Цена знаний

Цена знаний

Во времена погони за наживой, как мы теперь знаем на собственном опыте, принято все на свете исчислять в деньгах. Даже жизнь человеческая — не исключение. И хотя для каждого она бесценна, но другой может ее, нашу единственную абсолютную собственность в этом мире, оценить по своим соображениям и даже, порой, не слишком-то высоко.

А как определить цену знаниям? Какие из них наиболее важны, а какими можно пренебречь? Какие актуальны, требуются обществу и на них имеется, как принято говорить, социальный заказ? И надо ли вообще много знать, мало понимая?

В этой книге на примере Спитакского землетрясения, так же как Приаралья и Полесской низменности, я старался показать, насколько сложно связаны в тугой узел проблемы науки, техники, производства, экономики, демографии, просвещения, политики, охраны и эксплуатации природных ресурсов. В.И. Вернадский полагал, что уже в середине XX века имелись все возможности осуществить научное управление процессами в обществе и биосфере, что и означает переход к ноосфере. В действительности ничего подобного сделать невозможно даже в обозримом будущем.

Главнейшая причина в том, что люди в своей деятельности исходят не столько из доводов рассудка, сколько, находясь под властью эмоций, стремятся удовлетворить свои потребности, преимущественно материальные. Это особенно сильно проявляется при капитализме и буржуазной демократии. Торжествуют именно буржуазные идеалы комфорта, роскоши, максимальной прибыли, крупнейшего капитала. В таких условиях о благе народа или природы заботятся постольку, поскольку это выгодно, ради собственной безопасности, чтобы избегать экологических и социальных катастроф.

Другая причина — отсутствие научных комплексных разработок, позволяющих предвидеть последствия деятельности человека не только в глобальном, но и в локальном масштабе, в пределах конкретных регионов, речных и морских бассейнов, горных систем и т. д.

Есть и третья причина: общий низкий уровень просвещения в сфере научной и философской мысли, распространение мракобесия, суеверий и предрассудков, а потому и небольшой авторитет науки в современном обществе вообще и в частности среди «элиты», так называемых ГВ (государственных и глобальных властителей).

Когда в мае 1995 года грянуло землетрясение на севере Сахалина, уничтожившее почти все население Нефтегорска, ученый и писатель Юрий Ефремов опубликовал статью «Страшная цена невежества». В ней привел высказывания председателя экспертного совета по прогнозам землетрясений Алексея Николаева, который откровенно признал, что эта сейсмическая катастрофа стала «полной неожиданностью», потому что наиболее опасной в этом отношении «всегда считалась средняя и особенно южная часть острова».

Но вот что интересно. Знающий географ Ю.К Ефремов (ныне покойный) обрушился с критикой на сейсмологов, не включивших Северный Сахалин в зону ожидаемых 8-балльных землетрясений. Хотя основания для этого привел самые общие, неопределенные и даже весьма сомнительные. Мол, продолжается смещение «плит океанического дна под континентальные плиты края Азии… А глубоководные желоба вдоль всей гирлянды островов доныне служат очагами сотрясений».

Но вот ведь какая штука: окраина так называемой азиатской плиты близко подходит именно к Южному Сахалину, а от Северного Сахалина значительно отдалена. Так что по «глобальной тектонике плит», в истинности которой Ю.К. Ефремов не сомневался, следовало ожидать разрушительного землетрясения на юге, а не на севере острова. Кстати, если бы океаническая плита поддвигалась под континент, в зоне их контакта были бы напряжения сжатия. Однако измерения показали, что там области растяжения. То есть никакая плита на плиту не наползает.

А землетрясение в Нефтегорске было, судя по всему, техногенным. Но о таких сейсмических ударах ни Ю. Ефремов, ни А. Николаев, ни почти все другие специалисты обычно даже не упоминают. Назвать это невежеством было бы несправедливо. Просто — недостаток знаний.

Можно понять геофизиков. Они составляют карты сейсмической опасности, учитывая факты: сведения о былых землетрясениях или следы их воздействия на сооружения или природные объекты. Вот почему они не предполагали на Северном Сахалине подземных ударов сильней 7 баллов по 12-балльной шкале. Правда, здесь, так же как в Спитаке, большинство домов было построено без соблюдения правил сейсмостойкого строительства даже из расчета 7-балльных ударов.

Но вряд ли тут следует обвинять социальную систему. Скорее, сказываются, как тогда говорили идеологи, буржуазные предрассудки, желание иметь выгоду, нажиться на строительстве, сэкономив средства и материалы. Ведь каждый новый балл соответствует силе удара вдесятеро больше, чем предыдущий. А потому и затраты на строительство значительно возрастают.

Инженерный расчет предполагает оптимальную оценку опасности, а вовсе не максимально возможную (о которой писал Ю.К. Ефремов). Тут вмешиваются законы экономики, которыми пренебрегать нельзя.

Наконец, есть один пункт «преступлений», вменяемых советскому правительству: засекреченность некоторых сведений об экологических катастрофах. Правда, о землетрясении в Ашхабаде (1948 год) было сообщено, но скупо, без подробностей и указания числа жертв.

В 1962 году я совершенно случайно у попутчицы в поезде узнал, что десять лет назад волна цунами смела с лица земли город Северо-Курильск. Эта женщина была среди немногих уцелевших, вовремя осознавших опасность и отбежавших на близлежащие холмы. Вспомнив об этой катастрофе, Юрий Ефремов добавил:

«Предотвращать панику, конечно, следует. Но бывает, что это достигается путем намеренной дезинформации, поистине бесчеловечной. В 1952 году офицеры генштаба получили задание подготовить проект сообщения о страшном моретрясении… разразившемся на Северных Курилах… Предельно скупую формулу показали Сталину — докладывавший потом рассказал коллегам-офицерам о реакции Хозяина:

— Я не считаю нужным это оглашать. Катастрофа меньше ашхабадской, и не надо отпугивать население, желающее ехать на Дальний Восток.

Так, в прессе не появилось ни слова об этом цунами, а унесло оно наверняка свыше десятка тысяч жизней, слизнутых 19-метровой приливной волной».

Можно ли называть такое умолчание, имевшее серьезное основание, «дезинформацией, поистине бесчеловечной»? Мне кажется, в этом случае прав Сталин, а не Ефремов. Первый учитывал государственные интересы, а второй ратовал за «свободу информации», от которой пользы нет никому, а для народа, только что пережившего страшные бедствия войны, сообщение о природной катастрофе — лишь новое потрясение.

В наше время по радио и телевидению охотно и в большом количестве приводят сведения о чудовищных преступлениях, природных и техногенных катастрофах. Стало ли их от этого меньше? Как раз — наоборот.

Другое дело: принять все необходимые меры для того, чтобы катастрофы не повторялись. Кстати, у нас на Дальнем Востоке в том же 1952 году начались серьезные научные исследования землетрясений и цунами, для чего стали создавать сейсмические станции, число которых — вот что поистине преступно! — сократилось в период перестройки и реформ.

О том, как в капиталистической РФ ценятся знания, можно судить по тому жалкому положению, в котором находится большинство научно-исследовательских институтов и Академия наук, имевшая при советской власти высочайший авторитет во всем мире. Другой показатель: отток отечественных ученых за рубеж (по некоторым сведениям — не менее 1 миллиона человек). Третий — резкое снижение престижа ученых и научной деятельности.

…Прошу прощения за то, что вновь ссылаюсь на свой личный опыт. Но могу свидетельствовать, что со времен перестройки прежде мощный поток разнообразных и многотиражных просветительских изданий (научно-художественных, научно-популярных) иссох. Теперь преобладают иностранные пестрые, типа компьютерных справок издания энциклопедического толка. Они не воспитывают культуру мышления, а лишь красочно преподносят факты и научные гипотезы или теории (нередко сомнительные).

Один из многих возможных примеров. Авторы учебника для вузов «Экология» (М., 2006) пишут:

«26 декабря 2004 г. гигантские волны цунами, порожденные сильнейшим за последние 40 лет землетрясением с магнитудой М = 8,9 близ о. Суматра (Индонезия), смыли деревни и курорты в прибрежных низменных районах Шри-Ланки, Индии, Таиланда, Индонезии, Бангладеш и Мьянме (Бирме). Специальные службы наблюдения и оповещения за приближением цунами в этих странах отсутствовали.

Погибло 305 тысяч человек… Причина землетрясения — сдвиг тектонических плит вдоль линии разлома на отрезке длиной более тысячи километров».

Вот так, с полной определенностью, указана причина катастрофы. И не задались авторы книги вопросом: а почему же здесь отсутствовала служба предупреждения цунами? Странно получается: полвека разрабатывают и пропагандируют глобальную тектонику плит, а в результате на ее основе не могут специалисты предположить, где надо искать полезные ископаемые, где могут «сдвинуться плиты». Что же это за такая теория и зачем она нужна?

Зачем так уверенно ссылаться на некую теорию задним числом, когда катастрофа уже свершилась? Таким способом можно утверждать что угодно. Мол, солнечная вспышка была, или Юпитер за Луну зашел и парад планет свершился, или еще что-нибудь позаковыристей.

А ведь причина данного цунами может быть самая что ни на есть «экологическая». Дело в том, что на островах Индонезии за последние два века шло активное уничтожение лесов. В результате началась ускоренная эрозия земель. Огромные массы (по моим подсчетам, десятки или даже сотни миллиардов тонн) были снесены, смыты дождями с возвышенностей на шельф. В результате (некоторое подобие ситуации на озере Севан) облегченные участки суши стали «всплывать», а пригруженный шельф — опускаться. Нарушилось динамическое равновесие земной коры, а возникшее напряжение разрядилось в виде землетрясения.

Вдобавок ко всему особенно сильная волна могла возникнуть из-за того, что обрушилась огромная часть подводного материкового склона в результате сейсмического удара… Таким или еще каким-то образом можно объяснять катастрофу на Суматре. Если кому-то нравится плитотектоника, пусть ссылаются на нее. Но беда в том, что ученые не видят других, к тому же более реальных вариантов объяснения. Это уже смахивает на интеллектуальную и творческую немочь, отсутствие любознательности и стремления понять природные процессы.

На таком скудном поле научной деятельности пышно, как примитивные одноклеточные водоросли на бескислородных водоемах, цветет оккультная, теософская, мистическая, а чаще мистификационная и просто мракобесная литература. Тут уж и вовсе можно сослаться на то, что живая Гея ощущает мощный заряд психической энергии, исходящий от местных жителей, и содрогается в ответ. Или сослаться на испытания сейсмического оружия…

У нас экологическую тему стали сводить к сообщениям о загрязнении окружающей среды, о бедах природы (недаром нередко учителя экологии — химики по образованию), о наиболее совершенных технологиях. А следовало бы прежде всего учить людей культуре мышления, умению думать самостоятельно, опираясь на факты и предполагая разные варианты объяснений тех или иных явлений. Основой экологического просвещения должно было бы стать учение о биосфере и ее трансформации в техносферу. С этих общих позиций следовало бы подходить к анализу конкретных региональных проблем.

Но и этого еще мало. Ведь в конце концов все вопросы познания и преобразования природы, создания и использования техники сходятся в единой точке — на человеке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.