Изношенность немецкого промышленного оборудования

Изношенность немецкого промышленного оборудования

Когда наступит время заключать мир, одной из нелегких проблем, с которой придется столкнуться, станет реорганизация немецкой экономики. Немецкая пропаганда пытается убедить нас, что национал-социалистическая экономика вполне успешна, но не стоит обманываться. Как я уже отмечал, в Германии не существует комплексного плана. Гитлер абсолютно ничего не понимает в экономических вопросах; он всегда доверял тем своим советникам, которые в данный момент имели на него наибольшее влияние. Для него самое главное, чтобы выделялись огромные деньги, необходимые на претворение в жизнь близких его сердцу планов, как, например, строительство автотранспортных артерий и перевооружение.

Конечно, любое правительство может тратить деньги на непродуктивные цели. На это может уйти, скажем, 20 процентов доходов, но не 80 же процентов, как происходит в Германии. Ведь в конце концов, такие деньги, как полученные не от налогов, должны списываться.

Также необходимо, чтобы самые важные экономические вопросы открыто обсуждались людьми, которые кое-что в них смыслят: среди прочих, руководителей промышленности. Насколько я могу вспомнить, это было сделано надлежащим образом лишь в одном, и очень незначительном, случае, а именно в вопросе о регламентировании торговли лекарствами. Только в тот раз Геринг спросил фамилии трех лучших фармацевтов Германии. Было представлено мнение экспертов, и в результате вопрос был решен корректно. Однако, когда доходило до более важных фундаментальных экономических проблем, подобные процедуры не проводились и избранный курс всегда оказывался самым простым на данный момент.

Самая главная проблема – инфляция. Когда-нибудь чудовищная инфляция, давно существующая в нацистской Германии, станет очевидной, и в результате возникнут колоссальные трудности. Прежде всего крестьяне поймут, что деньги потеряли всякую ценность, и откажутся продавать свою продукцию. И тогда все будет кончено. Коммунистическое решение было бы возможным, только если бы, как в России, крестьянство составляло 80 процентов населения. Поскольку в Германии это не так, коммунистическая система нереальна. В России совсем другие условия. Там промышленные рабочие, составляющие 20 процентов населения, обеспечивают необходимыми товарами остальные 80 процентов.

Немыслимо представить, насколько трудно производителю руководить своими предприятиями в Германии. Рабочие часы ограничены, а половина времени владельца уходит на переговоры с людьми, абсолютно невежественными в относящихся к данному вопросу проблемах. Даже Геринг ничего не понимает в экономике, хотя занимает в нынешней Германии высший руководящий экономический пост. Он умеет лишь тратить деньги. Вынужденное выполнение требований нацистского правительства завело министра экономики, доктора Ялмара Шахта, слишком далеко. Несомненно, что изначально он с самыми лучшими намерениями заключил известное соглашение о моратории с иностранными державами. Он, безусловно, намеревался в конце концов выплатить иностранные кредиты, платежи по которым были приостановлены, однако не принял во внимание своего хозяина. Его первой ошибкой было то, что он помешал немецким промышленникам, получившим частные кредиты, расплатиться с долгами. Например, «Объединенные сталелитейные заводы», с которыми я тесно сотрудничал, несомненно, смогли бы выполнить свои обязательства, если бы правительство им это не запретило. За границей всегда полагали, что Шахт действовал в согласии с немецкой промышленностью, но дело обстоит совсем не так.

Весь процесс достижения соглашения о моратории представляется мне необычайно интересным, особенно из-за явной недальновидности, продемонстрированной руководящими экономистами еще до прихода Гитлера к власти. Первой большой ошибкой было то, что допустили крах венской международной кредитной организации. Генеральный директор Фёглер и я находились тогда в Вене, как представители иностранных кредиторов. Голландский управляющий банковскими операциями в Австрии (представлявший Лигу Наций) открыто предостерег нас обоих и попросил передать доктору Лютеру, бывшему канцлеру, в то время президенту Рейхсбанка, что банковский кризис, случившийся в Вене, непременно повторится в Берлине. Однако доктор Лютер ответил: «С нами ничего не случится; у нас так много денег». Он действительно в тот момент имел весьма значительный золотой резерв в два миллиарда марок. Но когда Дармштадтский Банк столкнулся с трудностями из-за требований иностранных банков выплатить займы, Лютеру пришлось расстаться с большей частью этого золотого резерва.

Последовавший вскоре крах немецкого банка в то время считался результатом выполнения Германией репарационных обязательств. Однако никоим образом это не соответствует истине, ибо в то время Америка, в частности, одолжила Германии большие суммы, которые вовсе не использовались для выплаты репараций. Долги, о которых идет речь, были частными и не имели никакого отношения к репарациям.

Сразу после краха банков Германия ввела строгий правительственный контроль над иностранной валютой. В условиях этой планируемой экономики всем частным фирмам пришлось сдавать всю иностранную валюту, а с расширением производства вооружения иностранных денег становилось все меньше и меньше, особенно для закупки продовольствия и сырья для невоенных производств. Я еще помню то время, когда производителям предлагалась руда, они обращались в Рейхсбанк за валютой, но не получали ее и были вынуждены отказываться от сделки. Подобные трудности возникали и при добывании необходимых кредитов. Я знаю один случай, когда кредит был получен, частично выплачен, но после вступления в силу соглашения о моратории Рейхсбанк перестал обращать внимание на просьбы о переводе денег. Просто из-за чрезмерного производства вооружения иностранной валюты было мало и даже самые срочные частные обязательства более не выполнялись. Страдали и промышленность, и торговля; такие важные для Германии отрасли, как меховая, уже совсем не получали иностранной валюты. С другой стороны, военная промышленность получала все, что хотела.

Я также помню, как в США закупили довольно большое количество металлического лома. Американская фирма действовала через еврейский концерн в Лондоне. Договоренности о продаже были достигнуты потому, что в Лондоне не знали о том, что лом предназначен для Германии. Когда еврейские коммерсанты обнаружили это, то поначалу не хотели завершать сделку, но в конце концов немедленный платеж показался столь соблазнительным, что немецкая военная промышленность приобрела американский металлолом.

Ситуация в Германии, вероятно, стала бы еще более неблагоприятной, если бы нацисты не унаследовали от предшественников огромные индустриальные запасы и значительный золотой резерв. Брюнинг, на посту канцлера, проводил дефляционную политику, что сделало Германию страной раздутых материально-производственных запасов. Хлынувший в то время в Германию мощный поток иностранных займов привел к еще большему их увеличению. Доллары частных займов промышленности и банков отправлялись в Рейхсбанк, а владельцы предприятий кредитовались соответствующими суммами в марках. Эти марки быстро откладывались про запас в как можно большем количестве товаров. Таким образом Брюнинг подготовил очень выгодные для нацистов условия, в действительности настолько выгодные, что нацистам следовало бы поставить ему памятник. Он задал тон расточительной политике нацистов. К тому же его дефляционная политика ввергла страну в общий экономический кризис, и вышеупомянутые экономические процессы автоматически ускорились.

Я всегда закупал руду для своих заводов заранее, за год. В 1928–1929 годах была депрессия, и перед нами встал вопрос, покупать ли руду и если покупать, то сколько. Тогда мы сочли достаточно разумным купить 80 процентов от закупок предыдущего года, однако занятость сократилась на 25 процентов, и в результате остались очень большие непереработанные запасы. Подобная ситуация сложилась во многих концернах сталелитейной и других отраслей. На начальном этапе нацистская экономика существовала за счет этих накопленных запасов.

Напрашивается вопрос, как Шахт допустил создание такой мошеннической экономики. Лично я не сомневаюсь, что изначально он хотел управлять честно; просто у него не было дальновидной концепции экономического развития ситуации, в которой он оказался. Его устранение из правительственного аппарата пришлось на тот момент, когда обстоятельства сложились так, что он уже не чувствовал в себе сил нести дальнейшую ответственность. Среди прочего крупные промышленные предприятия оказались обремененными расходами, которые должно было взять на себя государство. Приведу пример: концерн «И. Г. Фарбениндустри» оказал огромную помощь нацистам, в частности, оплачивал пропагандистов за рубежом. Между прочим, этим занимались и другие частные фирмы. Все эти расходы компенсировались в Германии кредитами в немецких марках, и таким образом нацисты могли использовать огромные суммы в иностранной валюте, остававшиеся за границей. Это, между прочим, одна из причин, по которым иностранным правительствам было так сложно выяснить, как финансируется нацистская пропаганда. Естественно, все это ложилось бременем на частные счета, что не могло не привести в конце концов к невыносимым условиям.

Однако, когда другого выхода не оставалось, платежи осуществлялись фальшивыми переводными векселями. Я прекрасно осведомлен об этом, так как в то время был президентом Банка промышленных облигаций. К нам обратились с требованием сделать передаточную надпись на целом пакете поддельных векселей. Правление отказало, заявив, что это недопустимо по уставным нормам банка, так как банк не получил никакого эквивалента этим векселям. Тогда банк получил заявление министра юстиции о том, что банк не понесет никакой ответственности за эти векселя; правительство, мол, учтет их в Рейхсбанке и мы можем их подписывать, ни о чем не беспокоясь.

Банк промышленных облигаций был очень могущественным учреждением. В ряду других операций он выдавал огромные займы сельскому хозяйству. Его подпись всегда гарантировалась промышленностью в целом. У него был очень крупный капитал. Однако у его директоров в конечном счете не осталось другого выбора, кроме как подчиниться требованию правительства.

Те векселя, как я впоследствии узнал, были размещены главным образом в сберегательных банках и в государственной системе социального страхования, что особенно подчеркнуло преступный характер операции. Бедные немцы в массе своей доверчивы. Рабочий чувствует себя в определенной степени защищенным; думает, что в старости с ним ничего плохого не случится, и довольствуется относительно низкой пенсией по возрасту. Однако он, по крайней мере, хочет быть уверенным, что сможет на эту пенсию прожить. И как раз этот класс принесли в жертву; свои деньги потеряли именно люди, слепо верящие в своего обожаемого фюрера.

Весь процесс – не что иное, как присвоение минимум четырехсот марок, которые каждый рабочий выплачивает системе социального страхования рейха. В действительности именно простые люди оплачивают огромные военные расходы. Я особенно подчеркиваю это, чтобы открыть немецкому народу глаза.

После отставки Шахта только подобными методами и пользовались. Я считаю эти деньги пропащими, и, по моему мнению, систему страхования рабочих придется перестраивать на новом базисе, ведь, когда люди осознают, что потеряли свои сбережения, они придут в отчаяние. По этой причине некоторые предприниматели ввели личные гарантии для своих рабочих – создали сберегательные банки на заводах, где деньги выплачиваются и возвращаются, и с течением времени накапливаются большие резервы для этих организаций. Поэтому многие рабочие уже испытывают благодарность к своим концернам-работодателям. Они начинают понимать, что государство бросило их, но завод еще защищает.

Осенью 1934 года я отправился на несколько месяцев в Аргентину. Это произошло уже после убийств Рёма и Шлейхера, и мне хотелось подышать более чистым воздухом. Хочу вновь повторить, что дело Рёма было гнусным зверством. Лидеры СА собрались по соглашению с Гитлером, и эту самую встречу впоследствии использовали как доказательство их изменческих планов. Нужно очень долго копаться в анналах истории, чтобы найти столь же презренный поступок. Между прочим, вскоре после убийства я спросил Геринга, в чем же состояло преступление Шлейхера. Геринг ответил, что была доказана его преступная связь с французским послом. Однако в то же время Гитлер обвинил генерала в связях со Сталиным!

Я был счастлив сбежать на некоторое время из этого котла ведьм. Путешествовал я до весны 1935 года и именно в Аргентине осознал – на нескольких примерах – глупость немецкого коммерческого курса, с помощью которого рейх пытался достичь самодостаточности (или автаркии)[25]. Меня принял президент Аргентины; он сказал: «Не можете ли вы что-либо сделать, чтобы Германия покупала наше аргентинское мясо?» Это было ответом на мою просьбу к Аргентине разместить крупные заказы на немецких промышленных предприятиях. Президент был готов заключить договора, если только Германия купит больше мяса в его стране, потому что он хотел продемонстрировать англичанам, что и другие народы покупают аргентинское мясо. Вернувшись в Германию, я доложил Гитлеру. Он согласился. Однако Дарре, министр сельского хозяйства, это предложение отверг. Он не желал покупать ни килограмма мяса у Аргентины. Вот один из примеров работы нелепой нацистской правительственной машины.

Позже я снова попал в Аргентину. К тому времени стало еще труднее заключить коммерческое соглашение. Лучше бы мы купили мясо и выбросили его за борт, ибо, по крайней мере, смогли бы заключить более выгодную промышленную сделку. Больше всех опять же пострадал немецкий рабочий, не получивший достаточного количества мяса, в то время как английские рабочие имели в избытке отличное мясо. Вина, безусловно, лежит на всем принципе автаркии. Конечно, ограничение импорта необходимо, но идиотская автаркия, провозглашенная Германией, невозможна. Вот чем заканчивается назначение на важные посты таких болванов, как Дарре.

Следующие размышления продемонстрируют порочность этой политики. Во всех европейских странах до сих пор необходимо удобрение почвы навозом, и ради этого крестьяне содержат домашний скот. Таким образом, первый принцип любой сельскохозяйственной политики – обеспечение дешевого корма для скота. Невозможно получить достаточно дешевого корма без импорта. Неудивительно, что крестьяне недовольны: и как только они получат возможность высказаться, все нацистское мошенничество закончится через неделю. Пока, однако, крестьяне не смеют не то чтобы рискнуть выступить открыто, они слово сказать боятся.

Знаменитые бартерные соглашения (по ним товары обмениваются на товары, а не на деньги), которые Германия годами заключала с другими странами, снова и снова оказываются абсурдными. В Италии, например, за одну марку можно купить книги, которые в Германии стоят десять, но это еще не худший пример. Германия экспортировала книги в Венгрию в обмен на кукурузу, но венграм не нужны были книги, и что же им оставалось? Они подняли цены на посылаемую в Германию кукурузу соразмерно цене, которую от них требовали за книги! И в Румынии Германии при бартерной торговле пришлось платить двойную цену за кукурузу. Я мог бы привести еще множество подобных примеров.

При будущем экономическом порядке, безусловно, промышленность не сможет работать абсолютно независимо. Государство всегда будет осуществлять какой-то контроль, но, с другой стороны, неправильно думать, что единственная цель промышленности – зарабатывание прибылей. В действительности мы, промышленники, беспокоимся лишь об одном: как сохранить непрерывную работу наших заводов. Цены повышаются, спрос падает, а производство гораздо важнее цены. На собраниях промышленники часто пылко высказываются за снижение цен, но, конечно, не потому, что им чужд эгоизм или они так жаждут дешево сбыть свою продукцию, а потому, что они поняли: высокие цены вредят бизнесу.

Однако, как только наступает перепроизводство, цены падают слишком резко, что вредно, поскольку, когда слишком много заводов, столь низкие цены неизбежно приводят к снижению заработной платы, и запускается механизм, ведущий к застою. Многие владельцы производственных предприятий, к несчастью, верят, что все хорошо, пока станки работают, однако, по моему мнению – и это очень важно для будущего Европы, – отдельные предприятия должны заключать друг с другом соглашения, не только национальные, но и международные. Я – сторонник крупных картелей, позволяющих исключить чрезмерную конкуренцию и вражду между концернами. К чему может привести такая конкуренция, видно из того, что время от времени стальные рельсы продавались дешевле чугуна в чушках. Неразумное снижение цен так же порочно, как их неоправданное увеличение.

Однако картели хороши только для крупной индустрии – тяжелой, химической, угледобывающей и текстильной отраслей. Рабочий всегда склонен верить, что картели выступают против него, но это неправда. Стабильность заработной платы может быть достигнута, только когда цена продукта тоже стабильна, но обычно правительство оказывается неразумнее рабочего. Государству хочется лишить бизнес всего, и это особенно справедливо, когда речь идет о нацистском государстве. Рабочий, с другой стороны, осознал, что предприятию для его развития следует оставлять излишки.

Не следует забывать, что немецкое промышленное оборудование почти полностью изношено, особенно в тяжелой промышленности, где механизмы изнашиваются гораздо быстрее, чем, например, на текстильных фабриках. На последних оборудование может служить двадцать лет, тогда как в тяжелой промышленности средняя жизнь оборудования, особенно, например, прокатных станов, ограничена пятью годами.

Немцы, необходимо напомнить, все еще не понимают, что многие заводы придется полностью модернизировать. В США грянула настоящая техническая революция. Приведем в пример производство белой жести. На продукцию этой отрасли промышленности колоссальный потребительский спрос. Американские инженеры изобрели новый технологический процесс. В США двадцать четыре завода по производству белой жести, а в Германии только два. На этих двух немецких заводах работает пять тысяч рабочих, а при новом процессе для производства такого же объема продукции потребовалось бы только пятьсот. Однако необходимая модернизация требует больших затрат. Строительство и оборудование завода, аналогичного американскому, обошлось бы по меньшей мере в десять миллионов долларов. И если немецкая промышленность не перейдет на новую технологию, она просто сойдет с дистанции, ибо белая жесть, производящаяся ныне в США, гораздо лучшего качества, чем наша.

Конечно, придется подыскивать новую работу уволенным рабочим. В любом случае, чтобы найти решение, необходимо хорошенько поразмыслить. Например, представляется вероятным найти новые места для освободившейся рабочей силы в автомобильной промышленности, но это будет не так-то просто. В Германии есть такие районы, как Зигерланд, где у большинства рабочих есть собственные дома с садами; они – наполовину рабочие, наполовину фермеры. В таких случаях даже можно было бы создать новую отрасль промышленности, чтобы не лишать рабочих собственного клочка земли. Но если ничего не делать, через пять лет производство немецкой белой жести умрет.

Все эти вопросы – вопросы будущего, но они необыкновенно важны для немецкой экономики, поскольку строгая регламентация и чрезмерная эксплуатация немецкой промышленности при национал-социалистах совершенно разорила предприятия. Конечно, и в Германии развивались некоторые отрасли промышленности, но, по сравнению с США (где у деловых людей нет наших проблем!), это развитие можно приравнять к нулю.

Тем не менее я надеюсь на будущее развитие Европы. Я также верю и в ее духовное развитие. Несомненно, должно произойти нечто вроде реанимации демократии, но я также верю в то, что это будет сопровождаться возрождением веры.

Прекрасно известно, что прошлое столетие было в значительной степени атеистическим. Ученые верили, что смогут объяснить все: и физическое, и метафизическое. Недавно один голландский писатель по фамилии Хейзинга выпустил очень хорошую книгу, в которой говорит, что под влиянием великих открытий людям внушили, будто наука может объяснить все, и люди поверили ученым. Затем посыпались новые научные открытия; обнаружилось, что мельчайшая молекула или электрон сама по себе представляет целую вселенную. Эйнштейн представил теорию относительности. Люди вдруг увидели, что мы еще больше, чем когда-либо, отдалились от истины. И Планк, немецкий физик, и Хейзинга считают, что мы должны вернуться к вере. Планк, как хорошо известно, друг Эйнштейна. Сегодня лишь немногие ученые убеждены в том, что человеку удалось раскрыть все главные тайны вселенной. Следовательно, не остается ничего, кроме как вернуться к вере.

Обычным людям это развитие принесло совершенно другие результаты. Сначала их уверили в том, что все можно объяснить, а потом заявили, что объяснять больше нечего, и теперь они уже не верят ни во что. Итак, из-за того, что они не знают, во что верить, и все же хотят верить, они не верят в христианство и выбирают веру в бога, которого можно увидеть. А в Германии этот бог – Гитлер.

Что касается меня, то я совершенно не сомневаюсь в грядущем возвращении к религии, ибо немецкий народ испытает колоссальное разочарование в своем боге Гитлере, который развязал войну не по причине своей гениальности, а потому, что просто не мог ее избежать. Согласно последним исследованиям, война началась, поскольку никто уже не знал, что делать дальше. Гитлер решил, что нападением на Польшу сможет произвести неизгладимое впечатление на немецкий народ и заставить его вновь восхищаться своим богом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.