Глава 9 БОМБАРДИРОВКА ДРЕЗДЕНА

Глава 9

БОМБАРДИРОВКА ДРЕЗДЕНА

В то время как остальные пошли в столовую, чтобы посмотреть, открылся ли бар, я отправился на поиски Никки. «Разве вы не слышали», – сказал один из членов его экипажа, а затем объяснил, что Никки больше не летал с ними. Во время открытой вечеринки в столовой и в присутствии множества приглашенных леди он заявил: «Я покажу вам кое-что, о чем вы сможете говорить», а затем расстегнул пуговицы на ширинке и помочился на пол. На следующий день его отправили в Шеффилд на трехнедельные дисциплинарные курсы.

В жизни Никки не был эксгибиционистом, и это была дурацкая выходка; должно быть, он был очень пьян и испытывал большую, чем обычно, ненависть ко всему человечеству. Как далеко может зайти человек, пытаясь отгородиться и продемонстрировать свое презрение к общепринятым нормам поведения? Никки зашел далеко. Однако совсем другая проблема заставила Викария собрать все экипажи в комнате для инструктажей. В последнее время совершенно секретная информация относительно наших будущих целей распространялась среди наземного персонала и даже гражданского населения раньше, чем сами экипажи узнавали, что им предстоит бомбить. Были подозрения, что кто-то в нашей эскадрилье был ответственен за эти опасные откровения, и Викарий попросил, чтобы экипажи немедленно сообщали обо всем, что им покажется подозрительным. «Неосторожный разговор стоит жизни, – сказал он, – и мне не нужно говорить вам, сколько жизней будут под угрозой, если немецкое Верховное командование заранее узнает, куда направляется поток бомбардировщиков».

После того как собрание закончилось, Диг собрал экипаж вместе, но при этом он преднамеренно не стал просить Гарри присоединиться к нам. Причина этого вскоре прояснилась.

– Все мы знаем, какой чертовски хороший парень Гарри, – начал он и продолжил: – Но, проклятье, я не могу понять, как он всегда узнает, когда нам предстоит лететь. И временами он может делать точные предположения о нашей цели прежде, чем мы узнаем о ней.

На лице Дига, пока он говорил, отражалось выражение неловкости, и, когда он закончил, возникла смущенная пауза. Я заполнил ее, спросив, верит ли он в интуицию.

– В известных пределах, – ответил он, – но не каждый раз. И если это интуиция, то мы должны попросить его быть особо осторожным и не распространять свои предчувствия.

Я согласился, но заметил, что для этого потребуется немалый такт.

Снова повисла неловкая тишина, Диг смотрел на каждого из нас, словно просил совета. Было видно, что он питает отвращение к своим обязанностям.

В висевшей тишине мне вспомнился необычный эпизод, о котором я никогда не рассказывал другим и который был связан с Гарри. Он произошел вскоре после того, как мы прибыли в эскадрилью, и до того, как мы прошли обучение использованию системы GH. Однажды утром в разгар инструктажа перед рейдом на Кельн Викарий объявил, что пришел сигнал, который означал небольшую задержку. Инструктаж был прерван, но мы получили инструкции оставаться поблизости.

Это было утро одного из тех редких ноябрьских дней, когда небо было абсолютно чистым, а воздух – обманчиво теплым, словно весна сумела обогнать зиму. Гарри и я прогуливались по маленькой сосновой роще около комнаты инструктажей, пиная летными ботинками ветки и шишки. Без всякого предисловия он сказал:

– Вчера вечером мне приснилось, что я стою у надгробной плиты своего старого друга. Кого-то, кто погиб в авиакатастрофе, когда я был в Канаде. Я пробыл там недолго, когда он появился. Он протянул свою руку, чтобы поздороваться со мной... Мне не нравится этот сон.

Если ему этот сон не нравился, то я его ненавидел.

– Но я не думаю, что мы сегодня полетим, – произнес он.

С этим малым утешением мы побрели назад к комнате инструктажей, и, хотя Гарри говорил о повседневных вещах, я чувствовал себя неловко. Солнце сияло, были слышны знакомые звуки работы проверяемых двигателей, и все же, когда он рассказал об этом сне, я ощутил у себя на загривке те же мурашки, которые возникают при чтении рассказов о призраках или когда ночью услышишь странные завывания ветра.

В конце концов экипажи были вызваны для продолжения инструктажа. Когда все расселись, вошел Викарий. «Так, парни, – начал он, – произошло изменение цели. Четыре экипажа ждет разочарование, потому что предстоит налет только с использованием системы GH. Остальные сегодня не полетят». Он прочитал вслух четыре фамилии командиров экипажей, Диг был первым в этом списке.

А теперь Диг смотрел на нас, надеясь, что кто-нибудь сможет убедительно объяснить причины предчувствий Гарри.

Тем, кто нашел объяснение, оказался Лес. Он предложил, что в следующий раз, когда будет объявлен боевой приказ, мы должны будем устроить так, чтобы все время до инструктажа рядом с Гарри был кто-то из нас. Таким образом, никто не сможет подойти к Гарри без нашего ведома, и когда придет время инструктажа, то мы попросим его, чтобы он предсказал нашу цель.

Никто сильно не беспокоился об этой проверке; она ничего не доказала бы, и ни один из нас не думал, что Гарри преднамеренно допускал утечку информации. С другой стороны, его догадки были иногда сверхъестественными, и должна была наступить та точка, когда предсказания не могли быть больше объяснены лишь интуицией. Мы достигли этой точки. Мне не нравилась идея относительно проверки, и я сказал об этом, но Диг остался стоять на своем; он не думал, что делает нечто плохое, и если мы могли раз и навсегда убедиться в том, что догадки Гарри не наносят вреда, то каждый почувствовал бы облегчение. Последовал безрезультатный разговор о даре интуиции, и все вновь подтвердили, каким чертовски хорошим парнем был Гарри, и, наконец, соглашение претворить план Леса в жизнь при подходящем случае было достигнуто.

Когда был объявлен следующий боевой приказ, экипаж был разделен, и потому проверку отложили. Поскольку инструктаж был намечен лишь на вечер, я поехал в Бери-Сент-Эдмундс, чтобы проверить утечку топлива на восстановленном мотоцикле. Покинув гараж, я бродил по улицам и, наконец, оказался перед публичной библиотекой. Это был холодный ясный день, и лучи солнца через окна освещали книги, которые я открывал. Я знал, что в этот самый момент каждый «Ланкастер» заправляется максимальным количеством топлива, а это означает, что предстоит глубокий рейд над вражеской территорией, и чувствовал себя более беспокойным и возбужденным, чем обычно. Возможно, мой выбор книг был неосознанной попыткой установить связь с прежней безопасной жизнью, потому что я нашел и читал поэмы, которыми наслаждался в школе. Но если это и была некая своеобразная безопасность, которую я искал, книги все же не могли обеспечить успокоение, и я нервничал все больше и больше.

Когда я вернулся обратно, солнце стояло низко на западе, а небо на востоке уже потемнело. В Германии уже была ночь.

За едой перед полетом все пытались предположить, что будет нашей целью. Гарри сказал: «Берлин, возможно», но он признал, что у него нет никаких предчувствий на этот счет.

Лес и я вместе шли к комнате инструктажей.

На настенной карте длинная красная ленточка начиналась в Суффолке, опускалась вниз к Бичи-Хед[111], шла на юг и восток над Францией, проходила южнее Кельна, между Франкфуртом и Мангеймом, минуя Штутгарт, поворачивала на северо-восток в направлении Нюрнберга над неизвестными городами Саксонии к месту под названием Дебельн[112], откуда следовал сорокакилометровый отрезок захода на цель – Дрезден.

Никто никогда прежде не слышал о налетах на Дрезден, и это была практически безопасная цель, потому что она не была окружена мощным поясом противовоздушной обороны, как города Рура или Берлин. Я ощутил почти что радость, когда ведущий бомбардир начал раздавать бумаги, из которых следовало, что каждый «Ланкастер» будет нести одну 4000-фунтовую «булочку»[113] и канистры с зажигательной смесью.

Начался основной инструктаж, разговоры стихли, и экипажи, сгрудившись, сидели на скамейках перед столами, покрытыми картами. До последнего времени нам говорили, что Дрезден сравнительно незначительный город, но после недавно начавшегося наступления русских войск его население увеличилось за счет миллиона беженцев. В городе царил хаос, и наш налет должен был усилить беспорядок и разрушить коммуникации. В операции участвовали до восьмисот «Ланкастеров», атака выполнялась двумя волнами; наша эскадрилья должна была достигнуть цели в конце второй волны, атака которой, по расчетам, должна была начаться в 1.30. Бомбардиры будут по радио получать указания с находившегося над целью бомбардировщика наведения. Нам также сказали, что, хотя над большей частью Континента облачно, небо над Дрезденом должно быть ясным.

Во время инструктажа я вспомнил кинохронику, снятую в начале войны, и перед моим мысленным взором промелькнул длинный поток французских беженцев с их ручными тележками со сваленным скарбом и детскими колясками, разбегающийся в панике, когда падали бомбы с пикирующих бомбардировщиков «Штука»[114]. Воспоминание было коротким и ярким и растревожило мои чувства, так и не оставив меня.

Когда инструктаж закончился, нам надо было убить время в ожидании автобуса, который должен быть доставить нас на стоянку «Эй-Эйбла». Я оставил шумную и прокуренную комнату для инструктажей и вышел наружу. Ночь была холодной, мерцали звезды. Некоторое время я стоял один, размышляя о предстоящем вылете, о своем доме и об Одри.

Вернувшись к остальным, я ощутил, как все они были возбуждены и напряжены. Безусловно, это был самый дальний вылет, когда-либо выполнявшийся нами, и мы должны были оказаться в пределах ста десяти километров от наступающих русских, это означало, что мы будем находиться в воздухе в течение девяти часов.

Появился Диг с руками, полными шоколада, жевательной резинки и леденцов.

– Вот ваши пайки, напарники, – сказал он.

– Молочный шоколад для разнообразия, – заметил Пол. Это было роскошью; обычно шоколад был простым; но Джордж выглядел обеспокоенным. Обычно он обменивал свою резинку на шоколад Пола и приберегал его для своего младшего брата.

– Разве ты не хочешь меняться? – спросил он.

На лице Пола можно было увидеть борьбу чувств. Он любил молочный шоколад, но был знаком с братом Джорджа.

– Вы правы, деточка, – произнес он. – Я буду меняться.

Диг раздал аварийные комплекты, и вскоре после этого пришел автобус, готовый доставить нас на стоянку «Эйбла».

Я проверил свои пулеметы и приборы, в то время как Диг и Рей прогревали двигатели. Это был первый вылет «Эйбла» после приземления в Сент-Эвале.

Мы взлетели в 21.40; к этому моменту лидеры первой волны находились на последнем отрезке маршрута к Дрездену. Я расположился в своем отсеке, что было нелегкой задачей, поскольку запасы «Window» занимали каждый свободный дюйм, и приготовился к скучному полету над Англией. Внезапно я увидел, что прямо к нам с правого борта приближается «Ланкастер». Я прокричал предупреждение, а затем «Ланкастер» исчез. Это было за одно или два мгновения до того, как я понял, что мои глаза обманули меня, и я был благодарен за то, что внутренняя связь не была включена и никто не услышал мой панический крик.

Ночь была темной, но свет звезд был достаточно ярок, чтобы разглядеть английскую береговую линию. «Эйбл» начал набирать высоту, и к тому времени, когда мы надели кислородные маски, а Диг включил наддув двигателей, мы были уже над Францией. Сформировалась облачность, и ниже нас лежало обширное белое пространство. Я оставил свой отсек, протиснулся мимо Рея и сел около Леса. Тот работал с системой навигации и торопливо записывал какие-то цифры; его плечи казались более сутулыми, чем обычно. Я щелкнул выключателем системы H2S. Отметка импульса замерцала и запрыгала по экрану. Я настроил систему и стал ждать отраженных от земли сигналов.

Лес сказал, что мы проходим над линией фронта, и вскоре после этого пятнышки на экране его системы стали извивающейся зеленой полосой.

– Джерри[115] ставят помехи, – доложил он Дигу и спросил меня: – А у тебя как дела, Майк?

– Никак, – ответил я ему.

Последовала долгая пауза, сопровождаемая лишь гулом «Эйбла», летевшего сквозь ночь.

Неожиданно заговорил Пол:

– Слева огонь зенитной артиллерии.

– Да, и справа тоже, – произнес Диг.

– Ага, точно, – сказал Лес. – Мы между Франкфуртом и Мангеймом.

Рей начал ворчать, вернее, он подключился к внутренней связи, чтобы произнести пару слов.

– Чертов Майк, – буркнул он.

– Что теперь? – спросил я.

– Только то, что, пока ты прикидываешься, что занят полезным делом, я должен выбрасывать «Window». Ты знаешь, что, как предполагается, я должен вести журнал работы двигателей.

– Что стоит вытолкнуть наружу несколько кусков бумаги?

Я сказал так, чтобы вопрос походил на насмешку, и он попался на крючок.

– Проклятое занятие, – парировал он сердито, – когда должен ползать туда-сюда по твоему отсеку.

– Старик, это поможет тебе не растолстеть. – На этот раз я говорил с одним из самых тягучих оксфордских акцентов, которые бесили его. Он заявил, чтобы я проваливал к черту и что он питает отвращение к проклятым бездельникам-бомбардирам, которые никогда не делают свою работу должным образом и которые, что бы то ни было, самые бесполезные люди на борту.

Когда он закончил, Лес спросил:

– Ничего нового, Майк?

Я мотнул головой. Он потянулся и приглушил свет.

– А теперь увеличьте яркость, – сказал он.

Я повернул ручку «яркость».

– Все еще ничего?

Я ответил ему, что пока все слишком расплывчато. Нюрнберг должен был быть в пределах дальности действия системы, но я не мог идентифицировать его.

Разговор продолжил Диг, сказавший: «Впереди зенитный огонь».

Последовала длинная пауза.

Заговорил Лес:

– Система радионавигации полностью подавлена помехами. Я не могу определить наше местоположение в течение более часа. Посмотрим, как мы будем лететь по счислению по звездам.

– Не работают обе системы навигации и бомбометания? – раздался голос Пола.

– Все еще не спишь, юниор? – поинтересовался Диг.

– Наполовину. Я чертовски замерз. Этот электрокомбинезон не работает.

Лес откинулся на спинку и посмотрел на меня. Кислородная маска закрывала его лицо до переносицы. Над маской блестели его глаза.

– Я собираюсь бездельничать, – сообщил он. – Летим дальше на простейшей аэронавигации.

Затем удача улыбнулась нам. Экран системы H2S прояснился, и, когда зеленая отметка начала смещаться вниз по маркеру курса, я смог четко определить город приблизительно в пятнадцати километрах впереди. Это мог быть только Дебельн, над которым мы должны были повернуть для захода на цель. Лес сверил свои вычисления с моими данными и согласился.

Я оставил блок H2S и протиснулся мимо Рея в свой отсек. Хотя мы были в сорока километрах от Дрездена, его пожары окрашивали небо впереди в красный цвет. Прогноз погоды оказался верным. Облаков над городом не было.

В шести километрах от цели стали четко видны другие «Ланкастеры»; их силуэты чернели на фоне розового зарева. Это было похоже на то, как если бы кто-то смотрел сверху вниз на огненные контуры кроссворда: пылающие улицы простирались с востока на запад и с севера на юг. Это зрелище повергло меня в благоговейный страх. Затем я услышал голос Дига: «Майк, куда ты хочешь, чтобы я полетел?»

В рации не было ничего слышно от бомбардировщика наведения.

Я сказал Дигу, чтобы он выполнил правый разворот к южной части города. Он отвернул самолет от центра этого ада, и, когда мы были над границей огня, я нажал на сброс бомб. Я надеялся, что наш груз упадет среди полей и лугов; я не мог забыть того, что нам сказали на инструктаже, и старую кинохронику немецких зверских бомбардировок с пикирования.

Раздался голос Джорджа:

– Лес, я получил радиограмму с данными о ветре.

– Да, деточка. Давай их.

– 295 градусов, 65 километров в час.

– Спасибо, деточка.

– Как это соотносится с твоими данными, Лес? – задал вопрос Диг.

– Неплохо, но я думаю, что мне придется поработать.

– Всего хорошего. Продолжайте.

После длительного периода лежания на животе и выбрасывания «Window» я ощутил, что засыпаю, и сказал Лесу, что возвращаюсь, чтобы продолжить работу с H2S.

– Хорошо, я настрою ее для тебя, – любезно ответил он.

– Таким образом, я снова должен выбрасывать «Window», не так ли? – Рей полагал, что единственная причина моего перемещения назад состояла в том, чтобы затруднить его жизнь.

На столе Леса стоял термос с кофе, и он налил чашку для меня. Наше местоположение на карте казалось слишком близким к цели, но он рассчитывал на более сильный ветер, чем тот, что был указан в радиограмме.

– Мы только что прошли над большой рекой, – сообщил Диг.

Экран H2S показывал размытые отраженные сигналы; было невозможно идентифицировать никакие города.

В разговор вмешался Гарри:

– Я вижу реку, о которой упоминал Диг. Ее петля как подкова, – наступила пауза, когда он определял навигационное местоположение мерцающего водного изгиба, – направление 45 градусов в пяти километрах.

Лес и я детально изучали карту.

– Это мог быть Дунай, – сказал я.

– Это означает, что мы в тридцати километрах от маршрута.

Я снова обратился к H2S и увидел то, что, возможно, было змеившейся линией реки. Это, кажется, подтверждало сообщение Гарри. В течение нескольких минут Лес размышлял, и его глаза выглядели утомленными и озабоченными. Наконец, он сказал:

– Я не буду использовать засечки. Не думаю, чтобы ветер мог так сильно измениться.

Рей воспользовался возможностью, чтобы отыграться.

– Ты ни к черту там не нужен, Майк, – заявил он. – Возвращайся и для разнообразия немного поработай. Я сыт по горло бросанием «Window».

Я начал пробираться обратно в свою нору.

«Эйбл» летел сквозь темноту. Время текло медленно. Впереди струями забила зенитная артиллерия и несколько конусовидных лучей прожекторов безуспешно искали «Ланкастер». Число прожекторов и зениток указывало на большой город. Я сказал об этом Лесу.

– Да, это – Нюрнберг, – уверенно ответил он.

– Нюрнберг! – хором воскликнул экипаж.

– Мы должны пройти над ним, напарник, – ошибочно заявил Диг.

– Мы – нет, как ты знаешь.

– Сколько километров до границы Германии? – спросил Пол.

– Несколько сотен, – ответил Лес бодрым голосом.

Впереди, извиваясь, пролетел поток красных трассеров. Где-то поблизости должны были находиться вражеские истребители. Я встал, забрался в промерзшую носовую турельную установку, проверил пулеметы и снял их с предохранителей.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Пол снова спросил, не пересекли ли мы уже линию фронта.

– Еще нет, – ответил Лес, – мы еще немного южнее Штутгарта. – Затем он начал что-то фальшиво напевать; никто не сказал ему, что он не выключил микрофон. Наша судьба была в его руках, и его навигационное счисление должно было привести нас домой.

Штутгарт – город, который мы до этого посетили во время нашего третьего боевого вылета, и этот полет теперь казался бесконечным.

Впереди, как большие, медленно падающие звезды, опускаются вниз сигнальные ракеты, выпущенные истребителем. Следует бурный обмен мнениями; враг бродит где-то выше.

Сигнальные ракеты продрейфовали назад и исчезли.

– Мы миновали линию фронта, – в конце концов произнес Лес.

Когда мы пересекли французское побережье, первые слабые лучи дневного света стерли с неба последние звезды. Я опорожнил канистру Дига в третий и последний раз.

– Мы ниже трех тысяч, – сказал Диг, – вы можете снять свои кислородные маски. – Он бросил мне вниз пачку ментоловых сигарет. – Они твои. Ты их любишь, а я нет.

Я прикурил и с удовольствием затянулся. Обычно мы соблюдали правило не курить на борту, но время от времени было приятно нарушить правила, установленные для нашей же собственной пользы другими людьми, и это был как раз такой случай.

Мы приземлились на базе через девять часов и тридцать пять минут, преодолев приблизительно 2400 километров. Это был личный успех Леса, чья система навигации отказала вскоре после прохождения линии фронта.

Все самолеты эскадрильи возвратились благополучно, и во время доклада все экипажи рассказывали о громадных разрушительных пожарах. Никто никогда не видел ничего, что могло бы сравниться с Дрезденом. Просто не было прилагательных или доступных сравнений. Это походило на попытку описать явление, которое человеческие глаза никогда прежде не видели. Размеры и слова «фантастическое зарево в небе» не описывали гектары и гектары улиц и домов, опустошенных огненными смерчами, и чудовищный шар розового цвета, который достиг высоты, недостижимой самолетами.

Мы легли спать в девять часов утра, сразу же после завтрака. Я проспал четыре часа, а затем умылся, побрился и, одевшись, сел на мотоцикл. Я скоро должен был встретиться с Одри и чувствовал себя прекрасно. Проезжая по базе, я остановился около штаба, чтобы удостовериться, что экипаж больше не потребуется в течение дня.

– Что-нибудь есть? – спросил я летчика, стоявшего в дверях.

– Есть, – ответил он. – Вывешен боевой приказ на сегодняшний вечер.

К доске объявлений была прикреплена бумага; она содержала машинописный список фамилий, и наш экипаж был среди них.

– Снова минимальная бомбовая нагрузка, – сказал кто-то. Он произнес это так, как если бы обнаружил то, во что верилось с трудом.

Я отправился в столовую, позвонил в отель «Ангел» и попросил, чтобы администратор передал Одри, что я могу опоздать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.