ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕАТР

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТЕАТР

ПОЛИТИКА МНОГОЕ БЕРЕТ от театра, от шоу. Она не может существовать без театрального пафоса и драматизма, без актерства и превращения масс в зрителей. И театр черпает сюжеты в политике. А в авторитарном обществе театр становится делом политическим. Эзопов язык театрa – политическая сила. В 1986 году, когда границы разрешенного были неясны, а репрессивная машина еще готова к подавлению инакомыслия, неформалы решили использовать форму театра в интересах агитационного содержания политики.

Сразу после приезда студентовисториков в Москву с сельхозработ «общинные социалисты» организовали дискуссионный клуб исторического факультета МШИ имени В. И. Ленина и межфакультетскую стенную газету, которая каждый раз выходила под новым названием: «Айсберг», «Ледокол» и так далее. Центральным материалом первого выпуска газеты стал мой памфлет «Обыкновенный рашизм», направленный против консервативного педагога К. Раша, выступившего 21 октября с лекцией в МШИ. Через несколько лет против Раша выступила и большая пресса (журнал «Огонек» даже под тем же заголовком), но в 1986 году педагог-милитарист пользовался поддержкой партийных органов. В статье воинствующий консерватизм Раша сравнивался с нацизмом, взгляды характеризуются как реакционные и казарменные: «Вот он, идеал школы, какой там школы – всего общества – лучезарная казарма, стройные колонны и ряды, беспрекословное подчинение старшим».

Студентам удалось даже передать текст статьи самому Рашу с предложением дать ответ. «Ответ» последовал из партийных органов.

Оказывается, патриотический педагог не поверил, что статья инициирована студентами, и решил, что имеет дело с происками влиятельных врагов. «Нам сообщили, что Раш собирается отвечать на наш выпад в партийной прессе. Я помню, нам это очень польстило» – вспоминает В. Гурболиков. Но парторганизация истфака настаивала, чтобы дело уладили миром, что и было сделано при посредничестве студента-коммунара с физфака И. Колерова и журналистки О. Мариничевой. Они организовали телефонный разговор между редакторами «Айсберга-Ледокола» и их «жертвой». Раш заявил, что его оппоненты не представляют подлинную молодежь, каковую отождествил с воинами-»афганцами», с негодованием отклонил предложение опубликовать в стенгазете ответ, но от преследования обидчиков также отказался.

В передовице к газете предлагалось создать дискуссионный клуб. Чтобы обсуждение политических вопросов было как можно более откровенным и в то же время не повлекло за собой репрессий по линии партийных и комсомольских органов, инициаторы решили начать с театрализованной дискуссии. Мнения высказывались от лица не самого говорящего, а некоего образа. Первым шоу подобного рода стал «Суд над империализмом». Судебная коллегия, в которую вошли два члена КПСС и я, вынуждена была оправдать империализм «за недоказанностью преступлений» после яркой защитительной речи адвоката Андрея Исаева.

Вспоминает А. Исаев: «Моя задача была превратить процесс в суд над советской системой. В это время я считал, что буржуазная демократия была меньшим злом, чем советская система, но все-таки злом. Я строил защиту по принципу „зло, предотвращающее меньшее зло“. Я сопоставлял ФРГ и ГДР, Северную и Южную Кореи. Контраст разительный, хотя и империалистические системы не безгрешны»[27].

Поскольку западная система («империализм») не была идеалом «подпольщиков», они решили предложить студентам и конструктивную программу. Корректировка тематики клуба в социалистическом направлении совпадала с желаниями партийной организации – коммунисты еще не знали, что им предлагается в качестве конструктивной альтернативы капитализму.

В канун ноябрьских праздников 1986 года прошла театрализованная дискуссия «Социализм и демократия». «Анархисты», «социал-демократы», «троцкисты», «югославские коммунисты» и «представители КПСС» должны были коротко изложить свои взгляды по этому вопросу и затем перенести дискуссию в зал. Дискуссия собрала аншлаг и длилась два дня. Сенсацию вызвало выступление Андрея Исаева, который играл анархиста. Это было первое публичное цитирование бакунинской критики марксизма в современной России.

Вспоминает А. Исаев: «Когда я произнес эту речь, я напугался сам. Где-то посередине у меня просто мурашки начали бегать по спине, и было твердое ощущение, что по завершении выступления встанет кто-нибудь из администрации и скажет: „Ну все, достаточно, я думаю, что надо закрывать мероприятие и принимать оргмеры. Когда потом пошло обсуждение, у меня отлегло от сердца – народ сочувствовал“.

Анархическая речь А. Исаева разделила присутствующих на шокированных и увлеченных новой для них идеей. Исаев увлекся и защищал взгляды, которые не отстаивал еще и в нелегальных дискуссиях. После жарких споров зал склонился к золотой середине, согласившись в основном с «югославами», но признав серьезность анархизма. Что касается коммунистов, один из которых искренне пытался защитить свою партию, то их «фракция» была просто сметена волной критики.

В первый день зал настолько очевидно сочувствовал оппозиционным взглядам, что на следующий день организаторы попросили студентов и преподавателей защищать доктрину, которой официально все были привержены. Но зал, включая идейно выдержанных коммунистов, продолжал наслаждаться праздником плюрализма. Дискуссия продолжалась пять часов.

Вспоминает А. Исаев: «В завершение дискуссия приобрела формы изящного пикирования. Когда преподаватель М. Нуриев задал вопрос о том, почему анархисты всегда молоды, а когда вырастают, то примыкают к серьезным партиям, то я ответил, что по критерию возраста руководства мы, конечно, должны признать, что самой серьезной партией является КПСС. Это вызвало взрыв хохота в зале»[28].

Разумеется, организаторы дискуссии, что называется, для порядка были вызваны в деканат, где факультетское руководство критиковало их за перегибы. Но в целом сопротивление подрывной агитации было слабое.

Вспоминает А. Исаев: «Тогда вообще был единый критический порыв. Критическая направленность ассоциировалась с перестройкой, и врагов этой перестройки практически не было. Шершуков даже написал анекдот о том, как все искали врага перестройки и не могли найти. Наконец какой-то рабочий сказал, что он – враг перестройки. Его стали показывать по телевизору, 26 академиков убеждали его в необходимости перестройки, были решены все его материальные проблемы. Тогда еще 20 человек заявили, что они – враги перестройки, но ими уже занялись компетентные органы. Вот такой анекдот. Он хорошо характеризует обстановку».

Общественная атмосфера способствовала критическому настрою, направленному против опостылевших идеологических стереотипов КПСС. Но «общественный заказ» на критику явно преобладал над интересом к конструктивным идеям о новой организации общества.

Вспоминает А. Исаев: «Народ воспринимал „конструктив“ с интересом, но было ясно, что за бакунинские идеи его сагитировать не удастся. Мы и перед дискуссией планировали анархизмом ударить по коммунизму, а на „позитив“ выдвинуть югославский опыт. Мы считали в тот период, что югославская модель общества (в ее идеальном воплощении) является переходной стадией к нашим идеалам – к федерализму. Этого нам удалось в общем достичь. Хотя были люди, сочувствовавшие обычной социал-демократии (В. Плотников, выступавший от имени меньшевиков, В. Герасимов, открыто выступивший в поддержку этой позиции). Но югославский опыт признали наиболее реалистичным, подходящим для нашей перестройки. После этой дискуссии мы почувствовали свой триумф и этот вариант сделали выездным. Правда, „югославов“ заменили для большего контраста социал-демократами. Получалось, что анархизм – далекая цель и критический потенциал, а левые социал-демократы – преодоление коммунизма и движение к далекой цели, намеченной анархизмом».

Проводя свои театрализованные дискуссии, федералисты прикрывались перестроечной риторикой о плюрализме, необходимости обсуждения острых проблем. Отстаивая делегирование, они использовали штамп «ленинский принцип делегирования», ссылаясь на то, что подобным образом были устроены Советы начала века, поддержанные Лениным. По этому поводу с ними спорил секретарь комсомольского комитета института А. Лубков, профессиональный историк.

Вспоминает А. Лубков: «В полемике ребята допускали некорректности академического плана. Так, например, называли принцип делегирования ленинским на основании того, что во времена Ленина на основе этого принципа формировались советские органы. Но к Ленину этот принцип никакого отношения не имел – это был самодеятельный принцип и стал осуществляться сразу после февральской революции. Была попытка прикрыться ленинизмом и с помощью этого прикрытия реформировать бюрократический комсомол»[29].

Защищая дискуссионный клуб, федералисты апеллировали к профессиональным особенностям педагога. Позднее такие аргументы публиковались общинниками даже в институтском официозе «Ленинец»: «Какие темы обсуждают ребята на своих заседаниях? Самые острые. „Дети будут задавать нам каверзные вопросы, и нам придется на них отвечать. Давайте же сначала научимся отвечать на них друг другу“, – говорят организаторы дискуссионного клуба».

«Подпольщикам» становилось тесно в рамках истфака, и они начали гастролировать со своей театрализованной дискуссией по школам и педагогическим семинарам Москвы (эти выступления продолжались до 1989 года, когда театрализация потеряла политический смысл, хотя педагогические игры подобного рода практиковались и позднее). Осенью 1986 года историки попытались создать дискуссионный клуб в родной школе Исаева.

Вспоминает А. Исаев: «Мы провели одну ролевую дискуссию, где отстаивали как бы понарошку анархические позиции. Нас ужасно раздражало, что как только наступал острый момент, Маргарита Павловна тут же вступала на пианино с каэспэшной песней „Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались“. Школьники вели себя довольно вяло, для педагогов мы тогда оказались слишком резкими, и клуб заглох».

Наверное, либеральные педагоги смотрели на «революционных студентов» так же, как те потом будут смотреть на экстремистов. Боязнь, что все закроют из-за несвоевременно произнесенных слов, была в 1986 году еще велика. И не напрасно – в это время еще сажали по политическим статьям. Тем не менее, позднее «общинные социалисты» будут активно сотрудничать с 734-й школой, когда к ее руководству придет известный педагог-новатор А. Тубельский.

Театрализованный политический тренинг подготовил почву для начала более серьезной кампании. Повод представился довольно быстро – началась общественная кампания за реформу ВЛКСМ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.