4

4

При всем своем могуществе Наполеон, видимо, часто чувствовал себя лишь орудием в чьих-то руках.

«Идеи вдруг возникали из его головы, подобно тому, как вооруженная Минерва выпрыгивала из головы Юпитера, – вспоминал секретарь Меневаль. – Наполеон редко писал сам (…) Рука не поспевала за скоростью его мыслей». И далее: «Я видел, как Наполеон упивался успехом, но я ни разу не видел его застигнутым врасплох».

Наполеон привык брать то, что давали ему неведомые высшие покровители. Отсюда – его знаменитое «бездействие» на поле Бородина и в других битвах (при том же Ватерлоо). Наполеон уже понимал, что все будет как будет, и если суждено – кто-то толкнет его под руку в нужный момент. Но в 1812 году и после него наступило время, когда под руку никто не толкал.

Граф Сегюр записал о Наполеоне в Москве: «Он старался продлить время, проводимое за столом. Раньше его обед был простой и кончался очень быстро. Теперь же он как будто старался забыться. Часто он целыми часами полулежал на кушетке, точно в каком-то оцепенении, и ждал с романом в руке развязки своей трагической судьбы».

Известно, что в Москве Наполеон работал над уставом Театра Комеди Франсез (а по дороге к Ватерлоо изучал третьеразрядные документы). Исследователи толкуют это как всеобъемлемость и неугомонность наполеоновского гения. Хотя вполне вероятно, Наполеон в ожидании «знака» пытался хоть чем-то заполнить время. Потом он понял: отсутствие «знака» – это и есть «знак». Высшие силы оставили его одного и хотели посмотреть, как он теперь выкрутится. Судьба бросала ему новый вызов, после Москвы его главным противником стал Рок, а русские, австрийцы, пруссаки и англичане были лишь его орудием.

Многие в те времена чувствовали, с кем на самом деле ведет Наполеон свой поединок. Русская помещица Волкова, выехавшая из Москвы в Тамбов, писала подруге: «Несмотря на отвращение, которое я чувствую к нему, мне становится страшно за него ввиду совершаемых им святотатств».

На подходе к Березине Наполеон, получив известия о том, что все пути перекрыты русскими, «кинул к небу свирепый взгляд и поднял кулак! Настоящий крик бешенства вырвался из его груди, он повторил свой жест угрозы и прибавил короткое выразительное слово, само по себе составляющее богохульство» (Сегюр). Удивительным образом это подействовало: в результате путаницы русские «расступились» и Наполеон спасся. Хотя, быть может, просто кому-то не хотелось на этом заканчивать такую интересную игру?..

Как Наполеон понимал, кому он обязан поражением, так и Александр Первый знал, кого благодарить за победу. Он потому и не менял, несмотря на множество просьб с разных сторон, Кутузова на посту главнокомандующего, что понимал: все будет как Богу угодно.

В манифесте от 31 декабря 1812 года Александр Первый писал: «Ныне с сердечной радостью и горячей к Богу благодарностью объявляем мы любезным нашим верноподданным, что событие превзошло и самую надежду нашу, и что объявленное нами при открытии войны сей выше меры исполнилось: уже нет ни единого врага на лице земли нашей. (…) Зрелище погибели войск его невероятно! Кто мог сие сделать? Не отнимая достойной славы ни у Главноначальствующего над войсками нашими знаменитого полководца, принесшего бессмертные Отечеству заслуги; ни у других искусных и мужественных вождей и военачальников, ознаменовавших себя рвением и усердием; ни вообще у всего храброго нашего воинства, можем сказать, что содеянное ими есть превыше сил человеческих. И так да познаем в великом деле сем промысел Божий. (…) Велик Господь наш Бог в милостях и во гневе своем!».

Время атеизма для Наполеона прошло. Показательно, что вернувшись в Париж, Наполеон, титаническими усилиями создавая новую армию (набирая рекрутов, отыскивая для них по всей Европе лошадей, собирая более-менее пригодные пушки и ружья), посчитал важным заключить мирный договор с Высшими Силами: он занялся составлением нового конкордата, «преисполненного духом умиротворения со стороны Наполеона». Конкордат был подписан 25 января 1813 года. Секретарь императора Меневаль записал в эти дни: «Папа Римский несмотря ни на что любил Наполеона, а Наполеон со своей стороны испытывал к нему уважение и даже привязанность». Еще бы не уважать – после Москвы! Мария-Луиза писала отцу, что конкордат привел Папу Римского в хорошее настроение. Наполеон думал, наверное, что уладил эту проблему. И ведь кампанию 1813 года он начал с побед!

Однако выиграв двухдневную (26–27 августа) битву под Дрезденом, разгромив 150-тысячную армию союзников, он вдруг впал в необъяснимый транс. Констан записал: «Состояние нерешительности настолько завладело его существом, что казалось, его характер полностью изменился. Кто бы мог этому поверить? За той активной деятельностью, которая не давала ему покоя и которой он беспрестанно полностью отдавал себя, последовало явное равнодушие, не поддававшееся описанию. (…) Часами он занимался только тем, что выводил большие буквы на листах белой бумаги». И это в тот момент, когда испуганные союзники готовы были бежать перед его войсками едва ли не до русских границ!

В октябре 1813 года был Лейпциг – катастрофа для его собранной из последних сил армии. Против Наполеона восстала Германия. После этого Пий VII велел своему маленькому двору укладывать вещи и запрягать лошадей. «Мы едем в Рим!» – сказал Папа 21 января 1814 года. «Все кончилось…» – одним своим видом говорил Папа. Тогда в Европе только один человек понимал это так же хорошо, как Пий VII – это был Наполеон.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.