказ о Григории Орлове, рассказ о его смелости, удали, находчивости и верности императрице. Ещё надо сказать, что он был красавец, дуэлянт, масон и любимец дам. Рюльер о нём пишет: «Григорий Григорьевич Орлов, мужчина стран северных, не весьма знатного происхождения, дворянин, если угодно, потому что имел несколько крепостных крестьян и братьев, служивших солдатами в полках гвардейских, был избран адъютантом к начальнику артиллерии Петру Ивановичу Шувалову, роскошнейшему из вельмож русских».

Здесь Рюльер неточен. «Северным мужчиной» Орлов назван потому, что родился в Новгородской губернии (имеется в виду Великий Новгород). И происхождения он был знатного, но не очень богат, это правда. Орловы — графский род, основанный Владимиром Лукьяновичем Орловым. Правнук его, Григорий Иванович Орлов, был отцом нашего героя. Григорий Иванович за честную службу получил чин генерал-майора и в 1742 году был назначен губернатором в Новгородскую губернию. Первая жена Григория Ивановича умерла, и в возрасте пятидесяти трёх лет он женился на юной Лукерье Ивановне Зиновьевой. От этого брака родилось девять сыновей (могуч был Григорий Иванович!), четверо из них умерли, пятеро — Иван, Григорий, Алексей, Фёдор и Владимир — пошли в жизнь. Все пятеро были огромного роста, красивы, нрав имели весёлый и разухабистый, их знал весь Петербург. Как пишут о них старые хроники, все они получили домашнее воспитание, а доброе влияние отца воспитало в них отвагу и душевную твёрдость.

Григорий Орлов родился 6 октября 1734 года. По обычаю своего времени, в пятнадцать лет он был послан в Петербург, где поступил в Сухопутный кадетский корпус. Он окончил его вполне успешно и был направлен офицером в один из армейских пехотных полков.

Началась Семилетняя война. Во всех баталиях он проявил отчаянную храбрость, но особенно прославился в битве при Цорндорфе. Это была кровопролитная битва. Фридрих II был совершенно уверен в победе, но, как обычно, накануне сражения заново написал завещание. Он боялся только неожиданностей, неизбежных в войне с Россией. Численностью армия русских превосходила его армию, но он выигрывал сражения и при большем перевесе сил противника, поскольку на его стороне были скорость, умение, дисциплина, смелость и сам Бог!

Как пишут историки, ни Фермор (главнокомандующий русской армией), ни Фридрих II не могли приписать себе победу при Цорндорфе, но не хотели признать и поражение. Однако Фермор, желая сохранить армию, первым увёл её с поля боя, поэтому формально Фридрих победил, но его потери в людях были столь велики, что он не смог преследовать русских и отступил. В этой битве Григорий Орлов был трижды ранен, но не вышел из боя. Он сам взял в плен любимого флигель-адъютанта Фридриха графа Шверина.

Пленного адъютанта отправили в Кёнигсберг, уже взятый русскими войсками. Сопровождали его Григорий Орлов и поручик Зиновьев (двоюродный брат Орлова). Охрана была чистой видимостью, Шверину была предоставлена полная свобода. Пленный и охранники подружились. Болотов в своей автобиографической книге «Жизнь и приключения Андрея Болотова…» пишет: «Сии три молодца были тогда у нас первые и наилучшие танцовщики на балах, и как красотою своею, так и щегольством и хорошим поведением своим привлекали на себя всех зрение. Ласковое и в особливости приятное обхождение их приобрело им от всех нас искреннее почтение и любовь; но никто так не отличался, как господин Орлов. Он и тогда имел во всём характере своём столь много хорошего и привлекательного, что нельзя было никому его не любить».

В 1759 году Орлов вернулся в Петербург и получил, как уже говорилось, место адъютанта генерал-фельдмаршала графа Петра Ивановича Шувалова. Обязанности эти были несложными: в торжественные дни присутствовать в свите, в обычные — сидеть в прихожей, ждать распоряжений, а потом верхами или в карете ехать исполнять поручение начальства. Видимо, у Орлова было много свободного времени, потому что он завёл роман с пассией Шувалова княгиней Куракиной. Рюльер пишет: «Княгиня Куракина, одна из отличных природных щеголих, темноволосая и белолицая, живая и остроумная красавица, известна была в свете как любовница генерала, а на самом деле его адъютанта. Генерал был столь рассеян, что не ревновал; но к несчастью, он застал его. Адъютант был выгнан и, верно, был бы сослан навсегда в Сибирь, если бы невидимая рука не спасла его от погибели».

Относительно Сибири Рюльер, конечно, преувеличивает, но карьеру молодому человеку Шувалов мог испортить навсегда. А «невидимая рука» принадлежала великой княгине Екатерине. Подробности их встречи неизвестны, известно только, что это произошло летом 1761 года в Петергофе. Весной 1762 года Екатерина родила мальчика. Отцовство Орлова подтверждено самой Екатериной в письме от 2 апреля 1781 года.

Скажем несколько слов о графе Бобринском Алексее Григорьевиче. Сразу после рождения мальчик был отдан Шкурину, гардеробмейстеру Екатерины. Он воспитывался в его семействе вместе с сыновьями Шкурина до 1774 года, а затем был отдан на воспитание И.И. Бецкому. Свою фамилию мальчик получил по названию села Спасского, или Бобрики, Епифанского уезда Тульской губернии. Земли эти и усадьба были куплены Екатериной для сына ещё в 1763 году. Мальчик окончил с золотой медалью меньшей величины Сухопутный кадетский корпус, получил чин и назначение в армию. Бобринский стал родоначальником графского рода, прожил безбедную жизнь и умер в 1813 году.

Вернёмся к его отцу. В 1762 году Екатерина через третьи руки рекомендовала Григория Орлова на должность казначея (пальмейстера) в артиллерийском ведомстве. Должность эту Орлову удалось получить, потому что недоброжелатель его П.И. Шувалов умер. Казначейство Орлова сыграло положительную роль в перевороте. Екатерина всю жизнь была благодарна Григорию и всем его братьям, она считала, что их роль была главной.

Но далеко не все придерживались этого мнения. Вот, скажем, Дашкова. Ещё в Петергофе 30 июня, после бесконечных хлопот, она вернулась во дворец, чтобы спросить у Екатерины, примет ли она её. «Каково было моё удивление, — пишет она далее, — когда в одной из комнат я увидела Григория Орлова, лежащего на канапе (он ушиб себе ногу) и вскрывавшего толстые пакеты, присланные, очевидно, из совета; я их узнала, так как видела много подобных пакетов у моего дяди в царствование императрицы Елизаветы. Я спросила его, что он делает.

— Императрица повелела мне открыть их, — ответил он.

— Сомневаюсь, — заметила я, — эти пакеты могли бы оставаться нераспечатанными ещё несколько дней, пока императрица не назначила бы соответствующих чиновников; ни вы, ни я не годимся для этого».

Дашкова в негодовании ушла к солдатам исполнять свой долг, потому что те, «изнывая от жажды и усталости», взломали погреб, выкатили бочки и теперь киверами черпали дорогое венгерское вино. Дашковой удалось уговорить солдат прекратить безобразие, то есть закатить бочки на место, за это она отдала им всю имеющуюся у неё наличность. После этого она опять пошла к императрице.

«Я увидела, что в той же комнате, где Григорий Орлов лежал на канапе, был накрыт стол на три куверта. Я прошла, не подавая вида, что это заметила. Вскоре её величеству доложили, что обед подан; она пригласила и меня, и я, к своему огорчению увидела, что стол был накрыт у того самого канапе. Моя грусть или неудовольствие (скорее и то, и другое, так как я искренне любила императрицу), очевидно отразились на моём лице, потому что государыня спросила, что со мной.

— Я сильно устала и не спала вот уже пятнадцать дней, — ответила я.

Затем она меня попросила поддержать её против Орлова, который, как она говорила, настаивал на увольнении от службы.

— Подумайте, какую я бы выказала неблагодарность, если бы согласилась исполнить его желание.

С той минуты я поняла, что Орлов был её любовником, и с грустью предвидела, что она не сумеет этого скрыть».

Наивная девочка, двор давно знал о связи императрицы, но Дашкова, которая намечтала себе, как Екатерина и она, друг и советчик, поведут Россию к светлому будущему, поняла вдруг, что место рядом с императрицей занято. Она не видела и не понимала роль Орловых в перевороте, для неё Григорий был выскочка, человек «попавший в случай», и она возненавидела его на всю жизнь.

Угар первых дней «революции» прошёл. В письмах к Понятовскому Екатерина не лукавила. У неё действительно было очень сложное и трудное положение. Лёгкость, с какой Екатерине достался трон, вселяла в людей уверенность, что игра ещё не кончена. Во дворце шла активная подковёрная борьба. В голове у каждого вельможи был свой план будущего правления. Неспокойна была и гвардия. Войны не было, гвардейцы несли охрану дворца, представительствовали на парадных церемониях, занимались экзерцициями на плацу, а также волочились за дамами и очень весело проводили время. После переворота многие из них сочли себя обиженными, их обошли в наградах. И огромную зависть и недоброжелательство вызывал всё тот же Григорий Орлов.

При дворе образовались отдельные кланы или партии, которые были заняты бесконечными пересудами и интригами. Вопросов действительно было много. Никита Иванович Панин держал в голове план относительно регентства Екатерины при сыне Павле, и в этом у него были сторонники. Говорили, что Панин даже составил соответствующую записку и представил её Екатерине, но она на это не согласилась. Будто бы шли разговоры и даже были даны обещания, что Павел получит трон при совершеннолетии, но никаких документов на этот счёт нет.

У вернувшегося из ссылки Бестужева были свои виды на будущее правление. Он был не просто стар, но дряхл, однако немощь телесная не убавила тщеславия и амбиций. Он хотел быть нужным государству, хотел вновь стать канцлером и хотел услужить императрице. Всем понятно, время зыбкое, а здесь немка на троне, и занимает она его незаконно. Какая замечательная тема для размышлений! Выход простой — выдать Екатерину замуж за русского. Самая подходящая кандидатура — шлиссельбургский заточенец Иван Антонович, или Иванушка, как любовно и сострадательно звали его в гвардии. Он хоть и свергнутый государь, но законный. Беда только, что за двадцать лет тюремной жизни он как бы умом тронулся. Говорили, правда, что грамоте знает и хочет в монастырь. Достаточно было на него посмотреть, чтобы сразу его отвергнуть.

Вторая кандидатура — Григорий Орлов. Плохо, что недостаточно знатен, слишком самостоятелен, и вообще, мало ли что можно от него ожидать. Мысль о непременном замужестве императрицы твёрдо засела в голове Бестужева.

Сама Екатерина не думала о браке, она принялась за работу. Это не придумка, а быль: в самый первый день своего появления в Сенате императрица вынула пять рублей и послала в Академию наук купить атлас империи. Надо было знать, какой страной управляешь. Страна была огромна. Считать казну не имело смысла. Казна была пуста. Всё до дна выскребли на подарки участникам переворота. Выслушала отчёты. Тюрьмы переполнены ворами и убийцами, крестьяне бедствуют, суды не заботятся о соблюдении законов, всюду взятки и лихоимство. Такой виделось императрице её государство. До коронации она посетила Сенат шестнадцать раз.

С коронацией она решила не откладывать, покойный супруг так и не успел короноваться. 1 сентября 1762 года императрица, а с ней весь двор направились в Москву. Там Екатерина остановилась в пригороде, в усадьбе Разумовского Петровское. Здесь собрались члены Синода, духовенство, генералитет, знатные особы обоего пола, чтобы поднести всеподданнейшие поздравления. 13 августа состоялся торжественный въезд в Москву. «По улицам было убрано ельником, наподобие садовых шпалер, обрезанных разными фигурами; для смотрения народу обыватели каждый перед своим домом имел построенные преизрядные галереи, по которым снаружи, а также в домах, из окон и по стенам свешены были ковры и другие разные материи». Москва хорошо подготовилась к коронации. Были сооружены четыре триумфальные арки, в Успенском соборе сооружены помосты и балдахины, загодя в Петербурге были изготовлены большая и малые короны. В честь коронации была выбита специальная медаль.

Екатерина была очень довольна пышной коронацией и приёмом москвичей, но уже через месяц или около того начались неприятности. Возник «заговор» о смене власти в пользу «Иванушки». Собственно, никакого заговора как такового не было, была одна болтовня, но и за неё в России наказывали очень строго. Иванушка, или Иван VI (по отцу Брауншвейгский), был в младенчестве свергнут императрицей Елизаветой. Случилось это 25 ноября 1741 года. Когда Елизавета с гвардейцами заняла Зимний дворец, она прошла в спальню, взяла младенца на руки и сказала: «Бедное дитя, ты ни в чём не виноват, твои родители виноваты». И сослала всю Брауншвейгскую фамилию под стражу вначале в Раненбург, потом в Холмогоры. В заточении у Анны Леопольдовны и принца Антона родилось ещё четверо детей. Ивана отделили от семьи и содержали отдельно. История свергнутой царской семьи волновала многих, но подробностей никто не знал. Ни старший Иван, ни его неполноценные братья не были пригодны для трона.

Крамольное дело началось так: к Григорию Орлову явился капитан Московского драгунского полка Побединский и сообщил о затевающемся заговоре в пользу Ивана Антоновича. Орлов, естественно, спросил, откуда это известно. Побединский назвал некоторую цепочку лиц, которая закончилась капитан-поручиком Измайловского полка Иваном Гурьевым. Орлов тут же предложил Побединскому и всем его товарищам из цепочки смело «внедряться» в дело заговорщиками для разведывания подробностей. Как проделывал это, говоря нашим телевизионным языком, «крот» Побединский, история умалчивает. Переходим сразу к подробностям сыска.

Было допрошено много офицеров и были выяснены главные герои этого заговора. Ими были Пётр Хрущёв и трое братьев — Пётр, Иван и Семён Гурьевы. Хрущёв, призывая офицеров присоединиться к заговору, говорил: «Что трусишь? Нас в партии около 1000 человек» — и смело похвалялся известными фамилиями Ивана Шувалова и князя Ивана Голицына. В ходе следствия были названы и другие партии, которые хотели свергнуть императрицу, даже Никита Иванович Панин был упомянут. Понятно, почему заговорщики придумали заглазно назвать имя Ивана Ивановича Шувалова, клан Шуваловых был главным при Елизавете, да и сейчас он был очень силён. И по мысли Гурьевых и Хрущёва, этим вельможам было чем быть недовольным.

На деле оказалась, что всё это не более, чем сплетни, Пётр Хрущёв на очной ставке с Гурьевым показал, что о князе Трубецком и Шувалове «слышал по одной эхе». Во время следствия императрица запретила применять пытки, это похвально, но приговор Сената был очень строг — отсечь головы. Екатерина заменила смертную казнь ссылкой на Камчатку и в Якутск.

Двор оставался в Москве до конца года и начало 1763-го прихватил. В Москве императрица много работала. Необходимо было провести преобразование главного органа управления. Главным лицом в преобразовании Сената был, конечно, Панин. Предваряя все обсуждения, он написал некую бумагу, которую и доложил в Сенате. Это была записка о фаворитах. Речь шла о правлении Елизаветы, при котором Шуваловы сильно досадили Панину, он и Бирона вспомнил, но общий тон записки был таков, что всякий угадал бы в нём намёк на возросшее влияние Григория Орлова. «Её величество вспамятовала, — писал Панин про Елизавету, — что у её отца государя был домовой кабинет, из которого кроме партикулярных приказаний, ордеров и писем, ничего не выходило, приказала у себя такой учредить. Тогдашние случайные и припадочные люди воспользовались сим домашним местом для своих прихотей и собственных видов и поставили средством оного всегда злоключительный общему благу интервал между государя и правительства. Они, временщики и куртизаны, сделали в нём, яко в безгласном и никакого образа не имеющем месте, гнездо всем своим прихотям…» — и так далее, доклад был длинный. Оговорюсь сразу, слово «припадочный» в данном тексте не описка. Словарь Даля даёт пояснение — это люди, припадавшие к кому-либо, например к государыне, то есть фавориты и временщики.

С.М. Соловьёв пишет: «Можно представить, какое впечатление на Екатерину должен был произвести этот доклад». Но, видимо, она просто не отнесла его на свой счёт, и когда 14 февраля 1763 года была создана комиссия (названная так вместо Императорского совета) из восьми человек, то туда был включён и Григорий Орлов. Каждый член комиссии имел чёткие обязанности: Панин — секретарь внутреннего департамента, Воронцов — иностранного, Захар Чернышёв — военного и т. д. Обязанности Орлова не были обозначены. Екатерина просто хотела приспособить своего возлюбленного и «припадочного» к государственным делам.

В задачу комиссии входило рассмотреть Манифест Петра III «О вольности дворянства» и дополнить его новыми статьями, если в этом будет нужда. Через полтора месяца комиссия представила проект нового документа о вольности дворян, Екатерина нашла его дерзким и отменила до лучших времён.

Императрице нужна была поддержка церкви, поэтому она отменила принятый Петром III закон о секуляризации монастырских земель, распустила Коллегию экономии и указом вернула отобранные на бумаге у монастырей земли. Но казна была пуста, денег взять было неоткуда, и вскоре Коллегия экономии была восстановлена. Вотчины монастырей были отданы под её власть. Многие служители церкви находили этот закон неправильным, но молчали. Однако были и бунтари. Ростовский архиерей Арсений Мацеевич открыто и дерзко выступил против секуляризации, за что поплатился в конце концов и саном, и свободой.

Потом комиссия стала реконструировать Сенат, и тоже неудачно. Екатерине не нужен был сильный Сенат, она хотела править единолично. Кончилось дело тем, что комиссию распустили, Сенат перетасовали и поделили его на шесть департаментов.

Весной 1763 года Екатерина объезжала свои нижневолжские владения. Посетила Ярославль, Кострому, затем Ростов.

Здесь она несколько задержалась. Это была вотчина тогда ещё не опального Арсения Мацеевича. Ростов имел особое значение, он был местом поклонения мощам новоявленного чудотворца святого Дмитрия-митрополита. Предстояло торжественно переложить мощи святого в раку, и Екатерине очень хотелось присутствовать при этом событии. В глазах народа она должна выглядеть истинно православной.

В Ростове и застала её весть ещё об одном, не скажешь, «заговоре», это было ясно высказанное недовольство офицеров гвардии, и потому испугало больше, чем пустая болтовня армейских офицеров, о которых она ранее слыхом не слыхала. Ею были недовольны единомышленники, те, которые посадили её на трон. Крамольные разговоры велись против Орловых, и Екатерина взяла следствие под свой надзор.

Назывались три фамилии смутьянов — Рославлев, Ласунский и Хитрово. Эти люди активно содействовали перевороту, каждый получил вознаграждение — по 8000 душ крестьян, деньги и придворные звания камергеров. Но награждённым всегда кажется, что их-то как раз и обошли. Вместе старались на пользу Отечества, а награда у Григория Орлова другая. Он уже генерал-майор и действительный камергер, а также награждён орденом Александра Невского. Мало того, все Орловы возведены в графское достоинство.

Но не только зависть дала повод к недовольству гвардейцев, а упорный слух о венчании Григория Орлова и императрицы. Это было уже дело не личное, а государственное. Гвардейцы были убеждены, что это непорядок, нарушение всех традиций, а значит, плохо для России в целом. Ласунский говорил Хитрово: «Орловы раздражали нас своей гордостию и своим поступком: мы было чаяли, что наша общая служба государыне укрепит нашу дружбу, а ныне видим, что они разврат».

Ход делу дало донесение камер-юнкера князя Несвижского, который после отпуска вернулся из деревни, встретился с Хитрово, а тот ему и наговорил с три короба такого, что об этом надо было известить начальство. Хитрово сказал:

«— А у нас много новых вестей, только дурных. Первая новость — государыня поехала в Воскресенский монастырь для того, чтоб старый чёрт Бестужев удобнее мог в её отсутствие производить начатое дело. Он написал прошение к государыне, чтоб вышла замуж за Григория Орлова и к этому прошению духовенство и несколько сенаторов подписались, а как дошло до Панина и Разумовского, то Панин спросил государыню, с её ли позволения это делается, и получил в ответ, что нет».

Далее Хитрово уверенно заявил, что Панин в последнем усомнился, зная, что государыня готова к замужеству, и решил в том ей помешать. Для этого Панин якобы призвал к себе важных сановников и гвардейцев, и они обсуждали это дело как нехорошее и Отечеству вредное.

«— Это ничего бы, — продолжал Хитрово, — потому что Григорий Орлов глуп, но больше всего делает его брат Алексей, он великий плут и всему делу причиной».

Тот же Хитрово дал Несвижскому совет: мол, ты езди к Орловым и за всем досматривай, «а мы на собрании своём положим просить государыню, что если она намерена выйти замуж, то у Иванушки есть два брата, а если не согласится за них, то, схватя Орловых, всех отлучить… она сама нам будет благодарна, что мы нарушителя покоя от неё оторвём». Болтал Хитрово также о том, что якобы слышал от Алексея Орлова, что императрица дала Панину подписку, чтоб быть ей не государыней, а правительницей при сыне Павле, и она на то согласилась, но гвардейцы, а также Рославлев и Ласунский крикнули её императрицей. Ну, а кончил свои излияния Хитрово тем, что всех Орловых надо убить.

Этот отчёт Несвижского пошёл в следственное дело. Болтуны были арестованы. Начались допросы. Выяснилось, что никакого «собрания с обсуждениями» не было и в помине. Хитрово рассказал, что в разговорах слышал от зятя своего Василия Брылкина, а зять в свою очередь от родного своего брата Ивана Брылкина, что к нему приезжал сам Бестужев за подписью под некоей бумагой, чтоб просить государыню выйти замуж за кого угодно и дать стране наследника, потому что цесаревич Павел слаб здоровьем и ещё в оспе не лежал. И говорил Бестужев, что под той бумагой уже многие подписались, и сановники, и духовенство. Рославлев на допросах тоже поминал подписку, но сказал, что она уничтожена.

Следствием руководил сенатор Суворов. Екатерина писала ему: «Нельзя, чтоб Хитрово вздумал, будто я обещала Панину быть правительницей». Ещё императрицу интересовало, судачат ли в городе или ещё ничего не знают? В конце концов, Хитрово во всём сознался и повинился, признавая и двух сообщников своих виновными. В результате следствия выяснилось, что против самой государыни ничего плохого не замышлялось.

По указанию Екатерины дело замяли. Она была замечательным политиком и знала, что не надо дуть на тлеющий костёр. Названные Хитрово фамилии, а среди них Панин, Теплов, Глебов, Дашкова, Пассек и т. д., были оставлены без внимания, их вообще не допрашивали. Обвиняемые отделались лёгкими наказаниями: Хитрово сослан в свою усадьбу в Орловский уезд, Ласунский уволен в отставку, но не просто так, а генерал-поручиком, год спустя с тем же чином ушёл в отставку и Рославлев.

Следствие велось тайно, скрытно, тем не менее в столицах появилась масса слухов. Семейные дела царского дома всегда интересовали население, из боязни наказания о них говорили шёпотом. Теперь же судачили вслух — выйдет государыня замуж или нет, а если выйдет, то за кого. Болтали, конечно, о странной смерти императора, и о наследнике. Тогда-то и появился очень интересный документ — «Манифест о молчании». Свобода свободой, а лишнего не болтай. С «Манифестом» ходили по обеим столицам с барабанным боем и читали громко: «Воля наша есть, чтоб все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких придерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния, к крайнему нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращённых нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных… Если сие наше матернее увещевание и попечение не подействует в сердцах развращённых и не обратит на путь истинного блаженства, то ведал бы всяк из таковых невеждей, что мы тогда уже поступим по всей строгости законов и неминуемо преступники почувствуют всю тяжесть нашего гнева».

Ну хорошо, на роток, положим, накинули платок, и развращённые вступили «на путь истинного блаженства», но вопрос о браке государыни не исчез с повестки дня. Григорий Орлов искренне любил Екатерину и, наверное, хотел стать её мужем. Он, может быть, и не имел великого ума, но был человеком порядочным, в меру тщеславным, не слишком корыстолюбивым. Неизвестно, насколько он был настойчив в своих желаниях. Другое дело Алексей Орлов. Этот имел натуру страстную, широкую, он был куда более хитрый, чем его старший брат, и, конечно, рвался к власти. А Екатерина размышляла. Её отношения с Григорием и прочими Орловыми — разные вещи, но и с кланом ей ссориться не хотелось. Братья Орловы имели огромный вес в гвардии, и очень нежелательно, чтобы они перешли в противоположный лагерь и организовали свою партию.

Панин был категорически против этого брака. Григорий Орлов жил во дворце рядом с покоями императрицы, Панин жил в том же дворце рядом с покоями цесаревича Павла. Царедворцы часто виделись и вряд ли испытывали от этого радостное чувство. Екатерина знала об этом, но они оба ей были нужны. Панин, блестящий дипломат, фактически заведовал Коллегией иностранных дел и был самым ярким человеком в правительстве, он был доверенным лицом императрицы в самых деликатных тайных делах, которые всегда толково исполнял. Правда, он вёл себя слишком независимо, но Екатерина пока была вынуждена это терпеть. Известна смелая фраза Панина: «Императрица русская вольна делать, что ей хочется, но госпожа Орлова царствовать не будет», в смысле — не сможет. Говорят, что он высказал это суждение в лицо императрице. Панину не давало покоя ещё одно соображение. У Екатерины и Григория есть сын. Это сейчас он бастард, а вступи они в брак, он тоже обретёт права на трон. Скорее всего, до этого дело не дойдёт, но уж партия создана будет, а это опять интриги и смута.

Екатерина отлично понимала все «за» и «против» этого дела и решила отказаться от брака. Лучше самой быть хозяйкой в своём доме — России. Она будет править единолично, а в помощники возьмёт толковых людей. Зачем ей муж?

В своей интриге Орловы ссылались на прецедент — пусть тайно, но ведь обвенчалась же покойная Елизавета с Алексеем Разумовским, а чем Григорий Орлов хуже? Существует устойчивая легенда о визите канцлера Михаила Воронцова к Алексею Разумовскому. Её пересказывает всяк по-своему, вот одна из версий. Екатерина приказала заготовить два манифеста. В первом было написано, что она вступает в брак с Григорием Орловым. Во второй бумаге сообщалось о присвоении Алексею Разумовскому титула императорского высочества, поскольку он хоть и тайно, но обвенчан с Елизаветой.

Со вторым манифестом Воронцов и направился в Аничков дворец к Разумовскому. Тот был уже стар, он давно отошёл от дел, но был в курсе последних событий. Воронцов предъявил Разумовскому манифест Екатерины и попросил дать бумаги, удостоверяющие его брак с императрицей Елизаветой. Алексей Григорьевич всё понял. Он достал из шкатулки заветную бумагу, поцеловал её и бросил её в огонь. После чего он спокойно сказал: «Я не был ничем более, как верным рабом её величества, покойной царицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов». Воронцов вернулся во дворец и доложил Екатерине о результате своей поездки. Нет бумаги, нет прецедента. Екатерина сказала: «Мы друг друга понимаем. Тайного брака не существовало. Шёпот о сём всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого…»

Последний дворянский заговор против Екатерины был связан с именем Иванушки. Известие «о дивах, происшедших в Шлиссельбурге» Екатерина узнала в Риге, во время поездки по Прибалтике. Донесение пришло от Панина 9 июля 1764 года. Армейский подпоручик Мирович решил освободить из тюрьмы двадцатичетырехлетнего Ивана Антоновича и провозгласить его императором. Мирович напросился караульным офицером в Шлиссельбургскую крепость. В назначенный день он прочитал солдатам заранее заготовленный манифест о смене власти и предпринял с ними попытку освободить Ивана. «Безымянного колодника» сторожили два офицера — Чекин и Власьев. Они имели на руках тайную инструкцию Панина: мол, арестанта никому, ни при каких обстоятельствах не отдавать, документам, если будут предъявлять, не верить, «почитать всё за подлог и предательскую руку», а если будут освобождать пленника силой, то тут же того пленника убить. Чекин и Власьев тайный приказ выполнили в точности, а Мирович был схвачен, отвезён в Петербург и предстал перед судом.

В результате следствия выяснилось, что никаких политических мотивов за действиями Мировича не стояло, им руководила личная обида. Но Екатерина не верила, что молодой подпоручик сам, один, решился на такой безумный шаг. Кроме того, она боялась волнений в городе. Но в Петербурге было тихо. В процессе следствия выяснилось, что у Мировича был один сообщник — поручик Великолуцкого полка Ушаков, но поручик утонул при невыясненных обстоятельствах. Мирович во всём покаялся, взяв всю вину на себя.

На этот раз дело кончилось казнью. Подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович был казнён на Петербургском острове, на Обжорном рынке, при огромном скоплении народа. На Руси уже больше двадцати лет не казнили смертью, плетьми били, через строй прогоняли — такое было, но чтоб головы рубить… Державин писал, какое впечатление на всех произвело это действо: «Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обвыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогнулся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились».

Казнь Мировича произвела в Европе много шума. Дашкова пишет: «За границей же, искренне или притворно, приписывали всю эту историю ужасной интриге императрицы, которая будто бы обещаниями склонила Мировича на его поступок, а потом предала его. В моё первое путешествие за границу мне стоило большого труда оправдать императрицу в этом двойном предательстве. Все иностранные кабинеты, завидуя значению, какое приобрела Россия в царствование просвещённой и деятельной государыни, пользовались всяким самым ничтожным поводом для возведения клеветы на императрицу».

Дома тоже пожимали плечами, помня присказку: «Ищи того, кому это выгодно». С убийством Ивана был удалён последний законный претендент на трон. Никаких обвиняющих документов нет. Но и на Бориса Годунова тоже нет документов, а его уверенно считают убийцей царевича Дмитрия. Некоторые историки и по сию пору видят в деле Мировича узор интриги. Пытаются даже приплести к этому делу братьев Орловых, но уж Григорий никак не мог иметь к этому отношение. Во время поездки императрицы по Прибалтике он находился при ней неотлучно. Соловьёв пишет, что в Нарве, где происходила торжественная встреча Екатерины, «на немецкие речи эстляндского рыцарства и нарвского бургомистра именем императрицы отвечал по-русски граф Григорий Григорьевич Орлов».

Пишу про Нарву, потому что это ещё одна подробность, один кусочек мозаики, из которой приходится строить образ Орлова. О Григории Григорьевиче трудно сочинить внятный рассказ. Смотришь на его портреты — красавец, лицо прекрасное, сила, рост, а в отзвуках современников он как-то неприметен: ни одного скандала или сколько-нибудь громкого события, в работе честен, исполнителен, неярок. Современники отзываются о нём или хорошо, или никак, одна Дашкова всю жизнь испытывала к нему устойчивую неприязнь. Она пишет, что императрица попросила Панина обрисовать ей портрет Мировича. И тот обрисовал портрет злодея, «составлявший точный снимок с Григория Орлова, самонадеянного вследствие своего невежества и предприимчивого вследствие того, что не умел измерить глубину и обширность замыслов, которые он думал легко исполнить с помощью своего скудного ума».

В этом высказывании слышится какой-то опасный намёк, ну и, конечно, неуважение и ненависть. Что касается невежества, то, безусловно, Екатерина Дашкова была куда образованнее фаворита, но и здесь есть что возразить. Живя рядом с Екатериной, Григорий Орлов пристрастился к чтению, он был в курсе всех театральных дел, занимался самообразованием, каким-то боком заинтересовался науками, начинающий драматург Фонвизин преподнёс ему свой первый опус — «Альзира», перевод Вольтера. И Орлов «Альзиру» читал, потому что известно — одобрил.

Орлов был хорошо знаком с Ломоносовым и очень чтил его и как учёного, и как поэта. Именно Орлов уговорил Екатерину посетить «учёную келью статского советника и профессора господина Ломоносова». О визите императрицы даже написали в «Санкт-Петербургских ведомостях» от 15 июня 1764 года, их императорское величество «изволили смотреть производимые им (Ломоносовым) работы мозаичного художника для монумента вечнославной памяти государя императора Петра Великого, также новоизобретённые им новофизические инструменты и некоторые физические и химические опыты, чем подать благоволила новое высочайшее уверение о истинном люблении и попечении своём о науках и художествах в отечестве».

После смерти Ломоносова Орлов приобрёл у вдовы его бумаги и велел своему секретарю Казицкому привести наследство великого человека в порядок. Архив Ломоносова хранился у Орлова в доме «в особом покое».

Орлов также принимал живое участие в судьбе архитектора Баженова, когда тот находился в трудном положении. Баженов только что вернулся из-за границы, где учился. Российская академия художеств, несмотря на его большие успехи, приняла его холодно. Тот в конце концов обиделся, разругался и ушёл из академии, оставшись без средств и без заказов. Тогда Григорий Орлов взял его к себе на службу. Как уже говорилось, Орлов занимался делами артиллерии и фортификации, поэтому он испросил у императрицы для своего подопечного военный чин. Так архитектор стал по совместительству капитаном артиллерии.

В это время Екатерина мечтала о строительстве новых городов, о возрождении старых, она, что называется, болела архитектурой. Именно Орлов предложил императрице привести в порядок Московский Кремль. Застройка внутри Кремля в то время находилась в ужасном запустении. Старые храмы обветшали, а главное, они совершенно не соответствовали вкусам и моде того времени.

Баженов был уже своим человеком у Орлова. Он разработал фантастический проект реконструкции Кремля. Остался макет будущего строения, даже в карликовом виде он производит сильное впечатление. Баженов замыслил застроить Кремль одним исполинским дворцом, старые соборы внутри этого объекта играли бы чисто декоративную роль. Со времён Петра Великого считалось, что древняя русская архитектура нам больше не нужна. Проект Баженова был хорош, но, сознаемся, это счастье наше, что он не был осуществлён. Помешали война с турками, чума и отсутствие денег. Мы не можем благодарить Орлова за идею перестройки Кремля, но благодарны уже за то, что она была вовремя остановлена.

А что касается скудного ума, то, видимо, Григорий Григорьевич был, как говорят сейчас, человек «простой», или простосердечный. В отличие от принятой при дворе нормы, он не любил интриговать, не умел притворяться. В этом искусстве его госпожа далеко обошла своего фаворита. Недаром Пушкин называл Екатерину образцовой лицемеркой. И ведь не возразишь! Она была творческим человеком, умна безмерно, отлично понимала людей, но даже Державина, который одно время ходил у неё в секретарях, она находила неумным работником. Неумным, потому что хитрости ни на грош, всё борется за справедливость, обижает людей и получает шишки — речь идёт о губернаторстве Державина. Не интрига сделала Орлова фаворитом Екатерины, а любовь. Он не старался делать карьеру, потому что карьеру ему делала она сама, но если нужна была его помощь, он принимался за работу безотлагательно и старался делать её хорошо. Оговоримся — если не мешал темперамент. Орлов был вспыльчивым человеком, забиякой, а во хмелю и скандалистом. Как было принято при дворе, он принимал участие во всех дворцовых забавах, а это пиры, маскарады, карты и женщины. Видимо, увлечение женщинами было более-менее умеренным, Екатерина не потерпела бы открытой связи. Во всяком случае, имён его дам я назвать не могу.

Как уже говорилось, Григорий Орлов был масоном. Несколько слов об этой таинственной организации. Масоны, или вольные каменщики, возникли «на базе» средневековой гильдии каменщиков, строителей готических соборов. Эти гильдии имели много профессиональных секретов, поэтому приём в гильдию был обставлен тайным ритуалом. В начале XVIII века (а может быть, и раньше) клубная английская знать организовала своё тайное общество, использовав ритуалы и символику старинных гильдий. Отсюда мастерок, циркуль, откос, фартуки и прочее. Общество было строго секретным, задача его — объединение во имя делания добра, а также обретения смысла жизни и поиск некоей тайны, которую знал Адам и даже, кажется, передал её людям, но они её по ходу истории разбазарили и забыли. Именно строгая таинственность масонов раздражала и беспокоила обывателя: поди пойми, чем они там заняты за высоким забором.

Русское петербургское масонство (о Москве особый разговор) было данью моде, попыткой объединиться с Западом. Последнее со временем и привело в России к запрету масонства. Находящееся за границей главное начальство вольных каменщиков поддавалось соблазну влиять через масонов на русские политические дела.

Главой петербургских масонов — Великим Провинциальным мастером — был Иван Перфильевич Елагин, член дворцовой канцелярии, историк, поэт, управляющий театрами и друг императрицы. Главное времяпрепровождение масонов в своих ложах было занято обязательными обедами, песнопениями, сбором денег в пользу бедных и ритуальной игрой во время приёма в ложу новых членов. Екатерина запретила масонство, Александр I его вновь разрешил. Министр полиции в отчёте писал: «Система их ничего осудительного в себе не заключает, бумаги их состоят из одних обрядов и церемониалов, ученья в них мало, а предмету никакого, в чём сами начальники согласуются». Там же, кстати, отмечено: «В похвалу сих братств сказать должно, что они делают много благодеяний, посещают тюрьмы, помогают бедным и прочее…»

Ничего нет удивительного, что Григорий Орлов стал масоном. Это говорит только, что он был человеком думающим, смысл бытия его тоже интересовал, масонские «мальчишники», где собирались, пели и говорили о высоком, видимо, вполне соответствовали его романтической душе.

При всём при том, по сведениям самой Екатерины, Григорий Григорьевич был подвержен меланхолии, говоря нашим языком — депрессиям. «Наш гатчинский помещик хандрит», — пишет Екатерина. Орлов действительно часто скрывался от шумного света в Гатчине. Когда-то здесь была мыза, которую Пётр I вместе с окрестными деревнями подарил сестре — Наталье Алексеевне. После смерти царевны гатчинское поселение, мыза и земли при нём были выкуплены казной, а после вступления на трон Екатерина подарила усадьбу вместе с Ропшей, охотничьими угодьями и сорока пятью тысячами душ государственных крестьян Григорию Орлову. Очень модный в те времена архитектор Ринальди построил там великолепный замок. Орлов любил Гатчину, он благоустроил парк по английскому образцу, украсил его беломраморной колонной, увенчанной орлом, колонну подарила ему Екатерина, а на берегу Серебряного озера построил грот. Н. Синдаловский пишет: «Чисто декоративное парковое сооружение на самом деле представляет собой выход из подземной галереи, которую соорудил Григорий Орлов между дворцом и озером, будто бы для того, чтобы не оказаться застигнутым врасплох в случае неожиданной опасности». Если это не легенда, то стоит поразмыслить, чего боялся царский любимец? Зная характер императрицы, он не мог ждать опасности с её стороны. Но Екатерина сама всю жизнь боялась потерять трон, наверное, чувство это передалось и её любимцу.

После смерти Орлова императрица выкупила Гатчину у его наследников и подарила сыну Павлу Петровичу, чтоб жил он подальше от Петербурга.

«Гатчинский помещик хандрит» — это, значит, у него плохое настроение, белый свет ему не мил и развеселить его ничем нельзя. Сейчас депрессию лечат, но это длительный терапевтический процесс. Через много лет, когда вдруг один из придворных сошёл с ума, Екатерина пожаловалась секретарю: «О, я знаю, что это такое! В своё время я с этим сильно намучилась». Она имела в виду Григория Орлова.

Но всё это потом, а пока наш герой молод и полон сил. Предоставим слово самой императрице. Вот что она пишет некоей госпоже Бельке, подруге матери, с которой она переписывалась всю жизнь. Письмо написано накануне заключения мира с турками. «Мои ангелы мира, думаю, находятся теперь лицом к лицу с этими дрянными турецкими бородачами. Григорий Орлов, который без преувеличения самый красивый человек своего времени, должен казаться действительно ангелом перед этим мужичьём; у него свита блестящая и отборная; и мой посол не презирает великолепия и блеска. Я готова, однако, биться об заклад, что он наружностью своею уничтожает всех окружающих. Это удивительный человек; природа была к нему необыкновенно щедра относительно наружности, ума, сердца, души. Во всём этом у него нет ничего приобретённого, всё природное, и, что очень важно, всё хорошо; но госпожа натура также его и избаловала, потому что прилежно чем-нибудь заняться для него труднее всего, и до тридцати лет ничего не могло его к этому принудить. А между тем удивительно, сколько он знает; и его природная острота простирается так далеко, что слыша о каком-нибудь предмете в первый раз, он в минуту подмечает сильную и слабую его сторону и далеко оставляет за собой того, кто сообщил ему об этом предмете». Это письмо написано в апреле 1772 года накануне отъезда Орлова в Фокшаны, но об этом я расскажу позднее. Согласимся с императрицей: сколько бы мы ни искали в Григории Григорьевиче положительных черт, как бы ни расписывали его заслуги, надо сознаться, что он был бездельником, но это никогда не считалось в России большим грехом.

Первое государственное дело, которое императрица поручила Григорию Орлову, касалось переселения иностранцев на территорию России. Дело в том, что заводские (и не только заводские) крестьяне бунтовали из-за тяжёлых условий труда и скотской жизни, их приходилось усмирять, используя для этого даже пушки. В Сенате был поставлен вопрос: «А нельзя ли заменить приписанных к заводам крестьян вольнонаёмными рабочими?» Все согласились — хорошо бы, но где их взять? Размеры государства огромны, но плохо населены. По переписи в России живёт около 40 миллионов человек, из них на Сибирь если приходится один миллион, то хорошо, а может, и того меньше. А ведь в перенаселённой Европе много народу, который просит позволения переселиться в Россию.

Императрица загорелась этой идеей, и в декабре 1762 года был издан манифест о переселении в Россию иностранцев, а 22 июля 1763 года была учреждена «Канцелярия опекунства иностранных» и президентом её был назначен генерал-адъютант и действительный камергер Григорий Орлов. Теперь речь шла не столько о заводских крестьянах, сколько о создании в России иностранных колоний и в западных землях — надо увеличивать численность народа в России!

Орлов с энтузиазмом взялся за дело. Всё хотелось обновить, улучшить, уже приходили в голову мысли о реформах в своих собственных прибалтийских землях. Он отправил вербовщиков за границу. Приехав а Россию, иностранные переселенцы должны были явиться в канцелярию Орлова и заявить, куда они хотят записаться — в купцы, мещане, в цеховые или селиться на свободных и выгодных для хлебопашества землях. Переселенцам давалось денежное вспоможение, им предоставлялось право соблюдать свою веру, но ни в коем случае не склонять к своему вероисповеданию живущих в России христиан. Был предложен проект «О поселении в Оренбургской губернии на пустой земле иностранных народов».

Но были у идеи переселения иностранцев и противники — зачем в России иноверцы? В манифесте о переселении иностранцев был особый пункт: «Её императорское величество надеется со временем чрез то умножить славу Божию и Его православную греческую веру и благополучие здешней империи». Но не было никаких надежд, что иностранцы поменяют свою веру на православную, а потому сам собой возник вопрос: а хорошо бы вернуть на родину беглых, а также стараться удержать беглецов от побегов? Тут вспомнили про раскольников, которые перешли границу и поселились в лесах. Проект обрастал подробностями, дел в государстве и без него было много, и он со временем совершенно заглох. Можно, конечно, винить в закрытии проекта неповоротливость чиновничьего аппарата, но и Орлова следует обвинить в нерадивости. Пока императрица горела этим делом, он был очень активен. Но она не могла заниматься только переселенцами, у неё и без них было полно работы. Без присмотра государева ока наш герой сразу остыл. Отсюда мораль — не поручай кавалергардам, красавцам и богатырям канцелярской работы, они её наверняка угробят.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.