ВВЕДЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

На страницах этой книги предпринята попытка подробного изложения деятельности Верховного командования вермахта в первые годы Второй мировой войны. Автор считает необходимым пояснить, почему имеет право взяться за столь сложное дело и чем он располагает для выполнения подобной работы.

С 1920 по 1939 год я работал в историческом отделе государственного архива и военно-историческом научно-исследовательском институте в Потсдаме над официальным историческим трудом о мировой войне 1914 – 1918 годов. Учитывая мою многолетнюю военно-историческую деятельность, 18 августа 1939 года я был откомандирован в отдел обороны страны[1] Верховного командования вермахта (ОКБ) для ведения журнала боевых действий в предстоящей военной кампании против Польши.

Верховное командование вермахта с февраля 1938 года имело в своем составе управление оперативного руководства, которое 8 августа 1940 года было переименовано в штаб оперативного руководства, со службой, занимающейся главным образом получением разведывательных сведений из-за границы (абвер), управление военной экономики и вооружений, управление комплектования личного состава, правовое управление и центральное управление. Особенно важным было управление оперативного руководства, что следует уже из его названия. В него входил отдел обороны страны, служба связи и отдел пропаганды. С началом войны руководство управлением принял генерал-майор Альфред Йодль, который до ноября 1938 года возглавлял отдел обороны страны и одновременно управление оперативного руководства[2]. Помимо руководителя ОКБ, тогда генерал-полковника Кейтеля, ближайшим советником Гитлера по всем вопросам Верховного командования вермахта был Йодль. Отдел обороны страны был его рабочим штабом. Он состоял из офицеров от всех трех видов вооруженных сил вермахта[3], которые собирали исходные данные для принятия решений Верховным главнокомандующим, разрабатывали и подготавливали директивы для ведения военных действий. Вследствие этого он мог пользоваться авторитетом, как подлинный руководитель штаба оперативного руководства вермахта, но дорос до этой важнейшей работы не сразу.

С началом войны в формирующейся ставке фюрера начали действовать прежде всего генерал-полковник Кейтель со своими двумя адъютантами и генерал Йодль с молодым офицером Генштаба из отдела обороны страны. В дальнейшем к ним присоединились: полковник Шмундт, главный адъютант фюрера, три адъютанта от разных видов вооруженных сил вермахта, генерал Боденшатц, офицер связи главнокомандующего люфтваффе, обергруппенфюрер СС Вольф, офицер связи рейхсфюрера СС, адъютант от СА при фюрере обергруппенфюрер Брюкнер, глава партийной канцелярии Борман, президент имперской палаты печати доктор Дитрих, посланник Гевель – представитель министерства иностранных дел, оба личных врача Гитлера – профессор Моррель и профессор Брандт, фотограф Гитлера Гофман, а также небольшая личная охрана из военнослужащих СС. С этой личной свитой после соответствующего объявления в рейхстаге Гитлер 3 сентября 1939 года отправился в поезде особого назначения на Польский театр военных действий. Военным комендантом ставки фюрера первоначально был генерал-майор Роммель. Ему подчинялся так называемый батальон сопровождения фюрера, подразделение полностью моторизованное, состоящее из рот пехоты, танковой разведки и танков, а также смешанный зенитный дивизион. Им надлежало обеспечить защиту Гитлера на театре военных действий.

Отдел обороны страны остался в Берлине под руководством полковника Варлимонта. Вследствие территориального удаления от передовых частей вермахта его работа очень осложнилась и во время Польской кампании ограничивалась, по существу, составлением на основании донесений частей вермахта ежедневной оперативной сводки для Гитлера, которая каждое утро отправлялась по телетайпу в поезд Гитлера, и предоставлением других необходимых данных. Он участвовал в составлении директив для ведения военных действий, в которых Гитлер излагал командованиям отдельных видов вооруженных сил вермахта свои общие указания касательно ведения операций, занимался редактированием других военных распоряжений. Инструкции получались по телефону. Полковник Варлимонт лишь однажды – 20 сентября – удостоился личной беседы с генерал-полковником Кейтелем и генералом Йодлем в штаб-квартире фюрера, которая тогда располагалась в отеле-казино в Сопоте. Главнокомандующие видами вооруженных сил вермахта во время той кампании тоже располагались со своими штабами вблизи Гитлера. Верховное командование сухопутных войск имело штаб-квартиру, получившую кодовое название «Цеппелин», в Цоссене, недалеко от Берлина, Верховное командование ВМФ осталось в Берлине, а оперативный штаб люфтваффе обосновался в Вильдпарке под Потсдамом и назывался «Курфюрст».

26 сентября Гитлер со своей свитой вернулся из Сопота в Берлин в новую рейхсканцелярию, где он находился в течение всей зимы, за исключением нескольких более или менее продолжительных пребываний в Бергхофе в Берхтесгадене, и откуда он руководил Норвежской кампанией. В те зимние месяцы для запланированного большого наступления против западных держав была подготовлена постоянная штаб-квартира в замке и имении Цигенберг, западнее Бад-Наухайма. Здесь должен был работать и небольшой, первоначально ограниченный 14 офицерами, полевой эшелон отдела обороны страны. Таким образом, начальник управления оперативного руководства больше не был оторван от своего рабочего штаба, что было сочтено вредным в период Польской кампании. Гитлер также желал в будущем иметь в непосредственной близости от себя главнокомандующих сухопутными силами и люфтваффе с оперативными штабами, чтобы было легче влиять на них. Поэтому для них были построены штаб-квартиры в Гиссене и его окрестностях. Однако, когда ранней весной штаб-квартира фюрера в Цигенберге была достроена и снабжена бетонными бункерами и пещерами в скалах, Гитлер, ко всеобщему удивлению, объявил, что не переедет туда, потому что это «далеко». Он пожелал вместо этого занять одновременно оборудованный для него командный пункт в Эйфеле[4]. Еще два командных пункта были возведены в Пфальце и Шварцвальде. Первый из вышеназванных находился на возвышенности непосредственно над Мюнстерайфелем и состоял из многочисленных, хорошо замаскированных на поросшем лесом холме бункеров для Гитлера и его приближенных. В расположенной поблизости деревне Родерн был предусмотрен внешне ничуть не изменившийся, зато внутренне полностью перестроенный крестьянский двор – место расквартирования сотрудников отдела обороны страны, коменданта штаб-квартиры Гитлера с его штабом, части свиты фюрера и его личной охраны, состоящей из нескольких офицеров и рядовых СС.

В эту первую стационарную штаб-квартиру за пределами Берлина, получившую название Felsennest («Гнездо в скалах»), Гитлер въехал 10 мая 1940 года, то есть в день начала наступления на Западе, вместе со своей свитой и полевым эшелоном отдела обороны страны, который отныне входил в состав штаб-квартиры фюрера. Его штатный состав был значительно расширен, поскольку в первоначально одобренном Гитлером составе (14 офицеров) он оказался неработоспособным. Теперь он состоял из оперативной группы «Армия» с четырьмя, «Военно-морской флот» – с одним и «Люфтваффе» – с тремя офицерами соответствующих видов вооруженных сил вермахта, квартирмейстерской группы с двумя офицерами и одним военным чиновником. Кроме того, в него входила группа связи с четырьмя офицерами, офицер, занимавшийся ведением журнала боевых действий, и шесть офицеров и чиновников для выполнения регистрационных и управленческих функций. К этому следует добавить офицеров связи отделов пропаганды, абвера, управления военной экономики и вооружений, которые в основном размещались не в Родерне, где не хватало места, а в Мюнстерайфеле. В целом теперь рабочий штаб начальника управления оперативного руководства насчитывал 25 офицеров и чиновников, а также в два-три раза большее количество рядового персонала – писарей, телеграфистов, телефонистов и водителей. В Берлине из отдела обороны страны оставалось по одному-двум офицерам вышеназванных групп и вся организационная группа, потому что ее сфера деятельности – организация, структура, вооружение и снабжение вермахта – требовала тесного контакта с гражданскими властями. Главнокомандующий и начальник Генерального штаба сухопутных войск со своими офицерами 10 мая обосновались в лесном барачном лагере юго-восточнее Мюнстерайфеля. Оттуда до штаб-квартиры фюрера было полчаса езды на автомобиле. Также рядом были поставлены поезда особого назначения люфтваффе и его оперативного штаба.

В «Гнезде в скалах» Гитлер оставался до начала второй стадии немецкого наступления на западе – атаки через Сомму и Аисне в южном направлении. На следующий день штаб-квартира переехала в Брюли-де-Пеш, небольшую бельгийскую деревушку, расположенную в лесу примерно в 9 километрах к северо-северо-западу от Рокруа. Она была очищена от местных жителей, и в течение восьми дней там работали строители из Организации Тодта. Для Гитлера в лесу был построен бетонный бункер. Его приближенные жили в невзрачных деревенских домах, сотрудники отдела обороны страны – в деревянных бараках. Главное командование сухопутных войск расположилось в непосредственной близости от Шиме, а главнокомандующий люфтваффе со своим штабом оставался в подъехавшем к Динану поезде особого назначения. Для продолжения наступления была предусмотрена третья штаб-квартира фюрера в Форет-де-Монтань, южнее Реймса, которая, однако, из-за быстрого завершения кампании не была занята. После подписания перемирия в Компьене и прекращения военных действий 25 июня Гитлер со своей свитой отправился в Шварцвальд на 1000-метровую гору Книбис западнее Фройденштадта, где в течение зимы был сооружен передовой командный пункт, получивший название Танненберг. О более поздних пребываниях Гитлера на этом командном пункте будет рассказано в соответствующих разделах данной книги.

Центральное место в распорядке дня штаб-квартиры с самого начала занимал доклад о текущей обстановке, который имел место регулярно в полуденные часы. В первые годы войны обстановку докладывал Гитлеру только генерал Йодль на основании каждое утро составляемых отделом обороны страны сводок. Вместе с этим Гитлер высказывал свои мысли относительно дальнейшего ведения операций, разбирал со своими военными советниками меры, которые следовало принять, формулировал, по большей части после продолжительных колебаний, свои решения и давал указания разрабатывать директивы и приказы видам вооруженных сил вермахта. После полудня Гитлер выслушивал доклады правительственных и партийных инстанций, а вечером генерал Йодль докладывал ему о полученных в течение дня сообщениях от штабов вермахта. Главнокомандующих и начальников Генеральных штабов сухопутных сил и люфтваффе фюрер до начала Восточной кампании принимал нерегулярно, а только от случая к случаю, когда возникала необходимость, для изложения их понимания обстановки и формулировки предложений или заслушивания директив и указаний. Как правило, он довольствовался телефонными разговорами. Главнокомандующий ВМФ примерно раз в две недели передавал ему доклад об обстановке на море.

Во всех стратегических и оперативных вопросах генерал Йодль постепенно становился единственным советником фюрера. Тем самым он взял на себя роль, к которой его подталкивало неуемное честолюбие. Но только он с ней не вполне справлялся. И если он действительно имел острый интеллект, богатые военные знания и явно выраженные способности к решению оперативных проблем, все же ему не хватало необходимой для такой должности силы характера, а его интеллекту – некой внутренней прозорливости, которая в условиях неопределенности войны позволяет найти правильный выход. Он не поднялся над основной массой очень способных и опытных офицеров Генерального штаба. Из-за полного отсутствия психологического чутья и знания человеческой природы он с самого начала видел в Гитлере политического и военного гения, к которому был привязан и которому подчинялся охотно, вплоть до самоотречения. В ежедневной совместной работе с Гитлером Йодль постепенно стал считать свою компетентность недостаточной и со временем опустился до уровня безынициативного помощника. Крайне сдержанный в служебном и личном общении, он отличался простотой и неприхотливостью .

Шеф ОКБ при решении всех оперативных вопросов вскоре отошел на второй план. В его сферу деятельности входили следующие вопросы: организация, структура, вооружение и оснащение вермахта, его пополнение людьми и техникой, а также проблемы военной экономики. Для этих многоплановых задач генерал-полковник, а с 19 июля 1940 года генерал-фельдмаршал Кейтель, при хорошем интеллекте, старании и выносливости, бесспорно был вполне пригоден. Впрочем, на своем высоком и весьма влиятельном посту, по сути, первого военного советника Гитлера из-за все больше бросавшейся в глаза слабости характера был абсолютно неуместен. Гитлер, которому он был слепо предан и унизительно покорен, видел в нем полезный рабочий инструмент и вполне подходящего человека для должности шефа ОКБ – более сильную личность на этом посту он бы не потерпел. Командной власти над видами вооруженных сил вермахта шеф ОКБ не имел, он, скорее, стоял наравне с их главнокомандующими и во многом им уступал.

Из непосредственного военного окружения Гитлера особую роль играл главный военный адъютант фюрера от вермахта полковник, а позднее генерал Шмундт, поскольку он имел внушительное влияние при распределении командных должностей в вермахте, прежде всего в сухопутных войсках. С 1942 года, помимо своего адъютантства, также руководил управлением личного состава армии. Он служил Гитлеру, в котором видел не просто гения, но также величайшего государственного деятеля и полководца всех времен, с преданностью нибелунгов и педантично старался не дать упасть даже малейшей тени на своего хозяина и господина. Следствием такой абсолютно некритической позиции, возникшей, пожалуй, на основе идеальных взглядов, стало то, что главный адъютант был вовсе не тем, чем, по сути, должен был быть, – представителем вермахта при фюрере. Он был лишь творением Гитлера. Этот сам по себе ничтожный человечишка нес на себе тяжелый груз вины. Именно он укрепил Гитлера в вере в собственную гениальность и непогрешимость. Он также ответственен за ошибочные назначения на высокие командные посты и, как шеф управления личного состава сухопутных сил, – за проведенное главным образом из политических соображений и превысившее все разумные меры омоложение офицерского корпуса.

Офицеры отдела обороны страны, как в Берлине, так и в штаб-квартире фюрера за пределами германской столицы, по службе имели дело только с этими троими людьми из окружения фюрера. Их начальник, сначала полковник, позднее генерал Варлимонт – весьма одаренный, преданный своему долгу и работоспособный офицер, получал указания по работе своего отдела в процессе ежедневных долгих совещаний с генералом Йодлем и генерал-фельдмаршалом Кейтелем. Он получал подробную информацию о мотивах, соображениях и планах фюрера и, со своей стороны, мог доложить свои предложения в форме памятных записок или донесений, содержащих оценку обстановки, правда, он не мог быть уверен, что эти документы дойдут до высшего руководства. С Гитлером в первые годы войны он вступал в контакт, только если замещал временно отсутствующего или заболевшего начальника управления оперативного руководства или чтобы доложить порученные лично ему особые вопросы. Тот факт, что он, истинный руководитель военного рабочего штаба фюрера, первоначально не привлекался к докладам об оперативной обстановке, имевшим место каждый поддень, объясняется, с одной стороны, тем, что Гитлер не желал видеть в привычном узком кругу новые лица. С другой стороны, причиной тому явилось существующее стремление генерала Йодля быть единственным советником Верховного главнокомандующего вермахтом по всем оперативным вопросам.

В центре ежедневного рабочего процесса отдела обороны страны стояло также проводимое в первой половине дня совещание по оперативной обстановке, на котором руководители оперативных групп «Армия», «ВМФ» и «Люфтваффе» на основании полученных накануне вечером и ночью донесений видов вооруженных сил вермахта подробно докладывали о событиях на театрах военных действий, а руководители квартирмейстерской группы и офицеры связи других отделов и управлений ОКБ докладывали информацию по своему ведомству. Таким образом создавался общий фундамент для работы разных ведомств и обеспечивалось ее согласование. В дальнейших подробных обсуждениях генерал Варлимонт передавал своим руководителям групп соображения, планы и решения Верховного командования и указания, по которым разрабатывались директивы и другие приказы.

С расширением войны увеличивался объем работы и значение отдела обороны страны, правда, главным образом вследствие того, что Гитлер подчинил действовавшие на отдельных театрах военных действий армейские соединения, такие как «Норвегия», «Африка», «Финляндия», непосредственно себе, стало быть исключив главное командование сухопутных войск (ОКХ). А на западе и позднее на Средиземноморье прямо подчиненные ОКБ командующие использовались для единого руководства находившихся там соединений всех трех составляющих вермахта. Для этих так называемых театров военных действий отдел обороны страны ОКБ частично исполнял функции оперативного отдела Генерального штаба армии, что сделало необходимым расширение его личного состава, который пока оставался крайне ограниченным. Начальник отдела обороны страны генерал Варлимонт стал исполняющим обязанности начальника управления оперативного руководства и начал регулярно принимать участие в совещаниях у Гитлера. Его оперативные группы «Армия», «ВМФ» и «Люфтваффе», а также в дальнейшем остававшаяся в Берлине организационная группа были расширены до отделов, равно как и квартирмейстерская служба. Служба связи вермахта и отдел пропаганды остались в подчинении у начальника управления оперативного руководства.

Что касается журнала боевых действий, его при главных штабах вермахта должен был вести помощник одного из старших офицеров Генштаба помимо своих основных служебных обязанностей. Для отдела обороны страны это было неприемлемо, потому что его журнал боевых действий фактически являлся журналом Верховного командования вермахта и в качестве такового имел огромное значение как источник данных для последующих исторических исследований. При важности и большом объеме содержащихся в нем материалов он не мог вестись одним из офицеров Генерального штаба, работавших в отделе, так сказать, между делом. Напротив, его необходимо было доверить тому, кто посвятил всего себя только этой сложнейшей работе, был к ней подготовлен и обладал чувством ответственности перед историей. Поэтому генерал Йодль, еще будучи полковником и начальником отдела обороны страны в 1938 году, распорядился, чтобы к ней был привлечен один из высокопоставленных сотрудников военно-исторического научно-исследовательского института сухопутных войск. И во время мобилизации 1939 – 1940 годов я был назначен для выполнения этой работы, после того как уже привлекался предшествовавшей осенью во время Судетского кризиса в отдел обороны страны с аналогичной целью.

Как составитель журнала боевых действий, я принимал участия во всех важных совещаниях, проводимых в рамках отдела обороны страны и, соответственно, управления оперативного руководства и получал все протоколы больших совещаний у Гитлера, составляемые чаще всего офицером генерала Йодля и отредактированные им самим. В добавление к этому я был почти ежедневно, по большей части в послеполуденные часы, информирован генералом Варлимонтом подробно и откровенно о ситуации, мотивах и ходе мыслей Гитлера, позиции его советников, а также главнокомандующих и высших офицеров видов вооруженных сил вермахта, работе других отделов и управлений ОКБ. Когда такая ориентация идет из третьих рук, это, безусловно, является отрицательным моментом. Однако в сложившихся обстоятельствах главным была отличная память и несомненная добросовестность начальника отдела и его чувство ответственности перед историей. Его рассказы вкупе с уже упоминавшимися протоколами, моим участием в совещаниях и имеющейся у меня возможностью ознакомления со всеми входящими и исходящими документами помогали мне вести исчерпывающий и правдивый журнал боевых действий. Я диктовал их изо дня в день, используя заметки, которые делал на всех совещаниях, и личные рассказы, а также на основании официальных документов, причем с ходом войны объем материала сильно увеличился, и приходилось ограничиваться самой сутью. Генерал Варлимонт, а время от времени и генерал Йодль проверяли правильность сделанных мною записей. Так за три с половиной года, в течение которых я вел журнал боевых действий, появился внушительный ряд объемных томов, текст которых был напечатан на пишущей машинке. К ним в отдельных папках прилагались особенно важные документы.

Весной 1943 года я был откомандирован к немецкому генералу при штаб-квартире итальянских вооруженных сил в Риме. Мой преемник, историк из Геттингена, профессор доктор Перси Эрнст Шрамм, вел журнал боевых действий штаба оперативного руководства вермахта сначала в той же, потом в несколько измененной форме до самого конца войны. В начале мая 1945 года журнал вместе со всеми без исключения приложениями по указанию исполняющего обязанности начальника штаба оперативного руководства генерала Винтерса[5] был уничтожен в районе Берхтесгадена, так что эти важные исторические документы навсегда утрачены. Копии более или менее обширных фрагментов за период 1943 – 1945 годов оказались в руках американцев. Лично я располагал копией журнала боевых действий за период с 1 августа 1940 до 24 марта 1941 года и некоторыми отрывками, касающимися других отрезков времени, предшествовавших и последующих. Последние имели особое значение, поскольку в них речь шла о первоначальных вариантах самых важных отрывков журналов, которые, учитывая позицию Гитлера, пришлось заменить ослабленными формулировками. У меня также были копии отдельных директив и памятных записок. Более того, у меня сохранилась большая часть моих ежедневных рукописных заметок, по которым я диктовал записи в журнале боевых действий, а именно с 8 августа 1940 до 25 июня 1941 года и с 12 августа 1942 по 17 марта 1943 года.

В остальное время я, к сожалению, уничтожал свои заметки после их использования в журнале боевых действий. При выполнении этой работы в моем распоряжении находился обширный и первоклассный справочный материал, касающийся чрезвычайно важного, благодаря планам Гитлера, периода времени от конца Западной кампании до начала Восточной. Изображая Верховное командование вермахта в первый военный год и меры Гитлера, принятые летом 1939 года, я мог опираться, помимо упомянутых отрывков дневников, также на другие источники. Сначала – на записи в журнале боевых действий, которые вел капитан Генерального штаба армии Дейле, работая в отделе обороны страны с марта до августа 1939 года, а затем как офицер Генерального штаба при генерале Йодле – до июня 1940 года. Потом моим источником были фотокопии в высшей степени содержательных дневников генерала Йодля с 13 октября 1939 до 30 января 1940 года и, наконец, очень подробные отчеты генерала Варлимонта, составленные им осенью 1945 года о предыстории кампании против Польши и планировании и осуществлении Западной кампании. Третья к этому времени работа генерала Варлимонта о «Военно-политических событиях вокруг кампании против Советского Союза» (Milit?rische Vorg?nge um den Feldzug gegen Sovjetrussland) явилась для меня ценным дополнением и подтверждением моих собственных заметок о планировании Восточной кампании. Плохо обстояли дела с материалами о первом годе этой кампании. Ибо помимо нескольких страниц журналов боевых действий, копий отдельных директив и сделанных мною в то время выписок из журнала боевых действий из большой памятной записки Гитлера от 22 августа 1941 года у меня, к сожалению, ничего не осталось. Поэтому мне пришлось в конце концов отказаться от намерения написать девятую главу данной книги с целью отразить ход Восточной кампании с точки зрения Верховного командования вплоть до катастрофы под Сталинградом. В значительной степени я опирался на появившуюся, пригодную для моих целей, но не слишком обширную литературу, тем самым отклонившись от принятого мною изначально главного принципа – использовать для своего повествования только имеющиеся в моем распоряжении богатые и содержательные источники. Мне также казалось нецелесообразным перепрыгивать через первый год Восточной кампании и на основании моих материалов изображать только события, которые непосредственно привели к капитуляции под Сталинградом и в Тунисе, а значит, и к решающему повороту в ходе войны. Нельзя забывать, что последние находятся в тесной взаимосвязи с предшествующими событиями и должны рассматриваться в качестве таковых. Вместо этого я решил в приложении к этой книге привести важнейшие из моих рукописных заметок за период от 12 августа 1942 до 17 марта 1943 года дословно. Я хотел, чтобы читатель имел непосредственное представление о руководящей деятельности Гитлера как Верховного главнокомандующего вермахтом, причем в то самое время, когда немецкая армия потерпела тяжелейшие поражения в своей истории.

Мне остается только рассказать о впечатлении, которое лично на меня произвел Гитлер. При этом я старался, чтобы сложившуюся тогда картину не изменили полученные впоследствии описания. Для меня было особенно важно войти в личный контакт с Гитлером – ведь я заносил в журнал боевых действий в первую очередь ход мыслей, мотивы и решения Гитлера, как Верховного главнокомандующего вермахтом. Но я, как и офицеры отдела обороны страны, не мог посещать совещания у фюрера. Зато к началу Западной кампании, когда была построена штаб-квартира фюрера в районе Мюнстерайфеля, Гитлер приказал, чтобы к ужину каждый раз приглашался офицер или сотрудник его военного рабочего штаба. К этому его подтолкнул полковник Шмундт, который хотел, чтобы сотрудники штаба таким образом вступали в более тесный контакт с фюрером. Он обмолвился о сильном влиянии этого круга лиц, которые, как и ближайшее окружение фюрера, должно было быть связано с ним на веки вечные. Этой традиции придерживались во время Западной кампании и возобновили ее с началом кампании против Советского Союза в штаб-квартире фюрера «Волчье логово» («Вольфшанце») в Восточной Пруссии. Так продолжалось до осени 1942 года. Когда штаб-квартира фюрера находилась на Украине, вблизи Винницы, начались серьезные конфликты Гитлера с его военными советниками, и он прекратил свое участие в общих трапезах. Между тем с конца Западной до начала Восточной кампании Гитлер находился преимущественно в Берлине – в новой рейхсканцелярии или в Бергхофе, где не имел обыкновения принимать пищу в большой компании.

Итак, я всякий раз, когда до меня доходила очередь, принимал участие в этих ужинах, в первый раз – вскоре после начала наступления на Западе. После всего, что Гитлер – диктатор и выходец из низов – совершил (на пользу или во вред немецкому народу – об этом речь не идет), я ожидал увидеть человека, на лице которого была бы печать величия. В этом я жестоко обманулся, ибо человек, которого я видел в «Гнезде в скалах» перед бункером, где располагалась небольшая, но роскошная столовая, и потом имел возможность наблюдать вблизи на протяжении двухчасовых вечерних «посиделок», вовсе не имел «печати гения» на лице.

Мне нередко приходилось слышать от встречавшихся с Гитлером людей, что самое большое впечатление производят его лучистые серо-голубые глаза. Этого я, всегда стремившийся к непредубежденности, подтвердить не могу. Его глаза не произвели на меня впечатления, они вообще не могли оказывать влияния, поскольку никогда не были направлены спокойно и прямо на собеседника, а постоянно бегали, так что поймать взгляд Гитлера было невозможно. Тем самым создавалось впечатление, что он вообще не видел людей. Во всяком случае, его глаза были полностью лишены блеска и выразительности, они были не ясными и живыми, а, наоборот, тусклыми и ничего не говорящими и не придавали лицу ни силы, ни внушительности. Лицо было совершенно заурядным и не имело черт, говорящих о силе духа или характера. В то же время в лице Гитлера не было ничего дьявольского или демонического, как нередко утверждают сегодня – после всего происшедшего. Оно было абсолютно незначительным и некрасивым. Швейцарский писатель Макс Пикар, в 1945 году опубликовавший книгу «Гитлер в нас самих», сказал, что, если подумать, какой социальный слой выглядит примерно как Гитлер, придешь к выводу, что такие лица встречаются среди уличных торговцев и фотографов на курортах. Утверждение саркастичное, но по большому счету вовсе не ошибочное. А если добавить плохую фигуру, некрасивые жесты и неэлегантную одежду, можно с полной определенностью сказать, что общее впечатление от его внешности было в высшей степени неблагоприятным и не внушающим трепет.

На ужинах, на которых не было гостей – только ближайшее окружение, составлявшее в среднем 16 человек, так же как и на подчеркнуто простых обедах, Гитлер сидел в середине одной из длинных сторон стола, обычно между генералом Йодлем и Дитрихом, напротив располагался генерал-фельдмаршал Кейтель между рейхслейтером Борманом и генералом Боденшатцем или обергруппенфюрером СС Вольфом. Гитлер вел себя естественно, без позерства, присущего ему во время публичных выступлений, в нем не чувствовалось скованности и принуждения. Он вмешивался в разговоры за столом, если они касались интересующих его тем, или сам начинал беседу о каком-нибудь злободневном событии. Тогда он обычно не обращался к кому-либо конкретно, ни на кого не смотрел, а, уставившись поверх голов собравшихся за столом куда-то в пустоту, пускался в пространные рассуждения, которые почти всегда были довольно интересны, поскольку он свободно излагал свои мысли и говорил откровенно. Эти рассуждения позволяли получить представление о его духовном своеобразии и разъясняли мотивы его поступков. Его формулировки, почти всегда излагавшиеся в наставительной форме, действовали ошеломляюще вследствие того, что он сложнейшие проблемы в самых разных областях знаний сводил к простым фундаментальным фактам и на первый взгляд излагал вполне понимаемым образом. Его доверчивым приверженцам – а ближайшее окружение фюрера состояло только из таких людей – все это казалось очевидным признаком его гениальности. Если же объективно проверить его изречения на истинность, по большей части окажется, что, безусловно, высокоодаренный самоучка изрекает примитивные формулы, не продумав до конца суть проблемы и представляя ее такой, какой ему хочется видеть.

Такие впечатляющие, но слишком простые формулы служили Гитлеру хорошую службу, когда он, как это часто происходило, рассуждал о немецкой или мировой истории и делал из них выводы для современных военных и политических событий. При этом ему сослужила хорошую службу замечательная память на все, что он когда-то читал или слышал. Высказывания фюрера позволяли предположить, что он лишь поверхностно занимался историческими вопросами и никогда не имел времени на глубокое изучение проблемы. Его опрометчивые, зачастую необъективно критические и нередко несостоятельные суждения оказывали в высшей степени неприятное впечатление, поскольку произносились с претензией на непререкаемый авторитет. Бросалось в глаза присущее Гитлеру высокомерие, и с годами оно укрепило в нем сознание собственного величия. В своих религиозных убеждениях он не поднялся выше чистого рационализма и материализма, при которых все чувства исключались. Заговаривая об этом, что иногда бывало, он никогда не предпринимал сильных нападок на церковь, правда, был против протестантизма, чье духовенство считал ограниченным и реакционным, но в католицизме многое оправдывал и прославлял. Было нелегко решиться выступить против высшего католического духовенства, которое громило национал-социализм с церковных кафедр и к тому же могло свободно выражать свою политическую точку зрения. Отталкивающее впечатление производило льстивое и вероломное одобрение, которое вызывало выступления против церкви и христианства в ближайшем окружении фюрера, которое вообще при каждом удобном случае стремилось превзойти других в подхалимстве. То, что Гитлер, когда вспоминал о своем становлении как личности, изображал мотивы, которыми руководствовался в своих поступках, или рассуждал о ходе войны, зачастую ссылался на Провидение и называл себя не иначе как инструментом в руках высшей силы, могло создать впечатление о нем как о глубоко религиозном человеке. Лично я считаю, что тут скорее проявилась владевшая им абсолютная вера в себя и вместе с тем определенная доля актерства, от которого он никогда не был свободен. Гитлер, несомненно, обладал актерскими способностями, хотя, скорее всего, не такими большими, как считало его окружение. Генерал Йодль однажды сказал мне после ужина, во время которого фюрер удивительно точно и комично подражал крестьянству из Верхней Баварии, что Гитлер, если бы не почувствовал в себе призвания стать крупным государственным деятелем и большим полководцем, непременно стал величайшим актером Германии.

За столом фюрер с особенным удовольствием высказывал свои мысли об искусстве, в первую очередь об изобразительном искусстве и архитектуре. В этой области он считал себя экспертом и настоящей творческой личностью, хотя в ней, как, собственно, и во всех остальных областях, был не более чем дилетантом, которому не хватало глубокого понимания искусства. Литература и философия представлялись ему в большей или меньшей степени чуждыми, ибо, вопреки своей привычке говорить обо всем и обо всех, он обращался к ним редко, разве только чтобы в своих максимах сослаться на Ницше, как это было принято у национал-социалистов, или обругать самыми грязными словами Томаса Манна. С величайшими немецкими умами он предпочитал не связываться: к Гете был совершенно равнодушен, а в музыке, которую любил, прежде всего с большим энтузиазмом почитал Вагнера. Иными словами, в искусстве его особенно привлекала и захватывала помпезность, излишества и грандиозность.

По крайней мере, в одной области Гитлер уж точно мог чувствовать себя как дома – в современной технике. К ней он проявлял необычайный интерес и имел бесспорные способности. Ему неоднократно приходилось повергать своего слушателя в величайшее изумление, демонстрируя обширные, основательные, детальные знания. На память фюрер никогда не мог пожаловаться. Несомненно, в этой области у него возникали плодотворные идеи, и он смотрел далеко вперед, когда речь шла о возможностях дальнейшего развития. Поэтому он рано понял огромную роль техники, и в особенности моторов в современной войне, и начал со всей возможной энергией проводить механизацию вермахта, во многом вопреки пассивному сопротивлению кадровых военных, которые, пребывая под властью традиций, взирали на быструю механизацию с определенным скепсисом. Гитлер был прямо-таки типом технически настроенного человека, хомо фабер[6] современной цивилизации, и проявлял всю односторонность и недостатки этого типа. Прежде всего, у него давал себя знать полный упадок всех душевных сил, причем в угрожающей мере. Особенно неприятным было то, что ему, казалось, были чужды все человеческие ощущения. Я никогда не слышал от него слов, которые бы обнаружили, что у него в груди бьется теплое человеческое сердце. Напротив, все его высказывания выявляли все более и более аморальную личность, которой владеет только неутолимое честолюбие и неукротимое стремление к безграничной власти[7].

Чтобы коротко охарактеризовать Гитлера и объяснить, несомненно, присущую ему силу внушения, ближе всего к истине будет назвать его демонической натурой, где под демонизмом подразумевается, как говорил Гете, сила если не противоречащая моральному порядку мироздания, то перекрещивающаяся с ним. Здесь уместно привести выдержку из «Поэзии и правды» Гете.

«Страшнее всего проявляется это демоническое начало, когда оно получает преобладающее значение в каком-нибудь одном человеке. В течение моей жизни я наблюдал нескольких таких людей, частью вблизи, частью издали. Это не всегда выдающиеся люди, отличающиеся умом или талантами; редко они выделяются сердечной добротой, но от них исходит огромная сила, и они имеют невероятную власть над всеми созданиями, даже над стихиями, и кто скажет, насколько далеко может простираться такое действие. Все объединенные нравственные силы ничего не могут сделать против них; напрасно более сознательная часть человечества хочет сделать их подозрительными, как обманутых или обманщиков. Массу они привлекают по-прежнему. Редко или никогда не встречаются среди современников другие люди подобного склада, и никто не может одолеть их, кроме Вселенной, с которой они вступили в борьбу. Из таких-то наблюдений и происходит, вероятно, странное, но имеющее огромное значение изречение: «Nemo contra deum nisi dues ipse» («Никто не против Бога, разве только сам Бог»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.