ПОХОД 1415 г. И БИТВА ПРИ АЗЕНКУРЕ

ПОХОД 1415 г. И БИТВА ПРИ АЗЕНКУРЕ

Перед началом описания великой авантюры Генриха следует более подробно остановиться на самой его армии. Основными двумя боевыми единицами этой армии были тяжеловооруженные всадники и лучники. Всадники располагались на переднем крае, и им прислуживали один или два пажа. Отряд из всадника с прислугой назывался «копьем». Среди конных воинов рыцари представляли собой элиту. К моменту битвы при Азенкуре доспехи претерпели значительную эволюцию от кольчуги к пластинчатым доспехам. Рыцарь или всадник в полном вооружении был защищен с ног до головы, начиная с овального бацинета на голове и заканчивая наножными латами. Все доспехи состояли из пластинок, каждая из которых накладывалась на другую, создавая скользящую косую поверхность. Под латами воины носили поддоспешник, смягчавший силу ударов. Громадный вес доспехов был прекрасно сбалансирован, и врагу довольно трудно было нанести повреждение воину, облаченному в такой панцирь. Можно было тяжелым молотом ударить по лучшим доспехам, сработанным в Милане, и не причинить Серьезного вреда человеку, на которого они были одеты. Но не все могли позволить себе такие хорошие доспехи, и у многих рыцарей в битве при Азенкуре бацинет, на который пришелся удар врага, дробил челюсть. Стрелы легко пробивали дешевое вооружение, которое часто изготовлялось из окрашенной кожи с накладками. Даже в самых лучших латах имелись свои слабые места, в которые английские лучники вполне могли попасть. Однако наибольшей опасностью для воина, облаченного в доспехи, было падение. Чтобы вновь поставить рыцаря на ноги, нужна была помощь двоих человек. Как только рыцарь падал, появлялась угроза задохнуться в ближнем бою. Но еще опаснее было то, что, находясь беспомощным на земле, рыцарь в надежде что-нибудь рассмотреть поднимал свое забрало и в это время в его глаз молниеносно впивалось острие кинжала.

Но прочно стоя на ногах – а в это время многие всадники действительно сражались пешими, поскольку во время конного поединка лошади становились легкой мишенью для лучников – такие воины являлись грозными противниками. В сражении при Азенкуре расшитые сюрко, которые часто носили поверх доспехов, не надевали. Таким образом, отряд, двигавшийся на врага, представлял собой большое количество людей, облаченных с головы до ног в сверкающую сталь, бедра которых были опоясаны ремнями, украшенными драгоценными камнями, а на ремнях с левой стороны свисал большой меч, а с правой – длинный кинжал. Меч с длинной рукояткой в основном держали в правой руке, но часто, для того чтобы придать стремительному, ниспадающему удару большую силу, в ход шли обе руки. Рыцари использовали и другие виды оружия. Копье, укороченное специально для пешего сражения, было малоэффективным против добротных доспехов, но вот другие виды оружия, которыми можно было нанести сокрушительный, рубящий удар, как например боевые секиры и булава, постепенно стали все чаще использоваться вместо копья. Между французским и английским рыцарями в схватке один на один разницы в силе, снаряжении и отваге практически не было.

Но в чем англичане обладали явным преимуществом, так это были их лучники. В Англии с самого детства валлийских лучников поощряли практиковаться в стрельбе из лука на деревенских стрельбищных игрищах, и спустя семьдесят лет после битвы при Креси английские лучники, по-прежнему использовавшие шестифутовые (около одного метра восьмидесяти двух сантиметров) валлийские луки, не имели себе равных во всей Европе. Английские лучники носили различную защитную одежду, а в разгар битвы иногда даже раздевались до пояса, когда шли в атаку с тяжелыми топорами. Однако их обычная экипировка состояла из кольчуги с короткими рукавами или кожаной куртки (жака), камзола, с набивкой из пакли, усиленного небольшими пластинами стали. На голове они носили плетеный шлем с железными накладками, а на запястье левой руки – Кожаную повязку для защиты от тетивы. Обычно в оперенье стрел, наконечники которых были сделаны из шеффилдской стали, вставляли гусиные перья. Однако иногда ради красоты стрелы украшались перьями фазанов. Это снаряжение довершалось щитом в полный рост, который был не нужен для рыцарей с их пластинчатыми доспехами, и разнообразным разящим и рубящим оружием, используемым в ближнем бою: мечами, молотами, топорами, дубинками и алебардами.

Для того чтобы повести этих воинов на бой и создать для них сносные условия, требовалось огромное количество торговцев, мастеров и слуг. Как мы видели, у каждого вооруженного всадника были свои слуги, которые несли его оружие, помогали ему одевать доспехи, сажали на коня, поднимали его, когда он падал, а также присматривали за его конями в то время, когда рыцарь сражался пешим. За передовой линией, кроме того, было много и других людей. Капелланы и их слуги, менестрели, мастера по изготовлению луков, стрел, бацинетов, пекари, дворецкие, трубачи, скрипачи и лекари – все эти люди и множество других направились в Саутгемптон вместе с воинами.

Многих из этих бойцов война больше всего прельщала перспективой получить добычу, хотя приключения могли стать своеобразным украшением этой наживы, – что было бы трудно их понять, не обсудив практику и законы приобретения добычи на войне.

Правила дележа добычи теоретически были вполне четкими, хотя на практике они могли быть несколько запутанными. Для решения спорных случаев, обмана или противозаконного действия существовали суды, на рассмотрение которых обе оспаривающие стороны могли вынести свое дело. Суд имел различные формы, начиная от решения капитана на поле битвы и заканчивая помпезным и церемонным рыцарским судом, то есть судом, который рассматривал дела, возникающие в ходе столкновения между рыцарями. Во главе такого суда стояли коннетабль и граф-маршал.

Существовало два основных способа приобретения наживы в ходе войны – грабеж и выкуп. Как только война начиналась, законные ограничения грабежа практически сводились до минимума, хотя командир и мог ввести специальные правила, ограничивающие мародерство, что Генрих и сделал в герцогстве Нормандия. Но если оставить эти правила в стороне, тогда практически вся и все, что свободно лежало, можно по справедливым правилам игры было присвоить себе. Недвижимое имущество было прерогативой короля, а движимое, принадлежавшее воинам или гражданским лицам, представляло собой законные трофеи солдат. Как отметил один из участников этой игры, когда в результате мирного соглашения армия лишалась своего любимого времяпрепровождения, «на марше ей мог подвернуться случай захватить в плен богатого купца: не проходило и дня без новых трофеев; таким образом можно было себе позволить всяческие излишества и празднества…». Поскольку добычу захватывали сообща, необходимо было ввести определенные правила для ее дележа. В иерархическом обществе критерий для такого дележа был вполне очевидным. Добыча распределялась в зависимости от ранга. Конный воин получал больше пешего, который в свою очередь получал больше лучника, хотя на самом деле такой дележ награбленного мог приводить к серьезным юридическим затруднениям. Если пеший воин захватил лошадь и далее начинал сражаться верхом, становился ли он всадником?

Для выкупа по сравнению с грабежом существовали еще более запутанные правила, поскольку из всех источников добычи именно выкуп потенциально был наиболее прибыльным. Этот факт мог самым серьезным образом повлиять на ход битвы, так как когда в плен попадал состоятельный человек, его не очень-то хотели выпустить из рук. И на самом деле пленного охраняли от опасностей битвы как раз те, кто его пленил. Поэтому битву могли постоянно прерывать тем, что пленных отводили в какое-нибудь безопасное место, где им не угрожали ни превратности схватки, ни даже, что более важно, алчность товарищей по оружию. Поэтому только сильный и уважаемый военачальник мог воспрепятствовать неожиданному прекращению битвы, когда его капитаны и воины исчезали вместе с пленниками.

Но сложность ситуации этим не исчерпывалась. Как можно было установить, кто являлся законным обладателем пленного? По закону для этого необходимы были две вещи. Пленный должен был сказать: «Я сдаюсь тебе в плен».

Тем же, кто брал в плен, считался человек, первым схвативший правую перчатку пленника и одевшего ее на свою правую руку. Вполне понятно, что в пылу яростной рукопашной легко могла возникнуть путаница. Таким образом, как можно скорее обладатель пленного старался закрепить за собой свою новоприобретенную «собственность» более легким способом, чтобы иметь возможность отстоять ее в судебном порядке. Обычно в этом случае составлялся документ, регламентирующий права человека, захватившего пленника, по отношению к самому пленному, сумма выкупа и способ оплаты, а также условия содержания в плену. Затем этот документ освидетельствовал и подписывал государственный нотарий. Но даже при всем этом споры вокруг выкупа являлись характерной чертой судебных разбирательств той эпохи.

Поскольку по воле случая военная добыча распределялась неравномерно, многие воины образовывали группы, заключая определенные соглашения, на основании которых они делили общую добычу. Такие группы признавались капитанами. Даже предпринимались попытки разграничить такие задачи, как служба в резерве или в гарнизоне, чтобы, когда некоторые воины этой группы выполняли потенциально выгодное дело, прибыль можно было бы равномерно распределить среди всех участников кампаний. Иногда контракты между воинами затрагивали значительно более широкую сферу. Примером этого может служить институт собратьев по оружию, когда двое или трое воинов могли договориться не только о дележе военных трофеев, но также и об убытках; другими словами, выплатить выкуп за своего собрата или, если выкуп был слишком большой, остаться вместо него в качестве заложника, пока он на родине будет пытаться собрать деньги для выкупа. Не вся военная добыча шла отдельным воинам. Согласно своему рангу капитаны имели право на одну треть от всех трофеев, приобретенных солдатами той или иной группы. А король, будучи предводителем этой шайки грабителей, имел право на одну треть от всех трофеев своих капитанов. Удачливый король Генрих наиболее рьяно собирал свои третьи части от третьих частей добычи.

Но чтобы грабить, нужно было сражаться. Итак, когда огромная армада приблизилась к берегам Нормандии, изначально сложная задачи высадки многочисленной армии на враждебный берег значительно упростилась благодаря тому, что Генриху не было оказано никакого сопротивления. Высадка произошла возле Клеф де Ко с северной стороны устья Сены, приблизительно в трех милях от неприступного, как тогда считали, окруженного крепостной стеной торгового города Арфлер, который в настоящее время является чем-то вроде предместья современного порта Гавр. Берег был ухабистым с большими булыжниками, которые затрудняли передвижение, и невысокими валунами, которые подходили для передвижения груза с помощью строп. К 16 августа армия со всем своим снаряжением закончила высадку без каких-либо реальных потерь.

Но вот следующий этап был, по-видимому, значительно трудней. Серьезных результатов нельзя было добиться, не захватив Арфлер, который был хорошо защищен благодаря своему месторасположению, а также фортификациям и рассматривался как ключ к Нормандии. Город был возведен на обеих сторонах притока Сены, что обеспечивало ему постоянный приток воды; защитники огородили его плотиной, чтобы затопить близлежащую сельскую местность и заполнить рвы водой. Арфлер был полностью окружен массивными стенами, на которых возвышались двадцать шесть башен с такими милыми названиями, как «Дракон» и «Оловянный горшок», и на некоторых из них «были узкие трещины и места, полные дыр, и из них они могли докучать нам своими трубками, которые мы в Англии называем пушечками». Генрих начал осаду, дело, которым он будет заниматься всю свою жизнь. Его брату Кларенс было приказано подойти с другой стороны города, чтобы воспрепятствовать прибытию французской вспомогательной армии, в то время как сам король, установив свои большие пушки в пределах досягаемости крепостных стен, устроился с относительным комфортом на соседнем холме, откуда и наблюдал за развитием событий.

А развивались события медленно. В ответ на попытку англичан подкопать стены осажденные предпринимали успешные контроперации. Энергичные рукопашные схватки велись под землей. Повреждения, нанесенные пушками короля, даже такой большой пушкой, как «Дочь короля», отчаянные горожане восстанавливали ночью. Ров был слишком большой, и подтащить таран вплотную к стене было невозможно. Попытки взобраться по стенам были встречены потоками серы и извести, которые выливали на карабкающихся англичан, или ведрами из горючей смеси земли и нефти. Коммуникации между королем и Кларенсом затруднились вследствие затопления земель. Хуже всего, англичане обнаружили, что низина, затопленная водой, где стоял их лагерь, является смертельной ловушкой, в которой распространялись болезни. Вскоре в лагере осаждавших начали умирать от дизентерии.

Не было лучшим и положение осажденных. Проходила неделя за неделей, но не было никаких признаков прибытия вспомогательной армии, которая, как ожидали, могла подойти из Парижа или Руана, где французские рыцари довольно медленно собирались, чтобы дать отпор захватчику. Запасы таяли, и несмотря на все героические усилия гарнизона, время несомненно истекало. 16 сентября отряду англичан во главе с графом Хантингдоном наконец-то удалось овладеть одним из главных валов фортификаций. Когда же на предложение Генриха о сдаче последовал отказ, он решился на штурм города. Всю ночь палили пушки, чтобы лишить защитников сна, а приступ был запланирован на рассвет. Но на самом деле обстрела было уже предостаточно. В полночь гарнизон предложил начать переговоры, и в конце концов было решено, что если к следующему воскресенью к ним не придут на помощь, они сдадут город, что, собственно, и произошло.

Капитуляция проходила с большой помпезностью, ибо Генрих овладел одним из крупных городов своего герцогства. Облаченный в расшитое золотом одеяние, король взошел на свой королевский трон, который разместили на вершине холма напротив города. Здесь он получил ключи от города из рук командиров гарнизона, на которых в знак раскаяния были надеты лишь рубашки, а на шее повязаны веревки. Они справедливо могли опасаться того, как их примет тот человек, который только что доказал им самым эффективным способом, что он является их законным герцогом. Однако Арфлер избавили от ужасов средневековых грабежей. И хотя главных пленных задержали, чтобы получить с них выкуп, к ним относились с уважением. Здесь, как и позднее, проявилось стремление Генриха умиротворять жителей своего герцогства.

Своего герцогства? Пока что спустя пять недель он покорил лишь один город этого герцогства, а его армия значительно сократилась из-за болезней. На дворе стояло 22 сентября, и у него не было ни малейшего желания воевать зимой. Что же ему делать? Направиться в Париж, о чем, возможно, вначале он и подумывал, с его ослабленной армией было немыслимо. Оставить гарнизон и отплыть домой? Это было бы слишком унизительным завершением такой славной экспедиции, хотя именно это многие капитаны ему и советовали. Пока Генрих обсуждал этот вопрос, он бросил вызов дофину сразиться с ним один на один. Победитель получил бы право стать следующим королем Франции после смерти Карла VI.

Вполне понятно, что дофин, тучный девятнадцатилетний юноша, предпочитающий сражениям органную музыку, проигнорировал вызов, да и вряд ли сам Генрих воспринимал этот вызов серьезно.

К 5 октябрю Генрих принял решение. На Совете, который прошел в тот день в Арфлере, как считают, он заявил, что, дескать, одержим большим желанием увидеть свои земли и решил пройти через всю Нормандию к своему другому безопасному владению в северной Франции, городу Кале. От Арфлера по направлению к этому городу по прямому пути было необходимо преодолеть двести пятьдесят семь километров и все по враждебной территории, поэтому такое решение было воспринято многими как явное безумие. Но как заметил один современный историк, французская армия – насколько это было известно Генриху – пребывала в Верноне, в двухста сорока километрах от Кале. Не ведая о его планах, французы выступят в поход лишь после того, как узнают о том, что англичане пустились в путь, поэтому у Генриха и его более дисциплинированной и менее обремененной обозами армии будет с самого начала преимущество в два-три дня. Реальную угрозу для него представлял французский авангард в Руане. Но с ними стоило рискнуть потягаться, что неимоверно бы подняло боевой дух армии, которую он бесстрашно повел через всю Францию, как раньше поступали его предки.

Итак, 8 октября Генрих вместе со своей армией, которая к этому моменту сократилась приблизительно на тысячу человек, покинул безопасный Арфлер. Многие из воинов ехали верхом, однако скорость передвижения армии определялась пешими воинами и обозами. Поэтому темп в двадцать семь километров за день по направлению к реке Сомма был совсем неплохим результатом. Но именно начиная с Соммы, которая была слишком хорошо знакома англичанам, высокодисциплинированный и хорошо организованный марш на Кале превратился в отчаянную борьбу за выживание. Генрих сделал ставку на возможность перейти реку в той ее приливной части возле устья, где крупный рогатый скот переходил реку вброд. Этим же местом для переправы воспользовался в свое время Эдуард III, который двигался на поле под Креси. Генрих направил гарнизону в Кале приказание ожидать его прибытия и обеспечить безопасный проход через брод. Своих воинов он обеспечил восьмидневным продовольственным пайком, чтобы сократить объем запасов, которые необходимо было нести с собой через всю область. До Соммы путь был довольно-таки легким, да и численность его армии была достаточной, чтобы угрозой или незначительными стычками помешать гарнизонам, удерживающим переправы на реках между Сеной и Соммой, чинить препятствия движению его армии. Но в десяти километрах от Соммы англичане захватили в плен одного гасконца, который рассказал, что укрепленную переправу защищает французский авангард во главе с опытным маршалом Бусико. Попытка переправиться через этот брод была бы равносильна самоубийству, и поэтому Генрих направился на юг вдоль западного берега реки, чтобы найти другое место для переправы.

Именно с этого момента у англичан и начались неприятности. Уменьшались продовольственные запасы, а ресурсов тех территорий, по которым они шли, было недостаточно, чтобы накормить армию из шести тысяч человек. Поэтому воинов перевели на очень скудный рацион. Многие из них, здоровье которых к тому времени было подорвано эпидемией дизентерии в Арфлере, сильно устали, и их истощение усиливалось ухудшающейся погодой, поскольку было начало октября, и общей безвыходностью их положения. Ведь по мере продвижения под дождем вдоль западного берега Соммы они обнаруживали, что все переправы были укреплены и охранялись, мосты разрушены или защищались крупными военными отрядами. На их пути то и дело попадались воины маршала Бусико, чья численность была, по меньшей мере, равной численности войска Генриха и двигались они по противоположному берегу реки.

Казалось, что английская армия, все сильней углублявшаяся в глубь враждебной страны, была обречена на гибель от голода и болезней. Но география Соммы и некомпетентность французов сыграли англичанам на руку. Дело в том, что между Амьеном и Амом русло реки, в нижнем течении относительно прямое, резко поворачивает на восток. Таким образом, англичанам удалось срезать путь мимо излучины и вновь подойти к реке на два дня раньше Бусико. Французы, которые не столь хорошо знали течение одной из своих главных рек, как Генрих, были крайне удивлены. Генрих обнаружил две практически незащищенных переправы – Бетенкур и Вуанн, хотя мощеные дороги, ведущие к ним через болото, были разрушены. На разбор домов для ремонта дорог у англичан ушел один день. Но к 19 октября английская армия целиком переправилась через реку.

Этот успех, по-видимому, изменил судьбу англичан. Теперь перед ними стояла перспектива не медленной смерти от голода и болезней, а быстрой гибели в сражении, поскольку между англичанами и их пунктом назначения в Кале находилась огромная французская армия. Ее главные силы, состоявшие из цвета французского рыцарства, но без короля и дофина, которых оставили позади, выступили из Вернона параллельно тыльным частям англичан по направлению к Амьену, где за день или два до англичан они переправились через реку и теперь находились неподалеку от Перонны, всего лишь около одиннадцати километров от позиции англичан. Несмотря на некоторые мудрые советы, французская знать была решительно настроена дать сражение. В воскресенье, 20 октября от герцогов Орлеанского и Бурбонского к Генриху прибыли трое герольдов и сообщили ему о решении герцогов сразиться с ним прежде, чем он доберется до Кале.

О месте будущего сражения ничего не говорилось, но было понятно, исходя из традиций топ эпохи, что битва начнется на поле, которое не дает преимуществ ни одной из сторон. Для Генриха не было иного выхода, как продолжать путь, что он и делал, двигаясь по относительно прямому маршруту в Кале, не отходя от Соммы. В это время французы приняли еще одно катастрофическое решение из множества аналогичных решений, которые им предстоит сделать в течение последующих нескольких дней. Вместо того чтобы оставаться возле Перонны, замечательной позиции с укрепленным городом, где справа протекала река Сомма, а слева находилась невысокая гряда холмов и было достаточно места для маневров, в то время как сама их армия располагалась посередине, французы продолжали двигаться по направлению к Кале почти рядом с англичанами, находясь немного впереди них. Обе армии находились довольно близко друг к другу, но не знали точного расположения своего врага, так как разделявшая их местность была неровной и холмистой.

Несомненно, какой-нибудь знаток во французской армии посоветовал ее командирам выбрать значительно лучшее место для сражения с англичанами, чем Перонна, поскольку 24 октября англичане, перейдя через реку Тернуаз у Бланжи и взобравшись на холм, расположенный напротив, по мере приближения к селению Мезонселль увидели впереди в двух километрах всю французскую армию, расположившуюся на равнине. Французы занимали позиции вдоль дороги на Кале и «словно стая саранчи» наводнили собой огромное поле. Смотря на французов, Генрих увидел воле, на котором ему с ними придется сражаться, и, рассматривая его, он, несомненно, строил определенные планы.

Выбранное французами поле было почти что идеальным с точки зрения установленных в эпоху Средневековья правил сражения. Оно представляло собой огромное открытое пространство чуть больше трех километров в длину, засеянное озимой пшеницей. С обеих сторон поля вокруг селений находился лес. Именно в этих двух селениях Мезонселль на юге и Руссовиль на севере английская и французская армии встали лагерем. Почти на уровне середины поля находились еще два леса, которые окружали селение Азенкур на западе и Трамкур на востоке. Эти леса искажали естественную прямоугольную форму поля, заставляя его к середине сужаться. И таким образом самое короткое расстояние между лесами не превышало одного километра. После того как Генрих занял позицию у Мезонселля, французская армия развернулась поперек дороги непосредственно к северу от этих двух лесных массивов по центру поля. Столкнувшись с таким многочисленным войском, Генрих в последний раз попытался пойти на переговоры. Он даже предложил отдать Арфлер и оплатить нанесенный ущерб. Но французы не хотели упускать такого шанса – ведь в их руках находилась небольшая английская армия. Им представилась возможность отомстить за Креси и Пуатье. Предложения англичан были отвергнуты, и теперь обе стороны знали, что на следующий день, в пятницу 25 октября 1415 г., на который приходится праздник св. Крипина и Крипиниана, им предстоит схватка.

Ощущения обеих сторон в холодный, дождливый вечер накануне сражения прекрасно описаны хронистами. Англичане, которые были хорошо дисциплинированными и под командованием Генриха вели себя тихо, если исключить музыку и удары молотов, которыми распрямляли копья и доспехи. Они, должно быть, пришли в ужас при одной мысли об огромном войске французов, превосходившем их числом по меньшей мере в три раза. Хвастовство Генриха в том, что Бог поддерживает его действия, было уместным, ибо оно поднимало боевой дух его воинов. «Вы – народ Божий; сегодня Господь доверил мне вас и он сможет умерить гордыню французов, которые кичатся своим количеством и силой». Однако воины Генриха, должно быть, полагали, что утром они, скорее всего, погибнут, и поэтому священники трудились с большим усердием, так как многие уставшие солдаты исповедовались, прежде чем немного отдохнуть на своих соломенных ложах под непрерывным дождем. На расстоянии всего нескольких сот метров французская знать и ее слуги, уверенные и шумные, разыгрывали в кости право захватить в плен короля Англии. Каждый из них находился как можно ближе к своему знамени и как можно дальше от толп воинов низкого социального статуса, которые были расквартированы в прилегающих селениях. Англичане же проверяли и чинили оружие, лучники вощили свои луки, старые воины утешали молодых, и, конечно же, сам король Генрих обходил своих испуганных солдат, неся с собой «немного общения с Гарри в ночи».

Генрих встал на рассвете и выслушал мессу. Презрев тактику своего отца в битве при Шрусбери, он облачился в королевский плащ с вышитыми тремя леопардами Англии и тремя золотыми лилиями Франции. Его бацинет венчала роскошная корона, и таким образом он был хорошо заметен на фоне своих рыцарей, одетых в сталь без всяких украшений. Уверенный в помощи Бога, он начал готовиться к битве. Поскольку в количественном отношении его войско значительно уступало французам, он решил сражаться между двумя лесными массивами, расположенными перед ним, и таким образом помешать французам обойти с флангов и окружить его войско. Практически все силы его армии, готовые к сражению, должны были удерживать приблизительно километровую линию между двумя лесными массивами. В тылу же для защиты обозов и лошадей оставался небольшой резерв. Спешенные тяжеловооруженные всадники размещались по четыре человека в глубину каждого из трех отрядов, центральным из которых командовал сам король, авангардом на правом фланге – герцог Йоркский, а лорд Камой стоял во главе арьергарда на левом фланге. Фланги каждого из отрядов спешенных тяжеловооруженных всадников защищали лучники, выстроенные в форме клина. На самых крайних флангах этой линии, на опушке леса располагались значительно большие отряды лучников. Еще ранее был отдан приказ лучникам добыть полутораметровые колья с заостренными концами. Эти колья им нужно было врыть и таким образом создать против французов защитный палисад.

Французы не извлекли урок из побед англичан в XIV в.: в битве при Азенкуре они сильно пострадали от попытки увековечить «этот антинаучный подход к битве, которая напоминала поединок на копьях во время большого рыцарского турнира». Их тяжеловооруженные всадники выстроились в три огромных боевых линии, друг за другом. Лишь третья и арьергардная линии состояли из конных воинов, остальные же бойцы спешились. Французские командиры, чересчур самоуверенные и не скоординировавшие общие усилия находились в передовой линии, чтобы иметь привилегию первыми нанести удар по англичанам. На их передовых позициях столпилось столько воинов, что для артиллерии или лучников просто не было места, которые присутствовали на поле сражения, но либо играли небольшую роль, либо же вообще не имели никакого значения. Единственным отступлением от их привычной тактики было использование двух флангов тяжеловооруженных всадников, в задачу которых входило уничтожение отрядов лучников на флангах англичан.

После того как командиры обеих армий произнесли пламенные речи, войска еще в течение нескольких часов не двигались с места, ожидая, что атаку начнет противник. Однако Генрих не очень-то хотел продвигаться слишком далеко, чтобы не потерять свою выгодную позицию между лесными массивами. Наконец-то около одиннадцати часов утра он отдал приказ: «Знамена вперед». Англичане, которые до сих пор лежали на земле, возрадовались, загремели барабаны и заиграли трубы, когда передовые отряды Генриха подошли к французам на расстояние выстрела стрелы. Тотчас же английские лучники, изо всех сил натянув луки, пустили первый ливень стрел, которого было достаточно, чтобы привлечь к флангам внимание французской конницы, неспособной ответить тем же. Поскольку французы приближались, лучники построили перед собой частокол из кольев и начали посылать один за одним целый поток стрел в толпу всадников противника, которые медленно передвигались по грязному пшеничному полю, простиравшемуся перед ними. Так как всадникам не удалось преодолеть частокол, они отступили в центр поля к передовой линии французских пеших тяжеловооруженных воинов, которые в свою очередь под весом своих доспехов с трудом пробирались по грязи. Из-за упавших и напуганных лошадей неразбериха к тому времени приобрела значительный размах, однако французские пешие тяжеловооруженные воины, опустив головы от солнца и стрел, продвигались вперед и вскоре нанесли удар по передовой линии англичан. Массивная атака воинов в полном вооружении заставила англичан отступить на расстояние копья, но затем они остановились, и вскоре к ним присоединились лучники, которые, отбросив свои луки, набросились на французских пеших тяжеловооруженных воинов с топорами и молотами. Вскоре воины в авангарде французов начали падать, и вот именно тогда и началась настоящая резня. Ведь французы, к этому моменту стянувшиеся к центру поля, чтобы добраться до английских тяжеловооруженных воинов, а также отойти подальше от лучников, теперь обнаружили, что на них нажимают воины второй линии, у которых не было достаточно места, чтобы воспользоваться своими копьями или даже поднять меч. Упавшие уже больше не могли подняться, и вскоре центр поля превратился в свалку мертвых или задыхающихся под тяжестью собственных доспехов французов. Не облаченные в латы, а иногда даже и босоногие английские воины взбирались на горы из тел врага, чтобы своими свинцовыми молотками и топорами продолжить безжалостное истребление французов. Через полчаса исход битвы был решен.

Увидев судьбу своих товарищей, французский арьергард начал движение на север, а англичане, которые теперь стали хозяевами на поле битвы, приступили к скверной работе, отделяя среди груд доспехов живых от мертвых, чтобы потом заявить о своих правах на пленных. Несмотря на бойню, устроенную англичанами, среди французов осталось много уцелевших, однако большинство из них ожидала злая судьба. Генрих, узнав о движении французских войск по направлению к его тылу и опасаясь окружения, отдал приказ, чтобы каждый воин, захвативший пленников, убил их. С пленных, число которых, возможно, превышало все его войско, еще не успели снять доспехи. Солдаты, ярость которых погасла при мысли о крупном выкупе, отказались выполнять приказ, вследствие чего Генрих приказал выполнить эту задачу специальному отряду, состоявшему из двухсот лучников личной охраны короля. И, таким образом, «всех этих дворян Франции тогда хладнокровно убили, порубили на кусочки, раскромсали головы и лица, что представляло собой страшное зрелище». В живых оставили тех пленных, которые занимали высокое положение и выкупы за которых предназначались только для короля.

Тяжелый бой шел и вокруг самого Генриха, поскольку французские рыцари, которые ночью перед битвой бросали кости за право пленить короля, усердно пытались пробиться к нему или погибнуть. Генрих, как настоящий средневековый король, лично отличился во время того сражения и, в частности, спас жизнь своего брата Хамфри. Число англичан, погибших в битве, было невелико. Самым знатным из погибших воинов был тучный кузен короля герцог Йоркский, который, командуя правым флангом, упал на землю и, вероятно, задохнулся в доспехах. Потери со стороны французов были огромными. Первая строка списка дворян Франции, павших на поле битвы, по своему ритму напоминает стихотворение и начинается с имен герцогов Алансона, Брабанта и Бара и далее включает девяносто графов, более полторы тысячи рыцарей и около четырех-пяти тысяч тяжеловооруженных всадников. Двое военачальников благородного происхождения, принадлежавшие к группировке арманьяков, герцоги Орлеанский и Бурбонский, были также взяты в плен. Словно символом примирения, которое состоялось между враждующими лагерями – арманьяков и бургиньонов – перед лицом угрозы со стороны англичан, стала смерть двух братьев герцога Бургундского. Но сами герцоги Бургундский и Бретонский обратили на себя внимание тем, что не присутствовали при этой ужасной бойне французской знати. Каково же было число всех погибших в этом сражении, никто не знает, поскольку тогда никого не беспокоил подсчет количества павших воинов из низших социальных слоев.

Остаток дня англичане занимались тем, что снимали с мертвых доспехи и другие ценные предметы, которые грузили на повозки и затем после ночного отдыха направляли в Кале «через груды патриотизма и кровь, в которой утонуло могущество Франции». Потом ночью эти горы убитых грабили местные крестьяне, как мужчины, так и женщины, и в результате погибшие воины лежали голыми, как при рождении. Численность английской армии немного возросла, так как с собой взяли тех раненых, кто еще мог дышать. Спустя три дня войско прибыло в Кале и после соответствующих торжеств и двухнедельного отдыха направилось в Англию.

Новости значительно опередили победителей. Бедфорд умело воспользовался этим и выбил у Парламента еще денег, прежде чем здравый смысл взял верх над патриотическим воодушевлением. Горожане на улицах Дувра и особенно Лондона не жалели всех своих сил, чтобы достойно встретить короля-героя. Пышное зрелище, которое устраивалось на пути Генриха из Блэкхита в Сити, включало всевозможные детали средневекового представления. Символические статуи и ярко разукрашенные деревянные башни, знамена, трубы, шпалеры и прекрасные шатры, толпы ликующего народа и хор из самых красивых девственниц, танцующих под звуки тамбуринов и поющих приветственную песню: «Добро пожаловать, Генрих Пятый, король Англии и Франции».

Победоносная армия, которую благодарный король наградил соответствующим образом, разошлась по домам, а лучники-йомены начали рассказывать с каждым днем удлиняющиеся истории, которые обеспечат им бесплатный эль на всю оставшуюся жизнь, молодые дворяне стремглав бросились к своим возлюбленным дамам, зажимая в руках подвязки и перчатки, правда немного запачканные, с которыми около четырех месяцев назад они так радостно шли на войну. Возможно, нам следует также вспомнить и о таких благородных пленниках, как герцог Орлеанский, которому суждено будет провести в плену двадцать пять лет, поскольку он не сможет собрать огромную сумму денег, необходимую для его выкупа. В этой ссылке его утешало лишь написание стихов, благородное занятие, которому предавался также еще один из пленников Генриха, молодой король шотландцев.