Смерть жены и начало репрессий (1560 год)
Смерть жены и начало репрессий (1560 год)
Но в тот же год неожиданно закончилось и семейное счастье царя: заболела и скончалась Анастасия. Иван верил, что ее отравили. Злые языки указывали на убийц – Сильвестра и Адашева. Несчастные писали к царю, требуя очной ставки, и обещали оправдаться, но их писем Ивану не передавали, напротив, говорили: «Если допустишь их к себе на очи, то очаруют они тебя и детей твоих; притом все войско и народ любит их больше, чем тебя самого, побьют тебя и нас камнями. Но если даже этого и не будет, то свяжут тебя опять и покорят себе в неволю. Так они тебя до сих пор держали в оковах, по их приказу ты пил и ел и с женою жил, не давали они тебе ни в чем воли, ни в большом, ни в малом, не давали тебе ни людей своих миловать, ни царством своим владеть. Если б не они были при тебе и тебя не держали, как уздою, то ты бы уже мало не всею вселенною обладал. Теперь, когда ты отогнал их от себя, то пришел в свой разум, отворил себе очи, смотришь свободно на все твое царство и сам един управляешь им».
После смерти жены он сильно изменился. Начались пиры и пьяные загулы, Иван веселился, но никто и никогда не видел его веселым. Перемена была столь разительная, что сторонники Адашева и Сильвестра стали думать, будто царь попал в дурное окружение и нужно вернуть тех, кто прежде делал его разумным, за изгнанников стали просить. Те, кто просил, лишились собственной головы, были сосланы или дали подписку «о невыезде». Ни Сильвестра, ни
Адашева Иван не вернул. Одному из «просителей» удалось бежать. Посланный в Ливонию в войско князь Курбский ускользнул глухой ночью, оставив в заложниках свою семью. Оттуда, из Польши, где он был принят при дворе Сигизмунда, то есть из вражеской страны, он пытался объяснить Ивану его ошибки, и на гневные послания получал гневные же отповеди. Диспутанты по разные стороны границы затрагивали все важнейшие вопросы – о роли царя, о государстве, о вере, о пути своей страны. Но, как, усмехаясь, жаловался опальный князь, спорить с Иваном оказалось бессмысленно: на четко поставленные вопросы он отвечал цитатами из Священного писания. Кто с тобой, царь, останется, спрашивал он, если ты всем рубишь головы, добро бы уничтожал врагов, но воюешь с друзьями? Иван же упрекал его в том, что тот бежал к врагам, так какой он тогда друг? А Курбский с гневом напоминал все «заслуги» Иванова рода:
«Хотя я много грешен и недостоин, однако рожден от благородных родителей, от племени великого князя смоленского Федора Ростиславича; а князья этого племени не привыкли свою плоть есть и кровь братий своих пить, как у некоторых издавна ведется обычай: первый дерзнул Юрий Московский в Орде на святого великого князя Михаила Тверского, а за ним и прочие; еще у всех на свежей памяти, что сделано с углицкими и с ярославскими и другими единокровными, как они всеродно были истреблены – слышать тяжко, ужасно! От груди материнской оторвавши, в мрачных темницах затворили и поморили; а внуку тому блаженному и присновенчанному (Димитрию) что сделано? А твоя царица мне, убогому, ближняя родственница. Вспоминаешь о Владимире – брате, будто мы его хотели на царство: я об этом и не думал, потому что он был недостоин, но я еще тогда угадал грядущее твое мнение на меня, когда ты насильно взял сестру мою за этого своего брата в этот ваш издавна кровопийственный род».
Предъявил Курбский царю и целый список убитых по его царскому приказанию. Курбский назвал казненных невинными жертвами. Следствием этой переписки стал страх: а что, если мщения требует за невинные жертвы не один только Курбский? Что если крамола зреет внутри страны? Что если она подтачивает основы государства? Иван стал искать следы заговора и заговорщиков. Он стал искать способа понять, насколько сильна эта оппозиция его власти.
И он нашел этот способ.
Так появилась на свет опричнина.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.