11.5. Действия советских войск внутри кольца окружения Продолжение

11.5. Действия советских войск внутри кольца окружения

Продолжение

В течение ночи и весь день 29 июня части 10-й армии отходили на восток, ведя ожесточенные бои с войсками 4-й полевой армии вермахта. Особенно яростные столкновения происходили в Беловежской пуще, в районах Слонима, Волковыска, Зельвы, Порозово, Нового Двора. Когда стало ясно, что пути отхода 1О-й армии в районе Зельвы и южнее перерезаны и прочно блокированы противником, часть окруженных войск устремилась по единственно доступной грунтовой дороге к деревне Пески. 29 июня Пески немцами еще заняты не были, и там переправлялись в основном части из состава 3-й армии. Обстановка была во многом схожей с той, которая сложилась на направлении отхода на Зельву и Слоним, за исключением, пожалуй, одного. С севера отступающие имели на пути противника мощную естественную преграду — реку Неман. Такой рубеж можно было удерживать некоторое время даже обескровленными остатками войск. С рассветом значительные силы 3-й армии при поддержке артиллерии и танков с двух сторон атаковали батальон ротмистра Нимака у Королей, бои в районе Королей продолжались до второй половины дня.

Атаки советских подразделений облегчались тем, что их правый фланг на западе упирался в Щару, а левый — в заболоченную пойму Зельвянки; фронт прорыва имел ширину максимум в 5 км и к тому же господствовал над окружающей местностью. 83-й пехотный полк 28-й ПД, который после окончания боев за Мосты не имел никаких приказов на дальнейшие действия, проявил известную пассивность, которую можно было объяснить усталостью после многочасового тяжелого боя со 184-м стрелковым полком и другими советскими подразделениями. В приказе по дивизии на 29 июня ставилась следующая задача: «28-я дивизия расширяет по частям плацдарм и очищает территорию в углу между Неманом и Зельвянкой у Песков…»

На описания действий наших врагов хорошо наложились другие воспоминания. Ветврач 48-го кавполка В. И. Дегтярев также был участником и очевидцем событий в районе Песков. По его словам, остатки советских частей пытались прорваться к Зельвянке у Мостов. Немцы занимали там господствующие высоты по западному берегу реки и ее восточный берег. Советские войска, понеся очень большие потери, все же сумели выбить противника с высот и освободили деревню Пески. Но за Песками до Зельвянки шла совершенно открытая местность, прекрасно пристрелянная немцами, и продвижение отступающих было остановлено. В атаках на немецкий заслон неслись огромные потери, и вскоре во дворе домика лесника неподалеку от деревни советскими военными медиками был развернут импровизированный госпиталь, куда отовсюду стали сносить многочисленных раненых. Но немцы через какое-то время засекли «скопление живой силы противника» и расстреляли его артминометным огнем: почти все раненые и медперсонал погибли. Сам Дегтярев впоследствии был пленен. В страшном лагере в Оструве-Мазовецком он встретил своего комполка Алексеева, начштаба майора Замятина, видел также командира 164-го артполка 2-й дивизии полковника Радзивилла.

Одновременно с атаками на Короли советские части предпринимали попытку прорыва в 40 км восточнее-северо-восточнее от них, вдоль дороги на Дятлово и также с использованием танков и артиллерии. Передовой отряд 35-й пехотной дивизии, временно подчиненный командиру 5-й ПД, занимал оборону на высоте севернее м. Дятлово (у шоссе Лида — Слоним). Атаки начались с рассветом и продолжались до 10 часов утра, но прорвать немецкий заслон не удалось. Отряд 35-й ПД отразил все атаки, понеся при этом большие потери. Расширение плацдармов на южном берегу Немана в конечном итоге привело к тому, что отступление на Пески на север вокруг зельвянских болот стало невозможным. Северная часть болот была совершенно не проходима для техники; лишь у Подблоце (21 км от Мостов) болота были проходимы, но здесь уже скопилось множество частей 10-й армии.

14-й пехотный полк 5-й дивизии в это время находился на марше, спеша по южному берегу Немана в район Дятлово. После 17 часов 14-й ПП подошел к высоте у Дятлово и сменил на ней отряд 35-й ПД, который затем перешел к станции Новоельня, чтобы преградить остаткам советских войск пути отхода к Новоельне с запада и юга. 14-й полк (командир — полковник Ессер) должен был не допускать прорыва советских войск вдоль дороги, идущей к Дятлово с запада, и, увы, с этой задачей прекрасно справился. Позиция полка была великолепна: с высоты открывался очень хороший обзор как в западном, так и в южном направлениях. На высоте были оборудованы позиции артиллерии и минометов, особенно много было средств ПТО. Впереди них фронтом на запад и юг располагались замаскированные окопы стрелковых рот. Все появляющиеся на дороге и подошедшие на дистанцию стрельбы колонны грузовых автомашин с военнослужащими и имуществом (фуражом или вещевым снабжением) уничтожались. Пленных сгоняли в колонны и направляли на сборный пункт полка. 30 июня в числе пленных был взят офицер в звании полковника, который представился немцам как зам. командующего 3-й армией по тылу. Вероятно, это был полковник С. С. Сиротинин, числящийся пропавшим без вести.

В этих боях на левом берегу Зельвянки отряды 3-й армии потеряли много транспортных средств и тяжелого вооружения, что в данных условиях было неизбежным. Лишь большому количеству военнослужащих с ручным оружием удалось форсировать Зельвянку и продвинуться к Щаре, но они были рассеяны на мелкие группы и уже не представляли серьезной силы. Находившийся во главе одного из отрядов 3-й армии штаб 4-го стрелкового корпуса был в районе Деречина атакован германской бронетанковой частью и разгромлен, командир был пленен. На этом организованные действия 3-й армии можно считать законченными.

Деречин находится в междуречье Зельвянки и Щары; он стоит на перекрестке важных дорог от Зельвы и Мостов на Лиду — Новогрудок и Слоним. В районе этого местечка немцами было перехвачено и разгромлено немало советских частей, в том числе управления 5-го и 4-го стрелковых корпусов. Произошло это, возможно, не в один и тот же день, а может, и одновременно. На то и перекресток, чтобы на нем встречаться. К Деречину со 120 бойцами вышел командир 29-й МД генерал-майор И. П. Бикжанов. В. Е. Фролов рассказывал: «В районе м. Деречин прорыв с боем, тут была настоящая мясорубка. Помимо [нас] тут собралось разных частей около 15 тыс. чел. Всю ночь, окружив нас, расстреливали в упор, давили танками, и немногие в эту ночь остались в живых»[475]. Отец нынешнего президента Украины бывший старшина А. А. Ющенко в ходе госпроверки заявил, что командование дивизии ушло «в неизвестном направлении». Есть также утверждение, основанное, возможно, на показаниях самого генерала, что 17 июля он зарыл в землю свои документы и генеральскую форму, переоделся в гражданскую одежду и с небольшой группой командиров двинулся на восток. Однако, несмотря на маскировку, 25 июля в районе деревни Заболотье, близ Бобруйска, был взят в плен. Так что Ющенко-старший, мягко говоря, слукавил. К 17 июля от 29-й дивизии не осталось и следа, и Бикжанов своих солдат не бросал. Полковник Каруна бросал, это верно, а командир дивизии — нет.

Как написал в письме директор средней школы из Костромы А. Н. Буслаев (в 1941 г. — техник-интендант 2 ранга, начальник ОСГ штаба 5-го корпуса), управление отходило вместе со штабом 10-й армии; потом они разделились. Штакор отходил к Деречину, где был внезапно атакован немецкими танками и разгромлен. Начарт корпуса и зам. комкора по строевой части генералы Г. П. Козлов и Ф. И. Буданов числятся пропавшими без вести. Раненого замполита бригадного комиссара К. М. Яковлева Буслаев последний раз видел в повозке у м. Мир. Удалось избежать гибели и плена начальнику штаба полковнику В. М. Бобкову и начальнику связи полковнику Г. Ф. Мишину. С командиром же 5-го СК А. В. Гарновым судьба обошлась немилосердно, но об этом скажу чуть позже.

После распада группы И. В. Болдина штаб 4-го стрелкового корпуса остался без войск. Оба корпусных артполка уже не существовали, прервалась связь с 27-й дивизией. Со слов самого комкора-4 генерал-майора Е. А. Егорова, к исходу дня 28 июня в его распоряжении было немногим более полка. Присоединяя к себе разрозненные подразделения 85-й дивизии, отряд занял оборону в районе Деречина. После непродолжительных боев генерал отдал приказ отойти дальше на восток и закрепиться на реке Щара. Но штабная колонна на марше попала под сильный обстрел, началась паника. При обстреле Е. А. Егоров был ранен. Мимо лежащего советского генерала проехало несколько танков. Сидевшие на броне германские солдаты, увидев лампасы, взяли раненого в плен и привезли в свой штаб, откуда он был доставлен в слонимский госпиталь[476]. 4 июля он был доставлен уже в штаб группы армий «Центр» и допрошен, но ничего ценного (протокол допроса сохранился) немцы не узнали. Из протокола можно видеть, что штабников интересовали данные no бронетанковым войскам РККА, их структуре, оперативном применении. Егоров отговорился незнанием. Ничего не сказал он о ходе боев своего корпуса, условной нумерации частей и соединений. На вопрос — какими резервами еще может располагать Красная Армия? — не без юмора ответил: все военные округа в центральной части России, а ведь есть еще Урал, Сибирь, Кавказ, Средняя Азия и Дальний Восток. О командовании 4-го корпуса не было опубликовано практически ничего. Не удалось отследить судьбу начальника штаба полковника П. И. Чижика, заместителя по политической части полкового комиссара С. А. Егорова. Неизвестно, кто командовал его артиллерией.

Справка. Герой Советского Союза (указ Президиума ВС СССР от 21.03.1940 г., вероятно, за финскую) Сергей Андреевич Егоров, 1899 г.р., получил назначение на должность заместителя командира 4-го СК по политчасти буквально накануне войны. Прибыл в Гродно 21 июня, в 16 часов позвонил жене в Москву и сказал, чтобы она не сдавала путевку в санаторий, так как он примет дела и они поедут отдыхать. Еще он сказал, что пока остановился на квартире у своего начальника, то есть у командира корпуса Е. А. Егорова. Это был последний разговор с семьей. Больше о С. А. Егорове ничего известно не было. Вполне возможно, что он был убит или покончил с собой под Деречином, но официально числится пропавшим без вести.

Отступивший от Мостов отряд пограничников из состава школы майора Зиновьева также вышел на занятое противником Дятлово; решено было атаковать и с боем пробиться дальше на восток. Боеприпасов было предостаточно: накануне в лесу обнаружили два брошенных грузовика, доверху набитых ящиками с патронами и минами. Подсчитали силы, в строю оказалось 128 человек. Разбившись на две группы, стали скрытно выдвигаться на исходные позиции. После сигнала белой ракетой воины бросились в атаку и почти успели добежать до крайних домов. Но только что почти. По наступающим хлестнули огнем пулеметы и минометы. В ответ открыли огонь «станкачи» пограничников, но стрельба велась через головы своих же товарищей, и результат был незначительным. Пограничники отступили, неся потери, и залегли. Заметив, что неподалеку на шоссе стоит наш брошенный автоприцеп, а на нем — «максим» без щитка, но с заправленной лентой, младший сержант С. И. Мальцев бросился к нему. Он начал стрелять прямо с прицепа, а затем с рядовым Михайловым перенес пулемет на небольшую высотку с хорошим сектором обстрела. Под прикрытием огня бойцы вышли из-под обстрела, Мальцев и Михайлов остались одни. Через некоторое время они встретили еще пятерых во главе со старшим политруком Бобровым. Уже вечером на западном берегу реки Молчадь они догнали остальных. В живых после неудачной атаки осталось 76 человек, но начальник школы уцелел. К ним начали примыкать воины из разбитых подразделений Красной Армии: танкисты, летчики, пехотинцы. Началось брожение: кто-то предлагал партизанить, кто-то — выходить к своим группой, кто-то — выходить поодиночке. Начштаба школы капитан Галышев предложил разогнать прибившихся, но майор не согласился. Тогда их растасовали, как колоду, по подразделениям, и порядок был восстановлен. И пошли на юг, в сторону Полесья. По пути присоединялись еще и еще, среди них оказался и коллега: командир отделения 12-й заставы Ломжанского отряда младший сержант В. А. Красильников. У Рубежевичей (что южнее Дзержинска) боевой путь отряда завершился. Как ни старались избежать столкновения, а нарвались на заслон. Бой вспыхнул внезапно, развернуть пулеметы не успели. Немцы осветили место боя ракетами, стали расстреливать попавших в засаду военнослужащих и забрасывать их гранатами. Началось самое страшное — паника… С. И. Мальцев и В. А. Красильников через болото сумели уйти от гибели. Закопав пулемет, они направились строго на восток и вскоре вышли к своим. Как впоследствии выяснилось, вышел и начальник школы майор Зиновьев.

Бои в районах Беловежской пущи и Волковыска

После прорыва противником обороны 13-го мехкорпуса остатки 208-й моторизованной дивизии отошли от Беловежской пущи к Волковыску. Как вспоминал генерал Гейер, части его корпуса заняли Волковыск и двинулись дальше, на Зельву, на помощь 29-й мотодивизии из группы Гудериана. Однако в тылу у противника осталось громадное скопление советских войск, также спешивших на восток и еще не утративших боеспособности, и почти сразу же Волковыск был взят обратно. Фактически к югу и северу от Волковыска образовался такой же «слоеный пирог», как в полосе 4-й армии.

31-я танковая дивизия после распада корпуса разделилась на две группы и отошла в глубь Беловежской пущи, выставив отряд прикрытия. Одну группу повел сам командир дивизии С. А. Колихович, вторую — начальник штаба подполковник В. В. Лебедев. Командовать отрядом прикрытия вызвался батальонный комиссар Д. И. Кочетков. Впоследствии заслон соединился с одной из групп, но после сильного обстрела они вновь распались. Полковнику Колиховичу удалось со своими людьми оторваться от противника и уйти в глубь пущи. Здесь он начал подчинять себе всех, кто еще был способен сражаться. Из остаточных групп 49-й и 113-й стрелковых дивизий вскоре было собрано разношерстное, но многочисленное воинство. 28 июня комдив предпринял отчаянную попытку прорваться на юго-восток, в пинские болота, через бывший район прикрытия разгромленной 4-й армии. Возглавив первую волну атакующих, он повел их в бой «за Родину, за Сталина» (этот лозунг не легенда, что бы ни говорили нынешние квазиборцы с «тоталитаризмом»). Тогда, на 7-й день войны, этих слов хватило, чтобы бросить голодных измученных людей на шквальный огонь шрапнелью поставленных на прямую наводку орудий и на скорострельные пулеметы МГ. Немцы, не выдержав ярости рукопашного боя, бежали, оставив на месте прорыва три артиллерийские батареи, более ста автомашин, много минометов и мотоциклов. Порозово было ими оставлено. Казалось, еще немного, еще один натиск, и путь свободен. Германское командование предусматривало возможность прорыва советских войск в этих местах, но такого исхода все же не ожидало. В их штабах возникло некоторое замешательство. Атаки частей, стремившихся пробиться из окружения в районе южнее Порозово и Нового Двора, а также севернее Лысково (здесь, как показалось самим немцам, они были атакованы при поддержке большого количества артиллерии) вынудили части 43-го армейского корпуса 4-й полевой армии вермахта отойти. Отступив от Подороси и Порозово на высоты севернее Лысково и Нового Двора, они перешли к обороне. Движущиеся в походных колоннах от Бреста на Минск войска также были остановлены и развернуты фронтом на север. Район прорыва группы Колиховича был подвергнут массированной бомбежке с воздуха и артиллерийскому обстрелу. Бывший курсант полковой школы 148-го ТП А. Титов писал: «Бои шли повсюду: на шоссе, за высотки, за села. Всюду полыхали пожары. 27-го пересекли грунтовую тогда дорогу Гродно — Брест. И уперлись всей мехколонной в Ружанский лес. Что делать? Не бросать же технику, не бежать же в чашу, не оставлять семьи комсостава в кузовных машинах. Решили с утра двинуться на Ружаны, смять фашистов и выйти на шоссе Брест — Барановичи. Наивные, мы не подозревали, что немцы уже вошли в Минск… Бой шел весь день. Била по нас артиллерия, бомбила авиация, с холмов поливали автоматчики…»[477].

Вечером 28 июня командир 31-й ТД полковник С. А. Колихович был тяжело ранен, его вытащил на себе из боя уполномоченный 3-го отделения Горенин. Руководство группой взял на себя командир 62-го танкового полка полковник И. А. Шаповалов, к этому времени уже трижды раненный. Прорыв не удался, атакующие понесли большие потери убитыми и ранеными, остатки вернулись на исходные позиции. Тогда было принято решение: разбиться на мелкие группы и выходить на восток через Ружанскую пущу[478]. Вместе с Шаповаловым оказался танкист В. И. Орехов. Он вспоминал: «Техники никакой не было, шли пешком. В лесу подобрали раненого командира дивизии Колиховича, а нас выводил командир полка Шаповалов. Оба они два друга, кончали академию имени Сталина до войны. Было 23 командира, и нас, рядовых, было 23, только проверенных взяли с собой. Продвигались по лесам, кое-где принимали бои, у Барановичей, на реке Березине, переплывали. Самоотверженно дрались сразу за Минском с большим немецким десантом, где были даже танкетки… пришли в Вязьму, откуда поездом привезли в Москву на Белорусский вокзал, где все командиры поехали в штаб армии. Расставались, плакали все. Мы, рядовые, поехали под Москву, на формировочный пункт. Попал я в 122-ю танковую бригаду, которая формировалась под Нарофоминском»[479].

Бои уже шли в восточной части Беловежской пущи, а на границе в районе Семятичей еще продолжали звучать выстрелы — не сдавались гарнизоны дотов Семятичского узла Брестского укрепрайона. Их сопротивление у деревни Орля, согласно оперсводке штаба ГА «Центр», было подавлено 24 июня частями 167-й пехотной дивизии. Дот «Горный» (комендант — младший лейтенант Шевлюков) был приведен к молчанию 29 июня. Другие сооружения продержались еще дольше. Командир 293-й пехотной дивизии вермахта, части которой 30 июня 1941 г. все еще штурмовали позиции 17-го артпульбата в районе Семятиче, констатировал: «Не подлежит никакому сомнению, что преодоление укрепрайона после его завершения потребовало бы тяжелых жертв и применения тяжелого оружия больших калибров».

Справка. И. А. Шаповалов, С. А. Колихович и В. В. Лебедев погибли в боях летом 1942 г., командуя 160, 19 и 56-й танковыми бригадами, причем Шаповалов и Лебедев проходят по одной сводке потерь Брянского фронта (вх. № 26656с от 3 сентября 1942 г. Центрального бюро учета потерь ГЛАВУПРОФОРМА КА). Первый погиб 11 июля, второй — 5-го. Командир 49-й дивизии полковник К. Ф. Васильев во главе своего отряда дошел до района Барановичей, где был тяжело ранен и пленен. Раненый командир 113-й дивизии Х. Н. Алавердов 1 июля был взят в плен разъездом 167-й пехотной дивизии вермахта на одной из южных опушек Беловежской пущи. Сами немцы отметили этот факт следующим образом: «1 июля 1941 г. вечером разведотряду 6-й роты 339-го пехотного полка 167-й пехотной дивизии должен (я бы перевел как „вынужден“. — Д. Е.) был сдаться командир 113-й русской пехотной дивизии». Как это трактовать, не ясно. Вероятно, комдив был обнаружен немцами, которые опознали в нем высшего командира Красной Армии и предложили сдаться. 4 июля в штабе 43-го армейского корпуса его пытались допросить, но безуспешно: генерал ничего важного не сообщил. Оценивая причины возникновения войны, он сказал, что речь идет о борьбе между фашизмом и коммунизмом и остается лишь ждать ее исхода. 6 июля на Х. Н. Алавердова была заведена личная карточка военнопленного, где его ошибочно записали генерал-лейтенантом. В Хаммельбургском офицерском лагере XIII-0 он стал одним из организаторов антифашистского подполья и был расстрелян весной 1942 г. вместе с генерал-майором И. С. Никитиным.

13-й армейский корпус находился во 2-м эшелоне 4-й полевой армии ГА «Центр» и двумя своими дивизиями (17-й и 78-й) должен был очистить заповедный лес от советских войск. В книжке некоего П. Карелла есть описание боя, который произошел 29–30 июня в Беловежской пуще. Немец допустил грубейшую ошибку, совершенно необоснованно «поместив» в пущу остатки 4-й танковой дивизии генерала А. Г. Потатурчева, но зато в его книге оказалась достаточно четко прописана судьба 222-го СП советской 49-й дивизии и ее командира. О полковнике Иване Михайловиче Яшине было известно лишь то, что он возглавлял один из отступавших на восток отрядов дивизии.

Карелл пишет, что 29 июня 78-я пехотная дивизия выступила маршевыми колоннами: 215-й полк — справа, 195-й полк — слева и 238-й полк — сзади, эшелонированно. Боестолкновение произошло около деревни Попелево, что примерно в 15 км к северо-востоку от Беловежи и в 10 км западнее дороги Пружаны — Новый Двор. Здесь остатки распавшейся 4-й ТД (речь должна идти все-таки о 49-й СД. — Д. Е.), пехотные и артиллерийские подразделения еще трех дивизий были переформированы в новый полк, которым «блестяще командовал полковник Яшин». Бой был яростный и продолжительный по времени. Противники сходились в рукопашных схватках с ручными гранатами, пистолетами и винтовками с примкнутыми штыками — люди вцеплялись друг другу в глотки, били прикладами, резали и кололи друг друга. Артиллерия действовать не могла, поскольку было непонятно, где свои, где чужие, применялись только минометы. Во второй половине дня 29 июня началась резня. 3-му батальону 215-го пехотного полка боем удалось сковать фланг сводного советского полка и выйти ему в тыл. Началась паника, красноармейцы обратились в бегство, а полковник Яшин остался лежать мертвым возле завала из деревьев на лесной дороге (заграждение использовалось как опорный пункт).

На следующий день 78-я ПД действовала еще более решительно и к вечеру прошла через «проклятую Беловежскую пущу» насквозь. Было убито около 600 советских солдат и командиров, 1140 человек было взято в плен. Около трех тысяч красноармейцев немцы оттеснили на позиции 1 7-й пехотной дивизии. Сама 78-я за два дня боев в Беловежской пуще потеряла 114 человек убитыми и 125 ранеными. Задача по окончательной «зачистке» пущи была возложена на 137-ю ПД 9-го армейского корпуса, штаб которой к этому времени обосновался в старинном замке Белая Вежа.

К Волковыску, который расположен северо-восточнее Беловежской пущи, стягивались разрозненные части из состава 1-го и 5-го стрелковых корпусов. При беспорядочном отступлении они так перемешались, что нелегко уложить воспоминания ветеранов в единую цепочку. Где-то в районе Волковыска (установить точнее не выходит, слишком мало данных) был перехвачен немцами и уничтожен при попытке прорыва дальше на восток 13-й стрелковый полк 2-й стрелковой дивизии. У меня хранится несколько писем бывших воинов полка, но они, увы, ничего не проясняют. Есть лишь одно серьезное свидетельство — устный рассказ бывшего сержанта, командира расчета 45-мм орудия полковой батареи Ф. И. Родионова. Судьба этого человека сложилась весьма причудливо. Бежав с товарищами в 1944 г. из лагеря при каменоломне во французской Лотарингии, он прятался у крестьян-французов, а затем вступил добровольцем в армию США. Закончил войну в Кельне наводчиком орудия, но, когда узнал, что, по советским меркам, такое деяние, как служба даже в союзной армии, есть нарушение присяги, измена и предательство и за нее по возвращении на Родину гарантирован приличный срок заключения, уничтожил выданную американцами справку и в Тулоне сдался советским репатриационным властям. Был принят в состав «фильтрационной» команды некоего генерал-майора НКВД Яновского, еще раз призван в армию, в 356-й артпульбатальон Нестеровского укрепрайона на территории вновь образованной Калининградской области. Службу в 41-м Ф. И. Родионову не засчитали и звание сержант не восстановили. После увольнения из армии он поселился в Черняховске, бывшем Инстербурге. Когда состарился и получил нищенскую пенсию, попытался доказать свое участие в боевых действиях — безрезультатно. Написал письмо в Германию на имя канцлера Г. Коля, без точного адреса, фактически «на деревню дедушке». Ответ пришел неожиданно быстро. Педантичные немцы подняли архивы и выдали бывшему пленному подробнейшую справку: где, когда и при каких обстоятельствах был пленен (а схватили его в сентябре в районе Бреста в форме, с красноармейской книжкой и при оружии — с автоматом ППД без единого патрона), в каких лагерях содержался, указали, и когда он «бежал и пойман не был». Но в военкомате справку у старика не приняли, сославшись на то, что она выдана иностранным государством, а потому не может являться доказательством его службы в действующей Красной Армии в 1941 г.

Родионов рассказал мне о том, что после боев в районе крепости Осовец части 2-й дивизии начали отходить в глубь страны по приказу, как говорили, самого Сталина. Шли организованно, походными колоннами, вместе с полком двигалось несколько подразделений кавалерии, действовавших совместно с пехотой с утра 22 июня. Боестолкновений с наземным противником не было, иногда налетала авиация. Польские девушки кричали вслед: «Пойте „Катюшу“», вдогонку с крыш и из окон иногда звучали выстрелы. Так прошли район Белостока, где уже не было войск Красной Армии. На марше якобы сбежал начштаба майор Шварц, немец по национальности. Ближе к Волковыску стали попадаться разрозненные, деморализованные группы советских военнослужащих. Здесь полк был остановлен гитлеровцами и занял круговую оборону в лесном массиве. Два дня сражались в полном окружении под ожесточенными бомбежками, штыковыми контратаками отбрасывали врага назад; убитых закапывали в воронках. Рыли в лесу колодцы, но высохшая земля не дала воды. Боеприпасы и провиант кончились, из артиллерии осталось две сорокапятки. На третий день пошли на прорыв и уже думали, что удалось, скоро встретят своих. Выскочили из леса на широкое поле… прямо под огонь минометов и орудий. Конница сразу полегла, скошенная шквалом разрывов мин, — все поле покрылось черкесками и папахами убитых бойцов-кавалеристов, истошно кричали раненые кони. Сейфы с документами полка и Боевое Знамя везли на грузовике, охраняли Знамя трое бойцов под командой молодого политрука. В машину попал снаряд, вся знаменная группа погибла. Лошади в упряжках двух уцелевших орудий 13-го СП от близких разрывов словно взбесились. Ездовой Барабанов из расчета Ф. И. Родионова схватил их под уздцы, но обезумевшие животные утащили и зарядный ящик, и пушку в какой-то пруд. Командира батареи старшего лейтенанта Новикова убило, взводный младший лейтенант Достанко пропал неизвестно куда. Сам сержант получил легкие осколочные ранения обеих ног. Он рассказывал, что замполит полка батальонный комиссар Трофимович застрелился, когда остатки полка еще дрались. Уцелевшие бойцы снова скрылись в лесу, откуда могли наблюдать, как нацисты добивали раненых. По словам Родионова, командира полка Леусова они взяли в плен и стали избивать (они видели это в бинокль). Так прекратил свое существование стрелковый полк с «несчастливым» номером 13. Но осталась одна неясность. Согласно утверждению Ф. И. Родионова, командир полка был пленен. По ОБД, он «бьется», как пропавший без вести в июне 1941 г. Согласно справке ЦАМО, подполковник Леусов Федор Тихонович, 1899 г.р., сибиряк, кавалер ордена Ленина за финскую кампанию, 11 апреля 1944 г. был арестован органами ГУКР «СМЕРШ», вскоре осужден и 10 декабря того же года умер в местах заключения. Дело было прекращено с посмертной реабилитацией 11 марта 1959 г.[480]. Что произошло с комполка-13, действительно ли он был в плену и его арестовали после освобождения или все было по-другому, установить не удалось. В Центральном архиве ФСБ данных не оказалось.

После боев на реке Нарев и ожесточенных воздушных налетов восточнее Белостока 383-й гаубичный полк 86-й дивизии уже не представлял той грозной силы, что была утром 22 июня. Потери в матчасти были очень велики, погибло множество бойцов и комсостава. Во 2-м дивизионе из 323 человек осталось 40, из 22 офицеров — 2: сам командир старший лейтенант И. С. Туровец и командир огневого взвода 6-й батареи лейтенант Х. Н. Шамсутдинов. Дивизион лишился семи гаубиц. В районе Волковыска сложилась исключительно неблагоприятная для отходящих войск обстановка. Немцы наступали и с юга — от Бельска, — и с севера — от Гродно, — и с запада — от Белостока. Понять что-либо и сориентироваться было почти невозможно, и когда 383-й ГАП был атакован немцами при поддержке танков и полуокружен, 2-й АД развернулся и с 5–7 выстрелами на орудие принял свой последний бой. Под шквалом огня расчеты выпускали по врагу последние снаряды. Немцы густо накрыли позиции артиллеристов минами; словно косой осколки в мгновение ока выкосили орудийную прислугу, и наступила тишина. Звучали лишь отдельные хлопки винтовочных выстрелов: некоторые бойцы, не желая попасть в плен, стрелялись. Снимали сапоги и пальцами ног нажимали на спуск. Туровец был тяжело ранен, из раздробленной ноги фонтаном била кровь. Он перетянул перебитую артерию ремнем, потом перевязал рану двумя индивидуальными пакетами. От потери крови потерял сознание, когда очнулся, не мог понять, сколько прошло времени. Ему повезло: проходивший мимо неизвестный молодой лейтенант поймал лошадь и помог раненому взобраться на нее. Потом Туровца забрал в свой грузовик полковник М. Г. Бойков, но при форсировании Щары они растеряли друг друга. Х. Н. Шамсутдинов был ранен под Слонимом, домой из плена вернулся в 45-м.

Схожей была участь 3-го дивизиона 383-го артполка. А. А. Маклашин, курсант учебной батареи, так запомнил эти дни: «Западнее Волковыска мы приняли последний бой, немцы нас окружили и атаковали с тыла. Мы развернули пушки и прямой наводкой стали расстреливать гитлеровцев. Они, видимо, такой наглости не ожидали и, заполняя ряды убитых и раненых, шли на нас цепь за цепью. Но мы настолько быстро вели огонь, что немцев осталось в живых очень мало, и они бросились наутек в деревню. А у нас кончились снаряды, и мы успели лесными дорогами выйти из кольца, так как немцы не могли сразу прийти в себя… С этого момента мы стали НЕБОЕВОЙ единицей. Но хотели сохранить материальную часть и отходили к Волковыску, затем дальше на восток, сначала по дороге на Лиду, а затем по дороге на город Слоним… Пушку и трактор оставили в каком-то лесу. У одного села нас встретил, вероятно, немецкий десантный пост и преградил нам путь к отступлению. На дороге сосредоточилось около 2–3-х полков выходящих из окружения солдат разных родов войск. Часа в 4 утра на нас налетела авиация, бомбила и расстреливала нас несколько часов подряд. Увидев самолеты противника, мы все побросали и со страху бросились в лес. Здесь мы все потерялись, я остался из наших один. Потом присоединился к группе таких же, как я. Нас собрал в лесу полковой комиссар (фамилии не помню), рассказал обстановку (мы узнали, что находимся в глубоком тылу у немцев) и сказал, что надо пробираться к своим по 2–3 человека». Его сослуживец Н. Н. Степуненко добавляет: «Помню, при отступлении, когда наутро все наши отступавшие части скопились в одном небольшом лесу, нас облетела „рама“. Сразу же нас начали бомбить, одни самолеты улетают, другие прилетают — и так бомбили целый день. К вечеру немецкие автоматчики оцепили лес и подожгли его. Наши войска, кто еще остался жив, заняли оборону и вели бой… Немцы окружили нас и начали расстреливать. Начало темнеть. Чтобы не попасть в плен, начальник техслужбы 383-го ГАП подполковник Якшто сказал водителю взять полуторку, и я лег в кузов. Рванули в темноте по лесу, на большой скорости, через окруживших нас немцев и вырвались из кольца. И так с этого момента я уже больше не видел своих однополчан». Многим казалось тогда, что нужно пробиваться на Слоним. «На Слоним!» — это звучало как девиз, как клич. Но самый короткий путь, как правило, самый тяжелый. Те, кто прошел его и остался жив, назвали дорогу Волковыск — Слоним «дорогой смерти».

* * *

Дороги войны… Они всегда тяжелы, но вдвойне тяжелее дороги отступления. Бесчисленные большие и малые воронки от бомб и снарядов, гигантские скопления разбитой, сгоревшей и просто оставленной техники, кюветы и обочины, заваленные тысячами распухших на июньской жаре трупов людей и коней. Скрипит на зубах перемолотый в пудру песок, немилосердно печет стоящее в зените солнце. Это Западная Белоруссия, конец июня года одна тысяча девятьсот сорок первого от Рождества Христова. Самое страшное зрелище представляло собой тогда шоссе Белосток — Барановичи. Когда по нему потянулись на восток отступающие советские войска, немецкая авиация безнаказанно справила по ним грандиозную тризну. Десятки войсковых колонн превратились в «месиво из остовов сгоревших машин, оставшихся без горючего тягачей с орудиями, танков, разбитых прожекторных установок и машин со счетверенными пулеметами» (из письма бывшего курсанта 124-го ГАП РГК М. А. Горлача). От тех, кто случайно попадал под колеса и гусеницы техники, вскоре не оставалось ничего, кроме кровавых ошметков. Если первые три-четыре дня боев на путях отхода стояли щиты-указатели, махали флажками военные регулировщики, старшие колонн имели на руках маршруты следования и пытались соблюдать хотя бы элементарные правила маскировки, то теперь это было беспорядочное отступление без управления и без особых шансов на спасение. В донесении ГА «Центр» от 1 июля 1941 г. указывалось, что «шоссе и дороги, особенно дорога Белосток — Волковыск, забиты брошенной вражеской техникой, автомашинами разных типов, орудиями и танками»[481]. То же самое увидели те, кто оказался восточнее Белостока позже других — красноармейцы и командиры 1-го корпуса, державшего оборону в районе крепости Осовец на реке Бобр.

Снявши голову, нечего плакать по волосам. Чего жалеть мертвое железо, когда гибнут тысячи молодых жизней и неизвестно, что ждет уцелевших. Обтекая по обочинам и полям металлические кладбища того, что еще неделю-две назад было олицетворением военной мощи великой страны и предметом особой заботы ее руководства, на восток шли люди. Много людей, словно воды в реке. Шли войска без командиров и генералы без войск; шли танкисты, оставшиеся без танков, и летчики — без самолетов. Уходили на восток милиционеры и пожарники, тащили свой скарб беженцы. Везли в переполненных автобусах, грузовиках и на простых повозках и телегах раненых: окровавленных, запыленных, почерневших от огня и пороховой копоти. А с флангов, сзади, спереди, словом, отовсюду — беспощадный артиллерийский и минометный огонь, над головами — круговерть самолетов с крестами на крыльях. И ни одного нашего. С неба вместе с бомбами летят на головы бочки с просверленными дырками, издавая в полете душераздирающий вой. Белым дождем сыплются немецкие листовки — пропуска в плен, — липнут на стекла машин, оседают на полях, обочинах дорог и, чего греха таить, в карманах идущих. «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича!» В перерывах между обстрелами слышны увещевания репродукторов: «Русские солдаты, сдавайтесь! Гарантируем сдачу на почетных условиях и медицинское обслуживание раненым». Пыль до небес, смертная тоска в сердце. Впереди — неизвестность.

«Я думал, что видел отступление, но такого я не то что не видел, но даже и не представлял себе. Исход! Библия! Машины движутся в восемь рядов, вой надрывный десятков, одновременно вырывающихся из грязи грузовиков. Полем гонят огромные стада овец и коров, дальше скрипят конные обозы, тысячи подвод, крытых цветным рядном, фанерой, жестью… еще дальше идут толпы пешеходов с мешками, узлами, чемоданами. Это не поток, не река, это медленное движение текущего океана, ширина этого движения — сотни метров вправо и влево. Из-под навешенных на подводы балдахинов глядят белые и черные детские головы, библейские бороды еврейских старцев, платки крестьянок… черноволосые девушки и женщины. А какое спокойствие в глазах, какая мудрая скорбь, какое ощущение рока, мировой катастрофы! Вечером из-за многоярусных синих, черных и серых туч появляется солнце. Лучи его широки, огромны, они простираются от неба до земли, как на картинах Дорэ, изображающих грозные библейские сцены прихода на землю суровых небесных сил. В этих широких, желтых лучах движение старцев, женщин с младенцами на руках, овечьих стад, воинов кажется настолько величественным и трагичным, что у меня минутами создается полная реальность нашего переноса во времена библейских катастроф»[482]. Это уже осень 41-го, операция «Тайфун», так запомнил В. Гроссман поражение войск Брянского фронта. Думаю, между Неманом и Березиной все было не менее страшно, ибо масштабы той, июньской, катастрофы были еще грандиознее.

Сейчас на участке шоссе между Волковыском и Слонимом ничто внешне не напоминает о разыгравшейся более чем 67 лет тому назад трагедии. Но тогда, в конце июня 1941 г., он был заставлен брошенными танками, сгоревшими автомашинами, тракторами и тягачами разных марок и типов. И пушками: разбитыми пушками, и пушками без затворов и прицелов, и пушками совсем целыми и исправными. В некоторых местах скопления техники были столь велики, что прямое и объездное движение на транспорте было невозможным. На этой дороге и по окрестным лесам погибла огромная масса красноармейцев и командиров, пытавшихся пробить кольцо окружения. Здесь закончился недолгий боевой путь 6-го механизированного корпуса. К 11 часам 29 июня в лес восточнее Слонима вышла группа генерал-майора танковых войск С. В. Борзилова в составе управления 7-й ТД, трех танков Т-34, отрядов пехоты и конницы. Это было все, что осталось от мощнейшей танковой дивизии, имевшей на 22 июня 368 танков, из них 201 Т-34 и КВ. Все попытки пробиться на восток, предпринятые 29 и 30 июня, окончились неудачей, и в 22 часа 30 июня генерал повел оставшихся в живых на юг: в пинские болота белорусского Полесья. Ему удалось вывести их через линию фронта, вместе с ним вышли из окружения многие из работников управления дивизии: зам. по политчасти полковой комиссар П. Н. Шелег, зам. по строевой части полковник С. С. Сальков, помощник по техчасти военинженер 1 ранга Ю. Н. Соловьев и другие.

После пяти дней ожесточенных боев белостокская группировка (обе ее армии и группа генерала Болдина), лишенная горючего и боеприпасов, агонизировала, но командование фронта продолжало пребывать в неведении относительно реального положения дел. Так, если 6-й мехкорпус и появился в оперативных сводках, то только за 24–25 июня. Штаб фронта до 29 июня представлял в Генеральный штаб оперативные сводки, где всего лишь уточнялись некоторые подробности действий 6-го мехкорпуса 24 и 25 июня. После 25 июня связь с корпусом и его соединениями была утрачена окончательно. Не принимая во внимание этот факт, командующий фронтом продолжал отдавать приказ за приказом на использование 6-го корпуса. 27 июня Д. Г. Павлов издал распоряжение командующему войсками 10-й армии: «…Командиру 6-го мк. 6-му мк, пополнившись боеприпасами и горючим, форсированным маршем к исходу 28.6.41 г. в полном составе сосредоточиться в районе Пуховичи, имея задачей через Осиповичи атаковать на Бобруйск и уничтожить бобруйско-слуцкую группировку противника. После этого сосредоточиться в районе Бобруйск и в Червень». Генерал И. В. Болдин написал в своих воспоминаниях: «Много лет спустя, уже после войны, мне стало известно, что Павлов давал моей несуществующей ударной группе одно боевое распоряжение за другим, совершенно не интересуясь, доходят ли они до меня, не подумав о том, реальны ли они в той обстановке, какая сложилась на Западном фронте… Ни одного из этих распоряжений я не получил, и остались они в военных архивах как тяжкое напоминание о трагедии первых дней войны…»[483].

Когда перемешавшиеся и почти утратившие боеспособность разрозненные части 10-й армии, выйдя в район Зельвы, попытались форсировать Зельвянку и пробиться на Слоним, там уже заняла прочную оборону свежая 29-я моторизованная дивизия 3-й танковой группы (командир дивизии — генерал-майор фон Больтенштерн). Ее подразделения, перерезавшие шоссе Зельва — Слоним, отбили все попытки отступающих советских частей прорваться к Слониму по прямой. В отчаянных атаках на вражеские позиции погибли тысячи красноармейцев. 29-я МД вермахта с 25 июня вела оборонительные бои на южной окраине кольца окружения — у Зельвянки и по обе стороны от Зельвы. 28 июня на помощь германским войскам, занимавшим оборону по линии Задворцы — Голынка — Зельва — река Зельвянка, подошел 82-й гренадерский полк и занял позицию к северу от Ружан. В 11 часов полк при поддержке 3-го дивизиона 31-го артполка из района Городок-Павлово через Близну повел наступление на д. Крокотка и к ночи занял рубеж на восточном берегу Зельвянки от Рудавки до Хоничей. Ширина участка обороны составляла 10 км, его северная холмистая и безлесная часть с ключевой точкой — господствующей высотой 193.1 восточнее Крокотки — обеспечивала отличный обзор и сектор обстрела. На юге местность была покрыта густым лесом, доходившим до самого берега Зельвянки, но тем не менее была проходима для пехоты, конницы и, в некоторых местах, для бронетехники. Южнее 82-го занял оборону 17-й пехотный полк, на севере была пустота, ибо 34-я ПД 12-го корпуса еще находилась в пути. Позиции занимали 2-й и 3-й пехотные батальоны, 1-й батальон, находившийся у Селявичей в качестве резерва, был переброшен в район севернее высот у Крокотки только вечером 29 июня.

П. Карелл писал, что Гудериан намеревался снять 29-ю дивизию с участка восточнее Зельвы, где она сдерживала советские войска, пытавшиеся прорваться из «котла». Она нужна была ему для наступления на Смоленск, но, как оказалось, это соединение, удерживавшее семидесятикилометровый участок кольца окружения, втянуто в бои такой интенсивности и ожесточенности, что высвободить его совершенно невозможно. Советские войска пытались именно здесь, у Зельвы, прорвать кольцо и выйти из окружения. Они скапливались в лесах, группировались и затем, при поддержке танков и артиллерии, атаковали боевые порядки 29-й. Эскадроны кавалерии в конном строю пытались прорваться юго-западнее Озерницы, невзирая на шквальный огонь мотоциклетного батальона и 5-го пульбата. Под Зельвой они ворвались на передовые позиции разведывательного батальона. Оба полка дивизии, 15-й Кассельский и 71-й Эрфуртский, с трудом отбивали непрерывные атаки, особенно серьезное положение было на участке 15-го. Городок Зельва, куда все подходили и подходили советские части, был вскоре переполнен ими. А затем началось то, что немцы восприняли как начало какого-то кошмара. Густые цепи советской пехоты пошли вперед широким фронтом, одна цепь за другой. «„Они что, с ума все посходили?“ — задавали себе вопрос солдаты 29-й дивизии. Растерянно смотрели они на этих, надвигающихся на них серой стеной, людей в форме. Стена эта ощеривалась длинными примкнутыми штыками. „Ура! Ура!“ — „Это же верная гибель“, — простонал гауптман Шмидт, командир 1-го батальона. А разве война — не смерть? Если хочешь смести эту стену, а не только повалить ее на землю, тогда следует обождать. „Приказ — ждать и огня не открывать!“ — приказывает Шмидт. А стена, неистово крича „ура“, надвигается все ближе и ближе. От страха у пулеметчиков сердце готово выпрыгнуть из груди».

Поврежденный БЕПО-МБП НКВД

Открыв огонь, немцы в мгновение ока срезали первые две цепи (поле покрылось бурыми холмиками тел), третья отступила назад. Вечером атака была повторена, на этот раз при поддержке бронепоезда, конницы и танков Т-26. Саперы разобрали путь, БЕПО был расстрелян противотанковыми орудиями; под огнем пулеметов захлебнулась атака кавалерии. «Страшнее никто ничего не видел. Ржанье лошадей. Нет, это не ржанье — лошади кричат, кричат от боли рвущейся на куски плоти. Падают, давя, сбивая с ног друг друга, усаживаются на прошитые пулеметами зады, судорожно молотя воздух передними копытами. „Огонь!“ Надо кончать это дело. Кончать. Тем, кто находится у противотанковой пушки, легче — танки, по крайней мере, не вопят». Не ясно, чьей принадлежности был бронепоезд. Судьбы БЕПО НКВД № 58 и 60 удалось отследить; возможно, немцы уничтожили бронепоезд РККА. Какой части принадлежали кавалеристы, теперь уже не установить. В июне 1975 г. житель деревни Горна Зельвенского района (южнее Зельвы, неподалеку от переправы в д. Кошели) местный житель М. И. Жидок нашел Знамя 144-го кавалерийского полка 36-й кавдивизии. Знамя было отправлено на восстановление в Москву и в 1977 г. передано на вечное хранение в Музей истории Белорусского военного округа. Но найденная святыня все же не доказательство.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.