От Днепра до Дона

От Днепра до Дона

Непрерывные бои до самого последнего момента предъявляли непомерные требования к нашему батальону и дорого ему обошлись. Тяжелые потери красноречиво говорили о необходимости отдыха людей и ремонта техники. Офицеры и солдаты сделали все, что было в их силах для выполнения поставленных задач. Батальон давно уже кормился сам по себе и требовал тщательного медицинского осмотра. И наконец, мы испытывали острую потребность в пополнении – как в личном составе, так и в боевой технике. Дивизия «Лейбштандарт» была отведена с линии фронта и должна была быть переоснащена и пополнена в течение недели. Мы были рады этому перерыву и наслаждались несколькими оставшимися солнечными днями отдыха как даром Божьим. Все наши желания удовлетворялись. Мы ложились спать в конце дня и нежились в относительном мире, но вскоре появилась обеспокоенность.

Вскоре нам стало ясно, что ни о каком ремонте не может быть и речи. Ремонтно-восстановительные службы действительно пытались отремонтировать оружие и военную технику, но их усилия были каплей в море. Не хватало запасных частей. Батальон частично взял на вооружение трофейную технику. Пополнения личного состава тоже пришлось ждать долго. День пролетал за днем, а с нетерпением ожидаемого из Германии пополнения все не было. Результатом этого «переоснащения» стало то, что серьезные проблемы пришлось поднимать перед старшими командирами. В начальный период войны перед нами была конкретная и достижимая цель – Днепр. Мы были полностью укомплектованы, когда с боями начинали движение к этой цели и сражались в абсолютной уверенности в ее достижимости.

Но теперь, после стольких боев и выхода к этому водному рубежу, наш батальон уже больше не был полноценной боевой группой. Мы могли выставить лишь часть своего прежнего состава. Не требовалось много усилий для того, чтобы подсчитать, как много времени пройдет до того момента, когда наш гордый батальон прекратит существование как боеспособная единица. Что произойдет, когда с этим потрепанным батальоном мы форсируем Днепр и двинемся на восток? Каковы наши цели? Сможем ли мы их достичь до наступления зимы? Мы говорили о Доне, Волге и Кавказе. Бесконечная протяженность русских пространств подавляла нас. Мы начинали думать по-русски: «Ничего! Прорвемся!»

Я снова повел свой авангардный батальон к Днепру 8 сентября и переправился через реку 9 сентября в 16.30. Плацдарм на левом берегу реки был взят 73-й пехотной дивизией под командованием генерала Билера (у Манштейна в «Утерянных победах» это сделала Нижнесаксонская 12-я пехотная дивизия. – Ред.). Мы медленно переправлялись по шаткому понтонному мосту через ширь грязных вод. Самоходные (штурмовые) орудия и танки были переправлены отдельно на паромах. Командир района переправы вручил мне приказ из LIV армейского корпуса и одновременно сообщил, что мой батальон по завершении форсирования реки должен быть придан 73-й пехотной дивизии. Командир дивизии ожидал меня юго-восточнее Берислава. В сопровождении двух посыльных на мотоциклах я медленно поехал на командный пункт. Вдоль дороги повсюду были видны свежие могилы павших немецких и русских солдат. Ввиду ожидавшейся ночной операции я позволил своим солдатам сходить на реку искупаться.

Я нашел штаб 73-й пехотной дивизии во фруктовом саду. Я получил задание прорваться с плацдарма на юг, наступая на населенный пункт Новая Маячка, нацелившись на Копани, и занять на ночь круговую оборону. Полк полковника Хицфельда должен был быть нашим соседом слева.

Сразу после первых слов генерала я дал сигнал одному из своих посыльных мотоциклистов, чтобы тот передал в батальон команду быть готовыми к выступлению. Он помчался обратно в батальон, чтобы там начали готовиться к маршу. В ходе получения приказа я передал через еще одного посыльного приказ батальону начать движение. Он погнал свой мотоцикл и передал этот приказ. Спустя несколько минут я увидел, что меня уже ждут мои командиры рот. Они болтали с майором Штиффатером. После подробного инструктажа генерал Билер предложил мне чашку кофе и спросил: «Когда вы сможете двинуться в путь?» Он с изумлением проследил за моим взглядом, а я показал на ожидавших командиров рот, приближавшееся пыльное облако и ответил: «Господин генерал, батальон уже в пути». Никогда не забуду его ошарашенного вида.

Провалившаяся, разбитая и пыльная дорога замедляла темп нашего движения. Вскоре мы оставили позади последние передовые посты 73-й пехотной дивизии и двигались в темноте. Бремер был впереди. Медленно и осторожно двигаясь вперед, мы катились в ночь, глухо урча двигателями. Нас окутала кромешная тьма. В 21.00, в четырех километрах к северу от Новой Маячки, мы вошли в боеконтакт с противником, русское боевое охранение мы застали врасплох и захватили без боя. Советские солдаты производили впечатление совершенно изможденных людей и с готовностью предоставили нам нужную информацию. Согласно их показаниям, Новая Маячка удерживалась значительными силами. После восьми дней отдыха я чувствовал некоторую неуверенность в себе. Я не имел четкого представления о противнике. Мы оказались в ситуации, в которой чувствовали себя чужими, и по этой причине продвигались вперед неуверенно. Я ждал наступления нового дня. Яркий утренний свет даст нам необходимую безопасность. Плотное оборонное построение «дикобраз» составляло нашу «крепость». Я сидел в автомобиле радиосвязи и разговаривал с пленным командиром Красной армии о том, какого рода действия могут предпринять его вышестоящие начальники. Перекоп и Татарский ров (древний ров, пересекающий весь Перекопский перешеек, глубиной до 15 метров. – Ред.) все вновь и вновь проскальзывали в разговоре. Пленный был убежден, что Татарский ров был подготовлен к обороне.

Ночь была тихой, не прогремело ни выстрела. Это спокойствие было призрачным. Пара выстрелов обнаружила бы, где противник. А пока мы чувствовали себя так, будто полностью окружены советскими войсками. Роса опустилась на сухую поверхность листьев, когда первые слабые лучи солнца возвестили о наступлении нового дня. Я был напряжен и нервозен, когда старался сквозь едва забрезживший рассвет рассмотреть Новую Маячку. Очертания городка медленно проступали из окружавшей его мглы. Мотоциклисты сели на свои мотоциклы и ожидали приказа на атаку. В 4.00 наступил конец миру и покою. Полк Хицфельда атаковал Новую Маячку с севера. Шум битвы наполнил воздух и как рукой снял усталость. Пехотинцы 73-й пехотной дивизии двигались вперед при еще слабом утреннем свете. Все сметающие на своем пути снаряды русской артиллерии не могли остановить людей, которые неотступно пробивались к городу. В исчезающих утренних сумерках мы смогли рассмотреть фортификационную систему противника. Она была хорошо приспособлена к местности западнее города и сооружена на славу, как всегда это бывает у русских. Они были мастерами в строительстве полевых оборонительных позиций.

Атакующая 73-я пехотная дивизия занимала все новые участки местности, и наступило время атаковать саму систему укреплений. Наш батальон приготовился к атаке за широкой живой изгородью лесополосы. Советские войска пока не замечали нас, и их артиллерия прилагала все усилия к тому, чтобы подавить атаку 73-й пехотной дивизии. Нам же нужно было преодолеть два километра, чтобы добраться до позиций противника, а на местности не было никаких укрытий. Нигде не было видно никакого лесистого участка, кроме нашей лесополосы. Перед нами лежала степь Северной Таврии – гладкая, как доска, с твердой, в трещинах, почвой и с кое-где произраставшей степной травой.

Я вместе с командиром 1-й роты 1-го разведбатальона СС наблюдал за движением на оборонительных позициях русских и понял, что стремительной атакой моего батальона противник будет полностью разбит. Более того, наша атака будет также способствовать наступлению дивизии. Я размышлял, какое атакующее подразделение покроет пространство ничейной земли без потерь с максимально возможной скоростью.

Степные пространства наводили меня на мысль о стремительных атаках кавалерии прошедших времен. Сам дьявол, наверное, нашептывал мне в этот момент: «А что, если стремительная атака моих мотоциклистов приведет к успеху?» Я не осмеливался озвучить свои мысли; я все еще считал такую атаку безумием. И все же, пока здравый смысл и интуиция сражались между собой за окончательное решение, мысленно я уже видел своих мотоциклистов, несущихся как черти на ревущих БМВ через степь и вклинивающихся в позиции противника.

Мои солдаты молча смотрели на меня, а я снова и снова взглядом окидывал степь, прикидывая расстояние. Я опустил бинокль и испытующе посмотрел в глаза Бремера. Как он отреагирует, оценив ситуацию, если я прикажу его мотоциклистам атаковать? Ожидает ли он, что что-то необычное ожидается уже в скором времени? Его взгляд был открытым, а лицо не выразило никакого удивления, когда я изложил свое намерение атаковать противника на мотоциклах и бронемашинах. Мои «борзые» получили приказ с ледяным спокойствием и как само собой разумеющееся.

Артиллерия и другое тяжелое оружие заняли намеченные позиции. Мотоциклисты развернулись по широкому фронту, пока под защитой лесополосы. Бронемашины двинулись вперед в заранее определенные промежутки, так чтобы быть в состоянии беспрепятственно открыть заградительный огонь. Охваченный лихорадочным возбуждением, я залез в свой броневик и вскинул руку вертикально вверх. Пути назад не было! Жребий был брошен, неопределенность испарилась. Наш бронеавтомобиль медленно выкатился из-за укрытия. Мы были в поле зрения русских.

Первые снаряды противника вот-вот должны были обрушиться на нас. Я подтянулся, выглянул из бронемашины и посмотрел вперед. Мы двигались между двумя мотоциклетными ротами. Мотоциклисты с ловкостью обезьян вскочили в свои машины. Проехав 100 метров, я уже не мог ничего разобрать. Перед нами носились и падали тени. Атака превратилась в гонки. Будут ли это гонки со смертью?

Снаряды русских с воем пролетали над нами и взрывались там, где мы были всего несколько секунд назад. Огонь артиллерии подгонял нас даже еще больше, скорость возросла. Мы должны были перехитрить систему управления огнем русских и ворваться на позиции советских войск как сущие дьяволы.

Охваченные азартом скорости и опьяненные ревом двигателей, пронизывавшим нас до мозга костей, мы высматривали противника, прищурив глаза. Наша цель была там, где наша артиллерия выполняла свою смертоносную задачу, где кровь русских солдат уже окропляла землю. Картина разрушения подстегивала нас. Мы спешили к смерти как одержимые.

Вдруг появились первые русские. На нас смотрели лица, искаженные ужасом. Они побросали свое оружие и побежали на запад. Мы наступали через систему обороны, мимо окопов, мимо смятых тел мертвых и смертельно раненных солдат. Множество советских солдат в беспорядке бежали в западном направлении, где были окружены.

Однако русская артиллерия все еще оставалась где-то на огневой позиции. Мы никак не могли прервать свою бешеную погоню! Грузовики противника пытались скрыться, но были подожжены огнем 20-мм автоматических пушек наших бронемашин. Мы проезжали мимо брошенных орудий и устремлялись дальше, минуя Новую Маячку и следуя в направлении Старой Маячки. Напряжение постепенно спало. Вокруг нас уже больше не было видно никаких признаков жизни. Степь лежала перед нами как вымершая. С другой стороны, местность за нами напоминала муравейник. И свои и чужие наравне оказывали помощь раненым.

Обмен рукопожатиями с полковником Хицфельдом, короткая ориентировка по ситуации у командования 73-й пехотной дивизии и наступление на юг продолжилось. Пятьсот тридцать четыре, в основном раненых, советских солдата было взято в плен в ходе атаки. Что касается наших потерь личного состава, то двое солдат были убиты в бою, сержант и еще двое рядовых умерли от ран. Атака увенчалась полным успехом, но тем не менее никогда больше я не отдавал приказ на подобную «мотоциклетную» атаку.

С наступлением темноты мы вышли под Каланчак, используя фактор внезапности, атаковали город и взяли его. Объятая пламенем, взорвалась вражеская бронемашина, 221 русский солдат пополнил ряды военнопленных. Разведывательные группы доложили, что район на 10 километров к востоку от Каланчака свободен от противника.

В полночь я получил приказ из пехотной дивизии внезапным ударом прорываться через Перекопский перешеек и ожидать дальнейших распоряжений на подходе к Ишуню. В ходе различных кампаний я часто получал приказы и задания, которые ничего не имели общего с азами классического военного руководства, но этот приказ превзошел их все. Неужели мои ответственные начальники действительно считали, что внезапный удар по Перекопскому перешейку сможет открыть ворота в Крым? Мои ротные командиры смотрели на меня в некотором изумлении, когда я передал им этот приказ и кратко проинструктировал о ситуации.

Крым отделен от материка заливом Сиваш или, как его еще называют, «Гнилым морем». Это так называемое «море» представляет собой систему мелких заливов с сильно минерализованной водой и почти непроходимо (в ночь на 8 ноября 1920 года вброд по грудь в ледяной воде Сиваш пересекла ударная группа Красной армии, пройдя так 7 километров. – Ред.). Из-за мелководья оно было непреодолимым препятствием даже для штурмовых катеров. Три основных пути вели в Крым: Перекопский перешеек на западе, железнодорожный переезд через Чонгарский полуостров в центре и узкий пролив у Геническа, ведущий на Арабатскую стрелку, на востоке. Перекопский перешеек 8 километров шириной в самом узком месте перекопан древним Татарским рвом до15 метров глубиной. Местность здесь плоская как блин и пересечена несколькими балками – сухими или с временным водотоком долинами. Они служили батальону единственным укрытием. Прямо у северной стороны Татарского рва располагался старинный укрепленный городок Перекоп. Железная дорога шла через Перекопский перешеек в Крым. Ввиду таких благоприятных для обороны возможностей и того факта, что за последние несколько дней мы взяли пленных из трех разных дивизий противника, никто не верил, что перешеек будет несложной преградой.

12 сентября около 4.30 утра мой батальон двинулся к Перекопу. Мы установили контакт с передовым батальоном 73-й пехотной дивизии под командованием майора Штиффатера в 4.55. Штиффатер присоединился к моему батальону. Дальний горизонт медленно вырастал из полумрака зари. Степь сверкала самыми изумительными красками. Не было видно больше ни одного живого человеческого существа; лишь мои солдаты двигались вперед, прыгая как лягушки. Унтерштурмфюрер СС Монтаг вел передовой взвод. Унтерштурмфюрер СС Вестфаль находился в головном походном дозоре. Я двигался следом, нервно рассматривая горизонт, пытаясь увидеть признаки какого-либо движения. Но не было видно ни людей, ни животных. Лишь игра красок от поднимающегося солнца придавала равнине удивительный, сказочный вид. Я направил взвод Бюттнера далеко вперед разведать местность вдоль побережья Перекопского залива близ второй Александровки. Оттуда должна была хорошо просматриваться местность к северу и к югу от Татарского рва.

Вдруг я заметил на горизонте несколько всадников, которые покружили на месте, а затем исчезли в направлении поселка Преображенка. Их мимолетное появление возбудило нас. Преображенка находилась за небольшим подъемом, и были видны лишь несколько домов. Сильно встревожившись, мы рассматривали горизонт, продолжая движение. Мы ехали, увеличив дистанцию между машинами. У нас было ощущение, что покой может быть нарушен в любой момент завыванием снарядов и мин крупнокалиберных минометов. Советские войска должны были использовать эти удобные оборонительные позиции. Призрачное спокойствие предвещало сражение. Не было никаких убегавших русских, никаких бешено скачущих отрядов конницы, никакого рева моторов машин – ничто не указывало на бегство или даже отход. Степь была пустой. Нигде не было видно ни души. Один только этот факт указывал на жесткое управление и строгий контроль со стороны командования противника.

Мои солдаты снова свешивались по сторонам машин; даже мотоциклисты ведущего взвода сидели вкось на своих машинах. Я стоял на подножке мчавшегося бронеавтомобиля, следовавшего в центре нашего боевого порядка. Мои часы показывали 6.05, когда вестфальское отделение медленно приближалось к домам Преображенки. Огромное стадо овец перегородило вход в поселок; оно уходило в степь. Вдруг тишину нарушил взрыв, за ним другой, третий… Овец подбрасывало в воздухе. Обезумевшие животные помчались, ища спасения, наскакивая друг на друга, чтобы выбраться, но они взлетали в воздух. Сворачивая в сторону, овцы попадали на минное поле. Жалобное блеяние погибавших животных наполнило воздух. Оно смешивалось с глухим звуком взрывавшихся противотанковых мин. Припадая к земле, готовые к броску и дрожавшие от возбуждения, мы ожидали ярких вспышек выстрелов со стороны советских войск. Мы бежали рядом с машинами, намереваясь войти в поселок и закрепиться там. Однако все еще не было сделано ни выстрела; только мины завершали свою смертоносную работу. Все, что осталось от большого стада овец, было дергавшейся кровавой массой и парой животных, с трудом вырвавшейся на волю.

Но потом это случилось! Прозвучал давно ожидавшийся голос фронта! Русские снаряды со свистом проносились над нами и взрывались в походной колонне Штиффатера. Его солдаты побежали назад, сначала по одному, а потом большими массами. Я же устремился вперед, желая добраться до первых домов поселка, откуда должен быть виден Перекоп. После нескольких прыжков я нырнул в дорожную пыль под градом осколков рвущихся снарядов. Темное чудовище выдвинулось на небольшой подъем и стреляло прямо по нас. Всего в нескольких сотнях метров впереди нас был огнедышащий дракон, сеющий смерть и опустошение в наших рядах. На пути батальона, ощетинившись дулами орудий, встал бронепоезд.

Я подал условный знак, означавший, что надо отходить. Мои мотоциклисты развернулись на месте и помчались назад широким фронтом, в то время как бронемашины вели огонь по поезду и отходили, прикрываясь дымовой завесой. 37-мм противотанковая пушка выпускала снаряды по бронепоезду, а спустя несколько секунд сама взлетела на воздух. Лязг и грохот сокрушенного стального лафета заглушил крики моих погибающих солдат.

По нас стреляли пять батарей тяжелых и две – легких орудий. Позади нас можно было видеть лишь столбы пыли. Я вздохнул с облегчением. Не было видно ни горящих танков, ни бронемашин. Я прополз вперед еще на несколько шагов и смог различить глубоко эшелонированные полевые укрепления с полосой заграждений из рвов и колючей проволоки. Бронепоезд, пыхтя, удалился в направлении Перекопа.

Мне были видны русские пехотинцы в своих окопах на расстоянии всего лишь 50 метров от нас, их стучавшие пулеметы, заставлявшие нас прижиматься к земле. Мы должны были от них избавиться, или нам грозила дорога в плен. Теперь настал черед наших снарядов, пролетавших со свистом над нами, вынудить русских искать укрытия, хотя и нам самим приходилось вжиматься в каждую складку местности.

Вокруг меня лежали раненые солдаты; унтершарфюреру СС Вестфалю оторвало руку; ротенфюрер СС Штолль был в нескольких метрах от меня – он стонал от боли. Не был ранен Гельмут Бельке. Мотоцикл с коляской Штолля был все еще в порядке; его мотор работал на фоне стука пулемета. Бельке что-то крикнул Штоллю, указал на мотоцикл и начал пробираться к Штоллю. Я склонился над унтерштурмфюрером СС Рерлом. Все усилия были напрасны; шрапнель разорвала ему спину. Когда он глотал ртом воздух, я видел, как ходуном ходили его легкие. Рев мотора провозгласил спасение Штолля. Бельке отвозил раненых солдат в безопасное место, пренебрегая огнем русских. Он сделал три ездки, рискуя жизнью ради своих товарищей. Три раза он возвращался за грузом из стонущих раненых. Еще один наш товарищ все еще лежал в степной траве. Как и мы, он находился в «мертвой зоне» за небольшим подъемом. Солдат Г. был резервистом, женатым, счастливым отцом двух маленьких сыновей.

Он заполз в неглубокую низину, копна его светлых волос была забрызгана кровью. С его губ со стоном сорвались слова: «Уходите отсюда. Бесполезно – со мной все кончено». Я пытался успокоить его, но напрасно. Несколько мотоциклов с ревом подъехали за остатками передовой группы. Я не мог оторвать взгляда от Г., его рука сжимала рукоятку пистолета. Он медленно поднял оружие, нажал на спуск, дернулся всем телом и затих. Ужаснувшиеся мотоциклисты закинули его на один из мотоциклов. Нам повезло – мы все добрались до позиций батальона, несмотря на огонь русской артиллерии и пехоты. С дрожью в голосе я поведал доктору Гаттерингу то, что произошло с нашим боевым товарищем Г., и только тогда узнал, что он страдал и застрелился, потеряв в этом бою «мужские достоинства», оторванные осколком снаряда. Рерл умер, когда врачи бились, спасая его; того, что было в их силах, оказалось недостаточно.

Отступив, мы вместе с отрядом Штиффатера заняли позицию в четырех километрах к западу от Преображенки, где и ожидали подхода 73-й пехотной дивизии. В 6.50 взвод Бюттнера сообщил, что западный берег Перекопского залива свободен от противника. Оттуда хорошо просматривалась местность к югу от Перекопа, включая Татарский ров. Фон Бюттнер доложил о сильных полевых укреплениях, заграждениях из колючей проволоки, врытых в землю орудиях и танках. Через полчаса я убедился в точности его донесения. Наступление на перешеек можно было осуществить только ударом нескольких дивизий при поддержке тяжелой артиллерии.

Поэтому я был как громом поражен, когда в середине дня получил приказ продолжать наступление на перешеек. Я отказывался вести своих товарищей на верную смерть, ссылаясь на свой первый доклад и на необыкновенно сильные укрепления в полосе наступления. В дивизии мне велели лично доложить об этом дивизионному командиру. После нескольких часов пути я прибыл на командный пункт в небольшую деревню к северо-востоку от Каланчака. Я ожидал большого разноса из-за своего отказа выполнять приказ и немало удивился, когда генерал Билер весьма дружелюбно приветствовал меня и согласился с моей оценкой ситуации.

Вечером я кратко изложил полковнику Хицфельду обстановку на участке нашего батальона, а потом повел батальон в Чаплинку, где нас ожидали новые директивы. Мы уходили с фронта, преследуемые вражескими пикирующими бомбардировщиками и под аккомпанемент артиллерии противника.

В Чаплинке я получил приказ от Зеппа Дитриха наступать восточнее, к центральной части перешейка Чонгарского полуострова возле Салькова и, если возможно, взять его внезапным ударом. Между тем было уже 16.00, и нам приходилось проводить операцию в наступающей ночи. Когда я прибыл в батальон, мои молодые солдаты уже уселись на свои машины, и через пять минут мы тронулись на восток севернее Сиваша, углубляясь в тускло поблескивавшую степь. В 17.50 мы миновали Владимировку, где подверглись обстрелу с Крымского полуострова «носорогов» – батареи 122-мм орудий, пытавшейся остановить наше наступление. Мы проследовали на восток без потерь. Я хотел, пока светло и не наступила темнота, преодолеть как можно большее расстояние. Мы заночевали в Громовке, не вступая в соприкосновение с противником.

В 4.30 15 сентября 2-я рота 1-го разведывательного батальона СС стояла готовая двинуться в авангарде. От горячего кофе в руках моих солдат исходил пар, а я вместе с оберштурмфюрером СС Шпетом взвешивал обстановку и оценивал самые последние данные разведки и показания пленных. Воздушная и наземная разведка доносила о хорошо оборудованных полевых укреплениях, которые тянулись полукольцом вокруг железнодорожного разъезда Сальков. Прорыв сквозь укрепления казался невозможным. В нашем распоряжении не было ни необходимых сил, ни соответствующего вооружения.

Кроме того, на аэрофотоснимках самолетов-разведчиков к югу от Салькова были видны орудия на железобетонных огневых позициях, которые господствовали над узким перешейком. Густой туман ложился на степь, а видимость была менее 20 метров. Последний фактор навел меня на мысль использовать туман для того, чтобы появиться прямо под носом у вражеской батареи и прорваться к линии обороны у Салькова. Я был уверен, что ближайшие к берегу укрепления были слабее и никому в голову не придет, что мотоциклетное подразделение может быть настолько ненормальным, чтобы штурмовать систему оборонительных укреплений в двух-трех сотнях метров перед стволами артиллерийских батарей. Туман продержится по крайней мере еще час. За это время нужно было во что бы то ни стало овладеть разъездом.

Я быстро объяснил свое намерение авангардной роте и пожал руку оберштурмфюреру СС Шпету. Шпет двигался в головном взводе. 88-мм орудия оберштурмфюрера СС Наумана, включая ту, что была вытащена из Днепра, примкнули к маршевой колонне и следовали за передовой ротой. Они должны были вести огонь по дотам южнее разъезда.

Мотоциклы, бронемашины, тягачи и орудия медленно катились в непроницаемую стену тумана. В несколько секунд серое небытие поглотило их. Петер громко ругался, когда заводил наш бронеавтомобиль и направлял его в туман. Мой адъютант, маленький, но жилистый оберштурмфюрер СС Вейзер, выглянул направо, пытаясь разглядеть берег Сиваша. Было важно, чтобы мы двигались ближе к берегу Гнилого моря. Хотя мы были, самое большее, в 50 метрах от берега, мы не могли его разглядеть.

Через двадцать минут мы наткнулись на дорожную развилку, от которой во всех направлениях расходилось несколько дорог. Из тумана к нам приблизился солдат, и мы решили, что это Шпет оставил позади себя проводника, чтобы мы не сбились с пути. Я окликнул этого человека, спрашивая, куда нам отсюда ехать. Только потом мы установили, что проехали в 150 метрах к югу от русского поста.

Мы подходили все ближе и ближе к разъезду. Вскоре мы смогли различить мощеную дорогу. Туман рассеивался. Наступило время действовать! Улыбнется ли нам военная удача, или же нам придется заплатить высокую цену за свое нахальство? Мы молча всматривались в стену тумана. Справа от нас вода плескалась у невысокого берега. В нескольких километрах к югу, за Сивашом, выглядывал из тумана темный крымский берег. Но что было на нашем берегу? Где противник? Шаг за шагом мы продолжали двигаться на восток. Гусеницы тягачей увязали в песке, их двигатели были еле слышны. Во всем ощущалось какое-то неимоверное напряжение. Я указал на юг и обратил внимание расчетов 88-мм орудий на доты и полевые укрепления, о которых сообщалось.

Все пока что было тихо. Шли ли мы опять навстречу смерти? Будет ли повторен внезапный удар, как у Преображенки?

Глухое громыхание нарушило утреннюю тишину. Неожиданно покой был нарушен. Как только был открыт огонь, мы узнали резкий треск выстрелов одной из наших 37-мм противотанковых пушек. Одновременно мы услышали лающие звуки нашей 20-мм автоматической пушки и злой стрекот немецких пулеметов. 2-я рота 1-го разведбатальона СС достигла перешейка у Салькова и остановила поезд снабжения, который вез оружие и военную технику. 37-мм пушка подбила паровоз. Мы вклинились в систему обороны удачнее, чем думали, и фактически смогли наступать на русские позиции с тыла. В 8.55 железнодорожный разъезд был полностью в наших руках. Мы захватили командный пункт обороны русских и нарушили их линии коммуникаций. Замешательство русских было неописуемым; они просто не верили, что мы можем быть здесь. Русская артиллерия с позиций к югу от разъезда открыла огонь только тогда, когда по русским дотам стали бить наши 88-мм орудия.

Туман рассеялся и уже не скрывал ни своих, ни врагов. Бремер продвинулся на север и прорвался на окраины Ново– алексеевки. Оберштурмфюрер СС Науман пригнал 88-мм орудие на позицию, с которой смог подбить несколько русских пушек. Благодаря решительным действиям расчета задача нейтрализации русских орудий была решена. К сожалению, в ходе ее решения был тяжело ранен доктор Науман. Он был доставлен на бронеавтомобиле в безопасное место. Мы полностью уничтожили кольцо обороны к северу от перешейка. Однако продвинуться дальше на юг и пересечь его было невозможно. Доты и дзоты с заграждениями из толстой колючей проволоки и минные поля требовали подключения тяжелой артиллерии и пехотных подразделений. Батальону удалось взять в плен несколько сот человек, которые принадлежали к 871-му и 876-му стрелковым полкам. Перешеек, ведущий на Чонгарский полуостров, обороняла 276-я стрелковая дивизия. Мы захватили 86 новых грузовиков, 26 гусеничных тягачей, две 45-мм противотанковые пушки и несколько машин боеприпасов с грузом снарядов 122-мм калибра с поездов снабжения, прибывших из Мелитополя. Боеприпасы предполагалось доставить в Севастополь.

Мы были рады, что захватили поезд; скоро мы уже были экипированы новыми русскими грузовиками «Форд». (Это «полуторка» ГАЗ-АА, выпускавшаяся по лицензии фирмы «Форд» в 1932–1946 годах. – Рей.) Наш собственный инвентарный список автомашин сильно сократился; ощущалась нехватка мотоциклов. Я с облегчением узнал спустя несколько часов, что мы потеряли всего одного солдата, его убило шрапнелью. Наш успех сделал возможным нестандартный способ ведения боевых действий.

Ночью нас сменил 2-й батальон 1-го пехотного полка дивизии «Лейбштандарт». Машины были дозаправлены и опробованы на полной скорости для проведения следующей операции. Нам была поставлена новая задача: сразу же взять Геническ и перекрыть дорогу через третью косу (Арабатскую стрелку).

К 5.00 мы опять сидели в своих машинах, двигаясь навстречу солнцу. Спустя короткое время мы впервые увидели Азовское море. Его гладь зеркалом раскинулась перед нами. Один большой пароход и пять меньшего размера двигались на восток и вскоре исчезли за горизонтом.

Мы достигли Геническа примерно в 6.30. В предместьях города царила тишина, не было видно ни души. Была ли эта тишь частью оборонительной тактики русских, или этот портовый город просто не был защищен? Мотоциклетное отделение осторожно приблизилось к домам, но, вопреки ожиданиям, не встретило никакого сопротивления. Тогда мы на полном ходу устремились вперед, углубляясь в восточную часть города и район порта. Там ситуация была иной. Колонна грузовиков пыталась скрыться в направлении Мелитополя. Пехота противника в панике бежала в ближайшие дома и спустя некоторое время сдалась в плен.

Взрыв в гавани возвестил о подрыве моста, соединявшего Геническ с Крымским полуостровом (Арабатской стрелкой). 2-я рота 1-го разведывательного батальона СС быстро захватила пешеходный мост через узкий пролив, соединяющий Сиваш с Азовским морем, и уберегла его от подрыва. Во время атаки на мост пулей в голову был убит командир роты оберштурмфюрер СС Шпет. Потери в офицерском составе привели к опасной диспропорции. Почти все прежние командиры рот и командиры взводов были убиты или ранены. Во 2-й роте 1-го разведбатальона был уже третий командир, оберштурмфюрер СС Беттхер.

С крутого берега в Геническе нам было далеко видно на юг, и через пролив мы могли наблюдать за всеми передвижениями противника. Соответственно, для нас не было неожиданностью, когда советские войска атаковали нас со стороны Арабатской стрелки, представ перед нами как мишени на стрельбище.

Рота за ротой медленно, но неуклонно двигались к нашему крутому возвышению на верную смерть или в плен. Для меня было загадкой, почему советский командир проводил эту атаку. Прежде чем наши пулеметы собрали свою кровавую жатву, мы дали вражеской пехоте подойти примерно на 200 метров. Результат был ужасным. В считаные минуты бесчисленные тела убитых красноармейцев покрыли поросшую редкой травой местность, в то время как уцелевшие шатаясь побрели к нашим позициям с поднятыми руками.

Позиции русских минометов были накрыты огнем наших 88-мм зенитных орудий. К 9.00 был дан отбой отражению атаки, и 1-я рота 1-го разведывательного батальона СС прошла по пешеходному мосту на Арабатскую стрелку, чтобы произвести разведку в южном направлении. Я намеревался создать плацдарм и продвинуться по этой узкой полоске суши как можно дальше. К сожалению, разведка застопорилась всего через три километра. Полевые укрепления и береговые батареи, установленные на конструкциях из бетона, образовали непреодолимое препятствие, а открытый с них огонь вместе с несколькими атаками русских бомбардировщиков привели в течение ночи к некоторым жертвам в личном составе.

17 сентября около 21.00 на смену нашему батальону заступил 3-й батальон 1-го мотопехотного полка дивизии СС «Лейбштандарт». Мы же получили задачу вести разведку в северо-восточном направлении и попытаться соединиться с авангардным батальоном Боддина ХХХ армейского корпуса. В течение ночи наш батальон получил в качестве пополнения шесть офицеров и 95 солдат. Первое, с начала войны в России, пополнение произвело прекрасное впечатление и быстро вошло в состав батальона. За несколько дней молодые солдаты стали «воинами-ветеранами». Под обычный надоедливый воздушный налет мы покинули Геническ и двинулись в направлении Мелитополя. Мы испытали на себе всю тяжесть пути на северо-восток по осевшим, песчаным дорогам, через лесистые участки и вскоре вошли в контакт с батальоном фон Боддина, расположившимся к югу от Акимовки, занятой крупными силами русских.

У фон Боддина и у меня было много общих знакомых в Мекленбурге, в котором мы оба провели несколько незабываемых лет. Типичный кавалерист, фон Боддин сменил форму в начале 30-х годов и работал с генералом фон Сектом в Китае, пока не был отозван на службу в германской армии. Он был стремительным, почти горячим по характеру офицером, не боявшимся рисковать и решительным в атаке. Он погиб в январе 1942 года в бою у Евпатории в Крыму. Его убили коварные партизаны.

Два авангардных батальона вели бой на южных подступах к Мелитополю до 21 сентября, ожидая подхода 72-й пехотной дивизии. Дальнейшее наступление на Мелитополь и к северу от города без поддержки крупных сил пехоты было невозможным. Мы оторвались от остальных сил XXX армейского корпуса на 200 километров.

21 сентября я получил приказ выйти из боя и вести батальон обратно в Каланчак. Подразделение отошло почти на 200 километров за двенадцать часов и 22 сентября уже стояло готовым к предстоящему штурму Крымского полуострова.

Во время длительного похода через Ногайские степи Северной Таврии я впервые ощутил ужасную пустоту открытых пространств. Мы часами двигались на запад, не встречая ни одного немецкого солдата. Предоставленные самим себе, быстро продвигавшиеся авангардные батальоны устремились в глубь русской территории и пробивались вперед далеко на восток, но немецкие войска не овладевали регионом. Разверзшаяся пустота степи оказывала на нас угнетающее воздействие. Как мы будем проводить дальнейшие операции на востоке? Какие части и соединения будут брошены против сил противника в Крыму?

Мы стали смотреть дальше сиюминутного конкретного сражения и угадывать оперативную задачу армии на востоке. Никто уже не верил, что имевшиеся под рукой формирования достаточны для того, чтобы удерживать фронт в течение зимних месяцев. Немецкие части и соединения были потрепаны и срочно нуждались в отдыхе, пополнении и ремонте.

Мы были приданы LIV армейскому корпусу, и, после того как бравой 73-й пехотной дивизии (а также 46-й пехотной. – Ред.) удалось 26 сентября штурмом взять Перекоп и преодолеть Татарский ров, мы должны были быстро пересечь перешеек и вклиниться в отступающие порядки противника. Батальон стоял наготове для проведения операции к исходу дня, в четырех километрах к северо-западу от Перекопского залива.

Последовало сражение, отличавшееся необычайной интенсивностью и ожесточенностью с обеих сторон, и только 27 сентября батальон 72-го пехотного полка смог ворваться в Армянск. Однако и 28 сентября не было условий для использования моторизованных подразделений.

Советские войска снова и снова контратаковали крупными силами при поддержке танков. В 4.30 батальон был придан 46-й пехотной дивизии и выдвинулся на позицию в трех километрах к северо-западу от Перекопа. Расположившийся к северу от Татарского рва, наш батальон в 9.00 был отозван. Поскольку никакой возможности для ведения боевых действий в оперативном районе 46-й пехотной дивизии не было, в 11.00 батальон вернулся в ведение «Лейбштандарта».

Советские оборонительные позиции на перешейке к югу от Перекопа были сокрушены только после десяти дней тяжелых боев. Через перешеек не удавалось прорваться вплоть до 28 сентября (автор ошибается. Через Ишуньские позиции немцам удалось прорваться только 28 октября (по Манштейну, в наших источниках 20 октября), действительно через десять дней тяжелых боев. – Рей.). После этого дорога на Крым была открыта. 29 сентября (октября. – Рей.) началось преследование разбитых советских войск, кульминацией которого стал последний штурм Севастополя 29 июня – 4 июля 1942 года. В то время как LIV армейский корпус упорно сражался за каждую пядь земли к югу от Перекопа, а главное армейское командование планировало направить «Лейбштандарт» преследовать противника после успешного прорыва (который подзадержался на месяц. – Рей.), на Восточном фронте между Азовским морем, Мелитополем и Днепром произошли события, которые потребовали немедленной переброски дивизии.

Русские укрепили здесь линию фронта и вслед за прибытием двух новых армий, 18-й и 9-й, развернули наступление на позиции ХХХ армейского корпуса и 3-й румынской армии – силами в общей сложности двенадцати дивизий. Их атака на позиции ХХХ армейского корпуса захлебнулась из– за оказанного немецкими войсками упорного сопротивления, но севернее, на участке 3-й румынской армии, была смята 4-я румынская горная бригада, две другие горные бригады понесли тяжелые потери, а во фронте армии пробита 15-километровая брешь.

Из-за этого изменения ситуации 29 сентября мы были отброшены к северу и нам вместе с другими нашими частями была поставлена задача атаковать и уничтожить противника на участке прорыва им линии обороны румын. Во взаимодействии с частями 49-го германского горного корпуса брешь в обороне 3-й румынской армии была ликвидирована, а советские войска понесли тяжелые потери.

Вне сомнения, неожиданное появление двух новых русских армий вблизи Мелитополя заставило германское Верховное командование пережить немало часов страха, но из-за того, как русские проводили операцию, они предоставили группе армий «Юг» уникальную возможность. Вследствие массированных, давшихся дорогой ценой атак, направленных на срыв немецкого наступления на Крым, у русских не хватило резервов для того, чтобы предотвратить прорыв 1-й танковой группы фон Клейста с днепровских плацдармов. 1-я танковая группа фон Клейста начала 1 октября наступление на юго-восток, угрожая прервать линии коммуникации обеих русских армий и вместе с XXX армейским корпусом и 3-й румынской армией уничтожить их. Началось преследование отступающих русских войск севернее Азовского моря.

Со 2 по 4 октября батальон фон Боддина, истребительно-противотанковый батальон 72-й пехотной дивизии и наш батальон вместе сражались против крупных сил противника в районе Елизаветовки к северо-западу от Бердянска. Советские войска понесли в этих боях тяжелые потери. Они раз за разом обращались в бегство перед нашим более совершенным вооружением и более мобильными батальонами и при этом несли большие потери. Степь естественным образом давала нашим авангардным батальонам огромное преимущество и ставила имевшую значительное численное превосходство пехоту противника в невыгодное положение.

5 октября наши пехотные дивизии атаковали глубоко эшелонированные позиции между Мелитополем и Днепром. Глубокий противотанковый ров тянулся на всем протяжении сектора атаки и упорно оборонялся советскими войсками. Минные поля и проволочные заграждения препятствовали нашему продвижению вперед.

Нашему батальону была поставлена задача захватить переправу через реку Молочная и удерживать мост, обеспечив продвижение по нему пехоты.

Опять мы следовали за атакующим пехотным батальоном и ожидали сигнала к началу операции. Нашей бравой пехоте приходилось прокладывать себе путь через множество минных полей. Русские противотанковые мины были заключены в деревянные корпуса и не улавливались миноискателями (а при срабатывании как минимум отрывали ступню. – Ред.). Были и противотанковые мины в деревянных корпусах. Около полудня германская пехота все же преодолела противотанковый ров, прорвав главную полосу русской обороны. Через ров сразу же был создан переезд для того, чтобы ввести в прорыв мой батальон.

В тревожном ожидании 1-я рота Бремера 1-го разведбатальона СС расположилась во главе колонны позади моего бронеавтомобиля. Советские войска отступали. Нам видны были отдельные батареи, отходившие на тыловые позиции. Настало наше время. Мы должны были вклиниться в отступавшие порядки противника и захватить плацдарм за мостом через реку Молочная.

Охота началась! Полный воодушевления передовой взвод бросился вперед, как спущенная с поводка борзая. Бремер и я следовали за ним в облаке поднявшейся пыли. Помехи нашему продвижению создавали только отдельные минометные снаряды. Батальон наступал через порядки отходящего противника и в 12.30 проследовал через Федоровку, где были захвачены первые батареи орудий и несколько сотен пленных. Мы видели, как русские отступали на всем обозримом пространстве. Весь фронт пришел в движение. Прямым попаданием снаряда была подбита наша головная бронемашина. Мотоциклисты ликвидировали вражескую противотанковую пушку, стрелявшую с кукурузного поля. Тягач нашего двигавшегося впереди противотанкового орудия нарвался на мину. Темп преследования ускорился. Мы шли как по тонкому льду, поскольку отступавшие советские войска всегда широко использовали свои эффективные мины.

Перед нами был поселок Терпенье, который с севера на юг перерезала река Молочная. Местность к востоку опускалась. Тысячи советских кавалеристов бешено мчались на своих лошадях параллельно с нами, пытаясь раньше нас добраться до переправы. Они устремились к реке широким фронтом. Мы достигли первых домов поселка Терпенье. Дорога резко уходила вниз и побуждала нас ускорить темп движения. В поисках укрытия обезумевшие советские солдаты заскакивали в дома. На повороте дороги орудия, машины и дико рвущиеся лошади сбились в беспорядочную кучу. Был открыт пулеметный огонь. Я оглянулся на мост.

Несколько русских колонн скопилось на берегу реки, пытаясь найти спасение на другом берегу, переправившись вброд. Снаряды 20-мм калибра, выпущенные из бронемашин, засвистели над этим хаосом и окрасили воду реки в красный цвет. Очередями из автоматических пушек мы, как кнутом, стегали советских солдат.

Наш передовой взвод приблизился к мосту, ведя огонь по обе стороны от него. Возникла ни с чем не сравнимая суматоха. Плотный поток бегущих людей запрудил мост. Слева и справа от переправы боролись за свою жизнь люди и лошади. Всего каких-то 50 метров отделяли нас от моста. Но толчее и сутолоке вскоре пришел жестокий конец. Как только передовой взвод вырулил к дороге на мост, ведя огонь из 20-мм пушки, образовавшей кровавую тропу в живой массе, я увидел, как людей, лошадей и машины подбросило высоко в воздух. На мгновение вместе с балками моста они зависли в грибовидном облаке взрыва, а затем исчезли в грязной жиже реки. Противник подорвал мост, не считаясь со своими собственными потерями.

Я стоял на месте взрыва с горьким привкусом сгоревшего пороха во рту и отчаянно искал путь через реку, чтобы помешать воссоединению отступающих советских войск. И хотя мы вели огонь преимущественно по местности на дальнем берегу реки, мы заметили в трех километрах небольшой ряд холмов, где русские устраивали оборонительные позиции. Нужно было прорваться через них; нельзя было допустить стабилизации фронта.

В нескольких метрах справа от моста мы обнаружили брод. Мотоциклисты 1-й роты 1-го разведывательного батальона СС уже добрались до противоположного берега и захватили небольшой плацдарм. Взрывом потрясло нашу бронемашину; объятая пламенем, она задымила. Бронемашина на подходе к броду нарвалась на противотанковую мину. Только тогда мы обратили внимание на то, что русские заминировали район вокруг берега и некоторое количество советских солдат стали жертвой своих собственных мин. Я предупредил Бремера о минах и дал указание нейтрализовать их прежде, чем остальные войска будут переправляться через реку. Бремер, стоявший в нескольких метрах впереди меня, вдруг стал жестикулировать, возбужденно указывая на мои ноги и крича: «Посмотри туда, вон ты стоишь на одной из них!» Он был прав – я стоял на одном из этих адских устройств и в любой момент мог привести в действие взрывное устройство легким переносом тяжести тела (Мейер, видимо, встал на противотанковую мину – она срабатывала при нажатии от 200 до 700 килограммов. – Ред.). Мы постарались как можно скорее убраться с этого негостеприимного места.

К 15.00 уже можно было провести весь батальон по временному мосту через реку Молочную. На восточном ее берегу нам удалось создать плацдарм в три километра по фронту. К нам присоединился батальон Витта. Преследование должно было продолжиться с раннего утра.

С облегчением я узнал, что наши потери составили всего четыре солдата убитыми, а из раненых только один скончался от ран. Советские войска понесли огромные потери в живой силе и технике. Пленных с трудом удавалось подсчитывать. Ночью расположение батальона подверглось беспокоящему огню, характер которого указывал на продолжающийся отход советских войск.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.