ОБОРОНА «ГОТСКОЙ ЛИНИИ»

ОБОРОНА «ГОТСКОЙ ЛИНИИ»

Период между серединой сентября и серединой октября был для меня унылым. Штаб нашего корпуса укрылся на правом фланге 14-й армии на «мертвом» участке фронта. Из донесений разведки мы знали, что противник не держал там боеспособных дивизий. Более того, теперь стала абсолютно ясна схема его будущих операций. К концу августа 8-я британская армия уже начала наступательные бои вдоль Адриатического побережья с целью отбросить противника на левом фланге германской группы армий. Наверняка этот план учитывал, что плоский рельеф местности обеспечит хорошие перспективы для использования бронетехники. Союзники могли надеяться совершить там прорыв в результате массированных действий бронетанковых войск и, по крайней мере, обеспечить достаточную поддержку пехоте, чтобы она смогла проникнуть на левый фланг немцев. То, что в ходе этой операции такой прорыв силами бронетехники не удался, лишний раз подтвердило мою правоту относительно изменений условий для танковой войны, о чем я говорил выше.

К середине сентября 5-я американская армия также возобновила наступление с целью прорваться через Флоренцию к Болонье. Имея за плечами опыт боев, показавших превосходство противника в горах, мы были обеспокоены этим наступлением даже больше, чем действиями 8-й армии на побережье.

Не принимая непосредственного участия в этих боях, я все-таки достаточно хорошо владел ситуацией, чтобы понять, что ни с какими сюрпризами сталкиваться нам больше не придется. Можно было предположить, что противник продолжит наступление на левый фланг 14-й армии. Передвигаться в горах трудно, и это заняло бы много времени из-за необходимости развертывать артиллерию. Таким образом, мы становились печальными свидетелями ежедневных успехов противника в боях с нашими соседями – 1-м парашютным корпусом. Непрерывное прощупывание наших позиций на перевале Фута напоминало уколы острым копьем в толстую ткань. Ткань поддается, как резиновая, а при чрезмерном растяжении оказывается проткнутой этим копьем.

Дневник боевых действий 14-го танкового корпуса показывает, что в этот период мой штаб больше занимали события на участке соседнего корпуса, чем на нашем. Хотя это и отражало мою собственную оценку общей обстановки на фронте, но здесь присутствовал и личностный фактор. Не стану отрицать, что командование корпусом, который в течение длительного времени находился в горячей точке у Кассино, меня испортило. Несмотря на присущий мне скептицизм, рожденный исключительно рассудком, я испытывал острую необходимость использовать уроки моего предыдущего опыта в новой обстановке. Подсознательно я ощущал, что лучше бы справился со сложившейся ситуацией, чем мои старшие командиры, оказавшиеся по воле судьбы в центре внимания. Была еще и психологическая сторона этого дела. Каждый, кто чувствует в себе силы стать командиром более высокого уровня, испытывает острый интерес к проблемам, связанным с решающими сражениями. Вынужденный оставаться в стороне, он напоминает охотника, который злится, стоя у ворот конюшни, когда все уже вывели своих лошадей, а ему пришлось задержаться. Не думаю, что с подобным лихорадочным состоянием можно как-нибудь совладать, имея склонность к военным делам. Вполне можно осуждать войну за ее тщетность и безнадежную стратегию, но в то же время рваться вперед к месту решающей схватки под действием неотвратимой силы судьбы.

Я уже говорил, что только 20 сентября перевел свой штаб на северный гребень Апеннин, где уже в течение некоторого времени находились штабы других корпусов. Теперь каждый раз, когда я ездил на линию фронта, мне приходилось пересекать район, наводненный партизанами. Я ехал обычно на маленьком «фольксвагене» и без генеральских знаков отличия – ни форменной фуражки, ни золотых или красных флажков. Это могло уберечь меня от судьбы одного нашего командира дивизии, который, возвращаясь с совещания в нашем штабе, попал в этих местах в засаду и был убит.

Со своего командного пункта в Альбинии я мог только наблюдать и ускорять ослабление нашего участка фронта. На самом деле я чувствовал, что этот процесс еще не зашел слишком далеко. В Кассино я считал, что не задействованные в боях дивизии не должны жаловаться, когда их прореживают таким образом, а теперь сам был вынужден следовать их примеру.

15 октября мне неожиданно представилась возможность ввязаться в драку. Командующий 14-й армией сильно простудился, и в течение пяти дней я выполнял его обязанности. Оглядываясь назад, я испытываю такое чувство, что мне удалось остановить продвижение 5-й американской армии к Болонье, потому что предпринятые мной меры заставили их оставаться на том же самом рубеже и в последующие дни. К концу октября все атаки противника прекратились. В радиодонесениях союзников говорилось, что Кессельринг сосредоточил в районе Болоньи такое количество артиллерии, что продолжать наступление в этом районе нет смысла. Кессельринг передал лестные для меня слова благодарности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.