13.  ТАТАРО-МОНГОЛЫ В СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ

13. 

ТАТАРО-МОНГОЛЫ В СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ

К середине XIII в. в историю Леванта вошла новая сила — монголы, с которыми отныне пришлось иметь дело как мусульманскому миру, так и государствам крестоносцев. Предвестником их появления стало упомянутое выше вторжение хорезмийцев в Святую землю. Фактором всемирно-исторического значения монголы стали впервые при Темуджине (умершем в 1227 г.), подчинившем себе целый ряд азиатских народов (и потому принявшему титул Чингисхан, то есть «Хан, великий как Море-Океан»). В Европе монголов нередко называли также татарами, по этнониму подчиненного монголам племени «тата(б)» или «татал», поставлявшему в войско Великого хана не только самых храбрых, но и самых диких и жестоких воинов, спаянных, однако, железной дисциплиной. Первоначально монгольский род Борджигин («Синеокие», «Голубоглазые» или «Сероглазые»), из которого происходил Темуд-жин, враждовал с татарами (именно татары отравили отца будущего повелителя Великой Монголии). Но, потерпев от него военное поражение, татары стали верно служить Чингисхану, играя в его завоевательных походах столь важную роль, что со временем его военные противники и покоренные народы стали именовать монгольских завоевателей татарами.

Изначально татары были южными соседями монголов. Между кочевыми племенами монголов и татар долгое время шли казавшиеся нескончаемыми войны за водные источники, пастбища и табуны, пока монголы к середине XII в. не добились перевеса в силах. До тех пор пока гегемония татар была очевидной, монголы считались частью татар. Но уже в XIII в. татар стали рассматривать как часть монголов. При этом название «татар» в Азии исчезло (хотя впоследствии именно татарами стали именовать себя поволжские тюрки — потомки волжских булгар и хазар, ставшие подданными созданной монголами Золотой Орды). Тот расовый тип, который ныне считается монголоидным, был изначально свойствен именно тата — татарам. Древние монголы были, согласно свидетельствам летописцев и фрескам, найденным в Маньчжурии, высокорослыми, бородатыми, светловолосыми и голубоглазыми. Современный облик потомки тогдашних монголов приобрели вследствие смешанных браков с окружавшими их многочисленными низкорослыми, черноволосыми и темноглазыми племенами татар.

Превосходно обученные, выросшие в седле татаро-монгольские всадники, вселявшие страх во все народы средневековой Азии и Европы, на своих маленьких мохнатых лошадках, под белым «девятибунчужным» (то есть украшенным, по мнению одних исследователей, девятью черными хвостами яков, а по мнению других, например Ю.Н. Рериха, девятью белыми конскими хвостами) знаменем Чингисхана, побеждали народ за народом, страну за страной. Наряду с тяжелой конницей, вооруженной длинными пиками, мечами и саблями, основную ударную силу татаро-монгольской армии составляли конные лучники, чья меткость наводила ужас на врагов и не раз решала в пользу монголов исход решающих сражений.

В период своего расцвета Монгольская держава Чингисхана и его преемников простиралась от Тихого океана до Центральной Европы. Татаро-монголам же было суждено сыграть решающую роль и на заключительном этапе истории государств крестоносцев в Святой земле.

В результате развернутой Чингисханом, а позднее — его сыновьями и внуками — политики чудовищной экспансии завоеватели достигли даже Восточной Европы, опустошив Русь, Венгрию, Силезию и Польшу. В оборонительном сражении с монголо-татарами при Лигнице (Легнице, Валыптатте) в 1241 г., в котором погиб весь цвет силезской народности, сложили свои головы также силезские иоанниты, тамплиеры и тевтонские рыцари.

Как и многие другие народы, тесно связанные с природой, монголы обожествляли природу и были сильно привержены магии, однако не были чужды также почитания Всевышнего Бога и неземных сил. Так, их верховное божество именовалось Хурмуста (искаженное Ахура-Мазда, Арамазд или Ормузд — Благой Бог древних зороастрийцев Ирана).

Сам же рыжебородый, сероглазый, голубоглазый или зеленоглазый (тюркско-монгольское слово «кок», или «кёк», означает все три цвета) Чингисхан, ведший свое происхождение от красавицы Аланию (или Алан Гоа, что означает «Прекрасная Аланка» — следовательно, его прародительница принадлежала к иранской народности алан, или асов) и от божественного «Солнечного Луча» в облике светлорусого белокожего юноши, оплодотворившего его прародительницу через дымоход ее юрты (налицо своего рода параллель с христианским представлением о Непорочном Зачатии), именовал незримое верховное божество, которому поклонялся, «Вечным Голубым (Синим) Небом (Кок Тенгри)».

Монголы считали голубизну глаз и русые (рыжеватые) волосы членов рода Борджигин следствием происхождения от «Солнечного Луча». Об отличии внешности Борджигинов от прочих кочевников китайский летописец Чжао Хун писал: «Татары не очень высоки ростом… Лица у них широкие, скулы большие… Борода редкая. Темуджин (Чингисхан. — В.А.) — высокого роста и величественного сложения, с обширным лбом и длинной бородой…Этим он отличается от других». Как и у других Борджигинов, глаза у Чингисхана были «сине-зеленые или темно-синие… зрачок окружен бурым ободком». Короче, внешность у «рыжебородого тигра» была, судя по описаниям современников, самая что ни на есть «нордическая». А если учесть, что Чингисхан носил золотой перстень со свастикой (подаренный через семь веков, в 1921 г., ургинским Богдо-Ламой освободителю Монголии от китайской оккупации русскому генералу барону Р.Ф. фон Унгерн-Штернбергу), то… выводы можно сделать самые далеко идущие. Не случайно Адольф Гитлер как-то заметил, что «Чингисхан, несомненно, был арийцем, иначе он не был бы таким победоносным»! Но это так, к слову…

Монголы не были религиозными фанатиками, и их третий Великий хан Менгу, или Мункэ (1251–1259 гг.), с одинаковой терпимостью и благосклонностью принимал участие в христианских, буддийских и магометанских празднествах. С христианством монголы впервые познакомились через секту несториан, распространившихся через Персию по всей Азии и проникших таким образом и в великое монгольское содружество народов.

Христианство несторианского толка не позднее начала XIII в. уже пользовалось широчайшим распространением, по крайней мере среди двух монгольских народностей — караитов (на востоке Центральной Азии) и найманов (в ее западной части). Временами влияние несториан, активно использовавших в своей символике уширенные кресты со свастикой в перекрестье, предвосхищающие форму будущих Железных и Рыцарских крестов гитлеровского Третьего рейха (что при желании может побудить пытливых исследователей к еще более далеко идущим выводам, чем история с передачей свастичного перстня Темуджина барону Унгерну), становилось настолько значительным, что проникало даже в правящее великоханское семейство, определявшее все и вся в Великомонгольской империи потомков Чингисхана. Так, христианкой несторианского толка была сноха самого Чингисхана, Сорхахтани-беги — старшая и самая влиятельная жена Тулуя (Тули), любимого четвертого сына Чингисхана, мать будущих монгольских Великих ханов — Менгу (Мункэ) и Хубилая (Кубилая), из уважения к матери также доброжелательно относившихся к христианам.

Несторианами именовались последователи особого восточно-христианского вероучения, основанного константинопольским патриархом Несторием (умершим в 450 г.), отлученным от православной Церкви за ересь на III Вселенском Эфесском соборе 431 г. По учению ересиарха Нестория, «во Христе следовало разделять человеческую и Божественную природу», ибо он считал Иисуса «лишь человеком, ставшим Богом»; вследствие этого Несторий дерзал отказывать Пресвятой Деве Марии в наименовании Богородицы, именуя ее лишь Христородицей. В настоящее время последователями несторианского вероучения, некогда весьма широко распространенного, являются малочисленные сирийцы-айсоры, безо всяких оснований считающие себя потомками древних ассирийцев, являющиеся в действительности потомками древних арамеев и проживающие главным образом в Северном Ираке.

На Западе сразу же осознали значение монголо-татарского фактора для развития событий в тогдашнем мире. Римские папы пытались через миссионеров оказывать влияние на завоевателей мира. Но и светские христианские государи стремились путем заключения союза с татаро-монголами против исламских государств добиться облегчения положения Святой земли, которую все еще надеялись отвоевать у сарацин. Поэтому и папа римский Иннокентий IV, и святой король Людовик IX Французский, начиная с 1245 г., несколько раз пытались через миссионеров из монашеских орденов доминиканцев и францисканцев-миноритов установить контакты с повелителем монголов. При этом послы, помимо дипломатических и религиозных поручений, естественно, получали и специальные задания в области разведки.

Почему же западные крестоносцы, короли и папы связывали с пришельцами из далекой Центральной Азии надежды на возможность сокрушить в союзе с ними мусульман?

Поводом к этим (как вскоре оказалось, тщетным) надеждам послужило событие, происшедшее в Средней Азии еще в середине XII в. В 1141 г. войска среднеазиатского мусульманского правителя, турка-сельджука султана Санджара (вошедшего в историю под именем «последнего Великого Сельджука») были разгромлены севернее Самарканда каракитаями (именуемыми также каракиданями, или просто киданями).

Каракитаи, выходцы из Южной Маньчжурии, родственные по языку современным тунгусам (эвенкам), еще в VIII–X вв. основали в Восточной Азии обширное государство, именовавшееся в китайских летописях империей Ляо или Великим Ляо, которое подчинило себе к концу X в. всю Маньчжурию, Северный и Центральный Китай до реки Янцзы и монгольские степи Центральной Азии. В начале XII в. империя Ляо была разгромлена китайцами, вступившими для этого в союз с чжурчжэнями, другой народностью тунгусско-маньчжурского корня. Вытесненные китайцами и чжурчжэнями из Восточной Азии и Монголии, каракитаи захватили территорию между Монгольским Алтаем и хребтом Алтын-Таг, проникли через горные проходы в Центральный и Западный Тянь-Шань, в прибалхашские степи, в бассейн Сыр-Дарьи и, разгромив, как говорилось выше, в 1141 г. мусульманские войска «последнего Великого Сельджука», раздвинули свои владения до АмуДарьи. Так к середине XII в. в Средней Азии и на западе Центральной Азии возникло огромное каракитайское государство

Каракидань во главе с «гурханами», слухи о котором распространились по всей Азии.

Каракитаи не были мусульманами. В то же время не существует никаких достоверных доказательств того, что они были христианами, или что среди них имелись более-менее многочисленные или влиятельные группы христиан, или что хотя бы один их киданьских правителей-гурханов в середине XII в. принял христианство. Во всяком случае Елю-Чуцай, потомок киданьской династии Великого Ляо, знаменитый «премьер-министр» Чингисхана, судя по описаниям, был полностью китаизированным конфуцианцем. Но западноазиатские христиане смешивали каракитаев с караитами (кераитами) — монгольским племенем, чьи правители за несколько десятков лет до победы каракитаев над сельджуками под Самаркандом действительно приняли христианство несторианского толка. Сходство между ними и соответственно путаница усугублялись еще и тем, что христиане-караиты в XIII в. покорили каракитаев и основали на каракитайской территории свое собственное государство, в свою очередь покоренное Чингисханом.

В середине XII в. христианский правитель караитов именовался китайским титулом Ван-Хан (по-китайски «ван», созвучное христианскому имени Иван-Иоанн, означало «царь», «король» или «князь царствующего дома»). Известие о том, что после разгрома мусульман-сельджуков под Самаркандом в Средней Азии немусульманами возникло новое обширное, и притом не мусульманское, а враждебное мусульманам государство во главе с Ван-Ханом, было воспринято в христианской западноазиатской среде как известие о победе, одержанной над мусульманами могущественным христианским «царем (царем-попом, попом) Иваном» (которого крестоносцы-«франки» именовали Жаном или Жеаном, а крестоносцы германского происхождения — Иоанном или Иоганном).

Чуть позднее это путаное известие было приукрашено дополнительной легендой о том, что победоносный среднеазиатский царь-христианин был в то же время и священником (первосвященником или пресвитером). Такой царь-священник весьма напоминал упоминавшегося в Библии святого палестинского царя-священника Мелхиседека, царя Салимского (Иерусалимского), считавшегося прообразом Самого Господа Иисуса Христа и причастившего ветхозаветного патриарха Авраама хлебом и вином после победы над царями язычников, что как бы вводило его в орбиту борьбы между христианами и мусульманами за Иерусалим и всю Святую землю. В первой же дошедшей до нас (1145 г.) записи о царе Иване германского епископа Оттона Фрейзингского среднеазиатский победитель мусульман был назван царем-священником Иоанном. Летописец при этом добавил, со ссылкой на письмо некоего сирийского католического епископа в Рим, что царь-священник Иоанн после победы над мусульманами якобы двинулся из Средней Азии на запад с намерением оказать помощь христианскому Иерусалимскому королевству, дошел до реки Тигр, но там остановился, не имея судов для переправы через реку.

По прошествии нескольких лет большой популярностью среди крестоносцев и даже в самом Риме пользовалось фантастическое «письмо пресвитера Иоанна», якобы отправленное им византийскому императору Мануилу I Комнину (вольное переложение его содержания вошло в золотой фонд древнерусской литературы под названием «Повести об Индейском Царстве»). Когда же в результате монгольских походов были разгромлены в Средней и Западной Азии мусульманские государства и в Западную Европу проникли достоверные сведения о наличии среди монголо-татар христиан и об охотном зачислении монгольскими ханами христиан к себе на службу, «франки» вспомнили о «царстве пресвитера Иоанна (или «попа Ивана») далеко на Востоке» и решили всерьез попытаться разыграть «монгольскую карту». Тем более что монголо-татары еще в 1242 г. наголову разгромили в битве при горе Кесе-Даг 70-тысячное мусульманское войско султана турок-сельджуков Кей-Хосрова II (которым, как это ни странно, командовал православный христианин — грузинский князь Шервашидзе, абхаз по происхождению, из рода Чачба, доблестно павший под монгольскими мечами)! После разгрома турок татаро-монголами при Кесе-Даге земли сельджуков были настолько опустошены пришедшими из Центральной Азии «несущими смерть Чингисхана сынами», что к 1307 г. сельджукский Иконийский султанат — этот столь грозный еще недавно враг левантских латинян и византийцев — распался на части.

На фоне этих грандиозных военных катаклизмов оказалось почти незамеченным современниками возникновение на обломках сельджукского султаната независимого княжества (бейлика) турок-османов (названных так по имени своего предводителя Османа — вождя маленького кочевого рода, выделившегося из состава большого огузского племени Кайы). Впрочем, история возникновения Османской державы выходит за рамки нашего повествования.

Король-крестоносец Людовик IX Французский направил в качестве посла к монголам фламандского монаха-минорита Вильгельма Рубруквиса, прибывшего после полного опасных приключений и лишений путешествия в 1254 г. ко двору Великого хана и принятого самим Менгу. Он застал монгольского владыку пребывавшим в готовности напасть на магометанские государства Западной Азии, не изъявившие желания добровольно признать себя вассалами монголов, и уничтожить их. Друзья Менгу-хана уже были его вассалами, своих врагов он намеревался истребить или превратить в своих вассалов.

В 1256 г. огромное, состоявшее в значительной степени из восточных христиан несторианского вероисповедания, монгольское войско под командованием Хулагу, брата Великого хана (сына христианки и женатого на христианке) перешло в наступление на Запад. Первоочередной целью и задачей похода монголов был разгром опорных баз шиитов-ассасинов (подозревавшихся монголами в убийстве Джучи (Зучи), старшего сына Чингисхана), расположенных в Персии, и их главной крепости Аламут. Ассасины были членами тайного мусульманского гностического ордена, выделившегося из измаилитского крыла шиитского течения ислама, так называемой секты карматов, пытавшихся добиться своих политических целей — господства на всем Востоке, а в перспективе и во всем мире — главным образом посредством интриг и убийств. В отличие от названия «измаильтяне», применявшегося христианами ко всем мусульманам без исключения как потомкам библейского Измаила, сына праотца Авраама (Ибрагима) от Агари, измаилитами принято обозначать шиитских сектантов, именовавшихся так в честь другого Измаила, седьмого преемника высшего шиитского святого «хызрата» Али.

Карматы-измаилиты, внешне выдавая себя за правоверных мусульман, втайне проповедовали, что все дозволено, все безразлично, расшатывая самые основы религии Магомета утверждениями, что все его заповеди являются чисто политическими правилами и поучениями под покровом аллегорий.

Багдадским халифам в свое время потребовалось целое столетие на уничтожение многочисленных шаек карматских анархистов. Когда их движение было, казалось, уже окончательно подавлено, один из карматских старейшин, так называемых даисов, по имени Абдалла, выдававший себя за правнука Али — мужа Фатимы, дочери пророка Магомета — бежал в Египет, где ему сопутствовал такой успех, что он, захватив власть, смог основать там упоминавшуюся нами выше династию Измаилитов, или Фатимидов, властвовавшую с 909 г. по 1171 г. и свергнутую султаном Саладином. Измаилитские сектанты, возведя этого первого Фатимида на египетский престол, превратили его в свое покорное орудие, являясь на протяжении трех с половиной веков истинными хозяевами Египта и Туниса. Они повсюду основывали тайные ложи под названием «собраний мудрости», в которых имелось девять степеней посвящения. Обучение в ложах велось так, чтобы привести учеников к полнейшему скептицизму. Учение секты измаилитов сводилось к тому, чтобы «ни во что не верить и на все дерзать».

Каирская ложа измаилитов распространяла свое тайное учение при посредстве даисов, имевших под своим началом рефиков (товарищей). Рефики и даисы наводнили всю Азию. Один из даисов, Гассан ибн Саббах, основал новую ветвь этой секты — восточных измаилитов, которых и прозвали несколько позднее ассасинами. Это название произошло от их обычая приводить себя в кровожадный экстаз гашишем и другими наркотиками. В данном случае речь идет о первом исторически засвидетельствованном целенаправленном использовании галлюциногенных препаратов с целью массового зомбирования людей. От гашиша соплеменники стали называть их «гашишинами», а франки-крестоносцы — искаженным словом «ассасины».

Тайное учение ассасинов сводилось к теории полного нравственного безразличия, вседозволенности и к чистому атеизму. Однако во всей своей полноте оно открывалось лишь ассасинам, достигшим высших степеней посвящения в своей секте, в то время как основная масса их приверженцев, принадлежавших к низшим степеням, посредством туманного мистического вероучения держалась в состоянии беспрекословного, слепого повиновения вышестоящим. Владычество ассасинов опиралось не на обширные земельные владения или огромные массы войск, а на безусловную преданность и фанатическое презрение к смерти массы рядовых приверженцев секты — фидаинов (борцов-мучеников за веру). Укрытиями и военными базами им служили отдельные неприступные крепости, разбросанные по Ирану, Ираку и Сирии.

Не открытая война, а тайные убийства упрочили власть этой секты международных террористов, очень скоро возмутившейся даже против фатимидских халифов Египта, чью династию они в свое время привели к власти. Среди жертв ассасинов числились фатимидский халиф Египта Амр ибн Мустали, аббасидские багдадские халифы Мустаршид Билл-л-лах и его сын Рашид, сельджукский султан Ирака Дауд, падишах гурджийцев Гуршасф, падишах Мазандерана Горбазу ибн Али ибн Шахрияр, сын азербайджанского атабека из рода Эльдегезидов Аксонкор Ахмедиль, главный визирь сельджукского султана Низам-аль-Мульк, его сыновья Ахмед и Фахр аль-Мульк, визирь султана Баркьярука Абу ль-Фатх, князь Раймунд I Антиохийский, маркграф Конрад Монферратский, сын Чингисхана Джучи и многие другие владыки Ближнего и Среднего Востока. Брат Конрада Монферратского, Райнер, сумевший на службе у византийского василевса Мануила Комнина дослужиться до важнейшего в империи титула кесаря и получить в жены сестру василевса — Марию, платил ассаси-нам регулярную дань — плату за сохранение жизни.

В лагере нашего старого знакомого — римско-германского императора и короля Иерусалимского Фридриха II Гогенштауфена — при осаде Милана был схвачен посланный убить его ассасин. Сельджукский султан Санджар (по другим версиям, халиф багдадский) отказался от военного похода против ассасинов, обнаружив как-то утром воткнутый в свое ложе возле подушки кинжал с запиской от Гассана ибн Саббаха следующего содержания: «То, что воткнуто в твое ложе, может быть воткнуто и в твое сердце». Король Английский Ричард Львиное Сердце лишь чудом избежал кинжала ассасина.

Целый ряд ближневосточных правителей были вынуждены регулярно вносить ассасинам плату за сохранение собственной жизни. Как и для современных исламистских (и не только!) террористов, для ассасинов были характерны величайшее презрение как к жизни других, так и к своему собственному существованию — презрение, вытекавшее из систематически проповедовавшегося им учителями «уничтожения всякого страха и всякой надежды». Эти свойства последовательно прививались вождями ассасинов той группе их последователей, которая специально предназначалась для осуществления убийств. При этом во многих случаях использовался и самый грубый обман. Но главное значение имело постоянно и обдуманно проводившееся давление на разум, непреодолимое для кандидатов в фидаины — детей и подраставших юношей, заботливо ограждавшихся от всех других впечатлений и влияний.

Глава сирийского филиала секты ассасинов, именовавшийся Горным старцем или Старцем горы (Шейх-аль-Джебейль), имел обширный дворец, расположенный высоко в горах, где и воспитывал похищенных у родителей юношей-фидаинов, считавших себя его сыновьями, в слепом повиновении своей воле. В нужный момент их по его приказу усыпляли и переносили в «сады Джиннат» («райские сады»), где они могли предаваться всевозможным наслаждениям, обещанным Магометом в Коране правоверным мусульманам за гробом. Дивные благовония, самые лучшие вина и яства, мелодичная музыка, красивейшие женщины под видом райских гурий опьяняли чувства юных неофитов, разжигая в их душах сильнейшие страсти.

По прошествии некоторого времени Горный старец снова погружал их в наркотический сон, а при пробуждении вдохновенным голосом обращался к ним: «Избранники Предвечного! Вас избрал Он служить орудием Его мести! Предайте себя всецело Его воле и старайтесь заслужить те благодеяния, к которым Он вас предназначил. Его отеческая благость уже дала вам возможность вкусить во сне от сих благодеяний. Те чистые наслаждения, которые во время сна опьяняли ваши чувства, те дивные ощущения, которые до сих пор поражают ваш дух — все это дает лишь самое несовершенное представление о том поистине невыразимом блаженстве, которое Он приготовил тем, кто умеет исполнить Его волю… Предвечный желает, чтобы люди были свободны, а они повсюду порабощены; Он желает, чтобы они были счастливы, а между тем вся земля находится во власти горстки тиранов, не признающих никаких законов, кроме своей прихоти… Идите! И пусть нечистая кровь их, пролитая вашей рукой, откроет Вам навек врата Царствия Небесного!»

Засим он вручал им кинжалы и посылал убивать. Чтобы втереться в доверие к будущим жертвам, фидаинам дозволялось для виду даже менять веру. Поступая в телохранители государя, обреченного Старцем горы на физическое уничтожение, они после многолетней верной службы, дослужившись до самых высоких должностей и нередко войдя в число приближенных, пользовавшихся полным доверием «предназначенного к ликвидации объекта», получив соответствующий сигнал, в нужный момент убивали своего подопечного, не боясь при этом смерти — ведь, успев вкусить еще в этой, земной, жизни «загробное блаженство», фидаины не сомневались в том, что рай за гробом, молитвами Горного старца, им обеспечен.

Насколько слепо ассасины, проникшие в Палестину практически одновременно с первыми крестоносцами и укрепившиеся в сирийских горах, повиновались своим начальникам, наглядно демонстрирует следующий исторический анекдот эпохи Крестовых походов.

Генрих, граф Шампанский и король Иерусалимский, посетил однажды Горного старца в одной из его крепостей, где на каждой башне нес охрану ассасин в белом одеянии. «Государь, — обратился Горный старец к королю Иерусалимскому, — я готов побиться об заклад, что Ваши люди ни за что не сделают для Вас того, что мои люди охотно сделают для меня». Произнеся эти слова, шейх подал знак рукой, и тотчас же двое из стоявших на башнях фидаинов в белых одеяниях бросились вниз и разбились насмерть о камни у основания крепости. Войдя в крепость, король Иерусалимский обратил внимание на торчавшее из стены железное острие. «Я покажу Вам, Государь, как здесь исполняют мою волю», — сказал Горный старец. По его знаку несколько ассасинов один за другим бросились на это острие и погибли на тазах короля крестоносцев, который, наконец (хотя и не был слабонервной барышней и в своей жизни насмотрелся всякого!), не выдержав этого зрелища, попросил Горного старца прекратить дальнейшие «опыты».

Монголо-татары взяли крепость Аламут штурмом (по некоторым сведениям, измором). Ассасинов под предлогом переписи согнали в кучу и всех перерезали. Говорят, что при этом погибли тысячи ассасинов. Сына последнего шейха ассасинов, Рукн-эд-Дина (пришедшего к власти, перешагнув через труп родного отца), держали в ставке Хулагу, пока монголы, силой или хитростью, не завладели остальными ассиаснскими твердынями в Иране, Ираке и Сирии, а затем отправили в ставку Великого хана монголов, но по дороге убили.

Следующей целью монгольских завоевателей была столица аббасидских халифов — сказочно богатый город Багдад. К описываемому времени халифы багдадские практически утратили над мусульманским миром всякую реальную власть, кроме духовной, выполняя сначала при сельджукских султанах и азербайджанских атабеках, а позднее — при египетских султанах — роль, сравнимую с ролью средневековых японских микадо (тённо) при воинственных сёгунах, носителях реальной власти.

Тем не менее халиф багдадский Мустасим по-прежнему владел своей собственной территорией, защищать которую от монголов он вознамерился во главе своего собственного войска, попавшего в искусно расставленную монголами ловушку и практически уничтоженного до последнего человека. Сам халиф был по приказу хана Хулагу, по одной версии, зашит в мешок и забит до смерти палками; по другой версии, плотно завернут в ковер и затоптан до смерти монгольскими конями; по третьей, брошен живым в огромную полую башню, доверху заполненную пеплом, в котором задохнулся; по четвертой (приведенной в книге венецианского купца и путешественника Марко Поло, много лет служившего Великому хану монголов Хубилаю в далеком Китае и объездившего все монголо-татарские владения), заточен ханом Хулагу в своей собственной сокровищнице, богатства которой пожалел потратить на наемное войско, достаточное для отражения монгольского нашествия, и уморен голодом среди бесчисленных сокровищ — и все это лишь для того, «чтобы не проливать публично кровь владыки правоверных»!

В 1261 г. мамелюкский султан Египта Бейбарс пригласил единственного уцелевшего после монгольского погрома Аббасида — дядю убитого татарами халифа Мустасима — к себе в Каир, где и провозгласил его халифом всех правоверных. С тех пор мамелюкские султаны Египта рассматривали присутствие в Каире аббасидских халифов как гарантию легитимности своей собственной власти. После разгрома мамелюков и завоевания Египта турками-османами в 1517 году последний аббасидский халиф был вывезен в Стамбул (Константинополь), где и отказался от своего халифского титула в пользу турецкого султана Селима I, считавшегося с тех пор (по крайней мере, формально) не только светским, но и духовным владыкой всех мусульман мира (его власть не признавали только шииты, считавшие своим главой персидского шаха и уцелевшие измаилиты, считавшие — и считающие по сей день! — своим главой потомка Хасана Горного старца — Ага-хана).

Разрушение столицы багдадских халифов монголами вселило страх в сердца всех магометан мира (кроме разве что измаилитов и других шиитов) и радость — в сердца азиатских христиан. Торжествуя, они неустанно восхваляли падение «второго Вавилона» (христиане называли Каир первым, а Багдад — вторым Вавилоном), и даже величали татарского хана Хулагу «вторым Константином», отомстившим врагам Христовым за унижения и слезы христиан.

Первым среди государств, расположенных на восточном побережье Средиземного моря, в полной мере осознало важность вторжения монголов на Передний Восток для борьбы с исламом армянское христианское царство (королевство), расположенное в Киликии, давно тесно связанное с левантийскими государствами крестоносцев. Царь Хетум Армянский по собственной инициативе отправился с богатыми дарами ко двору Великого хана монголов Менгу. Хетум получил от Менгу-хана ярлык, утвердивший его во владении Киликийским королевством и одновременно провозгласивший его главным представителем христиан всей Западной Азии. Наряду с гарантией неприкосновенности жизни и имущества населения Киликийского царства армянскому царю были выданы монголами тарханные (охранные) грамоты для церквей и монастырей, освобождавшие их от уплаты налогов и податей.

Попытка армяно-киликийского царя Хетума заключить союз с монголами с целью окончательного предотвращения исламской угрозы христианским государствам Леванта нашла положительный отклик у всех христиан Ближнего Востока. Зять царя Хетума, латинский князь Боэмунд Антиохийский, первым из правителей франкских государств присоединился к армяно-монгольскому военному союзу. Оба христианских государя со своими войсками (а также грузинские воинские контингенты) влились в ряды монгольской армии вторжения и приняли участие в походе хана Хулагу на мусульман. В качестве награды за верность монголы возвратили Боэмунду Антиохийскому целый ряд отнятых у него прежде сарацинами городов и замков, в том числе Латакию (Лаодикею), со времен султана Саладина находившуюся под властью магометан.

Совместный поход христиан и монголов против Северной Сирии начался в сентябре 1259 г. После недолгого сопротивления ими был взят город Халеб (Алеппо). В соответствии с монгольской практикой весь гарнизон и мусульманское население города были перерезаны. После алеппской резни по всей магометанской Сирии распространились страх и ужас. Султан Дамаска даже не осмелился защищать свой город от монголов и в панике бежал в Египет, а перепуганные горожане 1 марта 1260 г. добровольно открыли ворота завоевателям. Начиная с 635 г., когда халиф Омар, друг пророка Магомета, отвоевал этот город у Византии для мусульман, прошло 600 лет, в течение которых ни один христианский государь еще не вступал в Дамаск победителем. С падением Дамаска, казалось, наступил конец ислама в Азии. В Дамаске, как и повсюду в Западной Азии, монгольское завоевание ознаменовало собой начало восстановления позиций местного христианства. Начавшийся процесс возрождения был, однако, прерван и обращен вспять тремя событиями чрезвычайной важности.

Первым из них была последовавшая в 1259 г. неожиданная смерть Великого хана монголов Менгу, вторым — военное столкновение между монголами и мамелюкским Египтом, неудачное для монголов, третьим — головокружительный взлет египетского военачальника Бейбарса, ставшего новым султаном страны пирамид. После падения Дамаска монголы направили в Каир посланника с требованием беспрекословно подчиниться власти Великого хана. Однако султан Бейбарс, выслушав монгольского посланника, велел обезглавить его вместе со свитой. Незадолго перед тем аналогичный поступок с монголо-татарским посольством стоил царства и головы куда более могущественному мусульманскому государю — хорезмшаху Мухаммеду. Отныне война монголов с последней еще не покорившейся им великой исламской державой стала совершенно неизбежной.

Если бы не внезапная смерть Великого хана Менгу, монгольская конница, насчитывавшая (по сведениям современников, как всегда, несколько преувеличенным) не меньше 100 000 сабель, при поддержке крестоносцев, армянского войска, грузинских отрядов и практически всех христиан Востока, воспрянувших духом в ожидании скорого крушения господства исламского полумесяца, в короткий срок захватила бы Египет и подавила там всякое сопротивление власти монголов. Однако смерть Великого хана в корне изменила ситуацию, и Хулагу отреагировал на нее, как в свое время Бату, полководец бывшего Великого хана Угедея и покоритель Восточной Европы. Когда Бату-хан в 1241 г., опустошив Польшу и Нижнюю Силезию, получил известие о смерти Великого хана и о созыве курултая, он немедленно повернул со своим войском назад в Монголию, чтобы успеть на совете ханов закрепить свои завоевания за собой и своим родом в качестве удела. Так и Хулагу после смерти Менгу-хана, также опасаясь за свою власть, с большей частью своих войск отступил на Восток.

Оставшаяся в Сирии часть монголов во главе с отважным полководцем Китбугой, исповедовавшим христианство, сражавшимся под знаменем с изображением Святого Креста (которое многие монголы-христиане носили и на шлемах) и повсюду возившим за собой несторианских священников, выступив в так называемый Желтый крестовый поход, сошлась с египтянами в битве под Айн Джалутом, неподалеку от Наблуса (в 1260 г.). Численное превосходство мусульман сыграло на руку мамелюкам. Монгольский военачальник Китбуга был взят сарацинами в плен и после категорического отказа отречься от Христа обезглавлен. Вторая битва с мамелюками, также окончившаяся поражением монголов, лишила их власти над Сирией. Мамелюки, победе которых способствовали и происходившие во многих случаях нападения рыцарей ордена Храма на отдельные монгольские отряды (чем при этом руководствовались тамплиеры, нам неведомо — возможно, желанием отомстить за гибель своих собратьев по ордену в битве с монголами под Лигницей в 1241 г.?), окончательно присоединили Сирию к Египту, что ознаменовало начало конца существования христианских государств на Переднем Востоке.

Если бы монголам удалось прорваться в Египет, то восточнее Марокко очень скоро не осталось бы крупных исламских государств. Магометане Азии были слишком многочисленны, чтобы, при тогдашнем уровне развития техники массового уничтожения (несмотря на имевшийся, в частности, у монголов, хотя и не только у них, богатый опыт в этой области!), быть истребленными поголовно, но, потерпев поражение от монголов, они наверняка утратили бы свое господствующее положение на Востоке навсегда (или, во всяком случае, надолго). Победа христианина Китбуги послужила бы мощным стимулом развития симпатий всех монголов к христианству. Победа мамелюков при Айн Джалуте превратила их Египетский султанат в сильнейшее государство Ближнего Востока на целых два столетия, вплоть до нашествия Тимура и возникновения Османской империи. Она положила конец влиянию местных азиатских христиан, усилила позиции мусульманской части населения, ослабила позиции его христианской части и тем самым побудила осевших в Западной Азии монголо-татар к принятию ислама.

Тем временем положение «латинян» в Святой земле становилось все менее предсказуемым. Между венецианцами и генуэзцами произошло очередное серьезное военное столкновение. Театром военных действий на этот раз стали прибрежные воды между Акконом и Тиром, а также сам город Аккон. В 1258 г. состоялось крупное морское сражение между флотами двух морских республик-соперниц. Генуэзскому флоту, насчитывавшему 48 галер, в этом сражении противостоял объединенный флот венецианцев и пизанцев общей численностью 38 галер. В ожесточенной морской баталии генуэзцы потеряли 24 корабля и 1700 человек. Не менее ожесточенный характер носили уличные бои между венецианцами, пизанцами и генуэзцами в самом Акконе, в ходе которых пылкие итальянцы сожгли полгорода. В боях использовались даже камнеметные машины. При этом тамплиеры и тевтонские рыцари (на этот раз забывшие собственные распри и выступившие единым фронтом) поддержали венецианцев, а иоанниты — генуэзцев. В уличных боях верх одержала венецианская партия, и генуэзцам пришлось покинуть свои дома в Акконе. Они сдали свою недвижимость на хранение в акконский Дом иоаннитов и ушли из Акры. Перед уходом генуэзцев с них взяли унизительную клятву не возвращаться в Аккон в течение трех лет.

Не менее ожесточенная борьба разгорелась и вокруг короны Иерусалимского королевства. Боэмунд VI, князь Антиохийский, от имени своего малолетнего племянника, короля Гугона II Кипрского, предъявил претензии на королевскую власть. Сирийские бароны, венецианцы, пизанцы, тамплиеры и тевтонские рыцари признали королем Гугона, в то время как иоанниты, генуэзцы и каталонцы отклонили его кандидатуру, заявив, что подлинным наследником является сын Конрада IV Гогенштауфена Конрадин (внук императора Фридриха II). Так бывшие заклятые враги Фридриха II неожиданно для многих стали поборниками Гогенштауфенов, а всегда поддерживавшие императора Фридриха тевтонские рыцари — врагами его внука Конрадина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.